Kitobni o'qish: «Надежная тяга»

Shrift:

© Чепкин А. Д., текст, 2022

© Издательство «Союз писателей», оформление, 2022

© ИП Соседко М. В., издание, 2022

* * *

Об авторе

Анатолий Дмитриевич Чепкин 01.02.1938–11.05.2000


Анатолий Чепкин – почётный гражданин посёлка, поэт, музыкант, школьный учитель, родился 1 февраля 1938 года в селе Большеречье Омской области.

В 1955 году окончил Большереченскую среднюю общеобразовательную школу № 2. В 1956 году поступил в Рижское авиационно-техническое училище гражданской авиации, где отучился два года. Позже в 1957 году поступил во ВГИК, выдержав огромный конкурс из 700 человек на 20 мест. Его приняли в группу известного режиссёра Е. Герасимова. В составе экзаменационной комиссии были И. Макарова, Л. М. Гурченко. К сожалению, учиться во ВГИКЕ он не смог – не было финансовой возможности. С 1957 года по 1959 год служил во флоте во Владивостоке. С 1961 года работал учителем музыки в БСШ № 1. В этом же году поступил в Новосибирский юридический институт, но, проучившись год, оставил его. Затем вступил в законный брак с Чепкиной В. Ф. (в девичестве Никонова В. Ф.), которая работала с ним в одной школе преподавателем русского языка и литературы. Она была настоящим профессионалом своего дела. Награждена значком «Отличник просвещения», получила звание «Ветеран труда». Её педагогический стаж более 45 лет.

В 1971 году А. Д. Чепкин окончил дирижёрско-оркестровый факультет Московского института культуры. С 1970 по 1972 год работал в Казахстане преподавателем в музыкальной школе. В 1972 году вернулся в Большеречье, где работал учителем музыки в Большереченской средней общеобразовательной школе № 2. Это были лучшие годы, «звёздный час»… Огромный масштаб работы: вёл 4 хора (хор начальных классов – 140 человек, хор средних классов – более 100 человек, хор старшеклассников – около 100 человек, хор учителей). Кроме этого, ансамбль мальчиков, ансамбль девочек, кружок солистов, танцевальный кружок, духовой оркестр, оркестр баянистов, оркестр народных инструментов, эстрадный оркестр. В 1978 году по состоянию здоровья перешёл работать в детский сад музыкантом, оттуда ушёл на пенсию.

Участвовал в писательских семинарах г. Омска, г. Новосибирска, был участником Всесибирского совещания молодых литераторов в г. Новосибирске в 1982 году. Первые рассказы публиковались в районных и областных газетах. Участник коллективных сборников «Старт», «Перекрёсток», «Родня» (Омское книжное издательство) и «Большереченские самоцветы» (Омское книжное издательство). Печатался в ежегодниках: «Складчина – 2» и «Складчина – 3» (Омское книжное издательство). В 1986 году издательством «Молодая гвардия» г. Москвы издана книга рассказов «Надёжная тяга».

К сожалению, сейчас его уже нет в живых, но сохранились воспоминания, фотографии, награды и, конечно, его произведения.

Рассказы

Подсолнухи

У Култышкиных в огороде выросли хорошие подсолнухи. Увесистые жёлтые шляпы, склонившись к земле, дразнили и манили меня. Я сидел на крыше нашей избушки, глядел на подсолнухи, а в голове невольно созревал план.

«До талины можно пройти открыто – это ещё наш огород. От талины до тополей проскочить согнувшись. Там ложбина. Если немножко пригнуться, никто не заметит. Это огород бабы Вари. Там хоть и нет подсолнухов, а опасаться её надо: она и за поломанную картофельную ботву наподдавать может. От тополей – ползком до канавы, а дальше уже проще: там до подсолнухов по борозде запросто добраться можно… Но во весь рост вставать нельзя: подсолнухи редкие, а Култышкины как раз крышу ремонтируют, могут заметить. Значит, нужен ножик, чтобы резать у корня, а уж потом, лёжа, отрезать шляпку. Штуки четыре сорву, и хватит. Подсолнухи-то вон какие здоровые. Тут же, в канаве, и вышелушу, чтобы далеко лишнюю тяжесть не таскать… В карманы не войдёт, фуражку надо взять, в неё много входит… А подсолнухи – что надо! Даже лучше, чем у Захаровых!»

И чем больше думал я о подсолнухах, тем сильнее разгоралось желание добраться до них. Терпеть дальше стало просто невозможно.

«Вот пойду искупаюсь и полезу. Нет, искупаюсь лучше потом, из огорода сразу же на речку. Канавой – до клуба, а там в Горобцов переулок и к пеньку…»

План был составлен. Я спрыгнул с крыши, вооружился обломком перочинного ножа и вразвалочку, не поворачивая головы, но косясь на подсолнухи и напрягшись внутренне, зашагал вдоль своего огорода.

Култышкины, беззлобно переругиваясь, ремонтировали обвалившуюся крышу дома. Я полз по борозде. Вот и подсолнух, но на нём ещё жёлтые листочки есть. Не созрел, надо чуть дальше… А вот этот хороший!..

Устроившись поудобнее, я начал перепиливать стебель. Оказалось, что у корня он жёсткий, как палка. Я даже вспотел, а подсолнух всё не поддавался. Тогда я попробовал сломать его, но подсолнух лишь «покачал головой», словно подсмеиваясь.

Я отдохнул, вытер пот рукавом и с прежним упорством начал пилить и раскачивать подсолнух. «На четыре штуки, наверное, и силы не хватит, – засомневался я. – Сорву парочку, и всё».

Дядя Петя Култышкин был на крыше, а тётя Соня подавала ему доски. Пока он стучал молотком, тётя Соня наблюдала. Наблюдать-то особо было нечего, поэтому она стала смотреть на огород и вдруг заметила, что один подсолнух почему-то качается.

– Петя, это чой-то за чудо: подсолнух у нас качается!

Дядя Петя перестал колотить молотком и тоже глянул в огород. Я понял, что назревает провал моей операции, перестал раскачивать подсолнух и затаился.

– Это в глазах у тебя, наверное, качается. Всё на месте, как стояло, так и стоит, – скороговоркой выпалил дядя Петя.

– Да нет, я же видела… Вот только сейчас качался! Вон тот, который дальний, у борозды.

Дядя Петя приложил руку к глазам, заслонясь от солнца, и закричал:

– Так ведь там кто-то лежит! Вон, прямо под подсолнухом, в картошке! Ну-ка беги, лови его!

В животе у меня похолодело. Я мог вскочить и дать дёру, но тогда меня бы узнали и, конечно же, нажаловались матери, и я пополз, извиваясь ящерицей, между кустов картошки, подальше от подсолнухов. Тётя Соня подбежала к тому месту, где я только что лежал, и, запыхавшись, удивлённо завертела головой.

– Никого тут нету!

– Вон, вон он ползёт, влево, держи его! Куда ты попёрлась, держи левее!

– Чо?

– Куда тебя чёрт несёт? Я ей кричу влево, а она вправо бежит. Левее бери, говорю!

Пока шла эта корректировка, я полз сначала прямо, затем круто свернул вправо, полагая, что согласно указаниям дяди Пети тётя Соня будет искать меня с левой стороны. Ботва у картошки была высокая, и тётя Соня не могла заметить меня, а вот дяде Пете с крыши были хорошо видны все мои перемещения.

Тётя Соня кинулась влево.

– Не туда, не туда, дальше и правее держи! – кричит дядя Петя.

– Куда?

– Правее, говорю, держи!

– Вот те на! То левее, то правее! Ты мне чо голову-то морочишь.

– Ну что за баба, что за баба, сообразить не может! Вон он, к канаве пополз, беги наперерез.

– Как это, наперерез?

– Ну, прямо беги, по борозде, а потом влево!

Я развернулся и пополз назад, а тётя Соня искала меня в ботве у канавы.

– Назад, назад беги, каку холеру ты там топчешься? Беги обратно, а потом вправо!

– Я тебе чо, дурочка, чо ли? То влево, то вправо, то вперёд, то назад… Ты издеваешься надо мной, что ли?

– Я тебе русским языком говорю: беги назад и вправо!

Тётя Соня кинулась вправо, а я снова повернул к спасительной канаве.

– Повернул, повернул! – кричит дядя Петя. – Опять беги к канаве!

– Подь ты к холере, вот чо я тебе скажу! Нашёл дурочку по огороду бегать! Я и так тут всю ботву переломала. Уползает? Ну и холера с им, пускай уползает…

Тётя Соня прекратила поиски и пошла к дому. Мне было жарко, как после бани. В изнеможении я свалился в канаву и лёг. С лица грязными ручьями стекал пот, спина занемела, а в глазах жёлтыми кругами плыли, плыли подсолнухи… И на кой чёрт с ними связался? Все мальчишки сейчас на речке, купаются, загорают, а я в канаве, в придачу ещё и ножичек потерял…

И до того мне стало обидно, что я заплакал, вылез из канавы и, не скрываясь, пошёл на речку.

Осень стояла тёплая, и речка кишела ребятнёй. До самого вечера мы играли в догонялки, ныряли и плавали, так что, придя домой, я уже забыл про култышкинские подсолнухи. Мы сидели за столом, ужинали, когда пришла тётя Соня.

– Дома хозяева? – протянула она, переступая через порог. Под мышкой у неё были три большущих подсолнуха. – Шура, – обратилась она к матери, – я вот семечков ребятишкам принесла. У меня нонче такие подсолнухи расхорошие, да много! Пускай пощёлкают…

После ужина все с удовольствием щёлкали крупные семечки. Кроме меня. Лично я на них и смотреть не хотел, а поэтому лёг на кровать и с головой укрылся одеялом.

Гармонь

Долго уговаривал я мать купить мне гармонь, но у неё всё не хватало денег. А звуки гармони бередили мне душу. Я бегал на край села, где жил единственный гармонист и где вечерами собиралась на танцы молодёжь, и часами не отходил от гармониста, заглядываясь на его бойко бегающие по клавишам пальцы. Однажды, когда он отдыхал, дымя самокруткой, я попросил:

– Дяденька, научи меня играть хоть что-нибудь, хоть маленечко.

Гармонист лениво обернулся, пыхнул на меня клубами дыма и сказал:

– Нет, дорогой, не научу, а то ты возьмёшь да будешь лучше меня играть…

Он был полон важности, ощущая собственное величие, а я мучился от какой-то щемящей тоски и ждал, когда же у меня будет своя гармонь.

Появилась она на следующий год. Мой старший брат, вместо того чтобы идти в шестой класс, пошёл учеником в сапожную мастерскую. Он в любом деле отличался старательностью и аккуратностью, поэтому быстро освоил и сапожное мастерство. Уже через полгода его из учеников перевели в мастера. Шил он красиво и прочно, брал работу на дом, а заработанные деньги отдавал матери. Жить стало легче. Вот тогда-то и скопилась у нас кучка измятых коричневых рублей, которых как раз хватило на гармошку.

Чёрненькая, с белыми клавишами, она сама просилась в руки, но браться за неё было страшно. Я выждал, когда в избе, кроме меня, никого не было, и лишь тогда вытащил её из футляра. Перебрал, перепробовал все клавиши, но ничего не получилось. Беспорядочные звуки пугали меня. Я положил гармонь обратно в футляр, защёлкнул замок и решил сегодня же идти к гармонисту.

Гармошка моя ему понравилась, и он минут пятнадцать поиграл на ней. На этом и закончился первый урок, но я стал ходить к нему ежедневно, таская через всё село свою гармошку. Подметал у него в ограде, колол дрова, таскал воду, а он в это время сидел на завалинке и наигрывал. Я слушал, смотрел, старался запомнить, как он переставляет пальцы, а приходя домой, убеждался, что ничего не запомнил.

Но постепенно я стал привыкать к клавиатуре и однажды понял, что звуки-то, оказывается, расположены не как придётся, а по порядку, только порядок-то в два ряда! Ага, так вот в чём дело!..

Предчувствие, что ключ найден, перешло в уверенность, когда у меня неожиданно стала получаться мелодия «Интернационала». Всего лишь одно слово: «С интер-национаалом». И всё. Дальше ничего не выходило. Но ведь и это уже музыка! Я сам подобрал эту мелодию, сам её нашёл, значит, смогу подобрать и дальше!

На другой день я нашёл сначала «воспрянет род людской», а к вечеру играл правой рукой уже всю мелодию песни. Теперь я всё понял! Теперь-то я знаю, как подбирать мелодии!

Приходя из школы, я бросал сумку и брался за гармонь. Она с каждым днём всё больше и больше подчинялась мне. Я ликовал, но оказалось, что музыку-то понимают не все.

Дед стал жаловаться матери и ругаться.

– Шурка, ну на каку холеру ты купила ему эту канитель? Ведь никакой музыки нет, одни «тыры-тыры». Аж голова гудит… Вон у нас, бывало, Егор Матвеевич заиграет на скрипке, так не захочешь, да спляшешь, а тут что?

Бабка всегда поддерживала деда.

– Уж Егор-то Матвеевич заиграет, дак будто выговаривает: «Барыня ты моя, сударыня ты моя!..» Лучше бы ты ему что другое купила!

Мать молчала, а я, чтобы никому не мешать, стал уходить в огород. Даже зимой. Утрамбую поплотнее в снег табуретку и играю, пока руки не закоченеют, потом согреваю их у печки и снова иду в огород.

К весне я уже играл много песен, летом был признан гармонистом, а осенью ко мне пришёл тот самый первый учитель, которому я колол дрова, и попросил научить его играть «чардаш» и «падэкатр».

Ему было стыдно. Мне почему-то тоже…

Купим травки, сынок?

В те годы по берегам нашей Большой речки луга ещё не были распаханы, и на их зелёном ковре росло множество красивых цветов. Мы часто ходили на луг, но не за цветами (что толку от цветов, раз они несъедобны), мы ходили за диким луком и за кислянками. Сначала наедались сами, а затем нарывали целые охапки и несли домой.

Однажды на пристани, куда мы часто бегали смотреть проходящие пароходы, я увидел, что одна из торговок продаёт аккуратно подрезанные и перевязанные красной ниткой пучки дикого лука и кислянок. «Стоп! – подумал я. – А почему бы и нам не взяться за это дело? На билет в кино наторговать можно или на мороженое».

На следующее утро чуть свет я «полетел» на луг, а к обеду уже сидел на пристани в ожидании парохода, бережно разложив на траве свои пучки. Красных ниток, правда, я не нашёл, так что пришлось перевязать чёрными, но это не главное. Главное – кислянки отборные, чистые, ополоснутые в Иртыше.

Парохода долго не было.

Парень в кепке с маленьким козырьком забрался на крышу пристаньской конторы, оглядывая даль из-под ладони. Вот лицо его медленно стало расплываться в улыбке.

– Вон он, голубчик, против нефтебазы шлёпает!

Все обернулись в сторону нефтебазы: над прибрежным тальником чуть виднелся столбик чёрного дыма. Ожидающие заметно повеселели.

– Ну, слава те, господи!

– Да, минут через тридцать подойдёт, если не сломается.

– Типун тебе на язык!

– А что удивительного? Я в прошлый раз ехал, так за двое суток пять раз ломался.

– А ты хоть десять раз ломайся, лишь бы пароход шёл.

– Вот тебе на! Да я про пароход и толкую…

Люди засуетились, засобирались, а я сидел около своих пучков и думал: купят или нет? Эта мысль назойливо вертелась в голове, и я одинаково верил как в то, что купят, так и в то, что не купят. Скорей бы уж, что ли…

Но вот и долгожданный хриплый гудок! «Баррикадист», деловито шлёпая лопастями колёс, подошёл к пристани. Матрос в заляпанной мазутом тельняшке столкнул узкий трап, привязал его к борту, и пассажиры с парохода начали сходить на берег. Я замер. Сначала решил продавать, как та торговка, по двадцать копеек за пучок, но по мере приближения пассажиров сбавил до десяти. И вдруг над самым ухом:

– Почём товар, продавец?

Лысый дядька в белой майке перебирал мои пучки.

– Пять копеек, – испуганно сказал я.

– Так-так, значит, за пучок – пятачок? Ну что ж, закупаю партию.

Он встряхнул на ладони мелочь, нашёл десятник и взял два пучка. Я немного повеселел; если продать ещё восемнадцать, то как раз хватит на билет в кино.

Но остальные пассажиры вовсе не торопились купить мои кислянки и невозмутимо проходили мимо. Мне было стыдно сидеть вот так, у всех на виду, я проклинал тот час, когда решил заняться торговлей, а встать и уйти – тоже было стыдно, и я ждал, когда же наконец уйдёт этот проклятый пароход.

Недалеко от меня взад-вперёд медленно прохаживалась женщина с ребёнком на руках. Она уже несколько раз внимательно и даже, как мне показалось, печально смотрела в мою сторону и вдруг подошла.

– Что же это ты продаёшь, мальчик? Это съедобно, да?

Я сбивчиво забубнил, что это не только съедобно, даже и вкусно. Однако женщина колебалась. Я готов был провалиться сквозь землю.

– Ну что, сынок, купим травки? – обернулась она к своему малышу. Малыш подозрительно покосился на меня, потом на мою травку, но ничего не ответил. Женщина улыбнулась и спросила снова.

– Ну, сынок, купим, что ли, травки?

Малыш разглядывал меня и молчал, а я прилагал последние усилия, чтобы не заплакать.

Женщина долго рылась в сумочке, наконец подала мне десять копеек и взяла два пучка.

«Баррикадист» с натугой подал голос, пассажиры кинулись по качающемуся трапу на палубу, пристань быстро опустела. Отдали швартовы, вновь деловито зашлёпали колёса, и, дав прощальный гудок, пароход скрылся за поворотом…

С каким-то необъяснимым облегчением я сгрёб в кучу свои пучки и швырнул их под забор.

Верность

Иван Григорьевич, зоотехник третьего отделения совхоза «Береговой», возвращался домой с работы. Шёл устало, чуть помахивая руками, поглядывая на заходящее солнце, которое вот-вот должно было спрятаться в перелесках на левом берегу Иртыша. Впереди него, изредка оглядываясь и повиливая хвостом, бежал Курган – нечистокровная овчарка. «Это сколько же ему лет? – подумал Иван. – Володьке двадцать два, а притащил он его, когда во втором классе учился… Как раз “чёртова дюжина” выходит, старик уже…»

Курган почти всегда ходил с Иваном, оставаясь дома лишь в том случае, когда Иван мимоходом бросал слово «нельзя». Тогда пёс отходил в сторонку и садился у палисадника, чтобы подольше видеть хозяина. Если же Иван уходил молча, то Курган считал своим долгом сопровождать его.

Ни к кому из Ивановой семьи Курган не был привязан так, как к нему. Может, потому, что случалось Кургану попадать и впросак, а Иван его выручал…

Осенью как-то приехал Иван на Иртыш за водой, развернул телегу вдоль берега, только за черпак взялся, чтоб лёд проломить да воды начерпать, а тут Курган летит как угорелый. Разогнался с берега да на лёд, а лёд хрупкий – Иртыш только-только встал, – к тому же метрах в десяти от берега была довольно широкая полынья. Оказавшись на скользком льду, которого он ещё не видел в своей жизни, Курган почуял неладное, попытался затормозить, развернуться, неуклюже загребая лапами, потом упал и, проломив тонкие закрайки полыньи, оказался в воде. Он колотил лапами, стараясь выскочить, а сильное течение тянуло под лёд.

Обломки льда шуршали, переворачивались, и, позванивая, скрывались в воде. Курган то ли устал, то ли понял безвыходность: держась передними лапами за кромку льда, он протяжно заскулил.

Иван суетился на берегу, не зная как помочь и надеясь, что Кургану всё-таки удастся выскочить, но когда тот просяще заскулил, к Ивану быстро пришло решение: он отстегнул вожжи, набрал их на руку, как набирают аркан, и швырнул в полынью. «Возьми!» – крикнул Иван, но Курган уже и сам следил за вожжами, и как только конец их, подхваченный течением, приблизился, он вцепился в него зубами и не отпустил до тех пор, пока Иван не вытащил его на берег. Курган отряхнулся, снова тихо заскулил, будто извиняясь за свою оплошность, и лизнул руку Ивану, потом залаял и со всех ног пустился вдоль берега. Иван черпал воду, поглядывая на Кургана, и думал: «Молодой ещё, дури много…»

По молодости и у самого Ивана дури было хоть отбавляй: и кулаки чесались, и с девками баловался. Потом, когда уже шестой десяток разменял, утихомирился…

Краешек солнца ещё выглядывал из-за леса, но лучи его, пронзая стайку белых кучевых облаков, устремлялись куда-то в бескрайнее небо. Через дорогу, миролюбиво хрюкая, шла грязнющая свинья с поросятами. Курган остановился, пропуская свиное семейство, повернул морду к Ивану и вильнул хвостом, будто спрашивая: «Помнишь?..»

И Иван вспомнил. Это было лет десять назад, а может, и больше. Курган тогда совсем молоденький был, но уже стремился «верой и правдой» служить хозяину, потому и перестарался.

Хозяйство у Ивана было большое: коровы, овцы, гуси, куры, а тут как раз ещё и двух поросят купил. Прибирался как-то в огороде, глядь – а поросят трое. Чужой чей-то зашёл, соседский, а который из трёх – бог его знает. Роста все одинакового, никаких особых примет.

– Катя, тут поросёнок чей-то приблудился, выгнать надо. Иди покажи, которые тут наши.

Катерина Осиповна, жена Ивана, возилась с грядками в огороде, и Курган был с ней. Услышав голос Ивана, он перемахнул через забор и бросился к одному из поросят. Тот с визгом ринулся из ограды. Однако Курган мёртвой хваткой схватил его за бок, свалил, и через несколько секунд всё было кончено. Иван и крикнуть не успел, растерялся, потом вышел за ворота и остановился над растерзанным поросёнком. Курган, свесив язык, преданно заглядывал Ивану в глаза и, по всей вероятности, ожидал от хозяина похвалы за хорошую работу, а Иван глядел на него и думал: «Ну как он, паразит, мог догадаться, что я с Катькой про поросёнка толкую и что его, мол, выгнать надо? Вот он и выгнал, а мне теперь как перед хозяевами отчитываться?..»

Раздумья Ивана прервала прибежавшая со слезами хозяйка.

– Осподи, это чо же на белом свете делаица, а? Это чо же за издевательство, а? Полгода поросёночка ростила-холила; осенью хотела продать, а теперь чо?.. Чо стоишь, рот раззявил?

– Да нет, Лукерья, это у тебя рот-то раззявлен, а я пока что молчу.

– Вот и молчи, тебе его и разевать нечего, а я вот на тебя в суд подам, тогда враз раззявишь.

Вредная соседка была Лукерья. Крикливая и скупая до невозможности. Иван хорошо знал, что её теперь, кроме как деньгами, ничем не утихомирить. Даже и поросёнка своего взамен предложи, так она откажется, скажет: «Мой, мол, больше да сытее был»…

– А что тебе этот суд даст? На суде меня заставят уплатить тебе за шестимесячного, а без суда я как за годовалого уплачу.

– Ну дык ладно, тада ладно, я ничо, ежли уплатишь. Поросёночек-то на молочке рос, вон какой сытенький был да пухленький, и не подумаешь, что ему полгодика…

Иван принёс деньги и протянул их Лукерье.

– На, да не кричи.

Курган лежал чуть в стороне и, положив морду на вытянутые лапы, слушал и наблюдал. Неизвестно, какие выводы он сделал для себя, но в дальнейшем за всю свою жизнь он не поранил больше ни одного животного, хотя службу свою сторожевую нёс исправно и старательно…

Размышляя о Кургане и поглядывая на заходящее солнце, Иван не сразу и заметил, что у ворот его дома стоит грузовая машина. «Наверное кто-то из зятьёв приехал, – подумал он, – может быть, и внучек привезли?»

Внучек своих Иван любил. Они напоминали ему собственных дочерей, с которыми нянчился он долгие годы. Дочерей у него было две: Валька, старшая, и Ольга, на два года помоложе. Обе по материнской дорожке пошли, учительницами стали. Замуж вышли, у обеих мужья шофёры, и опять же у обеих дочки родились… Ещё у Ивана был сын Володька, гордость Ивана и надежда, но тот ещё молодой. Лётное училище закончил, вторым пилотом летает. Тоже, поди, вот-вот женится…

Иван подошёл к машине и остановился. Один борт у неё был открыт, а в кузове громоздились круглый стол, четыре стула, ковёр, два чемодана. Он в растерянности сел на лавочку и закурил. «Это что же? Выходит, Катька и эти вещи ей отдала?..»

Младшая дочь, вышедшая замуж в прошлом году, поминала недавно, что ей надо и ковёр и стол со стульями, но конкретно ничего не решили. «Ну что ж: раз надо, значит, надо. Они молодые, пусть живут. Зачем он мне, ковёр? Было бы в чём на работу выйти да переночевать под тёплым одеялом, а они молодые, пусть живут…»

– Держи правее!

– Это ты свой угол опускай.

– Поднимите тот край… Так… ну, вот.

…Зять, младшая дочь и Катерина выносили из дома голубой плюшевый диван. Про диван Ольга тоже поминала, но Иван в общем-то не хотел его отдавать, так как сам любил посидеть на нём, полистать газеты, или полежать иногда, поиграть с внучками. «Но раз надо – что ж, пусть берут, – снова подумал он, – обойдёмся и без дивана…»

Диван подтащили к машине и начали заталкивать.

– Помоги, чего расселся, как на именинах, не видишь, что ли, – крикнула Катерина с натугой. Иван бросил папиросу, помог, но сказал обидчиво:

– Я гляжу, у вас тут и без меня хорошо получается…

Ольга с мужем молча ушли в дом. Катерина старательно отряхивала платье от пыли и клочков паутины. Иван видел, что она нервничает, но не мог понять: почему? Вещи жалко? Так не отдавала бы. А раз уж отдала, так чего теперь жалеть?..

А Катерина просто не знала, как начать разговор, потому что уже предлагала Ивану продать дом и хозяйство и переехать к Ольге – квартира там большая, а она с ребёнком мается, так Иван ни в какую: здесь, мол, родился, здесь и умирать буду, да и ни к чему на старости лет путешествовать. Разговор этот ещё зимой был, а сейчас, когда у Ольги заболела Иришка и она со слезами упрашивала мать пожить у неё, побыть с ребёнком, Катерина решила вдруг переехать к ней насовсем, надеясь на то, что и Иван в конце концов согласится… Надоела ей эта деревня, а там всё-таки райцентр. И квартира у Ольги благоустроенная, печи не надо топить, да и со скотиной возиться надоело. А насчёт работы, так Ивану там работы полно, хоть сегодня примут, ну а уж самой-то зиму посидеть придётся: девчонка малюсенькая, куда от неё денешься?..

Катерина наконец отряхнула платье, подошла к Ивану, села рядом.

– Так вот, Ваня, решила я к Ольге переехать, хватит уж нам с тобой в назьме копаться. У неё Иришка заболела, так просит, чтобы я пожила у неё, повозилась… А я думаю, надо уж нам определяться к ней, да и всё. Ну сколько можно тут сидеть? И так всю жизнь просидели…

Катерина замолчала и, потупившись, начала разглаживать ладонями платье на коленях, Иван отвернулся, разглядывая луга за Иртышом. Вечерело. Берёзовые колки вдали уже едва различались.

– Я сегодня с ними уеду, а ты пока тут поживёшь. Скотину распродашь, дом… Дом если не продашь – холера с ним. Заколотишь двери-окна, да и пусть стоит, потом продадим… Виктор завтра приедет, остальное кое-что заберёт, я приготовила, ну а варить уж тут мать попросишь, пока не распродашься. Или мяса ей отнеси, да там и обедай… Картошки мы шесть мешков насыпали, но там ещё мешков пять-шесть будет, тоже матери отвези… Бельё у тебя всё перестирано, переглажено, в комоде лежит, в верхнем ящике… Да ты почему молчишь-то?..

Иван посмотрел на Катерину долгим внимательным взглядом: в её тёмно-карих глазах где-то совсем рядом были слёзы.

– Нет, Катя, никуда я не поеду и продавать ничего не буду. Собралась – поезжай, а я не поеду…

Ольга, видимо, стояла всё это время у них за спиной, у окна, и слышала весь разговор, потому что она тут же, после слов отца, выскочила на улицу и заплакала.

– Папка, поедем, ну что вам тут делать? Квартира у нас большая, ты видел, всем места хватит, неужели тебе не надоело в этой дыре сидеть? Иришка у меня болеет…

– Вон мать собралась – пусть едет, а я не поеду. Здесь, дочка, могилки моих братьев и сестёр, и моя тут же будет…

Ольга, сжав ладонями лицо, ушла. Катерина тоже вытирала слёзы.

– Ты подумай, ведь Иришка болеет! Хоть полгодика надо с ней посидеть, пока не подрастёт, не наладится.

– Я тебе не запрещаю, сиди, а я там жить не буду. Не хочу.

– О, господи…

Катерина поднялась и какой-то неуверенной, пошатывающейся походкой ушла в дом.

Минут через пять они с Ольгой вынесли узлы с тряпками, бросили их в кузов, а сами молча залезли в кабину. Виктор закрыл борт и подошёл к Ивану.

– Ну, ладно, отец, пока, я завтра приеду. Ты на ферме будешь? Я разыщу… Ну, до завтра.

Иван молчал. Зять постоял, словно раздумывая, заводить ли мотор или разгружаться, потом поднял и положил на лавочку валявшуюся на земле пачку «Беломора».

– Ладно, отец, поехал я…

Он сел за руль, хлопнув дверцей, и они уехали.

Иван глядел вслед уходящей машине, пока она не скрылась на краю деревни.

Подошёл Курган, потёрся об Иванову ногу, потом положил голову ему на колено и протяжно зевнул…

Долго сидел Иван на лавочке, курил, глядел на обветшалые заборы и крыши соседских избушек. В дом входить не хотелось.

Виктор хотел поехать к тестю с обеда, но не получилось, поехал вечером. Иван уже был дома. Да и не работалось ему в этот день. Кое-как вечера дождался, а пришёл домой – опять всё из рук валится.

Зять вошёл в ограду, виновато улыбаясь, но не пряча глаз. Иван стоял, опираясь на вилы, и смотрел на него, будто в первый раз видел.

– Здорово, отец!

Виктор протянул Ивану свою крепкую жилистую руку.

– Привет, привет… – Иван старался покрепче сжать руку зятя, но тот сопротивлялся. – Ничего, есть силёнка, есть… Может, поборемся?

– А что? Я не струшу, давай.

– Да нет, шучу я. Был бы помоложе – другое дело, а теперь какой уж из меня борец… Ну, как доехали?

– Да ничего, всё нормально.

– Катерина как? Не тоскует ещё?

– Так ей пока и тосковать некогда. Она ведь без работы не усидит, всё равно найдёт что-нибудь, а тут ещё Иришка с рук не слезает…

– Ты что приехал-то? За картошкой?

– Ну. Да посуду какую-то она приготовила. В кладовке, говорит, в корзинах. И ещё постель с подушками, а то ведь у нас-то ей не на чём спать, разве что прямо на диване…

Упоминание о диване покорёжило Ивана. Он отвернулся, будто бы разглядывая что-то в огороде, успокоился, и зять ничего не заметил.

– Ладно, давай сначала картошку погрузим, а потом уж всё остальное… Иришка-то как там?

– Болеет. Застудили мы её, отец.

Перебрасываясь короткими фразами, они погрузили вещи, мешки с картошкой, потом сели на лавочку и замолчали оба. Иван искурил одну папиросу, закурил другую.

– Ну, чо сидеть-то? Давай, отправляйся, пока не стемнело. Привет там передавай от Ивана с Курганом.

Курган, услышав свою кличку, вильнул хвостом и покосился на Ивана, но продолжал лежать, будто понимая, что сейчас не до него и беспокоить никого не надо. Виктор вздохнул, погладил Кургана, потом хлопнул ладонями по коленям и поднялся.

– Ладно, отец, поехал я. Ты давай распродавайся тут и приезжай. Всё остальное, что нужно, я в любое время перевезти могу… А может, прямо сейчас со мной поедешь?

Иван молчал, покручивая в руке сгоревшую до пальцев спичку.

– Ты вообще-то подожди, не уезжай. Сейчас Марту подоим, молока свежего увезёшь… «Ну как вот её продавать? – тут же подумал он. – Ведь я её наравне с ребятишками люблю…»

Марту он, действительно, как ребёнка, вынянчил, когда она болела ещё двухмесячной, а потом яловой в зиму ушла, и Катерина настаивала, чтобы сдать её на мясокомбинат и купить другую, стельную, а Иван не согласился: ничего, мол, сено есть, прокормим, и корова она будет первосортная, вот попомнишь меня…

Иван всю жизнь проработал в животноводстве со скотиной, знал в ней толк, и Марта его не подвела: на другой год она отелилась и вскоре стала давать буквально по ведру молока. И сколько же этого молока было переработано в сметану, творог, масло, сколько его было заморожено и отправлено детям, пока все они учились в городе. Крепкой подмогой в хозяйстве была Марта, и Иван не представлял себе без неё ни дома своего, ни хозяйства, как же теперь её продавать? Это было похоже на предательство, и потому Иван отгонял от себя мысли о продаже. Да и вообще ничего продавать он не будет: он будет жить здесь.

Bepul matn qismi tugad.

31 274,43 s`om
Yosh cheklamasi:
12+
Litresda chiqarilgan sana:
19 yanvar 2023
Yozilgan sana:
2022
Hajm:
111 Sahifa 2 illyustratsiayalar
ISBN:
978-5-00143-725-3
Yuklab olish formati:
Audio
O'rtacha reyting 4,2, 852 ta baholash asosida
Audio
O'rtacha reyting 4,9, 76 ta baholash asosida
Audio
O'rtacha reyting 4,9, 176 ta baholash asosida
Matn, audio format mavjud
O'rtacha reyting 4,9, 144 ta baholash asosida
Audio
O'rtacha reyting 4,9, 369 ta baholash asosida
Audio
O'rtacha reyting 4,9, 769 ta baholash asosida
Audio
O'rtacha reyting 4,6, 32 ta baholash asosida
Matn, audio format mavjud
O'rtacha reyting 4,9, 528 ta baholash asosida
Matn
O'rtacha reyting 5, 1 ta baholash asosida