Kitobni o'qish: «Заложница, или Нижне-Волчанский синдром», sahifa 6

Оставался неясный момент – откуда Вика узнала, что я приехала домой? Афера предполагала четкую согласованность действий. Бандиты не могли следить за нами от самой базы: фирма Глеба занимается безопасностью других людей, зачем ему слава сапожника без сапог. Да и машины в город катаются постоянно, за всеми не уследишь. Другое дело установить наблюдение за одним-единственным шоссе, примерно зная, откуда и во сколько должен выехать вполне определенный автомобиль. Я нахмурилась, перебирая в уме возможные варианты. О поездке в город я никого не предупреждала, бати дома не было. Кто-то караулил у подъезда? В нашем квартале все знают друг друга в лицо, шатающийся по округе чужак сразу привлечет внимание. Я успела обкусать яблоко до самого огрызка, прежде чем сообразила. Баба Галя! Вика могла попросить соседку дать знать, когда я приду домой. Соврала, что я от нее прячусь, чтобы не отдавать долги или боюсь показаться на глаза после выходки на дне рождения. Баба Галя когда-то работала с Викиной матерью и хорошо знала их семью. Чертов Нижне-Волчанск… Теория трех рукопожатий отдыхает. Полевой агент баба Галя увидела в окно, как я приехала на большой дорогой машине, записала номер, произвела контроль в дверной глазок и позвонила Вике. Да еще подтвердила, что я вышла из дома с пачкой шоколадного молока в руках. Вот и все.

И вновь передо мной возникла дилемма: говорить Глебу о своих догадках или не говорить? Если бы речь шла только обо мне, я бы, наверное, промолчала. В конце концов, покушение провалилось, а следующие два месяца я проведу на базе, куда у Вики доступа нет. В сентябре она уедет в другой город, начнет учиться, заведет новых друзей. Вокруг красавицы с голубыми глазами соберется толпа поклонников, кто-то из них займет место Андрея. Не думаю, что Вика способна вынашивать план мести годами, все-таки она не законченный психопат. Одноклассница попыталась меня убить на пике эмоций, когда боль застилала весь мир. А пик на то и пик, чтобы не длиться долго.

Но был еще погибший водитель Костя… А у него была жена и, быть может, дети… Разве он не заслуживает возмездия? Молодой здоровый мужик умер только потому, что одна эгоистичная девочка впервые в своей жизни не получила того, чего хотела. Неразделенная любовь – штука не редкая, все через это прошли. Поплакала бы в подушку, сожгла совместные фотографии, поставила в профиле глубокомысленный статус о предательстве. И жила бы дальше. В конце концов, они едва познакомились, а не пуд соли вместе съели. Я твердо решила рассказать обо всем Глебу, как только буду уверена в своей правоте. Лучше бы наказать убийцу по закону, но в полицию с такими домыслами не пойдешь – где улики, где свидетели? Ах, вы с одноклассницей парня не поделили? Что ж ты сразу не сказала! Срочно вызываем Росгвардию, внимание, всем постам… Но Глебу Николаевичу суд не нужен, он сам себе суд.

Провалявшись в койке еще с полчаса, я выбрала несколько апельсинов покрупней и отправилась в гости в соседнюю палату. Андрей лежал на точно такой же кушетке, у которой, оказывается, поднималась спинка, позволяя пациенту принимать полусидячее положение. Вокруг головы худощавого парня была намотана марлевая повязка, из уха торчал наушник гарнитуры. Судя по напряженному выражению лица и отрывочным фразам, он с кем-то говорил, одновременно просматривая на планшете кадры съемки с квадрокоптера. Вообще-то при сотрясении нельзя напрягать глаза, даже книжки читать не рекомендуется. Надо просто лежать и ждать, когда организм сам придет в норму. Но раз Андрей не послушал врачей, то мои рекомендации ему тем более по боку. Я подошла и без спросу заглянула в планшет – квадрокоптер пролетал надо большим промышленным ангаром, похожим опрокинутую бочку, до половины вкопанную в землю. Андрей попрощался с собеседником и недовольно спросил:

– Чего надо?

– Хочешь апельсин? – я подкинула и ловко поймала оранжевый шар у него перед самым носом.

– Давай, – Андрей пододвинулся, освобождая край кушетки. Я скинула пластиковые шлепанцы, выданные вчера вместо кед, и устроилась на незанятом пятачке. В палате вкусно запахло цитрусовом маслом, на время заглушив запах лекарств.

– Как самочувствие?

– Не жалуюсь.

– Тебе Вика не звонила? – Я принялась чистить апельсин, делая вид, что полностью поглощена процессом.

Андрей посмотрел на меня, склонив обмотанную бинтами голову на бок.

– Вика? Ну, звонила. И даже не один раз. – Говорил он неохотно, растягивая слова. Но я бы на его месте тоже не рвалась поддерживать тему: история, как ни крути, вышла некрасивая.

– Что сказала?

– Не знаю, я не отвечал. Наши отношения закончились, зачем что-то еще выяснять? Нервяка мне и на работе хватает. Пришлось симку сменить, замучался сбрасывать ее звонки и стирать сообщения.

– Так добавил бы в черный список.

– Я добавил, – Андрей досадливо поморщился от неприятных воспоминаний. – Но она начала звонить с других номеров.

– Как думаешь… – я разломила апельсин, забрызгав простыню соком, и протянула ему половину. – Насколько сильно она на меня разозлилась? У вас все было очень серьезно?

Андрей пожал плечами, отправляя в рот оранжевую дольку.

– Откуда я знаю, я ж не телепат. Мы знакомы чуть больше недели. Ну, целовались, один раз сходили в ваше так называемое кино. Знаешь, что там крутили? Титаник. Вика ревела, будто перевернулся вагон с котятами. Хватит жрать, ты вообще-то мне апельсины принесла.

– Я тебе еще почищу! – я промычала с набитым ртом. – Но ты ей кольцо на день рождения подарил!

– Ну и что? Цена этому кольцу, не разорился. Не обручальное же.

– Довольно уродливое, кстати.

– Да иди ты, критик, – Андрей кинул в меня извлеченной из дольки косточкой. – Какое было, такое и купил.

Улыбка его, как всегда по-мальчишески широкая и открытая, вызывала желание рассмеяться в ответ. Странно, к Глебу меня тянуло гораздо сильней, от любого случайного прикосновения тело словно прошибал электрический разряд. Но именно с Андреем я чувствовала себя на одной волне, как со старым знакомым. И дело не в возрасте, хотя Андрей был сильно моложе своего босса. Просто с Глебом Николаевичем нас разделяла громадная дистанция, о которой я не могла и не имела права забыть.

– Слушай… Глеб сказал, что поддался слабости, когда велел привезти меня на базу. Что он имел в виду?

Андрей явно замешкался с ответом, подобрал кусок кожуры и принялся его теребить.

– Выкладывай. Я тебе уже два раза жизнь спасла.

– Табличку еще заведи, – вздохнул Андрей, смяв кожуру в оранжевый шарик и прокатив его между ладоней. – Я собирал информацию обо всех участниках дела, а также об их родственниках. Глеб случайно увидел твою фотографию, спросил, кто это. Я сказал. Он начал выспрашивать подробности, про мать, про отца, как живешь, чем занимаешься. Я и это рассказал. Саша, твоя история его зацепила, потому что ты очень точно попала в его типаж. У нашего босса фетиш на несчастных девушек, особенно невысоких, худеньких и со взглядом, как у побитого щенка. Чего морщишься? Это ты себе крутой кажешься, а на деле только таблички не хватает: «Добрый дяденька, возьми меня к себе, пригожусь». Глеб любит чувствовать себя спасателем, такой у него особенный кайф. Ты не знаешь, из какой дыры он Настю вытащил… Спроси как-нибудь, она расскажет. А до этого была детдомовская Анжелика, а еще раньше – Света, которую с двенадцати лет насиловал отчим. Ну и так далее, в глубь времен.

– Да брось, – я не поверила. – В каком месте мы с Настей похожи?

– Ты ее год назад не видела, красивая была девка. Глазища как у олененка. Но Настя оказалась плохим психологом, не поняла, какого поведения от нее ждут. Решила, что теперь она чикса богатого папика и должна соответствовать. Полноса себе отпилила, губы от филеров скоро треснут. Испортила, короче, боссу всю малину. Так бы он еще год на ней кормился, а теперь надо новую искать. Ты вовремя подвернулась.

– Кормился?

– Это я так про себя называю процесс, всегда одинаковый. Испуганную несчастную девочку привозят на базу. Здесь ее вкусно кормят, заваливают подарками, ни к чему не принуждают, ничего взамен не требуют, носят на руках. Глеб всегда выбирает неиспорченных, еще ни одной шкуры не подцепил. Поэтому, когда девочка оттаивает, она не просто влюбляется, тут что-то нездоровое начинает происходить… А он упивается этим чувством. Считает себя благодетелем, спасителем маленьких Козетт.

– Кого? – с глупым видом переспросила я.

– Деревня ты, Саша, только ногами махать и умеешь. Книжку хоть почитай, – Андрей наклонился и шутливо щелкнул меня по лбу. – Только благодетель предпочитает не вспоминать, что потом с Козеттами происходит. Та же Анжелика в наркологии лежит. Ее мать в детстве бросила, она все нерастраченные чувства на Глеба перенесла. Тот ее по-всякому любил, а потом купил билет до дома, дал денег на дорогу и отправил обратно в село Погорелово. Она и сломалась. Не надо тебе этого, Саша.

Я слегка отупела от обилия информации и не могла понять, как к ней относиться. Мне было горько. Не потому, что я пожалела детдомовскую Анжелику – сложно всерьез жалеть незнакомых людей. Просто Андрей очень точно описал все, что происходило между мной и хозяином базы. А я ведь почти поддалась искушению и вообразила, будто большой и сильный Глеб разглядел во мне что-то особенное. Нет, не разглядел. Просто нашел для своих фантазий подходящий по форме сосуд… К чувству горечи примешивалось облегчение: картинка прояснилась, все встало на свои места. Я же знала, что где-то должен быть подвох. Но указав на него, Андрей, пусть и из добрых побуждений, разрушил мои глупые мечты. Мне захотелось в отместку задеть его побольней.

– Почему ты не сказал Глебу про отравленное молоко? Собираешься и дальше покрывать Вику? Ее тебе, выходит, жалко по-настоящему. А Лизетте можно лапши на уши навешать, ей не привыкать.

– Козетте, – машинально поправил Андрей. На меня он не смотрел – отломил дольку второго апельсина, двумя пальцами отправил ее в рот, тщательно прожевал. Потом словно бы очнулся и поднял на меня пристальный взгляд. Вообще-то Андрея красавцем не назовешь – слишком широкий лоб, длинный подбородок, прическа эта дурацкая. Если бы не вот такие моменты… Наверное, давным-давно в его семью затесался азиат, от чьей степной крови ничего не осталось, кроме этого взгляда. – Ты жива, а Костю уже не вернуть. Глеб может быть очень жестоким, когда дело касается его людей. Ты сможешь после этого смотреть Викиным родителям в глаза?

Об этом я не подумала. Воображение против воли нарисовало образ Викиного отца с остановившимся взглядом и состарившуюся за одну ночь, серую, как дерюжное полотно, мать. Нет, не смогу.

– Ты обещаешь молчать?

– Обещаю, – глухо выдавила я. Надо же, обещания Саши Емельяновой нынче ходовой товар. Хоть на базар с ними выходи. – А ты обещаешь позаботиться о моем брате?

– Конечно! Я и сам собирался с ним встретиться, как только врачи отпустят.

– Спасибо.

Я спрыгнула с койки, собрала рассыпавшуюся по одеялу апельсиновую кожуру и вышла из палаты.

***

Со времени этого разговора прошло чуть больше месяца. Лето закончилось. Вечера стали прохладными, в воздухе все чаще висела тоскливая морось. Натоптанная дорожка на пляж раскисла, кроны деревьев на другом берегу пожелтели и поникли от дождя, а сама река покрылась свинцово-серой рябью. Особенно хреново на душе становилось, когда над асфальтовым полем базы проносилась птичья стая. Она улетала, а я все торчала на одном месте, как привязанная. Впрочем, на условия грех было жаловаться. Мне вернули телефон, выделили рабочий ноутбук взамен разбившегося вместе с джипом и позволили подключиться к сети. Первым делом я позвонила дяде Лёше, успевшему поднять на уши всех, с кем я ходила на секцию. Извинилась, соврала, что срочно вызвали в универ, пригрозив, что оставят без общежития, если не довезу кой-какие документы. Обманывать тренера не хотелось, но что поделать. Дядь Лёша поругался для порядка, обозвал меня по-всякому, но быстро остыл и наказал непременно его навестить, когда вернусь. А я, шмыгая носом от наплыва чувств, пообещала хорошо учиться и не бросать спорт.

Затем я удалила километры сообщений из мессенджеров и смс. Больше всего написали Вика и Мистер Бин (обе матерились, как сапожники, и угрожали, что мне не жить), на втором месте шел Стас (брат извинялся, просил его понять и между делом спрашивал, где гитара), а на третьем неожиданно отметилась отличница Маша, сохранившая нейтралитет. Я ответила только однокласснику Вите, попросив осторожно разузнать, не начала ли Вика в последнее время крутиться в подозрительных компаниях. Я не хотела обманывать Андрея, но мне надо было знать. Витек написал, что в наши бабские разборки не полезет. Я упомянула, что он дважды списывал у меня на экзамене по алгебре. Витя сказал, что никакая алгебра не сравнится с тем крестовым походом, что затеяла против меня Мистер Бин. Я пообещала купить ему электрошокер. Одноклассник отказался, ибо мертвым земные блага ни к чему, а Альбина обещала испепелить каждого, кто будет замечен в порочащей связи. Тогда я пустила в ход последний козырь и напомнила, как прикрыла его трехдневный прогул перед классной, подделав справку с чемпионата. Витек сдался и пообещал поспрашивать.

Слово, данное Глебу, я тоже не собиралась нарушать. Получив доступ к интернету, я не стала записывать обращение «Всем, кто услышит! Меня похитили и удерживают на берегу реки!» и заливать его на Ютьюб. Даже если крик о помощи дойдет до соответствующих служб, первым делом они обратятся к бате. На этой стадии расследование и завершится, поскольку батя скажет что-то вроде: «Вы кто н-н-на такие мля? Да здесь она мля с утра была я грю… Отца н-н-на не уважает… Ах ты, курвина дочь, грю, отца не уважаешь?». Если других дел у участкового не найдется, возможно, он обратится к брату. А тот скажет, что я – неуравновешенный подросток, пытающийся привлечь к себе внимание, чтобы компенсировать нехватку тепла или другую похожую хрень. Участковый поставит галочку, что заявка отработана, а я останусь там же, где была, только без интернета.

С университетом все устроилось хорошо – мне разрешили учиться удаленно аж до самого ноября. Сначала деканат и слушать ни о чем не хотел. На бюджете конкурс двадцать три человека на место, не хочешь ходить на занятия – никто не держит. Но в самый напряженный момент разговора в комнату просочился Дамир. Молча протянул справку из опеки, где говорилось, что я переживаю нелегкие времена и не готова испытывать стресс от общения с большим количеством незнакомых людей. К справке прилагалась рекомендация какого-то именитого психолога. Вооружившись этими документами, я наврала деканату с три короба про «тяжелые семейные обстоятельства» и выбила себе удаленку. Хотя почему наврала? Родной брат оказался гондоном – это и тяжело, и про семью. Огорчало только то, что к ноябрю моя группа успеет перезнакомиться и разбиться на кучки по интересам. Влиться в коллектив будет тяжело. Но я и одна не пропаду.

На место уволенного системного администратора так никого и не нашли. Я ради интереса спросила про зарплату – для нашего региона она оказалась на диво хороша. Но сисадмин должен был жить и работать на базе, это многих отпугивало. Претенденты приезжали, смотрели на колючую проволоку, на мордатых мужиков в камуфляже, чесали репу и от греха уезжали домой, даже не дослушав про надбавки и соц. пакет. Тут Дамир удивил меня во второй раз – предложил поработать на полставки до тех пор, пока не найдется постоянный специалист. Сначала я отказалась – куда мне, я же только учусь. Но, углубившись в вопрос, передумала. Система была прекрасно отлажена, и для того, чтобы поддерживать ее работоспособность, начальных навыков вполне хватало. Может, мой предшественник был и не очень умен, раз позволил себе подкатывать к девушке босса, но дело свое знал хорошо.

Теперь мой день выглядел так. Вставала я рано, в семь утра. Принимала душ, делала легкую разминку. Потом шла на террасу, где для меня оставляли тарелку с бутербродами и кофейник. Завтракала в одиночестве. Глеб с Дамиром вставали еще раньше, затемно уходив по своим наемническим делам. Настя просыпалась после полудня, да и с наступлением холодов предпочитала отсиживаться в апартаментах. Андрей же и прочие знакомые с базы жили в казармах и питались в столовой.

Утреннее одиночество меня не тяготило. Мне нравилось смотреть на воду, увлекавшую за собой по течению палую листву. Прохладный воздух приятно бодрил. Иногда ветер приносил особые запахи базы – мокрого асфальта, бензина, дыма сгоревшей солярки. Но чаще пахло дождем и последними розами, высаженными на террасе в больших терракотовых горшках. После завтрака я отправлялась на свое рабочее место, где проводила ежедневную проверку систем. Информация со сканеров, датчиков и камер наблюдения собиралась воедино, многие каналы дублировали друг друга. Если какой-то датчик выходил из строя, ошибка сразу была видна. Единственным местом на всей базе, где не было ни одной камеры, оставался хозяйский коттедж. Я однажды спросила Дамира, почему, но он только скорчил рожу, как от зубной боли. Еще пара часов уходила на обработку заявок, обычно со склада, где не все дружили с системой один-эс. К двумя часам я заканчивала и шла на обед. В столовой я подружилась с доброй поварихой Наргизой, и теперь не знала отказа ни в дополнительной ложке подливы, ни в лишней трубочке с заварным кремом. А еще Наргиза заворачивала мне с собой пирожки или бутерброды, чтобы перекусить после тренировки.

После обеда меня ждал целый час свободного времени. Пока было тепло, я плавала на мелководье или бродила вдоль берега. Когда похолодало, валялась на кровати с книжкой в руках. Прочитала про эту Козетту. Ну что могу сказать… Не экономил товарищ Гюго на бумаге, еле домучила. И нет, чтоб про любовь побольше написать, так там одни страдания. За какой-то несчастный кусок хлеба человек почти двадцать лет на каторге отпахал! Вдоволь назевавшись над Козеттой, я шла на тренировку, и это была моя любимая часть дня.

Андрей показал площадку для занятий боксом, совершенно пустую в любое время суток. Когда-то рядом располагались казармы, но потом их перенесли, и бойцы стали ходить в новый спортзал. Почему старый не снесли, не знаю. Может, оставили, как запасной. А может, просто забыли. В зале никто не убирался, но свет горел, вода из крана лилась. Был там и маленький боксерский ринг с мягким настилом, и подвешенный на анкерах мешок, и шкаф со всякой мелочью, вроде скакалок и перчаток общего пользования, воняющих, как старая конюшня. Как-то так сложилось, что каждый день мы с Андреем приходили сюда на тренировку. Сначала разминались, затем устраивали небольшой спарринг. Андрей оказался отличным партнером: не уходил в неконтролируемую агрессию, чувствовал соперника, не наседал, если я ошибалась, но и не поддавался. Как боец, он был лучше всех, кого я видела. Он двигался… Я даже не знаю, как описать. Он двигался, как танцор – мягко, пластично, демонстрируя идеальное чувство равновесия. Занимался он всегда босиком и в легкой майке без рукавов, даже когда в зале стало совсем холодно. Особенно мне нравилось смотреть, как он делает растяжку. Андрей легко садился на шпагат, вставал с мостика, плавно перекатывался через голову, тренируя вестибулярный аппарат. Одним движением вскакивал на ноги из положения лежа. Когда он откидывался назад, разминая поясницу, майка задиралась, обнажая плоский белый живот с темной дорожкой волос.

Не подумайте лишнего, Андрей мне нравился как хороший человек, и только. Но с каждым днем все больше и больше. Когда он был в настроении, то смешно шутил и охотно отвечал на вопросы, сыплющиеся из меня, словно горох из дырявого мешка. Интересовался учебой, советовал, какие книги почитать (хотя после Козетты я не слишком доверяла его вкусу). Принес в зал переносную колонку, и мы по очереди ставили любимую музыку. Я выбирала что попроще, Монгол Шуудан или Сектор Газа. Он – что-то авангардное на английском, полную тягомотину, честно говоря. А еще я заметила, что Андрей тоже недолюбливал Дамира. Только я делала это инстинктивно, как кролик, учуявший приближение хищника подвижным треугольным носом. У Андрея, похоже, имелись основания повесомей, но вытянуть подробности я так и не смогла.

От большого босса после всего услышанного я старалась держаться подальше. Не буду врать, это было нелегко. Иногда хотелось махнуть рукой, да гори оно все огнем, и постучаться вечером в его комнату. Пусть я всего лишь шаблон, тень среди нетей, бусина на ожерелье. Лучше недолгое счастье, чем никакого, верно? Почему я должна отказываться от единственного шанса приблизиться к хозяину базы? А мне хотелось к нему приблизиться. Хотелось провести рукой по его лицу, от упрямо сведенных бровей до острой складки у края губ. Проверить, колется ли его борода, шершавый ли на ощупь шрам, какой вкус у его кожи. Однажды я подсмотрела в окно, как он снимал рубашку. Глеб расстегнул манжеты, ловко пробежался по пуговицам сверху вниз, от воротника до подола. Я не могла отвести взгляда от высвобождающейся полоски загорелой кожи, ярко выделявшейся на фоне белой ткани. Правая пола сместилась в сторону, приоткрыв четко выраженную косую мышцу, уходящую под ремень. Мужчина скинул рубашку, оголяя плечи. При каждом движении мускулы так и перекатывались под кожей. Я застыла с открытым ртом, позабыв, что надо дышать. Наверное, именно так зеваки смотрели на первый полет братьев Райт. Что-то почувствовав, Глеб поднял взгляд на окно. Пришлось шмыгнуть в сторону, очень надеясь, что из освещенной комнаты в сумраке вечера ничего не разглядеть. В ту ночь я долго ворочалась без сна. Несколько раз вставала и выходила на террасу. Но, ощутив уличный холод, всякий раз трусливо возвращалась назад. Кровать казалась раскаленной жаровней, на которой невозможно найти удобную позу. Поспать удалось только перед рассветом, когда на грешные мысли просто не осталось сил. Я решила этим же вечером под любым предлогом напроситься в гости, но во время прогулки по пляжу встретила Настю.

Девушка стояла у кромки воды, кутаясь в большой платок. Ветер трепал длинные волосы, свободно распущенные по спине. Я хотела незаметно уйти и даже сделала первый крадущийся шаг, но Настя обернулась и окликнула меня по имени. Я застыла посреди тропы: яркие кеды до самых щиколоток перемазаны в жидкой грязи, из-под распахнутой ветровки высовывается толстый теплый балахон. Некоторое время мы молча таращились друг на друга. Я вспомнила слова Андрея про то, какой Настя была раньше, и попыталась отыскать на гладком лице следы того самого большеглазого олененка. Сегодня на ней было мало косметики, и что-то такое просвечивало – трепетное, настоящее.

– Не убегай, – девушка повернулась обратно к реке и подняла повыше платок, прикрывая шею от холодного ветра. Сейчас, когда ее лицо было спокойным и расслабленным, мы с ней выглядели почти ровесницами. – Нам надо поговорить.

– О чем? – я решила поиграть в дурочку и даже почесала обросший за месяц затылок.

– Подойди поближе, неудобно перекрикиваться.

Не знаю, почему, но я послушалась – подошла и встала рядом, глядя, как у самых подошв кед колышется тяжелая осенняя вода. У реки было прохладнее, чем наверху. Я натянула на ладони длинные рукава балахона, покосилась на стоявшую рядом девушку. Кожа на ее слишком пухлых губах натянулась – Настя улыбалась, явно заметив мое смущение.

– Успокойся, я не злюсь и не ревную. Я знаю, что живу с Глебом последние дни. Лишь бы учебу закончить, а там можно и эстафету передавать, не жалко.

Что не жалко, я не поверила. Пухлые, как два вишневых вареника, губы улыбались, а в глазах не было и намека на веселье, сплошная тоска. Но спросила я о другом.

– Ты на кого-то учишься? – я не сумела скрыть удивления. Настя и учеба упорно не вязались в моей голове. Разве что какие-нибудь курсы бьюти-блогеров или там «Как выйти замуж за миллионера, если ты красивая, а больше ничего не умеешь».

– Да, на бухгалтера. Что, не похожа? – Ветер подхватил и унес еще один печальный смешок. – Глеб оплачивает хорошие дистанционные курсы, через месяц получу корочки. Придется тебе потерпеть с официальным статусом. Думаю, он позволит мне доучиться. Он после Анжелики боится девчонок в никуда отправлять, всем дает какой-то старт. Что бы тебе про Глеба не говорили, а мужик он порядочный.

– Никто мне ничего не говорил, – на всякий случай соврала я. Мало ли, вдруг это проверка на лояльность или выявление главных сплетников базы.

– Скажут еще. Жорик, например. Или Андрей. Мой тебе совет – не надо с ним водиться, ничего хорошего из этого не выйдет. Не понимаю, почему Глеб до сих пор его при себе держит. Ой, плевать, скоро все эти тайны мадридского двора будут от меня далеко.

– Куда поедешь? – спросила я безо всякого интереса, только чтобы поддержать затухающий разговор.

– Не знаю, – Настя пожала плечами. – Наверное в Новосибирск, у меня там тетка живет.

Я хотела спросить, как Настя сюда попала. Андрей говорил, что ее достали из какой-то жуткой дыры. Но передумала – у всех за плечами своя история. А я не Гюго, мне чужих трагедий не надо. Своих хватает, хоть, блин, на зиму соли. Вместо этого я сказала:

– Мы вообще-то не общаемся с Глебом Николаевичем… Я его даже вижу не каждый день.

– А я, думаешь, сразу в койку прыгнула? – Настя выразительно закатила глаза. Неожиданно в них промелькнула мечтательность, щеки тронул легкий румянец. – Знаешь он какой, когда захочет… Я ни о чем не жалею. А теперь время осеннего селфи!

Новая Настя исчезла, ее место заняла знакомая звезда Инстаграма, с которой я встретилась в первый вечер приезда на базу. Она сложила губы уточкой, втянула щеки и направила на себя смартфон, ловя удачный ракурс. Мне стало легче. Как будто я опять подглядывала в чужое окно за чем-то очень личным. Но штору задернули, спрятав тайную жизнь обитателей квартиры от любопытных глаз.

На обратном пути я твердо решила не думать о Глебе Николаевиче и не искать с ним встреч. Вот так, утром решила одно, а вечером – другое, и плевать. Мое дело – учиться, работать и ждать, когда закончиться эпопея с заводом. Это не мой мир. Он – не мой человек. И дело было даже не в том, что слова Насти подтверждали рассказ Андрея. Меня бесила всеобщая убежденность, что я просто не могу в него не влюбиться. Никто даже в теории не предполагал, что у меня может быть другой вкус, или я вздыхаю по однокласснику Вите, или мои гормоны пребывают в глубокой спячке и я вообще пока никого не хочу. Да, он обладает брутальной мужской красотой, действующей на баб, как магнит на железную стружку. А вдруг мне не нравятся такие мужики, и я тащусь от корейских поп-групп? Где, блин, в конституции прописано, что меня не может раздражать его борода или привычка говорить с сигарой во рту?!

Меня охватила такая злость, что первую проверку решения на прочность я выдержала с честью. Домой я возвращалась в полной темноте. На подступах к террасе даже разулась, чтобы не шуметь, мягко заскользила по каменным плитам.

– Саша?

Я замерла на месте, мечтая слиться с тенью. Черт бы побрал эту Глебову привычку неподвижно торчать на террасе без света!

– Как твои дела? – в голосе прозвучал искренний интерес. – Мы давно не виделись.

– Нормально, – я попыталась прошмыгнуть в комнату, но широкоплечий силуэт невзначай перегородил путь. Светло-серое облачко дыма, звездочка тлеющего табака. Жест, с каким Глеб подносил сигару ко рту (указательный и средний палец слегка расставлены, образуя знак победы), был мне знаком. Слабый свет луны падал на его лицо с правой стороны, подчеркивая жесткие линии лба, носа и тяжелого подбородка. Левая сторона, разделенная полоской шрама, утопала в густой тени. Мне стало не по себе.

– У меня планшет стал тормозить после обновления, не посмотришь?

Я слегка расслабилась. Вот оно, извечное проклятье врачей, с некоторых пор перекинувшееся на «компьютерщиков» всех мастей. Едва новый знакомый узнавал о моей профессии, как все разговоры начинали сводиться к тому, что у него поломалось, заглючило и подвисло за последние десять лет. Планшет проще всего перепрошить, откатив назад последнее обновление.

– Без проблем.

– Пойдем, – Глеб Николаевич двинулся к своим апартаментам, явно ожидая, что я последую за ним.

А вот этого не хотелось. Близкое присутствие Глеба и так начинало подтачивать мою решимость, а уж если мы войдем к нему в комнату и сядем на диван…

– Лучше принеси сюда, я попозже посмотрю. Сейчас некогда, по учебе много накопилось.

Лицо мужчины осталось неподвижным, но почему-то мне показалось, что он разочарован. Глеб беззвучно развернулся и ушел, вернувшись через полминуты с дорогим планшетом в чехле из тисненой кожи.

– Спасибо.

– Да пока не за что, – кинула я, наконец-то получив возможность спрятаться за дверью. Меня и правда ждали две полуторачасовых записи лекций и лабораторная работа. Хорошо, когда есть дело, на которое можно переключиться. Сегодня я поступила правильно, надо и дальше придерживаться похожей политики.

Но на следующий день все пошло наперекосяк. В обед на террасе собралось много людей…