Kitobni o'qish: «Ночной скандал»

Shrift:

Anabelle Bryant

LONDON’S LATE NIGHT SCANDAL

* * *

Эта книга посвящена читателям любовных историй всего мира.
Ваша вера в надежду, любовь и счастливое навсегда – это драгоценный дар.
Ваши неизменный оптимизм и преданность делают мир ярче, и я благодарю вас.

Дэвиду и Николасу, которые всегда в моем сердце.

Глава 1

Лондон, 1817

Лорд Мэтью Стрэтмор, граф Уиттингем, хлестнул кожаными поводьями и пустил быстрым галопом свою четверку серых в яблоках лошадей.

– Вы боитесь непогоды.

– Какое ценное замечание, Коггз. – Уиттингем нетерпеливо вздохнул. – Ты не только выдающийся мастер на все руки, но и проницателен сверх меры, причем в любых обстоятельствах. – Он быстро отвел взгляд от бесконечной ленты дороги, чтобы взглянуть на сидящего рядом слугу. Коггз был скорее другом, нежели камердинером; однако этот человек обладал талантом время от времени здорово злить графа, и сейчас, похоже, такое время как раз настало.

И чем больше удалялись они от Лондона, тем суровее становилась погода, из пронизывающе-холодной сделавшись почти морозной, и теперь, в эти последние несколько миль, каждый выдох, облачком вылетающий изо рта, напоминал путникам, что длительное пребывание на этом излишне свежем воздухе может закончиться для них весьма плачевно.

Еще хуже было то, что они находились вдали от знакомых оживленных дорог, где какой-нибудь упрямый – если не сказать безрассудный – путник мог бы наткнуться на их сраженные холодом, окоченевшие трупы. Таким образом, единственная надежда добраться до пункта назначения раньше, чем наступит ночь, зависела от того, сумеет ли Уиттингем заставить своих чистокровных жеребцов припустить во весь опор.

– Вам будет теплее внутри кареты. У вас же ни шляпы, ни теплого кашне, а ветер кусается, что твоя собака; а ведь дело едва повернуло к вечеру.

– Если ты уселся на это сиденье лишь для того, чтобы исполнять роль няньки, то я предлагаю тебе отправиться внутрь и составить компанию Джорджу.

На последнем постоялом дворе Уиттингем настоял на том, чтобы самому взять поводья у юного кучера, поскольку тот боялся хлестнуть лошадей посильнее. Да и Уиттингем считал неправильным подвергать Джорджа превратностям жестокого климата из-за того, что сам же не подумал и в спешке решил собраться в дорогу, несмотря ни на что.

Кроме того, он не мог больше выносить пребывания в тесной карете – со скрюченными под неудобным углом ногами. В его левой ноге пульсировала ужасная боль – и неважно, что ставшее тому причиной огнестрельное ранение приключилось добрых десять лет назад. С тех пор, чтобы разбередить боль в ноге, было достаточно малейшего повода. Ограниченное пространство кареты, ухабистая дорога и жестокий холод гарантировали, что за свое решение Уиттингем заплатит сполна. Разве что могилу рыть не придется.

– Я лучше посижу тут – вдруг понадоблюсь.

Очнувшись от мрачных размышлений, Уиттингем вернулся к разговору и одобрительно кивнул Коггзу. Настроение у него было мрачное – чернее, чем грозовые тучи, что вздымались на горизонте. Однако рычать на слугу, который добровольно терпел холод, чтобы оказать ему поддержку, было не в характере графа, в целом доброго малого.

– Ты уверен? Представляю, как Джордж укутал колени шерстяным одеялом, в ногах у него горячий кирпич…

Образ оказался слишком заманчивым, чтобы продолжать рисовать его в своем воображении. Уиттингем помассировал больную ногу и поглядел на небо. Если не разразится снежная буря, они доберутся до Лейтон-Хауса еще до наступления ночи. Но холод – это серьезное препятствие. Холод и сырость могут унести их на тот свет.

– Тебе следует ехать в карете. Я постучу по крыше, если ты мне понадобишься.

Камердинер тоже взглянул вверх и покачал головой.

– Далеко ли нам еще?

Уиттингем сразу же раскусил эту хитрую уловку Коггза – так слуга ловко обошел неудобный вопрос ранения, которое жестоко ограничивало возможности графа. Решительно этот парень заслуживал лучшего работодателя.

– По крайней мере еще час, если дорогу не заметет. Лейтон-Хаус стоит на землях вблизи западной границы Оксфордшира.

– Сразу видно гостеприимного хозяина! Пригласил вас по первому требованию.

– Согласен. – Уиттингем мотнул головой, убирая ото лба отросшую прядь волос. Он давно пренебрегал необходимостью стричься, как и прочими рутинными делами, проводя время за чтением книг. – Мои занятия имеют первостепенную важность.

– Мне это отлично известно.

– Ты, кажется, чем-то недоволен? – Уиттингем замедлил ход лошадей до бодрой рыси. Дорога пошла под уклон, вся покрытая каменистыми кочками да неровными ямами достаточного размера, чтобы туда провалилось лошадиное копыто – в таком случае он останется и вовсе без ноги. Все повторяется, отметил про себя граф и, как только дорога выровнялась, одним ударом поводьев снова пустил лошадей во весь опор, буквально рискуя сломать шею.

– Ничего подобного, – буркнул Коггз, тем не менее запахивая плотнее ворот сюртука в тщетной попытке защититься от ветра. – Меня отнюдь не удивляет, отчего это вам неймется. В своих ученых занятиях вы никогда не отличались терпением. Стоит вам сформулировать гипотезу, и вы тотчас же бросаетесь на поиски доказательств. С чего бы теперь было иначе?

– Рад, что восемь лет службы не прошли для тебя даром, – ответил Уиттингем. – Право, ты неплохо меня изучил, однако пора бы тебе уже определиться. Не ты ли без конца твердишь, что я должен жить полной жизнью, идти навстречу новым приключениям и покончить с затворничеством, на которое меня обрекают ученые занятия? Но теперь, когда я следую твоему совету, ты, кажется, снова недоволен.

Но потом разговор почти иссяк. Уиттингем отдавал себе отчет в том, он может сойти за одержимого со своим образом жизни ученого-затворника и изрядно раздражать свою прислугу. Осознав факт своего увечья, он прошел академический курс. Ранение в колено подтачивало его здоровье, отнимая надежду, что он, подобно прочим джентльменам, когда-нибудь сможет наслаждаться галантными роскошествами. Верховую езду он еще мог терпеть, но не получал удовольствия, как прежде. О танцах речь вообще не шла. Как правило, боль говорила с ним тихим шепотом, напоминая таким образом об ошибке прошлого.

Но в иные дни – вот как сегодня – мышцы левой ноги крутило и сводило судорогой. Жестокое напоминание о его немощи, отчего, бывало, возникало немедленное желание вернуться домой, усесться в мягкое кресло возле камина и покорно умирать от скуки.

Но отступать Уиттингем не желал. Следовательно, приходилось мужественно сносить жестокие нападки боли. Никаких компромиссов в обстоятельствах, которые он не в силах изменить.

Не успел граф повторить себе эту безмолвную клятву, как порыв западного ветра дохнул на него ледяным холодом, словно сам господь бог решил посмеяться над его глупым упорством.

Да уж. Уже завтра он дорого заплатит за сегодняшнее путешествие.

– Я искренне надеюсь, что вы найдете ответы на свои вопросы. Как верный ваш слуга, я делаю, что мне велено. Но как обычный человек, который сидит на месте кучера, до костей продрог и изрядно проголодался, я молю бога, чтобы это путешествие в никуда оправдало наши труды и лишения.

– Несомненно, Коггз, так и будет. – Уиттингем улыбнулся, хотя его губы занемели от холода. – Нельзя опубликовать статью в «Философских протоколах Королевского общества» без корректных доказательств. И я намерен провести исследование и опровергнуть выдвинутые обвинения хотя бы для того, чтобы отстоять правду. Допустим, лорд Тэлбот и разбирается в научной теории, но подробностей не знает, что возбуждает во мне любопытство и даже весьма основательные подозрения. Заявленная в статье гипотеза не подкреплена точными доказательствами, чего можно было бы ожидать от Тэлбота с его безупречной репутацией. Графу отказало чувство приличия, чтобы ответить на мои вопросы в письме, зато он совершенно неожиданно согласился встретиться со мной лично. Прекрасное начало, и я намерен дойти до устраивающего всех конца. Я не мог дожидаться, сидя в Лондоне, – вдруг Тэлбот передумает. Его приглашение было внезапным, но весьма настоятельным. И вот, пожалуйста. Невзирая на дурную погоду и внезапность нашего путешествия, выбора у меня не было никакого, кроме как действовать немедленно – сразу после получения его приглашения.

– И то правда.

– Возможно, ложные подозрения явились только следствием моей разборчивости, хотя Тэлбот лекций в Лондоне не читал, как не представил и доказательств, о которых сообщал в серии своих статей. А ведь прошло столько лет с тех пор, как мы узнали о его выдающихся экспериментах! Любой академик захотел бы поделиться открытиями, а не держать их при себе. Никто в «Обществе интеллектуального развития» не может понять, откуда эта страсть к затворничеству. Организация объединяет избранных интеллектуалов во всей Англии, и возможность выступить там выпадает нечасто, тем более что предложение будет исходить от меня как председателя «Общества». – Уиттингем поглядел на небо, затем на дорогу, что простиралась перед ними. – А поскольку члены «Общества» продолжают подвергать сомнениям истинность заявленных притязаний, то подтверждение подлинности статьи и согласие графа на выступление в Лондоне – либо же разоблачение его как мошенника – поднимет мой авторитет в новой должности.

– Значит, в этой поездке в никуда вы ставите себе многоцелевую повестку. – Коггз повернулся к хозяину, вопросительно сдвинув брови.

– А что делать? – ответил Уиттингем. – Наука – это истина. Из-за вмешательства моей сестры мое назначение на должность председателя прошло отнюдь не гладко. Обнаружение факта ошибки и скороспелого толкования эксперимента станет убедительным доказательством того, что я подхожу для этой должности, обладаю достаточным знанием и умею его применять.

– Ясно. – Коггз кивнул.

– А что, если Тэлбот – оставим пока его публикацию в покое – всего лишь шарлатан? Мечтатель? Человек, который ничего не смыслит в науке, зато умеет складно писать, жонглируя предположениями и мистифицируя доверчивые души. Вот это был бы интересный поворот, не так ли? – Он бросил на камердинера испытующий взгляд. – Так или иначе, но я собираюсь выяснить все.

Теодосия Лейтон, внучка графа Тэлбота, стояла перед лабораторным столом и внимательно смотрела на стеклянную мензурку, наполовину заполненную смесью колышущихся жидкостей. Она пробежала глазами дедушкины записи, нацарапанные на странице раскрытого журнала, проверяя, правильно ли отмерила объемы. Что-то должно было уже произойти, но прозрачная жидкость в мензурке оставалась в прежнем состоянии. Она отошла, огорченно вздохнув.

– Не знаю, Николаус, что здесь может быть не так. – Она не ждала ответа, поскольку он знал ее привычку думать вслух, когда она мерила шагами расстояние от стола до камина и обратно, чтобы сбросить напряжение ожидания. Заинтригованный Николаус подобрался к мензурке, сунул было туда нос, понюхал жидкость и отпрянул.

– Знаю. – Она понимала причину его отвращения. – Состав воняет жутко, но дедушка не оставил никаких пояснений относительно химической реакции. В его лабораторном журнале не хватает остальных страниц, а расчет приведен лишь наполовину. Так что я понятия не имею, как воспроизвести то, что нам нужно.

Ее разочарование и жалобы не заинтересовали Николауса, и он молча удалился. Теодосия проводила его взглядом, понимая, что обижаться не стоит. Воспроизвести эксперимент она пыталась уже несколько раз, и все безуспешно, хотя ее дед был самым знающим и дотошным ученым во всем Оксфордшире.

По крайней мере, она в это верила.

Что же она упустила в его записях? Теодосия отточила свои навыки наблюдения, научилась подмечать мельчайшие детали. Практика, отбор проб, зарисовка каждого доступного ей образца – так в ее голове сложился свод научных знаний. Память у нее была превосходная, дедуктивным методом она владела – поэтому мысль о том, что ей не удается понять причину неудачи с экспериментом, приводила ее в бешенство.

Теодосия в полной растерянности подошла к окну и поглядела на зловещие тучи, которые заволокли небо. Снег. Грядет снежная буря. Сильный ветер гнул макушку каштана – единственного дерева, которое пощадил случившийся несколько лет назад пожар. И ни единого живого существа – то ли в норы забились, то ли нашли укрытие под густыми шотландскими елями, высаженными по периметру графских владений. Даже воздух казался влажным и морозным, хотя Теодосия была в доме и наблюдала происходящее через оконное стекло. Условия явно предвещали обильные осадки. Позже она занесет свои наблюдения в журнал погоды – вечером, когда от усталости она только и сможет, что водить карандашом по бумаге.

Обильные снегопады усложняли даже элементарные дела. Перед обедом придется провести совещание с экономкой, миссис Мэвис, и удостовериться, что в доме достаточно провизии на случай, если их заметет на несколько дней. Однако они проживают слишком далеко от города, чтобы превратности погоды заставали их врасплох. Съестное, свечи, дрова и все необходимое на каждый день – в доме обычно имелись надежные запасы. Работники конюшни устроят на ночь лошадей. Нужно будет собрать яйца в курятнике да еще позаботиться обо всех живых тварях.

С этими задачами Теодосия бы справилась играючи, однако неудача с сегодняшним экспериментом здорово обескураживала. Теперь же она только и могла, что пересматривать дедовы записи и пытаться понять ход его рассуждений. Почти год ушел на то, чтобы расшифровать его систему обозначений и изучить многие из самых сложных опытов. Но отсутствующие страницы… Вот это была трудная задача, выше ее понимания, пока Теодосия не поймет до конца теорию, которая стоит за его работой. Она пыталась расспрашивать деда, но он только отмахивался от ее вопросов, будто не понимая язык собственных записных книжек.

Вернувшись к лабораторному столу, Теодосия уставилась в раскрытый журнал. Как же нужны ей были эти отсутствующие страницы! Не хватало почти трети записей, да и текущая было неполной. Она провела пальцем по странице, по неразборчивым каракулям, стараясь не размазать графит дедова карандаша. Было бы ей с кем посоветоваться, кроме деда! Стоило закрыть глаза и как следует пожелать – и начинало казаться, что она слышит голоса родителей, хотя прошло столько лет. Неужели эти воображаемые голоса – всего лишь попытка смягчить бесконечную боль, что жила в ее сердце?

Родители погибли в огне почти двадцать лет назад. Дедушка на руках вынес маленькую Теодосию в безопасное место, подальше от пылающего имения. В возрасте пяти лет она оплакивала смерть отца и матери, но даже не могла представить себе одиночества, в котором ей предстояло жить отныне, несмотря на любовь дедушки и неумеренную заботу и доброту домашней прислуги.

Покачав головой, Теодосия заставила себя широко распахнуть глаза из опасения, что вот-вот расплачется. Она не станет углубляться в воспоминания. Только не сейчас. Чтобы отвлечься, она с шумом захлопнула журнал и отошла от стола. Предстояло заняться животными и еще до обеда решить несколько важных вопросов. Где же, однако, Николаус? Только глупец выйдет из дому в беспощадный зимний холод.

Ей нужно проведать дедушку, однако первым делом следует все же разыскать миссис Мэвис. Если непогода обрушит на Лейтон-Хаус свою немилость, подготовиться к худшему – это меньшее, что Теодосия может сделать.

Глава 2

Послушные понуканиям Уиттингема измученные лошади преодолели последний поворот и вылетели на гравийную подъездную аллею Лейтон-Хауса. Прибыли несколько позже, чем хотел Уиттингем, но ему следовало порадоваться, что семичасовое путешествие завершилось все-таки засветло. Последние несколько миль они ехали сквозь снегопад. Коггз сидел в карете, составив компанию кучеру Джорджу, так что Уиттингем успел привести мысли в порядок. В последней статье Тэлбота о соотношениях химических компонентов предусматривалось использование дефлогистированного воздуха. Серия научных опытов, описанных Тэлботом, производила, мягко говоря, неубедительное впечатление, и у графа накопился целый ворох вопросов относительно полученных результатов.

Научная дискуссия, однако, могла подождать до утра. В данную минуту Уиттингем желал лишь одного – соскочить с кучерских козел в поисках тепла и порции бренди. Если повезет, Тэлбот проявит себя гостеприимным хозяином в столь поздний час.

Натянув поводья, он остановил карету перед длинным рядом ступеней из известнякового камня. Навстречу бросились два лакея, и Джордж вернулся на свое законное место, чтобы следовать за лакеями на задний двор дома, где его серые лошадки найдут приют и заслуженный ужин. Уиттингем сумел преодолеть казавшийся бесконечным подъем по лестнице, обойдясь всего лишь парой проклятий. К счастью, Коггзу достало приличия держать рот на замке.

Явился еще один лакей, который провел их через переднюю. Величественный холл сиял начищенными черными плитками пола и гладким белым мрамором. Несколько рожков на стенах и настольных ламп освещали путь теплым золотистым сиянием свечей. И наконец-то тепло – большего и желать было нечего. Мышцы свело от холода, сидячей позы и долгого путешествия. Уиттингем слишком сильно налегал на трость, не желая сдаваться – однако усталость начинала брать верх.

– Добрый вечер, джентльмены. – Дворецкий выступил вперед, а слуга поспешил принять у них пальто. – Я дворецкий Альбертс, к вашим услугам. Могу я узнать, какова цель вашего визита?

Вышколенный дворецкий сухо кивнул, принимая из рук Уиттингема визитную карточку.

– Прошу извинить за столь поздний приезд. Наше путешествие было затруднено вследствие погоды. Лорд Лейтон ожидает меня. – Он переминался с ноги на ногу, отчаянно надеясь на передышку – помимо полыхающего в камине огня – в надежде облегчить пульсирующую боль в ноге. Теперь, в доме, нога начала оттаивать – пусть и в переносном смысле. Лучше бы чертовы мускулы оставались задубевшими. По крайней мере, еще некоторое время.

– Я сообщу о вашем приезде. – Дворецкий отвернулся, указав влево. – Прошу сюда.

Больше он не сказал ничего, и Уиттингем с Коггзом последовали за ним, отставая на несколько шагов. Он понимал, о чем беспокоится его камердинер. Из-за онемевшей ноги и скользкой плитки походка графа была еще более неровной, чем обычно. Обернувшись через плечо, он взглядом напомнил Коггзу держать свои наблюдения при себе до тех пор, пока они не водворятся в отведенные им комнаты. Чтобы обезопасить себя окончательно, он прямо велел своему «парню на все руки»:

– Можешь подождать в холле.

Дворецкий привел Уиттингема в нарядную гостиную, отделанную в оттенках древесного угля и сливочно-желтого. Окна возвышались до самого потолка, украшенного лепниной, но вида никакого не открывали, поскольку шторы из тяжелого бархата были плотно задвинуты, чтобы сохранить тепло. Вдоль стен выстроились книжные шкафы, их стройный ряд нарушали только письменный стол атласного дерева да буфет, на котором красовался чайный прибор на серебряном подносе. Но неужели тут не отыщется бренди? Его глаза устремились к камину. Нога протестовала с каждым шагом все больше, однако он не останавливался, пока не пристроил трость к подлокотнику стоящего перед огнем хепплуайтского кресла с высокой спинкой. На кресло он и уселся, на мягкие подушки. Тут сразу же успокоился и расслабился, с облегчением переведя дух, и стал дожидаться появления лорда Лейтона.

– Миледи, прибыл посетитель.

Теодосия сидела на кушетке возле дедушки, с книгой на коленях. И она не сомневалась, что он, хотя и задремывал время от времени под ее тихий голос, тем не менее слышал каждое слово. Она оглянулась на дверь, где стоял дворецкий, стараясь не делать резкого движения, чтобы не разбудить деда.

– Посетитель? В такой час? – Она осторожно положила книгу на скамеечку для ног, возле коробки-трутовницы, и встала. – Мне кажется весьма опрометчивым путешествовать в такую непогоду. Все ли в порядке? – Она мельком взглянула в сторону окна – несколько снежинок танцевали на темной раме. – Кто это?

Она вознесла молитву небесам – только бы лорд Киркмен не вздумал явиться сегодня вечером со своими ухаживаниями! В прошлый раз, когда он сделал ей предложение, она с предельной ясностью дала ему понять, что не приветствует его намерений.

– Джентльмен передает свою визитную карточку и заявляет, что был приглашен в Лейтон-Хаус.

Теодосия отвечала, не повышая голоса. Однако слова дворецкого застали ее врасплох.

– Приглашен? Должно быть, это какая-то ошибка. – Она взяла белую карточку и взглянула на угловатые буквы, впечатанные по центру: «Лорд Мэтью Стрэтмор, граф Уиттингем». Она порывисто вздохнула. Уиттингем? Уиттингем… Этот настойчивый и докучный господин, который утомил весь дом своими расспросами, требованиями и комментариями относительно статей, которые она выслала в журнал от имени дедушки. Уиттингем! В прошлом месяце она перехватила три письма от него и сожгла в камине, как и все прочие. Как самонадеянно посмел он явиться в Лейтон-Хаус собственной персоной? Как это грубо и неучтиво! Да если бы дедушка знал…

– Отлично. – Теодор Лейтон, граф Тэлбот, встал рядом с ней, бодрый и подвижный, как будто не провел большую часть вечера в полусне под толстым пуховым одеялом на кушетке. – Я надеялся, мое пригласительное письмо доберется до графа незамедлительно; вижу, что так и вышло.

– Твое письмо? – Пожав плечами, Теодосия обернулась к деду, ища объяснения. – Ты ничего не перепутал? – спросила она озабоченно, но мягко, стараясь не выдать своих чувств.

– Разумеется, нет, дорогая. – Дед широко улыбнулся. – Две недели назад я получил запрос от лорда Уиттингема и немедленно ему ответил.

Две недели назад? Теодосия напрягла память, хорошо организованную и почти безупречную. Две недели назад она слегла на целый день с жутким кашлем. Если бы не ее глубокие познания в области трав и их использования в медицине, она была бы прикована к постели на несколько дней. А так – прислуга уведомила ее, что за дедушкой хорошо ухаживают, однако Альбертс, должно быть, успел передать ему письмо прежде, чем она просмотрела почту и выбросила послания, на которые отвечать явно не стоило. И все это за один короткий день!

– Теодосия? – Дед смотрел на нее вопросительно.

«Уиттингем!»

– И ты его пригласил к нам? – Она старалась придать голосу веселый тон, хотя вопрос – заданный почти что шепотом – заставил ее пульс биться в три раза чаще.

– Конечно. – Дедушка явно воспрянул духом. – У графа куча вопросов научного характера. Можно ли найти лучшую компанию для нас с тобой? Граф не тратил зря чернил, вдаваясь в подробности, но я полагаю, что он ощетинил перышки из-за статьи, напечатанной в «Философских протоколах Королевского общества». Должно быть, это какая-то старая статья, поскольку я давненько им ничего не посылал. Однако упускать возможность устроить ученую дискуссию на высшем уровне я не хочу. Да и ты не захочешь, дорогая. Уж я-то знаю.

Теодосия была в полной растерянности. Как ей признаться, что это она отослала статьи в ведущие академические журналы Лондона под поддельной подписью Тео Лейтона? Вероятно, это вина журнала, что они не сочли нужным выяснить, действительно ли статья написана ее дедушкой, графом Тэлботом, уважаемым автором, которого они знали по прошлым публикациям? Восковая печать с гербом могла ввести в заблуждение, но в остальном, как ей казалось, Теодосия действовала честно. «По крайней мере, до того, как начали приходить письма от Уиттингема». Что именно в ее статье могло возбудить в нем подозрения? И как быстро дедушка раскроет ее обман? Рассердится ли он или восхитится ее смелостью?

– Сейчас слишком поздно, чтобы принимать посетителей, Альбертс, – твердо заявила Теодосия. – Прошу вас, проводите лорда Уиттингема в комнаты для гостей и скажите, что мой дедушка встретится с ним завтра утром.

– Боже правый, Теодосия! Сейчас едва ли половина седьмого. Мы же не хотим показаться негостеприимными? Граф приехал из самого Лондона, а это целый день пути.

Не желая расстраивать деда, но решительно настроенная на то, чтобы выиграть время и собраться с мыслями, Теодосия предложила компромисс:

– И следовательно, он наверняка очень устал. Я приму графа в гостиной и распоряжусь, чтобы наверх отправили щедрое угощение – для всех, кто сопровождал графа в путешествии. Согласна, что мы не должны произвести неблагоприятное впечатление, однако принимать гостей прямо сейчас тоже не в наших возможностях.

– Твоя правда. – Дедушка оглядел свой смятый жилет и даже попытался одернуть, чтобы ткань распрямилась. – Я обязан быть на высоте в присутствии одного из лучших умов передового лондонского научного общества.

При этих словах Теодосия заметила гримасу легкого беспокойства на лице дворецкого, но виду не подала.

– Значит, договорились. – Она взяла деда под руку. – Альбертс, будьте добры сообщить лорду Уиттингему, что я скоро к нему спущусь.

– Разумеется, миледи.

Она улыбнулась и вздохнула с облегчением, сопровождая деда к двери.

– А теперь давай я устрою тебя в спальне, а потом попрошу миссис Мэвис принести чайник свежезаваренного чаю. Завтра утром мы узнаем, по какой причине лорд Уиттингем решил нанести нам визит.

Десять минут спустя Теодосия снова была внизу. Дедушка уютно устроился в спальне, где и проведет этот вечер, а ей предстояло схлестнуться с посетителем. Она задержалась на последней ступеньке лестницы. Нет, ей предстояло приветствовать посетителя. Она расправила плечи, сбрасывая давящее ощущение неловкости. Почему она решила, будто лорд Уиттингем непременно хочет оспаривать факты, которые она привела в своей статье? Может быть, он намерен аплодировать ее выводам? В письмах он забросал ее расспросами, но это не значит, будто он непременно хочет бросить ей вызов. В любом случае она не может заставлять графа ждать дольше.

Усилием воли Теодосия двинулась вперед, направляясь в восточную гостиную.

Граф Уиттингем уже в третий раз мерил шагами комнату, радуясь, что походка почти не выдает его хромоты. Мышцы раненой ноги в тепле расслабились; тем более что ждать пришлось долго – пришел бы уж хоть кто-нибудь! Учитывая, как устал он за целый проведенный в пути день, ему бы очень хотелось, чтобы его приняли побыстрее. Разумеется, он прибыл позже времени, когда прилично наносить визит, да и Тэлбот мог быть занят другими делами. Однако бронзовые с позолотой часы на камине показывали, что ждет Уиттингем добрых пятьдесят минут, и с каждым движением стрелки его терпение подходило к концу.

Едва жалоба успела сложиться в его голове, как в холле послышались гулкие шаги. Первый звук за все время после того, как как дворецкий сообщил ему, что леди Лейтон будет с минуты на минуту. Только вот ни леди, ни джентльмены так и не показались.

Наконец дверь со скрипом отворилась, и на бледный шерстяной ковер пала длинная тень. А затем появился тонкий силуэт.

– Добрый вечер, лорд Уиттингем.

Казалось, она нервничала. Левая бровь чуть приподнялась. Это было первое, что он заметил, прежде чем его внимание поразил серебристо-серый цвет ее блестящих глаз. На одно мгновение, прежде чем она прошла в глубь комнаты, огоньки свечей заплясали, отразившись в ее необыкновенных радужках. Он стоял в нескольких шагах, на безопасном расстоянии, но ему почему-то вдруг сделалось не по себе.

«Странно, однако».

Он был мастером наблюдений, имея привычку улавливать и запоминать такие подробности, на которые прочие люди вряд ли обратили бы внимание. Вот и сейчас он отметил упрямую складку на верхней губе, как будто леди Лейтон хотела что-то сказать, но решила хранить молчание.

Это была молодая женщина, тонкая, изящного до безупречности сложения. Густые черные как смоль вьющиеся волосы тяжелой волной падали на одно плечо строгого платья лимонно-желтого цвета. Тонкими чертами лица она напоминала драгоценную фарфоровую статуэтку тонкой работы и невероятной хрупкости. Такого он совсем не ожидал увидеть; впрочем, он вообще не ожидал встретить тут женщину, тем более внучку графа Тэлбота.

– Леди Лейтон. – Уиттингем прошел мимо своей трости, брошенной возле кресла у камина, надеясь, что его хромота не слишком бросается в глаза. – Прошу извинить мой поздний приезд и принять благодарность за приглашение.

– Ваш приглашал мой дедушка.

Ее слова звучали скорее как отказ, нежели дружеское приветствие. Подходя ближе, он понял, что она наблюдает за ним с тем же напряженным вниманием, что и он за ней. Ее взгляд был тверд и спокоен.

– Вы голодны?

Ее тон был сух, и воздух в комнате, казалось, звенел от напряжения. Может, он нарушил ее планы своим приездом? Оторвал от важного дела? Или она всегда так себя ведет? Впрочем, какая разница. Цель его приезда – обсудить с Тэлботом неувязки в его статье. А не вести светские беседы с этой тростинкой, его внучкой.

Она ждала его ответа, и отблеск пламени камина снова блеснул в ее глазах цвета начищенного серебра. Какой редкий цвет глаз! Серые глаза бывают меньше чем у одного процента населения. Разумеется, ученые сходятся во мнении, что это явление обусловлено наследственными факторами, однако зависит и от освещенности, и от частоты отраженного света. Уиттингем прочел несколько статей на эту тему, но впервые видит особу со столь экзотическим цветом глаз.

– Лорд Уиттингем? – Она деликатно напомнила ему о себе. – Вы ели что-нибудь?

«Должно быть, она приняла меня за слабоумного, если я так пристально разглядываю ее глаза и ничего не отвечаю».

– Я был бы гораздо счастливее, съев что-нибудь горячее, однако, учитывая обстоятельства и неудобства моего позднего прибытия, прекрасно пообедаю у себя в комнатах, если ваши слуги будут так добры принести мне поднос с едой.

Через приоткрытую дверь в гостиную проскользнул крупный полосатый кот. Уставившись на мгновение на гостя, он с удобством разлегся на коврике возле камина. Кошачий хвост зацепился за ручку чайника, стоящего на медной треноге возле каминной решетки. Коту явно было очень уютно в этой гостиной. Уиттингем даже позавидовал; он бы тоже хотел устроиться с удобствами!

– Разумеется. Я дам указания миссис Мэвис, чтобы вам немедленно принесли поесть. Альбертс проводит вас наверх. Благодарю вас, лорд Уиттингем.

Что это? Никак она спроваживает его, не успев толком поздороваться. Впрочем, какое ему дело: он бы все равно ограничил общение с леди Лейтон, насколько возможно. Так что он даже был рад.

Теодосия окинула графа оценивающим взглядом. Было бы неплохо собрать какие-никакие сведения о противнике, если уж обстоятельства диктуют, чтобы она открыла правду о своем поступке.