Kitobni o'qish: «ESCAPE. Изгой»

Тому, кто воскрешает мертвое

с помощью абсолютной любви.

М.Д.Г.

© Бодлер А., 2023

© Половцева Я., 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2023

Копирование, тиражирование и распространение материалов, содержащихся в книге, допускается только с письменного разрешения правообладателей.

Часть 1

Кровь всегда скажется и свое возьмет.

Арчибальд Кронин, «Замок Броуди»

Глава 1

Николас Бодрийяр не любил ранние подъемы, да и подобные привычки были ему ни к чему. В свои добрые шестьдесят три года он считал, что соблюдение режима – дело исключительно рабочего класса да его нерасторопной и ветхой жены Ангелины. Будучи представительницей рода куда беднее, супруга не позволяла себе оплошать перед мужем, и в своих поступках была права: следовать дисциплине ее научил горький опыт брака с двадцатилетней выдержкой.

Он всерьез считал эту женщину ветхой – хоть она и была моложе его на четверть века, поведение хозяйки дома давно походило на старушечье.

Из некогда привлекательной, стройной черноволосой кокетки с живыми глазами Лина давно превратилась в бледный силуэт своего реального образа и каждым своим повседневным поступком подчеркивала то, что потухла окончательно и безвозвратно. Впрочем, Николаса это теперь не беспокоило ничуть: опыт супружества он, как и Ангелина, считал весьма горьким, но невероятно поучительным.

Дела сердечные Бодрийяр давно вел за периметром.

Преждевременная старость, настигнувшая жену, мешала лишь одному: общению с отпрысками, которых отец растил и воспринимал как себе равных с момента их рождения. Но никакой великой тайны в таком отношении Николаса к детям не было. Оба наследника, к его счастью, оказались мальчиками.

– Фу.

Я сморщился и обхватил себя руками. Когда дело касалось неравноправия, все мое естество, воспитанное и взращенное, в большей степени, женщинами выступало против.

– Ты бы назвал это мизогинией, мой мальчик. Так ведь звучит современное слово для определения ненависти к противоположному нам полу?

– Нет, Оуэн, я бы назвал это свинством.

Мы сидели в рабочем кабинете моего врага номер один. Встречи с ним теперь проходили с необъяснимой частотой, на зависть моему бывшему психиатру – доктору Константину. Пару недель назад я получил предложение, от которого не смог отказаться: после того, как игра Джереми была окончена, он, наконец, был готов поговорить со мной по-человечески. И рассказать не с конца, а с начала историю прошлого, пагубно будоражащую наше общее сознание.

Наши разговоры выпадали на ночное время – именно в эти часы хозяин клуба посещал свое заведение с говорящим названием «Hide and Seek»¹ и, к моему удивлению, занимался обычными руководительскими делами. Сверял прибыль, проверял качество предоставляемых услуг по записям с камер и вел беседы с управляющими. Все это происходило под звуки одуряющего техно, заливающего своим ритмом первый этаж. Громкость музыки скрадывала хорошая звукоизоляция кабинета местного босса, и уже на третью встречу я научился ее не замечать.

– Я не говорил, что все персонажи истории будут тебе симпатичны, – с иронией подметил седовласый мужчина, наполняя пафосный там-блер² для виски обычной водой. Будучи представителем сферы подобного бизнеса, он являл собой одно сплошное противоречие установленным стереотипам – никакого алкоголя, вызывающе броской одежды и вульгарного поведения. Взамен: здоровое питание, официальный костюм и почти джентльменские манеры. В последнее, правда, верилось с трудом – образ «заказчика» квеста, созданный Джереми, все еще сидел у меня в печенках.

– Оставалось надеяться, что моральные уроды не будут присутствовать в твоем повествовании с самого порога, – скривился я.

– Из песни слов не выкинешь. Ты сам ко мне пришел.

Это было правдой. После того, как я вспомнил о своем прошлом, Оуэн ни к чему меня не принуждал и вообще исчез из моей жизни на какое-то время.

Я сам хотел узнать больше и пошел с ним на сделку, условия которой казались мне невероятно лояльными для обеих сторон.

– Пожалуйста, продолжай.

С сыновьями жена обращалась строго, стараясь каждого из них наставлять наравне. Этого Николас не любил. Совершенно очевидным для него был тот факт, что младший, Валериан, ныне достигший тринадцати лет, действительно подавал надежды и заслуживал большего внимания, чем его менее любимый ребенок – шестнадцатилетний Герман. Да, оба его чада принадлежали к полу, по его мнению, лучшему, но со старшим с ранних лет что-то было не так. Хотя и для таких, как считал Николас, в его деле могло найтись место. А потому – черноволосого, тощего и так сильно похожего на мать наследника он со счетов не сбрасывал.

Хлопоты матери-старухи над подросшими «птенцами» начинались с рассвета. Братья, как и положено, обучались всем основным дисциплинам, этикету, стрельбе и конным поездкам ежедневно. Однако участие Ангелины в жизни своих детей было столь вездесущим, что Бодрийяр к своим детям, без присутствия жены, подобраться практически не мог. Безусловно, он пробовал ставить запреты, закрывать дверь в кабинет на ключ и даже грубо наказывать Лину за непослушание. Но сыновья любили свою мать и в такие моменты к авторитету отца относились с сомнением.

Оставался лишь один способ – угостить супругу на ночь дозой бренди с щепоткой нового средства из собственной лавки, а после – выполнить задачу посложнее и встать со слугами. Одурманенная Ангелина, должно быть, проваляется в забытьи до обеда – тем лучше.

Тяжело поднявшись под стук трости колотильщика³, Николас опустил свои старые, сморщенные ступни на ковер. Утренний холод пробирал его тело, прокладывая себе путь от затылка до поясницы. Но то, что собирался сделать Николас сегодня, наверняка приблизит времена, когда семья наконец сможет позволить себе топить камины круглосуточно. Подобные мелочи тешили жадность хозяина дома, которая и руководила его действиями, не поддававшимися оценке с точки зрения человеческих последствий.

Одно слово увядающей Мари – и сыновей ушли будить. Нянька, должно быть, обнаружит госпожу в крайне нелицеприятном положении раньше нужного и обязательно поднимет на уши весь дом, но Николас к этому времени уже справится с намеченным планом и будет восседать в своем кресле в ожидании наказания супруги за опоздание к завтраку.

Кабинет встретил хозяина дома затхлым запахом, скопившимся с ночи. Слуги еще не успели подготовить комнату к приходу Бодрийяра, а потому – окно пришлось отворять самому. Усиленно скрипя суставами, Николас дернул за старую раму и впустил предрассветный холод в мрачный интерьер. Его богатый стол занимал практически половину комнаты, но без надобности. Хозяин просто любил роскошь и большой масштаб во всем – будь то мебель, шляпа или доход. В любых своих начинаниях он придерживался девиза: «Чем больше – тем лучше».

Книжные полки были заставлены бухгалтерскими журналами и стеклянными пузырьками. Аптекарское дело семьи Бодрийяров шло в гору – и по-другому быть не могло, ведь делом занимался Николас лично. Благодаря умению владельца лавок «Фармация Б.» налаживать контакт с нужными людьми и, главное, оказываться в необходимых местах вовремя бизнес разрастался до настоящей монополии. Люди доверяли семейному ремеслу – и не мудрено: наследие деда обеспечивало не только наличие лекарств от всех недугов, но и особое внимание даже самым бедным покупателям. Но главной причиной растущего бизнеса служили обстоятельства, которые Бодрийяр-старший гордо называл «чистка доброго имени».

Молодой учитель привел детей в кабинет отца через четверть часа и, непринужденно поклонившись, удалился. Бодрийяр никак не мог понять, для чего держали в доме няньку, если он сам нашел двух прекрасных наставников для своих сыновей. Ангелине придется еще раз объясниться с мужем по этому поводу.

– Доброе утро, папа, – с сияющей улыбкой поприветствовал Николаса младший сын.

Как и всегда, Валериан был бодр и буквально источал уверенность в себе. Крепкий парнишка с копной светло-русых кудрей был одет с иголочки, модно причесан и собран. Внезапный подъем не стал для него помехой подобающему внешнему виду. Отец самодовольно улыбнулся: наследник вобрал все лучшие его черты. Стоило лишь поставить отпрыска рядом – и в этом не оставалось сомнений.

– Доброе, раннее… – невнятно пробормотал вечно косматый, напоминающий черта из табакерки Герман. Его высокий рост мог стать большим преимуществом в роду весьма коренастых и крепко сбитых Бодрийяров, но в сочетании с этими астеничными руками и ногами казался абсолютно бесполезным. Николас скривился и перевел взгляд. Одного приветствия старшего ему хватило, чтобы вспомнить о хилом женском теле, что без сознания и цели занимало сейчас общую супружескую кровать.

– Дети, – сухо начал Бодрийяр-старший. – Наше сегодняшнее утро началось с людьми трудящимися, и отнюдь не случайно. Каждый из вас…

Отец замолчал, оставив сыновей в недоумении. Частенько он снижал темп беседы целенаправленно ради того, чтобы сбить с собеседника спесь, однако в этот раз схема сработала бесконтрольно. Бодрийяр-старший не мог начать вещание без трубки, а из-за раннего подъема совсем забыл заблаговременно ее набить.

– И мальчики ждали, пока он засыплет свой табак в полной тишине? Это что, какие-то азы нейролингвистического программирования времен Шерлока Холмса?

Джереми гулко рассмеялся.

– Нет, вот теперь это обычное свинство, Боузи, – он открыл для меня стеклянную бутылочку с газировкой и передал прямо в руки. – Человек действительно может додумать лишнего, если внезапно погрузить его в тишину во время серьезного разговора. Но в данном случае кое-кому раскурить трубку было важнее, чем донести мысль.

– Где-то я это уже слышал, – усмехнувшись, я с удовольствием глотнул сладкой шипучки. – «Почему мое покурить не должно быть важнее твоего вопроса». Так Боб говорит.

Моя реакция откровенно веселила местного босса. Казалось, он был только рад прерываться на комментарии и не погружаться в свои байки с головой. Истинное отношение Оуэна к ситуации выдавала траектория его движений – приближаясь к теме диалога отца с сыновьями, он больше не мог позволить себе просто сидеть на месте. Стоило ему упомянуть Германа, как он начал сновать по кабинету туда-сюда.

– Все нормально, – скорее инстинктивно, чем осмысленно, успокоил его я. – Представь, что мы обсуждаем сюжет нового квеста. Я всегда так делаю. Ты научил.

Оуэн закатил глаза и, наконец, продолжил:

– Каждый из вас достиг возраста, в котором следует знать о предназначении, что подготовлено для вас семьей, – все так же размеренно продолжил Николас, блаженно вдыхая табак крепчайшего сорта. – Сами того не зная, вы занимались, готовились, исправно учились, лишь с одной целью, истоки которой я поведаю вам сегодня.

– Папа, простите, но, должно быть, для таких новостей мы не в полном составе, – негромко заметил старший сын, намекая на отсутствие Ангелины в кабинете.

– Должно быть, паршивец, ты позабыл о розгах, – отец произнес угрозу спокойно, но его улыбка сочилась ядом. – Или предполагаешь, что твои шестнадцать лет дают право перечить старшим?

– Совсем нет, сэр. Простите, сэр, – Герман отступил назад и склонил голову.

– Еще вопросы о составе? – скорее дежурно, чем с искренним интересом уточнил отец. – Скажи мне, Валериан, это в современной школе вас научили такой дерзости?

– Нет, сэр! – бойко держал ответ младший. – Герман переживает за мамино самочувствие, папа. Говорят, ей нездоровится.

Бодрийяр-старший опасно загоготал.

– Такие размышления несвоевременны, однако, ближе к теме нашего разговора. – Отец, наконец, отложил трубку и сложил свои сморщенные пальцы домиком, оглядывая детей исподлобья. – Если бы твой брат учился семейному делу, а не потрошил зверье, как дамочка, он бы уже знал, что женщина, которая зовется вашей матерью, болеет лишь постоянной истерией,⁴ и только.

Валериан, казалось, не понял отца, а потому замолчал. Его брат был чуть старше, а потому распознал насмешку над женской природой и поник окончательно.

– С позволения Германа, – Николас продолжал едко задевать сына, подкрепляя его смятение, – я вернусь к причине нашего собрания. Мой отец и ваш покойный дедушка, подаривший нашей семье дело жизни, начал мое обучение в «Фармации», когда мне исполнилось десять лет. Я же, отдавая честь реформам, дал вам обоим возможность посещать школу, о чем неоднократно пожалел.

Мальчики переглянулись. Несмотря на то, что ни один из них не мог сделать сознательного выбора в пользу школы главным образом потому, что обучение начиналось в пять лет, теперь они ярко ощущали вину перед отцом за потраченное время.

– Однако мудрость гласит, что потерянного времени не воротишь. Поэтому пустые разговоры мы заменим делом. – Бодрийяр-старший осмотрел сыновей по очереди. – Завтра мы начнем ваше обучение. Сначала общее, затем для каждого свое.

В отцовском кабинете повисла пауза. Потерявшийся в мыслях Герман ощущал, что сказанное содержало в себе намного больше подвоха, чем казалось на первый взгляд. Но привычка брата угождать родителям никак не сходилась с его собственными мрачными мыслями.

– Что за чудесные вести! – Валериан смело сделал шаг вперед, одаривая отца своей обезоруживающей улыбкой. – Мы, право, благодарны вам за возможность стать частью семейного ремесла! Не расскажете ли вы нам побольше, папа?

– Ну, разумеется. – Николас отказывался замечать откровенную лесть отпрыска, причисляя его возгласы к истинному восхищению собственной персоной. – Благо, сыновей у меня двое, и каждому найдется дело по рангу, которое сделает из них не мальчиков, но мужей.

За высокой дубовой дверью в личное убежище главы семьи послышался ропот. Старик нахмурился, догадываясь о возможных причинах лишнего шума, и спешно поднялся, стараясь поскорее завершить разговор. Самое важное еще не было озвучено.

– Наш маленький Вэл… – упомянул он младшего практически ласково. – В большом и неизменно светлом будущем «Фармации Б.» возьмет на себя главенствование. А потому ему предстоит поучиться ведению дел прибыльных, выучить «Фармакопею», погрузиться в труды великих наставников Джека Бодрийяра, Бутов… и, впрочем, многое другое.

Валериан склонил голову перед папой, как при чинном приветствии. Но Герман стоял достаточно близко и даже из-под свесившейся копны светлых кудрей мог распознать довольную ухмылку. На сей раз разыгрывать театральные вздохи радости брату не приходилось, а потому его восторг от очевидного превосходства над старшим украсил юное лицо сам собой. Нелюбимый отпрыск Николаса прекрасно знал о том, что Валериан находился в вечном фаворе отца, и благосклонности не ждал. Напротив, когда речь заходила о потенциальных делах «Фармации Б.», шестнадцатилетний Герман Бодрийяр предпочитал держаться подальше. Он чувствовал, что работа с родителем ничего хорошего ему не принесет.

Тем временем шуршание за дверью кабинета усиливалось и превращалось в отчетливые звуки быстрых шагов. Не медля, старик повернулся к тому, кто унаследовал так ненавистные им материнские черты, и быстро проговорил:

– Герман, в свою очередь, займется работой, которая позволит нам сохранить высокую востребованность и, несомненно, поддержит как мое главенствование, так и Валериана, – Бодрийяр-старший выдавил еще одну ядовитую улыбку в адрес своего сына, скрывая ее за учтивым кивком. – Его деятельность, практически незримая для чужих глаз, но, бесспорно, важная для общего успеха… будет заключаться в очистке нашего доброго имени от всякого смрада, который неизбежно преследует тех, кто движется вперед.

Болезненно бледное лицо наследника озарилось тревогой. Он не знал, о чем именно говорит отец, но ощущал, что истина превзошла все самые худшие его предположения.

Однако не успел сын ответить, как дверь, скрывающая тяжелую беседу от лишних слушателей, наконец, отворилась. Первой показалась нянька Мари, ведущая под руку ослабленную, вялую и бледную хозяйку.

– Мама! – испуганные сыновья кинулись к Ангелине, скорее перекладывая ее тонкие руки на свои плечи.

Николас брезгливо фыркнул, предполагая, что в этот раз, должно быть, преувеличил дозировку эликсира, сдабривая бренди наспех.

– Вы не сделаете этого, мистер Бодрийяр, – осипшим голосом произнесла Ангелина. В ее тоне читалась мольба, но намерения были твердыми и решительными. – Вы не можете так поступить с ребенком.

– Я могу все, моя дорогая миссис Бодрийяр, – парировал ее супруг, с неприкрытым отвращением всматриваясь в супругу. – Вопрос в том, что можете вы? Удержаться от лишнего стаканчика бренди, право сказать, для вас проблема. Еще большая – привести себя в должный вид, прежде чем являться в мой кабинет без приглашения.

Ангелина пошатнулась, и Мари не смогла сдержать взволнованного вскрика. Но Николас не двигался с места. По правилам дома, жена не могла даже присесть без одобрения мужа, а потому сыновьям и няньке приходилось поддержать ее под руки, пока беседа не будет окончена.

– Я знаю, что вы хотите от старшего, и так не должно быть, – повторила миссис Бодрийяр, теряя последние силы. – Он не предназначен для этого, мы можем найти ему дело лучше!

– Лучше?! – стремление отца держать ложно достойный образ перед сыновьями было велико, но отнюдь не бесконечно. Старик повысил голос, и по его рыхлым щекам недобро заходили желваки. – Да то, чем станет заниматься ваш ненаглядный Герман, для него должно быть делом высшей чести. Он примет это с достоинством, и все тут!

Старший сын прижался к матери, давая ей большую опору. Силы покидали ее стремительно, но она все еще продолжала держаться в сознании и спорить с супругом.

– Я не позволю вам. Делайте, что хотите со мной, но я не позволю!

Отчаянно выкрикнув последние слова, Ангелина вконец обмякла. Герману на миг показалось, будто отцовский кабинет странным образом разросся до невероятных размеров, а затем съежился и стал невыносимо маленьким, отдаленным, после чего начал расплываться. Юноша пытался сморгнуть наваждение, и сквозь него услышал лишь крики отца.

«Полюбуйся, какой из-за тебя стала мать! Ты доволен?!»

«Мари, уведи его с глаз моих! И уложи уже эту истеричку, ей-богу!»

Сколь ни старался старший сын Николаса, пространство вокруг все никак не собиралось воедино. Он опустил голову, уткнув глаза в отполированные дубовые доски пола, а затем вновь поднял взгляд. Стены, окно, мебель и даже суетящиеся члены семьи оказались на месте. Вот только знакомый грузный силуэт отца теперь превратился в гигантскую, темную и липкую громадину, истекающую черной гнилью. Она двигалась невероятно медленно, оставляя за собой текучие следы зловонной жидкости, которая заполняла кабинет.

Но ужас пробрал Германа до самых пят, когда вязкая субстанция открыла свою пасть и проревела: «Я сказал: уведите его!»

– Боже, – я поморщился, допивая остатки газировки, и непроизвольно икнул. – Не хватает костра и лагерных песен под гитару. Для пущей убедительности тебе стоило зажечь фонарик на смартфоне и подсвечивать им лицо.

Джереми стоял ко мне спиной и что-то внимательно рассматривал за окном на протяжении последних десяти минут. Тот на мою колкость лишь дернул плечами и хмыкнул, но не повернулся.

Я хотел пошутить что-то еще про великого Говарда Лавкрафта, но мою мысль прервал стук в дверь кабинета Оуэна. От неожиданности по моему телу пробежали мурашки. Да уж, нагнетать обстановку этот человек умел.

– Войдите.

На пороге оказался уже хорошо знакомый мне управляющий клуба Шон. Этот парень чем-то напоминал более сговорчивую версию моего коллеги Рика. Он разбирался в технических вопросах, хорошо знал свою работу и был таким же долговязым и угрюмым, но лишь когда молчал. Стоило нам завести бессмысленный диалог, состоящий из дежурных приветствий, он становился любезным гидом по миру развлечений и был готов показать мне все закоулки хором Джереми и рассказать о хозяине байку-другую.

– Простите, что прервал. – Шон кивнул мне в знак приветствия и уткнулся взглядом в спину Оуэна. – Тебя спрашивают внизу, привезли поставку для бара.

– Ничего, я сейчас подойду, – босс все еще считал происходящее за окном чем-то невероятно увлекательным и говорил через плечо.

– Принести что-то? – любезно предложил управляющий и вновь повернулся ко мне. – Боузи?

– Мне ничего не нужно. Дугласу можешь повторить.

Парень тонко уловил несговорчивое настроение руководства и спешно покинул кабинет. Я потупил взгляд. Тишина в чужом пространстве начинала давить.

– Слушай, если ты обиделся на мои слова про лагерь… Это просто шутка.

Джереми резко развернулся ко мне, и я успел запаниковать. Но на его лице сияла доброжелательная улыбка.

– Нет, что ты. Было смешно. – Он поднял свой бокал с водой, отпил немного и затянул галстук потуже. – Мне придется отойти. Это займет не менее получаса, но ты можешь пока посмотреть сериалы. У меня там подписка на что-то, я ею не пользуюсь… В общем, располагайся.

Оуэн указал на огромный телевизор, висевший на противоположной стене от его рабочего стола. Несмотря на то, что идея посмотреть какой-нибудь блокбастер на таком экране мне льстила, я прежде рационально проверил свой смартфон.

На часах было три часа ночи.

Желание опробовать домашний кинотеатр уныло перебивалась необходимостью быть на рабочем месте уже через шесть часов. В очередной раз я был благодарен обстоятельствам за сложившуюся ситуацию – в ночное время многое сглаживалось, и я практически забывал, что нахожусь не в гостях у лучшего друга, а на работе у противного мистера О, который успел знатно попортить мне нервы.

– Э, нет, пожалуй, пора вызывать такси. У нормальных людей рабочий день начинается утром, – я неловко поправил шапку на голове, пряча под нее особенно буйные локоны. – Но спасибо, конечно.

– Без проблем, Боузи. Шон проводит тебя до машины.

Джереми протянул мне руку, я отшатнулся. Слегка нервно усмехнувшись, он показал на себе, что хотел поправить шапку за моим ухом.

Я справился сам и, вновь потупив взгляд, зарылся в приложение такси на своем смартфоне.

– Доброй ночи, Боузи. – Оуэн дошел до двери и открыл ее, впуская в кабинет оглушающий бит. – Напиши, когда доедешь домой.

Мы попрощались. Проводив силуэт владельца клуба взглядом, я принялся вбивать в окно заказа такси адрес места, которое теперь приходилось называть домом.