Kitobni o'qish: «Взорвать Манхэттен»

Shrift:

* * *

1

АБУ КАМИЛЬ. ДО 11.09.2001 г.

Беда заключалась в том, что Абу Камиль не верил в Аллаха. Если бы он верил в него, то жил бы по предначертанному свыше, а иначе приходилось полагаться исключительно на себя.

Событие, предшествовавшее поселившейся в его сознании крамоле, случилось в детстве, когда с отцом он летел из Багдада в Тегеран. У трапа, простершись ниц, молилась толпа в белых одеяниях, похожая на заснеженную поляну. Поодаль от коленопреклоненных простолюдинов держались два шейха в атласных бурнусах. Перебирая четки, они равнодушно взирали поверх голов тех, кто взывал к Всевышнему о благополучии предстоящего полета.

– А почему не молятся эти люди? – спросил Абу отца.

– Они ближе к Аллаху и, наверное, знают его планы, – ответил тот, и губы его тронула легкая лукавая улыбка.

Эта улыбка трещиной отразилась на юной душе Абу, зародив в нем первые сомнения в истинности веры; так легкий надкол на стекле таит в себе сеть лучиков, разбегающихся впоследствии от больших и малых потрясений извилистыми и глубокими разломами.

И когда Абу Камиль стал двадцатилетним юношей, он окончательно уверился, что религия зачастую – просто узда для должных повиноваться придерживающим ее глашатаям масс.

Он происходил из знатной семьи иракских военных. Отец дал ему отменное воспитание и образование за рубежом, а далее сдержанного и опрятного молодого человека, владеющего тремя европейскими языками, заметили люди из разведки, пригласив на службу. Предложение сулило серьезную карьеру, и он согласился без колебаний.

Абу был очень дисциплинированным сотрудником, свои обязанности по службе выполнял неукоснительно, и вскоре заслужил благосклонность высшего руководства, получив назначение на должность начальника направления, отвечающего за связи с исламскими освободительными движениями, более известными, как всякого рода экстремистские кружки. Манипулирование ими означало немалые выгоды для лидеров многих стран, норовящих таскать из костра печеный картофель чужими руками. А то и просто разжечь тот или иной костер в нужный час в необходимом месте.

Дядя Абу – армейский генерал, выбился в круг приближенных к президенту лиц, открыто патронируя племянника, что, естественно, отмечалось шефами молодого разведчика, а потому вскоре тот ощутил свою значимость и почтение со стороны многих влиятельных чинов.

Может, иной бы обольстился своим положением избранного, уверился бы в непогрешимости и надежности покровителей, служа вбитым в голову истинам, однако не зря был принят в разведку молчаливый и умный Абу: он неуклонно учился искусству холодного препарирования фактов, извлекая из них выводы – извечно неутешительные. Главным из выводов являлся тот, что его страной управлял деспот, обуянный гордыней. Созданный им аппарат насилия, в котором служил Абу, был грозен и действенен, внушая трепет черному люду, сдерживая неприязнь между шиитами и суннитами, но война в Кувейте и первая американская кампания открыли Абу истину: будущего у Саддама нет. Он обречен. Но Саддам не только диктатор, это – могучий магнит, и, не стань его, миллионы опилок, выстроенных силовыми полями в непреложный и четкий узор, смешаются в непредсказуемом хаосе. Возможно, со временем картина восстановится, но какое в ней место займет он, Абу? Новый режим не щадит приверженцев режима старого. А спецслужбы – авангард любого режима, и расправа с ними безжалостна совершенно.

Абу тянул с женитьбой, всерьез раздумывая о своем бегстве на Запад. Но этому плану противостояло одно: он беззаветно и трепетно любил свою семью. Он рано лишился родителей, но оставались сестры и братья, а кроме того, семья дяди, заменившего ему отца. Его предательство означало для них гибель в изуверских застенках. Пойти на такие жертвы Абу не мог. И, преисполнившись обреченности, принял решение плыть вместе со всеми на корабле, держащим свой курс на смертоносные рифы.

Вскоре он женился. Свадьба совпала со срочной командировкой в Арабские Эмираты, и сразу же после празднества Абу с молодой женой, получив разрешение руководства, отправился в благословенный Дубай, ежедневно разрастающийся роскошью своих небоскребов, отелей и сверкающими кварталами торговых центров.

Жена Абу – Мариам, впервые выехавшая за границу, была потрясена разноцветьем нового, чистого города, его спокойствием и повсеместными благами.

– Я – в сказке, – благодарно сжала она руку Абу, шагая в блистании золота, завалившего витрины целой торговой улицы. – И какие здесь приветливые люди…

Да, здесь обретались счастливчики, приехавшие за долларом, эквивалентом их последующих судеб, из глуши дальних поселений, из серых городов, куда им надлежало вернуться чванливыми и богатыми, сделав заветный прыжок через пропасть, отделяющую раба от господина. И они предвкушали эту заветную трансформацию.

Впрочем, об этом Абу не сказал жене, лишь снисходительно и тепло улыбнувшись ее восторгам. Да и о чем говорить с женщиной? Она понимает язык поступков, а не пространных и скучных рассуждений.

Он выбрал для Мариам изящное золотое колье; расплатился ворохом блеклых дирхам, ловя на себе ее восхищенный и заискивающий взгляд; торговец-индус – важный и невозмутимый сикх в чалме, вежливо поклонился ему, как бы признавая его арабское главенствующее начало перед собой – пришельцем с сомнительным религиозным признаком; а Абу, невидяще глядя сквозь витринное стекло, за которым тянулись, заваленные товаром, нескончаемые торговые ряды, вдруг ощутил в себе саднящее беспокойство.

Он всегда доверял этому чувству, словно предупреждающему: стой! – осмотрись, что-то случилось, где-то уже притаилась опасность, готовая ринуться на тебя из тени за твоей спиной…

Властительный дядя в последнее время выглядел удрученным, говорил мало и неохотно, на свадьбе не скрывал подавленности, и все это расстроило Абу: если родственник попал в опалу к Саддаму, о чем ходили слухи, – значит, он оказался над пропастью. Любое подозрение тирана, и ты – ничто, корчащийся в каменном мешке окровавленный сгусток страдания и стонов.

Сюда, в Эмираты, Абу летел, испытывая захватывающее чувство свободы, словно бежал из тюрьмы, и это тоже было своего рода предчувствием, как и то, что, руководствуясь неясным наитием, он взял с собой жену, и более того – уговорился со своим доверенным лицом о тайной связи и паролях, способных донести до него ситуацию на родине, когда он покинет ее.

Он позвонил другу, услышав то, чего опасался: дядя арестован, а ситуация на службе Абу тревожная и двусмысленная.

Поужинав с Мариам в небольшом ресторанчике в центре города, он отвез жену в отель, сказав, что скоро вернется. Ему хотелось побыть одному, отрешенно и взвешенно оценив все опасности.

Здесь, в Эмиратах, на связи у него было трое агентов, незнакомых друг с другом. Кандидатуры двух согласовывались в инстанциях, одного же, вопреки всем служебным положениям, он утаил, держа на личной связи. Несколько таких же агентов, а вернее, доверенных лиц, жили в Бейруте и в Палестине. Ему было на кого опереться, уйди он на нелегальное положение за рубежом.

После ареста дяди его положение безусловно менялось: родственники предателя, а именно таковыми считались попавшие в немилость к Саддаму, не могли занимать сколь-нибудь заметное положение в государстве. Но он, Абу, был не просто родственник, а сотрудник разведки. Оставлять его в системе никто бы не решился. Если же за дядей – обвинение в государственной измене, столь предпочтительное в своей формулировке для контрразведки, ее палачи непременно начнут искать сообщников. Или же придумывать их, выстраивая конструкцию заговора, чье раскрытие – доказательство их необходимости и вероподданической деятельности. И в данном случае среди ближайшего круга знакомых изменника весьма уместна фигура его родственника из секретного ведомства.

Нет, не напрасно волей благосклонной к нему судьбы Абу оказался здесь, в цветущих Эмиратах, не зря его интуиция шептала о невнятных угрозах, не просто так он сохранял для себя личных агентов, не отчитываясь о вербовках; все его поступки сошлись, как подогнанные друг к другу камни на единой нитке в четках. И нить была прочна.

Вечером ему предписали явиться завтрашним днем в посольство – на территорию, где с ним могли сделать все, что угодно.

Ночью, спустившись на лифте с Мариам в подвальный этаж отеля, он открыл ведущую в задний дворик дверь. Сонные улицы источали аромат цветов бугенвиллии, гроздьями свешивающейся с беленых каменных заборов. Хлопотливо стрекотали цикады. Прозрачный месяц истаивал в беззвездной фиолетовой глубине.

Все это было мигом свободы, осознанным им трепетно и тревожно. Но – только мигом, ибо, сбросив с себя одни кандалы, ему предстояло незамедлительно удручиться другими. И он это обреченно и беспомощно сознавал.

Мариам все поняла, но не задала ни одного вопроса. Только глаза ее были влажны и печальны. Но тонкие нежные пальцы, лежавшие в ладони Абу, отзывались сосредоточенным и успокаивающим пожатием.

Он выбрал себе верную и умную жену.

ВЕЧЕРНИЙ РЕЙД

Их можно было смело назвать организованной преступной группой, хотя к такому определению каждый из них отнесся бы с изрядной долей скепсиса. И в самом деле, – чем они занимались? – мелочовкой, магазинными кражами, да и то в свободное от основной работы время.

Все трое обитали в Бруклине, в районе русскоязычной эмиграции Брайтон-бич, хотя легальным статусом обладали двое: профессиональный вор Марк и бывший капитан-морпех Виктор; третий – Юра Жуков, – в прошлой советской жизни, – бывший десантник, уже десять лет проживал в Америке нелегально, ничуть, впрочем, не удручаясь подобным своим положением.

Виктор работал менеджером в огромном супермаркете «Стоп энд Шоп», что означало «остановись и купи», Юра трудился строительным рабочим, специализируясь на укладке паркета и электрике, а Марк занимался исключительно криминальными деяниями, в которые год назад вовлек вышеозначенную парочку.

Сплоченное трио работало виртуозно и осечек в своей деятельности не допускало. Порою им удавалось невозможное: к примеру, кража камер внутреннего наблюдения.

В данный момент проржавевший трудяга «вэн» вез лихую троицу в пригород Нью-Йорка, за аэропорт Кеннеди, к месту сосредоточения нескольких торговых центров.

– Сегодня выхожу на дежурство в ночь, – озабоченно говорил Виктор, поглядывая на свой фальшивый «ролекс». – Хорошо бы нам управиться до восьми вечера, если хотите взять продуктов; после восьми публика сваливает, зал прозрачный, будем как на ладони…

Юра и Марк молча кивнули. Пожелание приятеля в комментариях не нуждалось. Вечером Виктору предстояло облачиться в голубенький нейлоновый халатик с опознавательной биркой на груди и встать на пост возле касс супермаркета, регулируя поток покупателей и собирая скопившуюся наличность. В это время подельники, блуждая по огромному, как стадион, залу, заставленному стеллажами со всей мыслимой и немыслимой пищевой продукцией, должны были доверху набить объемистые телеги самыми дорогими деликатесами, чтобы в итоге двинуться к проходу, курируемому приятелем.

Далее менеджеру вручались платежные карточки, следовали определенные манипуляции, имитирующие процесс расчета, после чего, снабженные липовыми чеками, Юра и Марк спокойно катили тележки прямиком к машине.

– Значит, так, – обращаясь к Юре, продолжил продуктовый менеджер. – Мне возьмешь два фунта тигровых креветок со льда, больших – джамбо, не надо, слишком они здоровые, птеродактили прямо какие-то… А, вот! Гусиный паштет в кулинарном отделе – тоже два фунта, ну… икорки, стейки рыбы-меч…

– Ну, понял, понял, все, как обычно, – откликнулся Жуков, вольготно раскинувший свою мускулистую стодвадцатикилограммовую тушу на заднем сиденье машины и все это сиденье своей персоной занимавший. На его плоском лице с квадратной челюстью искрились веселой хитрецой узкие зеленоватые глаза.

Взгляд Виктора – плечистого, сухощавого брюнета, напротив, был угрюм, темен и нес в себе привычную стылую угрозу.

– Чего-то не нравится мне мой старший, Джон, поосторожнее сегодня надо вынос делать, – продолжил он. – Чуйка у меня: просек этот негритос наши завихрения…

Марк повернул к товарищам аккуратную, коротко остриженную голову. Задумчиво погладил глубокий шрам, пересекавший щеку.

– С «шахтером» надо поаккуратнее, – согласился озабоченно. – В случае чего – сделаем перерыв. У меня Зинка кассиром на Брайтоне, тоже бери, чего хочешь…

– Дама в доле? – спросил Виктор.

– Какая еще доля… – горестно вздохнул Марк.

– Так ты это… за продукты – натурой? – понятливо расхохотался Жуков.

– Вообще-то – из элементарного уважения к нелегкой судьбе одинокой женщины, которой уже не сорок, но еще не пятьдесят, – сказал Марк. – Так что все красиво. Я вспоминаю семь лет кошмара фиктивного брака, вот это – да! То есть брак был фиктивен для меня, но отрабатывал я его до получения юнайтед-стэйтс-паспорт совсем не фиктивно! А там возрастная категория переваливала за полвека, и было много эстетических неудобств, преодолеваемых силой воли и самогипнозом. Подход к снаряду – пять баллов, отход – полбалла, там это не проходило!

– И как же она при таком раскладе тебе развод дала? – полюбопытствовал Жуков.

– А тут все просто. – Марк осторожно парковал «вэн» на стоянке перед торговым комплексом. – У этой козы шесть миллионов на счете имелось, и я вполне на них мог претендовать… А она ни единой пустой бутылки не выбрасывала – в пакетик, и – за пять центов в автомат их носила… И с пустой тарой в фитнесс-центр ходила – там бесплатная пресная вода. Потому прикинула она финансовые риски и на развод согласилась без лишних базаров. И известный вам домишко мне в Бруклине отписала. В оплату семилетнего сексуального рабства. Кстати, на прощание сказала, что мальчики по вызову обошлись бы ей куда дороже. И даже предложила продолжить отношения на строгом финансовом принципе.

– Так что у тебя всегда есть резервный вариант подработать? – спросил Виктор, рассовывая по карманам рабочий инструмент, – кусачки и лезвия, – ими отрезались бирки с защитными чипами, ориентированными на охранную сигнализацию при выходе из комплекса.

– У меня много резервных вариантов, – сосредоточенно процедил Марк. – Ладно, пошли, действуем по плану. Лишку не грузите, выносить мне, а у меня шов плохо зарос…

Недавно Марк перенес операцию по удалению аппендикса и вынужден был сделать некоторый интервал на поприще магазинных хищений, сопряженных с перемещением порою внушительных грузов. Его же миссия в трио была наиболее ответственной и опасной: он осуществлял завершающую фазу операции в выносе краденого товара с торговых площадей. Подобную роль обуславливали несколько обстоятельств: во-первых, в отличие от подельников с их бандитскими физиономиями и шкафообразными фигурами на лике Марка, пусть и отмеченного ножевым шрамом, лежала печать некоего благородства и интеллекта, а взгляд больших серых глаз был младенчески и распахнуто честен; во-вторых, он говорил на безупречном английском; в-третьих, отличался утонченно галантными манерами; и, наконец, в-четвертых, имел медицинскую справку, утверждавшую, что ее обладатель – инвалид по психическому заболеванию и за свои действия отвечает не в полной мере.

Цель операции была определена заранее: вынос самых дорогих бритвенных лезвий. Каждая кассета, вмещавшая четыре лезвия, стоила пятнадцать долларов; коробки, стоящие в глубине стеллажей, содержали таких кассет добрую сотню, оптом сдававшуюся на Брайтоне за шестьсот зеленых, а коробок предстояло похитить десяток, что в итоге пахло наваром в шесть тысяч.

Лезвия в любых количествах и без торга брал околачивающийся на углах Брайтона косматый Лева Шкиндер – продавец краденых часов, бумажников и фотоаппаратов.

Бестрепетной рукой катя сетчатую хромированную телегу по навощенному пластиковому покрытию, отражавшему блики многочисленных ламп, стратег Марк приближался к своей главной цели – закутку с промышленно-хозяйственными товарами, где высились внушительные короба с кухонной техникой, разборными стеллажами, гладильными досками и, главное, пылесосами. Да, именно этот полезный предмет быта наиболее интересовал хитроумного Марка, однако подобрать подходящий пылесос опять-таки в подходящей упаковке требовало немалых специальных знаний.

Отвечающий нуждам операции аппарат представлял собой внушительную платформу, заключавшую основной механизм и – длинную хромированную ручку, позволявшую комфортно передвигать пылеулавливающий агрегат по заданной поверхности. Таким образом, громоздкая упаковка пылесоса, доходившая Марку едва ли не до подбородка, практически была пуста, ибо платформа занимала ее низ, а направляющая и руководящая рукоять обреталась в картонной пустоте.

С разных сторон войдя в проход, где томился Марк, подельники мгновенно извлекли из тележек коробки с лезвиями и сунули их внутрь упаковки пылесоса, заполнив ее практически доверху. Теперь Марку предстояло выдернуть из липкой ленты, таящейся в рукаве, заготовленный край, кашлянуть, заглушая треск натягиваемого пластика и – ровно уложить его вдоль разреза, что он и блистательно исполнил.

Виктор и Жуков неспешно покинули торговый зал, выйдя на улицу. Виктор уселся на крыло припаркованного к тротуару «форда», закурил, нервно поглядывая по сторонам. В разрезе его рубахи из легкого шелка болталась на волосатой груди тяжелая золотая цепь. Крепкие узловатые пальцы, удерживающие сигарету, слегка дрожали, но лицо как всегда было стыло-непроницаемым.

– Ну что? – смешливо крякнул Жуков, кивком указав на магазин, где еще находился Марк. – Вернется камикадзе с задания?

– Чего с ним будет, – отмахнулся Виктор. – Справка «по дурке» в лопатнике, а на крайняк сыграет припадочного, он умеет, мне Жора Спазман рассказывал, они с ним когда-то в паре шакалили…

– А где Жора? – спросил Жуков.

– Сидит, – прозвучал краткий ответ.

– За что устроился?

Ответить Виктор не сумел, слетев с крыла «форда» от удара в задний бампер, нанесенным невесть откуда появившимся «ягуаром».

За рулем «ягуара» находилась респектабельная дамочка, до сей поры трещавшая по мобильному телефону и, видимо, отвлекшаяся от руля.

Озабоченно выскочив из машины, дамочка вначале обозрела повреждения своего транспортного средства, обошедшиеся лишь помятым номерным знаком, затем глубокую вмятину на бампере «форда», а после взгляд ее не без опаски остановился на зверских рожах Юры и Виктора.

До друзей донесся аромат дорогих духов, ими тотчас были оценены бриллианты на ухоженных пальчиках, туфли из крокодиловой кожи, платье из бутика… Затем тоненький голосок пролепетал нечто на английском, где звучали слова «страховка», «мне очень жаль», «глубочайшие извинения»…

Жуков уже раскрыл рот, дабы поведать, что ни он, ни Виктор не имеют к «форду» никакого отношения, но его опередил сообразительный морпех.

– В штате Нью-Йорк, мисс, запрещается говорить по мобильному телефону, находясь за рулем, – назидательным тоном начал он. – Теперь – о страховке. Замена бампера вам обойдется не меньше, чем в пятьсот монет. И если это ваша очередная авария, то страховку повысят до известного вам тарифа…

– Что вы предлагаете? – нервно вопросила дама, чей тон и мимика указывали на то, что авария у нее явно не первая и неприятностей с полицией и страховщиками ей и без того хватает.

– Двести долларов – и ваши проблемы в прошлом, – нагло изрек находчивый отставной капитан.

– Вот… – Раскрыв бумажник, она извлекла деньги и с облегчением сунула их в широкую, как лопата, ладонь.

– Удачного вам вечера, – вдумчиво пожелал ей Жуков.

Неприязненно газанув, «ягуар» покатил прочь.

– Ну вот, пока ждали, еще по сотенке прилипло, – констатировал Виктор, отдавая Жукову купюру. – Кто-то на ошибках учится, а кто-то на них зарабатывает…

– Я бы сам дал ей двести долларов, – начал Жуков мечтательным тоном, но Виктор перебил его:

– За красивую женскую грудь мы обеими руками, но за две сотни эта фифа и похлопать себя по попе не даст. Убери деньги, Марк едет, а это дело исключительно наше…

Против такой постановки вопроса Жуков не возражал.

Подъехавший Марк был зол, как цепной пес.

– Идиоты! – просипел, едва Юра и Виктор плюхнулись на сиденья. – Не помните, что я вам сказал? Коробку надо класть так, чтобы компьютерный код был обращен к кассе! А вы код низом уместили, кретины! Кассирша со сканером код полезла искать, а он – внизу… Хотела коробку перекантовать, а там сразу ясно, что пылесос в тонну весом… Я ей: извините мисс, женщина не должна ворочать тяжести… И сам этот сундук перекрутил с любезной улыбкой…

– Ну и чего? – озадаченно спросил Жуков. – Подумаешь…

– У меня швы разошлись, в госпиталь сейчас едем! – с яростью прошипел Марк. – Подумаешь! Кстати, – неприязненно скосился он на Виктора, изображавшего удрученность и сочувствие. – Ты чего там за коробки вдогонку затырил? Чего за дела?

– Это… утюг, – пробормотал тот и, поежившись виновато, оглянулся на приветливые огни обесчещенного магазина. – Сгорел у меня вчера… А я как раз собирался…

Жуков залился нервным, но жизнерадостным смехом.

– Да ты… – У Марка отяжелели скулы и сузились глаза. – Вообще охренел! Твой утюг всего одну кассету с лезвиями стоит! – Он ощерился в сторону морпеха, но затем, видимо, прикинув, что сегодня предстоит навестить бесплатный гастроном, обострять отношения с кормильцем не стал, пробурчав: – Сквалыга… А во второй упаковке что?

– А это – на всех! – с решимостью в голосе сказал Виктор. – Зубная паста, шесть тюбиков. Знаешь, почему взял? Тридцать долларов за тюбик, ты когда-нибудь такую дорогую пасту видел? Какая-то новая…

– Да лучше бы лишнюю коробку лезвий! – раздраженно произнес Марк. – Ты простой, как вода в унитазе. Это про тебя сказано, что экономика не на математике держится, а на человеческой глупости!

Заехали в госпиталь, где Марку наложили дополнительный шов, а после двинулись в «Стой и купи». Виктору отчетливо не хотелось рисковать, но, в свете своей оплошности возражений выказывать не приходилось, и вскоре, облаченный в служебное одеяние, он принимал от партнеров тележки, доверху набитые отборной провизией.

Все сложилось замечательным образом: охрана взирала на манипуляции Виктора с равнодушием, продукты уместились в заднем отсеке «вэна» по соседству с пылесосом, и машина двинулась к дому Марка, где обычно производился раздел трофеев.

Удачный воровской день следовало отметить, а потому Жуков плеснул пиво на дно кастрюли и загрузил в нее креветки, поставив емкость на газ. Марк раскладывал по тарелкам разносолы, группируя их вокруг объемистой бутылки водки.

– Пылесос завтра сдам обратно, потом спулю лезвия, так что вечером можете приходить за монетой, – говорил он Жукову.

– Это кстати, а то я весь в долгах, – кивал тот, засыпая в кастрюлю черный перец и лавровый лист.

– Откуда долги? – удивился Марк. – Работаешь за зарплату, со мной хулиганишь, тебе купюры складировать впору…

– Да Лора все чудит… – кисло промямлил бывший десантник.

Лора являлась его законной супругой.

– Чего чудит?

– Все бабки на ее банковском счету, – пояснил Жуков. – У меня же социальной карты нет, а потому нет и счета… Вот и крутит ими… Я ее тут взял за глотку, гони, говорю, деньги, за квартиру уже три месяца не платим, телефон вот-вот выключат, а она: не дают, мол, их в банке…

– Как это не дают?

– Да я тут… – засмущался Юра, – по пьяному делу глаза ей выколол…

– Чего?

– Ну, в паспорте, на фотографии. И она говорит, что по такому документу денег не дают. Подала заяву в посольство на новый паспорт, а он только через полгода подоспеет…

– Мозги она тебе делает, – сказал Марк. – У нее на лбу печать: «Аферистка». И нашел же ты такое счастье… Или в ней есть какие-то хорошие черты?

– Одна, которая делит жопу пополам, – отозвался Жуков. – Но чего теперь делать? – Он развел руками. – Закопать ее? Тогда денег точно не видать! По морде я ей тут съездил, она в полицию кинулась. Еле замял дело. А полиция для меня – сам знаешь, что такое. Не успеешь вякнуть, уже в депортационной тюряге. А дальше – встать, суд идет и – Москва. Кстати, я ей три тысячи баксов простил за синяк. И еще полтинник с меня за интим сняла… Мол, выполняю обязанности в состоянии морального ущерба. Такая сука.

– Завтра бабки получишь, заныкай их понадежнее, – сказал Марк. – А вообще надо выходить на масштабное мероприятие. Надоело с дерьма пенку снимать… Но что придумать? В этом мире лжи и лицемерия уже так трудно кого-либо обмануть!

Звякнул дверной звонок. Жулики замерли, привычно насторожившись.

Марк молча подошел к домофону, нажал на кнопку. В сером экранце возникла размытая в свете уличного фонарика знакомая долговязая фигура Виктора.

– Хо, – удивленно промолвил Марк. – Откуда это он нарисовался?

– Прогульщик, – оптимистично поддакнул Жуков.

Внезапно явившийся прогульщик с порога с горечью выдохнул:

– Ну, все, попали, привет!

– Чего такое? – недовольно вопросил Марк, жестом приглашая товарища в гостиную.

– Только вы уехали, наши «тихушники» в зал нагрянули, – сокрушенно объяснил Виктор. – Ну и припутали меня… Джон этот гацкий… У монитора сидел, поняли? За мной сек! Задавлю, гниду! Пойдет, падла, ко дну, без права на всплытие! С отрицательным дифферентом! Кстати, еще бы минута – и вас бы захомутали, хорошо, вы на резвом старте ушли…

– Дело могут начать… – сказал Марк.

– Как начнут, так и закончат, – проронил Виктор. – Я ж с самого начала знал, что в блудняк влипну с этим магазином, потому по чужой ксиве устроился…

– Тогда надо помянуть «Стоп энд шоп», – сказал Марк, глядя, как Жуков раскладывает половником по тарелкам дымящиеся креветки.

Застолье затянулось до позднего вечера. Обсуждались перспективы дальнейших деяний, то бишь, чтобы такое украсть, дабы заработать, произносились краткие тосты за удачи и процветание, сетовали на возросшую бдительность полиции и всяческих фискальных органов в свете борьбы с терроризмом и нелегальной эмиграцией.

– Они сами этот терроризм и придумали, – умудренно говорил Виктор. – Им теперь деньги куда-то вкладывать надо, вот и конопатят мозги…

– Да вообще тут Советский Союз строится, – соглашался Марк. – Абсолютно мусорская страна стала, не продыхнуть…

– И, кстати, во всем мире смертную казнь отменили, а тут – хренушки, – продолжил критику американского империализма морпех. – Я, конечно, не имею в виду всяких арабов и другие малокультурные расы, где царит террор и реакция…

– У нас смертников раньше хоть на ядерные рудники отправляли, – сказал Жуков. – Все гуманнее…

– Гнилая байка, – возразил Виктор. – История для лохов. У нас для этого в Союзе существовали исполнительные тюрьмы. Несколько. Одна, точно знаю, Новочеркасская, под Ростовом-на-Дону. Там работал палач. Штатный. Причем перед расстрелом обязательно температуру мерили…

– Палачу? – недоуменно спросил Жуков.

– Не, потерпевшему… То есть этому, кого казнить собираются. Если температура повышенная, то надо сначала вылечить…

– Слушай ты, сказочник, – холодно сказал Марк, – хорош брехать, о чем не знаешь. Никто никого в Новочеркасской тюряге не стрелял. А везли оттуда прямиком в Ростовское УВД. Въезжали через отдельный шлюз. И вот там-то была исполнительная камера. Стены обшиты резиной. Умывальничек. И находилась камера прямо под кабинетом начальника УВД. Хотя почему – находилась? И до сих пор там находится. В законсервированном состоянии. А последним кончали в ней маньяка Чикатило. Теперь – о палаче. Их не один, а много. И не обязательно местные. Некоторые в командировки из Сибири в тот же Ростов ездили. Имею в виду ментов. И у каждого за время службы по шесть исполнений – максимум. Потом психологи с ними работали… А один говорит: на хрена мне ваш психолог, давайте я еще парочку злодеев хлопну, теряем время…

За столом повисло молчание. В тоне Марка сквозила такая ленивая уверенность в своих словах и такое безусловное знание предмета, что и Виктор, и Юра почувствовали не то чтобы страх, но явственное внутреннее неудобство.

– Откуда… знаешь? – стесненно кашлянув, спросил Виктор.

– А! – безмятежно отмахнулся Марк. – С кем только судьба не сталкивала… Был один хороший знакомец, знавший, как и что… Который как раз температуру мерил… Ладно, ребята, пора отдохнуть, разбирайте продукты и – врассыпную… – Чувствовалось, он понял, что сболтнул лишку, посеяв сомнения в умах собутыльников, и теперь пытался сгладить впечатление от своего внезапного откровения. – Кстати, – указал на упаковку с пылесосом. – Утюг свой не забудь, и пасты мне два тюбика обещал…

– Это можно, – согласился Виктор, доставая упаковку.

– Тэк-с, что за паста? – Марк повертел в руках тюбик. Губы его тронула снисходительная улыбка. – Дорогая, говоришь?

– Охренеть! Стоит, как чугунный мост!

– Правильно, этого тюбика года на два хватит.

– Концентрат? – догадливо поинтересовался Жуков.

– Ага. Это для смазки зубных протезов, чтобы лучше держались, вот для чего этот гель, – сунул Марк тюбик обратно Виктору. – Впрочем, оставь себе, может, пригодится…

– Читать надо было сначала, а то тащит все, как сорока! – возмутился Жуков.

– А ты?! – выпятил челюсть морпех. – Прошлый раз дезодорант свинтил, хороший, говорит, спрэй, на тебе в подарок, дружбан, а я, не разглядев, обдал себя после душа… И закаменел, как статуй в парке культуры. Там лак для волос оказался, я две мочалки о себя ободрал вместе с кожей и чесался неделю… Так что глохни, подстава ходячая!

Попрепиравшись еще с пяток минут, начали расходиться.

Очутившись на улице, Виктор и Юра побрели в сторону набережной – жили они в домах по соседству, у самого океана.

– Слышь, – покосился морпех на приятеля, – а о расстрелах-то он как говорил, а? Будто сам…

– А может, и сам, – спокойно отозвался Жуков. – Кто его знает?

– Но тогда какой он блатной? Тогда он – мент! – с напором продолжил морпех.

– Да хоть бы и так, тебе что за разница? Мы тут все одинаковые в этой Америке, что менты, что уркаганы. Ты чего-нибудь плохого от него видел? А все эти блатные «понятия» и чиха не стоят. Их воры выдумали, чтобы в первую очередь ту братву, что под ними, разводить. Кстати, к любым верхам законы не очень-то и относятся. А вор чего хочет? Имею в виду вора авторитетного. Власти. И дай ему реальную власть, куда он денется без своей полиции? А кого шефом полиции назначит? Своего же угодного ему жулика. И думаешь, не пойдет такой жулик на ответственный пост? Пойдет. Только предложи. Да и открутится по понятиям: пошел, мол, чтобы больше украсть…