Kitobni o'qish: «Белая нить», sahifa 5

– Ну и убожество! – Рубин издевательски расхохотался. – И это знаменитый Стальной Палач? Тот самый Потрошитель? – Его повеселевший взгляд снова уперся в Каладиума. – Извиняй, дорогуша, но тебе бы с девками на сеновале кувыркаться. Толку побольше будет. Да и удовольствие получишь.

– Дуэль! – выкрикнул Каладиум. – Свидетелей достаточно, полагаю?

Хотя никто и не отозвался, Олеандр едва не припал к земле, чтобы побиться об нее лбом.

Рубин с разбегу прыгнул на Каладиума, взмахивая огненной рукой и целясь в скулу. Промазал. Каладиум выгнулся назад и молниеносно закружился, ускользая от пожирающего пламени.

– Падла! – Рубин отскочил, опустил руку за шиворот, и в пальцах сверкнуло что-то острое.

Каладиум склонил голову к плечу. Остроконечная звезда просвистела у его шеи и вонзилась в дверь хижины.

Еще и дом изуродуют! Олеандр скрипнул зубами, тщась вырваться из стальной хватки Аспарагуса.

– Ва отвусти вже веня! – Он с силой наступил Аспарагусу на ногу, за что получил ребром ладони чуть выше локтя.

Боль ледяной волной захлестнула разум, затапливая ростки всяких мыслей и намерений. Олеандр взвыл и рухнул на колени. Перед глазами запрыгали угольные мошки-точки.

– Прошу прощения, – промурлыкал Каладиум, – могу я узнать, кто был вашим мастером?..

Рубин снова замахнулся кулаком. Не ударил. Раньше ушел в сторону, спасаясь от брошенной в глаза пыльцы.

– …Право, на ореадов не похоже. – Уголки губ Палача подрагивали, стягивая с лица улыбку. – Столь агрессивная манера фениксам присуща. Но для бойца с Ифлога вы несколько туповаты.

Глаза Рубина поглотила краснота. Вены на висках извивались, как если бы под его кожей прокладывали путь насекомые. С уст слетел клёкот. Рубин подскочил, заводя кулак за ухо.

Каладиум вскинул руку, охваченную зеленью чар. И лепестки полетели с его пальцев, ураганом закружились перед Рубином и сбили его с толку.

– Одумайтесь, не сын Цитрина. – Каладиум присел в выпаде, из рукава в ладонь юркнул кинжал.

– Катись в пекло! – Рубин зашипел, изжигая лепестки взмахами кулака.

Нанес короткий удар, но рассек воздух. В тот же миг по бедру Рубина, разрезая штаны и плоть, прошелся кинжал. Рубин сдавленно выругался. Попятился на полусогнутых, зажимая рану. Его пламя погасло столь же скоро, сколь и вспыхнуло. Между пальцев пробивалась кровь, стекая на почву, излизывая портки и сапоги.

Миг – и Рубин припал на колено и закашлялся дымом. Каладиум подступил плавным раскачивающимся шагом и стащил с плеч накидку. В другой его руке поблескивал позолоченный кинжал.

– Ап! – Острие кинжала уткнулось Рубину в горло, прочертило царапину чуть левее и надавило на пухлую вену.

– Каладиум, нет! – завопил Олеандр.

– Верно, мой дорогой зять, – протянул тот. – Я кое о чём запамятовал.

Кинжал скрылся в рукаве Каладиума. Но Олеандр напрасно выдохнул – Каладиум сменил кинжал на меч, тот самый, стальной, с шипом на рукояти, которым в эпоху правления Эониума калечил соплеменников.

– Теперь все в порядке. – Каладиум накинул плащ на голову Рубина и затянул вокруг шеи, скручивая концы в жгут. – Главное – вовремя осознать и исправить оплошность, верно?

Рубин припал к тропе, оказываясь на четвереньках. Под его коленями растеклась лужа крови.

За какое-то утро он нарушил сразу несколько устоев клана: разжег на территории поселения пламя. Оскорбил входящего в правительственный совет дриада, а следом напал на него с огнем. Дуэль была оправдана.

Сердце Олеандра бешено стучало в груди. Он приказывал себе думать, но мысли разбегались.

– Смертная казнь отменена! – отыскал лазейку Олеандр. – Мой отец… Владыка клана отменил её!

– Ежели мне не изменяет память, – по лицу Каладиума скользнула тень непонимания, – указа о запрете дуэлей с существами, не проживающими в лесу Барклей, не существует. Стало быть, мы вершим правосудие, исходя из стальных законов. В битве выживает один.

– Есть другой указ, – пискнула Драцена. – Сраженному на дуэли даруется право загладить вину, принеся извинения.

Каладиум изучил её столь пристально, что она пошла красными пятнами от ушей до ключиц. Если бы взглядом можно было убить, Драцена уже бы лишилась жизни, послужив тушкой для разделки.

– Это так, – на трясущихся ногах Зеф спускался по лестнице с крыльца, – есть там… Как это? Поправка? Уточнение?

– Всё верно, – подтвердил Аспарагус.

Каладиум помрачнел.

– Не думаю, – после зловещего затишья вымолвил он, – что сын Цитрина сумеет принести мне извинения. Да и едва ли я соблаговолю их принять. Уж слишком тяжелы его прегрешения.

Золотая накидка соскользнула с головы Рубина, и он повалился на бок сродни выпотрошенному мешку.

– Особого приглашения ждете? – прошелестел над ухом Олеандра голос Аспарагуса.

Олеандр дернул щекой. Он знал, что нужно делать. Знал, но язык никак не желал складывать буквы в слова.

Кланяться Стальному Палачу! До чего Олеандр докатился?

– Беги за лекарем! – наспех бросил он Зефу, а сам приблизился к Каладиуму, ударил кулаком в грудь и склонил голову. – Молю, прости Рубина и пощади. Он не ведал, что творит.

– Что ж, – произнес Каладиум, поглаживая полоску усов. – Признаюсь, я несколько удивлен, но…

Он опустил меч в ножны и кивнул:

– Извинения приняты.

Глава 6. Рождённые в древесной броне

Аспарагус мог не разгонять зевак. Они удрали бы сами, узрев перемазанного в крови наследника.

Да что там! Олеандр даже не измазался в крови, скорее искупался, позабыв об осторожности. Неприятно, но что поделать? Кровь его не страшила. Он всего-то подсобил полудурку недофениксу. Один лоскут разодранного плаща затянул ближе к паху Рубина, другой приложил к порезу на его бедре.

Каладиум точно знал, куда бить. При таком ранении любой отошел бы в мир иной через пару мгновений – любой, кроме феникса, чей народ Умбра наделил даром самоисцеления.

– Ну вот и всё. – Олеандр еще разок окинул взглядом наложенную повязку и остался доволен.

Большего он сделать для Рубина не мог, поэтому просто уселся рядом в ожидании лекарей.

Вечер украдкой затмевал день, мазок за мазком иссушая палитру лесных красок. В хлипком свете двор превратился в жуткое место, напоминавшее не то рисунок из книги о побоищах, не то картину безумного художника. Почву вокруг исписали багряные кляксы и брызги – словно кто-то встряхнул огромную кисть, смоченную в алой краске. В двери дома переливалась застрявшая метательная звезда. Под кустом валялись обугленные ошмётки чёрного плаща, в них хозяйничал ветер.

Олеандр отвёл взор от островка травы, обмазанного кровью, и крепче прижал ткань к порезу.

– Ничего, очухаешься, – бормотал он, посматривая на Рубина. – На Стального Палача замахнулся… Додумался тоже! Серьезно! Да лучше бы ты на стаю хинов в одиночку набросился!

Сетка вен на лице Рубина бледнела. Дыхание учащалось, а рана под повязкой дымилась и шипела.

Все причины странного поведения Рубина теперь виделись как на ладони. Он неспроста прятался в тоннеле. Неспроста вышел оттуда в плаще с капюшоном. Рубин явно наглотался какой-то дряни, чтобы придушить в себе дракайна, а за накидкой скрыл признаки перевоплощения в феникса.

Две сущности гибрида не могли на равных правах делить плоть и разум хозяина – одна извечно поглощала другую. В цепи сотворения дракайны пребывали выше фениксов – Умбра создал дракайн раньше. Рубин не пробудил бы свой огонь, ежели бы не изловчился – ежели бы не обездвижил в себе дракайна, чтобы растрясти от спячки подавленного доминантной сущностью феникса.

К слову, феникс Рубина проснулся очень вовремя. Ровно к тому мгновению, как грянул бой. Повезло так повезло. Для таких везунчиков дриады припасли прозвище – Рожденные в Древесной Броне.

– Я… я убью, – неожиданно прохрипел Рубин. – Убью… тебя… убью…

– Да-да, ты уже попытался, – Олеандр коснулся его носа. Между пальцев заструился воздух горячих выдохов. – Может, хватит?

– … сын Дуги́, – донеслось следом.

И Олеандр дернулся, как от удара. Сын Дуги́? А он-то тут причем?

– Гле… – заикнулся Рубин.

– Нет!

– Глен…

– Не произноси это имя!

– Глендауэр.

– Хин тебя раздери! – Олеандр отполз от Рубина. Совсем как от заразного. – Он-то тебе на кой сдался?! Это о нем ты хотел со мной поговорить? Вы ведь даже не знакомы! Или я чего-то не знаю?

– Не знакомы, – сквозь стиснутые зубы прошипел Рубин. – Хочу узнать о нём больше.

– Зачем?!

– Нужно, – пропыхтел Рубин и тише добавил: – Прости. За драку. Я виноват и раскаиваюсь. Могли пострадать не… невинные…

Чушь хинова! Рубин врал как дышал. Он сожалеет? Да ну! Его заботила сохранность лишь собственной жизни, на остальных он плевал с верхушки дерева.

– Ты лжешь, – скрежетнул Олеандр.

– Я не…

– Не умеешь врать. Это я понял. Мне любопытно иное: почему ты желаешь Глен… сыну Дуги́ смерти?

Повисшая тишина раздражала. Похоже, Рубин очнулся в лёгком бреду и сболтнул лишнего. От сочного пинка его спас шелест шагов. Олеандр оглянулся и устало вздохнул.

– Аспарагус, – буркнул он и отвернулся. – Зачем вернулся? Ускакал за Каладиумом? Вот и возвращайся к нему. Посидите там, возродите в памяти былые деньки на службе у Стального Шипа, а меня оставьте в покое. Благодарите Тофоса, вам не придется смотреть в глаза Цитрину, рассказывая, что его названный сын мёртв. И… да, правитель обо всем узнает, не сомневайся. Дерзнул поднять руку на наследника? Что ж, поплатишься. Если бы не ты, я бы в два счета пресек дуэль!

– Интересно, – растекся по двору бархатный голос. – Ваш отец…

– Владыка Антуриум.

– …извечно возвещает, что его дражайший сын наделен прытким умом и даром предвосхищать последствия каких бы то ни было поступков. Своих или чужих – не столь важно.

Олеандра обдало ветром благовоний, терпких, с примесью чайных нот.

– Так ответьте мне, – Аспарагус явился взору и скрестил руки на груди, – сколь часто вы обращаетесь к гласу рассудка, прежде чем свершить какое-либо деяние? Не считаете ли вы, что предотвращение минувшей дуэли – далеко не самая блестящая из ваших идей?

В голове Олеандра вертелось полчище достойных ответов. Но каждый из них продлил бы беседу, превратив её в игру «Кто кого изящнее унизит». Вдобавок спор отжимал последние силы.

– Чего ты хочешь, Аспарагус? – Олеандр старался не думать о том, что проявил слабость. – Желаешь поупражняться в острословии? Так я тебя огорчу, соперника ты избрал неважного. Я очень устал. Правда.

– Вижу. – Аспарагус почти не скрывал насмешки. – Посему и намерен оказать вам помощь.

К предплечью Олеандра потянулась горячая рука, листьев коснулись два пальца, даруя ощущение свежести и восполнения утраченных чар. Он резко посмотрел на присевшего на корточки Аспарагуса. Боясь пошевелиться, дважды тряхнул головой, всеми силами пытаясь осмыслить увиденное.

Зеленые паутины чар стекали с ладони Аспарагуса и опутывали предплечье Олеандра, впитываясь в листву и испаряясь.

Разум медленно переваривал узримое. А когда переварил, в голове будто пожар разгорелся.

Безумие! Вздор! Нелепость!

Устои клана дриад возбраняли раздел чар между теми, кто не приходился друг другу родственниками! В Эпоху Стальных Шипов за такой проступок отрубали руки! Конечно, ныне варварский закон канул в небытие, но!..

В сознание Олеандра вонзилась следующая мысль: «Аспарагус попирает стальные традиции»! А затем еще одна: «Чего застыл? Немедленно отпихни его!»

– Еще немного, – вымолвил архихранитель с твердостью, какую обычно проявлял отец Олеандра.

– С у-ума сошел?! – Олеандр до того лихо выдернул руку, что не удержал равновесие и повалился на спину.

От резкого восполнения чар заныли зубы. Горло засаднило, как если бы Олеандр залпом осушил кувшин с кипятком.

– Напоминаю, – прилетело сверху, – что не так давно вас едва не отравили. Молю, не растрачивайте колдовство. Право, наследник, уж точно не на пустую беготню за силином.

– Не понимаю тебя, – просипел Олеандр, глотая ртом, казалось, пропитанный пламенем воздух. – Что ты творишь?! Сначала молчать просишь, потом драчунов не дозволяешь разнять, а теперь вдруг чарами со мной делишься. Какую игру ты ведешь? Чего хочешь?

– Лекари подоспели.

Рядом послышалось сдавленное хрипение. Олеандр покосился на стонавшего Рубина, заталкивая поглубже наводнявшие голову проклятия и ругательства. Все равно брань улетела бы в пустоту – архихранителя уже и след простыл.

Во дворе топтались лекари. Явились на зов втроём. Двое виделись Олеандру ровесниками – явно недавно поступили на службу. А вот третий, Мирт, трудился на благо клана еще во времена Стальных Шипов. В ниспадавшей на тропу белой мантии, опираясь на кривую деревянную трость, он выделялся среди помощников и казался старым, очень старым. Седые лохмы Мирта торчали из-под сетки для волос.

– Благого вечера, наследник. – А его голос наводил на мысли о ножах, соскребающих древесную стружку.

Олеандр коротко кивнул. Поднялся и отступил к хижине. Замыслы по возвращению в дом отца рассыпались прахом. Олеандр не посмел отдать Рубина на растерзание Мирту – не горел желанием узреть потом заколоченный гвоздями гроб, в котором заточили тело приятеля.

Мирт порой ошибался. А во времена Эониума и вовсе совершил роковую оплошность: во всеуслышание заявил, что дочь Стального Шипа, Азалия, никогда не познает счастья материнства. Невозможность родить дитя в клане дриад приравнивалась к невозможности выйти замуж. Желающих породниться с дочерью Эониума резко поубавилось. И Азалия рискнула всем. Нашла утешение в запретных объятиях океанида. Итог: отречение от рода и подавление чар, клеймение и изгнание.

Казалось бы, история закончилась. Но нет. Позже Эониум узнал, что заблудшая дочь породила двойняшек-вырожденцев.

Жизнь Мирта повисла на волоске. Эониум приговорил его к казни через обезглавливание. Не убил. Попросту не успел, потому как погиб раньше, чем Каладиум отсек седовласую голову Мирта от тела. Бразды правления пали в руки Антуриума, ярого противника насилия и смертной казни. Он пощадил старика-лекаря.

Поразительное стечение обстоятельств. Поразительное везение. Ежели поразмыслить, Мирт тоже родился в древесной броне.

– Я рядом, – сказал Олеандр скорее себе, нежели Рубину и лекарям.

Сказал и ступил на веранду. Из дома не доносилось ни звука.

Эсфирь до сих пор спит, что ли? Зайти к ней? Нет? Пожалуй, не стоит привлекать внимание.

Олеандр прошёл к запыленному столу и улегся на него, чтобы дать гудящим костям немного отдыха.

Колесики разума закрутились, оценивая угрозу. Олеандру не пришлось собирать себя по частям после урагана пересудов. Соплеменники не накинулись с вопросами. Значит, об Эсфирь до сих пор знали двое: Юкка и Драцена.

Фух! Иначе Олеандр не доказал бы никому, что хотел помочь девушке. Годами отмывался бы от обвинений в распутстве. А что сказала бы Фрез? Боги! Да он даже думать об этом страшился!

***

Бревенчатый настил, укрывавший пол, содрогнулся от топота. Олеандр силился открыть глаза, но не мог. Веки налились тяжестью. Разум обуяло неукротимое желание забыться во сне и окунуться в прошлое. И уснуть почти удалось. Олеандр ощутил прикосновение материнских рук.

Но густой бас выдернул из забвения:

– Вымотался совсем, ага?

Следом на грани сознания задребезжали и обрывки чужих разговоров. Олеандр снова ощутил жесткость стола. Дуновения ветра, гулявшего в волосах. Нагретое дерево под подушечками пальцев.

– Живой? – И незначительную тряску, стоило Зефу приблизиться.

– Живой, – Олеандр размял затекшую шею. – Силин?..

– Очухался. Драцена с Юккой накапали ему на нос какой-то дряни и выпустили в лес.

Что ж, одна проблема разрешилась. Хорошо.

Олеандр разлепил веки и увидел навес веранды. Ускользавшие лучи солнца просачивались сквозь изломы прутьев, разрезались на нити и расписывали пол узорами-клетками.

Устроившись на стуле, Зеф запихнул в рот чуть ли не целую ветку с ягодами и зубами стянул их с грозди с таким звуком, будто у гитары полопались струны.

– Ладно! – Олеандр похлопал себя по щекам и стек со стола. – Не время разлеживаться!

По телу медом разливалась усталость. Снова захотелось спать. Ненадолго. Запах лекарственных трав забил ноздри и рассеял пелену забытья.

Солнце почти уползло за кроны, а целители до сих пор суетились во дворе вокруг Рубина. Мирт что-то отчаянно втолковывал помощникам, среди вороха нескладных звуков отчетливо различались и повторялись слова «Он не жилец».

И Олеандр тут же ринулся во двор.

– Мирт! – окликнул лекаря, спускаясь по ступеням с крыльца. Морщинистое лицо старика повернулось. – Что происходит?

– Сын Цитрина не выживет, наследник, – сипло произнес Мирт. – Вы славно потрудились, но…

– Почему не выживет? – парировал Олеандр. – Его рана начала затягиваться, кровь восполнялась.

Мирт невозмутимо пожал плечами.

– Чутье.

Чушь хинова! Большей глупости Олеандр в жизни не слышал. Целительство не являло собой ремесло, которое дозволяло дриадам полагаться на шестое чувство. Знания и опыт – вот на что лекарям должно было делать упор, занимаясь искусством врачевания.

– Простите, могу я с вами поговорить? – Один из помощников между тем отвел Олеандра в сторонку и зашептал на ухо: – Ежели дозволите, наш наставник не совсем точно выразился. Когда мы подоспели, сын Цитрина действительно выглядел на удивление сносно, но… – Парень положил свою коричневую, как древесная кора, ладонь Олеандру на плечо. – Простите, наследник, но едва ли он выживет.

– Хоть ты поясни.

– Поглядите сами.

Сознаться, Олеандр проникся к молодому лекарю уважением, хотя и знать не знал, кто он. Раздражение поутихло, уступая место заинтересованности и беспокойству. Лучше один раз увидеть, нежели сто раз услышать. Все верно!

Олеандр присел на корточки и прикоснулся к окровавленным пальцам Рубина. Холодные! Понижение температуры говорило не столько о кровопотере, сколько о том, что феникс задремал и уступил право контроля над плотью дракайну.

Дыхание Рубина участилось. Кожа приобрела синюшный оттенок, по лбу и вискам ручьями скатывался пот.

Похоже, дракайн выполз из норы в тот миг, когда феникс принялся излечивать хозяина.

Твою ж!.. Вот чем опасны игры с сущностями!

– Агрх! – Олеандр до скрежета стиснул зубы, что не способствовало ясности мышления.

Трясущейся рукой стащил с ворота туники брошь-трилистник. Отогнул медную иглу-застежку и вонзил Рубину в подушечку указательного пальца. На коже выступило пятно крови. В остальном тело никак не откликнулось на раздражитель.

– Треклятый полудурок! – Олеандр размахнулся и в сердцах швырнул брошь в кусты.

По жилам растекалось пламя праведного гнева. Руки так и тянулись к ядовитому недоумку в стремлении придушить.

Нет, ну а что? Рубин быстро отойдет к праотцам, а заодно в кои-то веки свершит благое дело и окажет другу честь – Олеандр самолично прикончит его за невиданные тупость и высокомерие.

– Может, еще выкарабкается, – сдавленно пролепетал Мирт, растирая заспанные глаза. – Но… вряд ли, конечно. Разве что у вас в хижине припрятан божественный целитель.

– Мне нужна каменная пыль! – нашёлся Олеандр. – Дракайны ненавидят камень, не переваривают и…

Он осекся. Зеф и целители глядели на него так, словно узрели за его спиной стаю хинов во главе с призраками умерших предков. Мирт попытался что-то спросить, но из горла вырвался один хрип.

– …Просто принесите пыль, – добавил Олеандр. – Я попытаюсь отравить дракайна и вытащить феникса.

– Понял. – Зеф кивнул и опрометью ринулся исполнять просьбу. – Скоро вернусь!

Оставалось надеяться, что с такой заурядной задачей, как поиск каменной пыли, он справится влет.

***

Зеф не оплошал. Олеандр едва успел оттереть с ладоней кровь, когда перед ним плюхнулся мешок, доверху набитый рыхлой смесью горных пород с явным преобладанием мориона.

– Ты что, к скалам бегал?! – изумился Олеандр, раздумывая, не прикидывается ли друг дурнем, а в сущности может вполне сносно соображать, ежели малость поднапряжется.

– Из лачуги прихватил, – Зеф взмахнул рукой, едва не пришибив щуплого лекаря. – Рассудил, что обычный песок не сгодится. Дракайны подле пустыни живут. У них это… как его?

– Невосприимчивость к некоторым видам камня, – подсказал Олеандр. – Откуда знаешь?

– Книжки читал.

Серьезно?! Зеф и книги, книги и Зеф. Диво дивное, – заметил бы Каладиум.

Рубина было решено занести в дом и переложить на что-то помягче земли и почище запекшейся лужи крови. Мирт поворчал, что все потуги спасти сына Цитрина бессмысленны и надо бы заняться омовением тела, но не рискнул противиться воле наследника. Помощники Мирта подняли носилки и слаженным шагом принялись отступать к хижине.

Олеандр плелся слева от ноши, прижимая к носу Рубина клочок плаща, обсыпанный морионовой пылью.

– А что с девицей той? – вдруг спросил Зеф, поравнявшись с ними.

– О ком ты?

Они миновали лестницу на крыльцо.

– Мне Драцена рассказала, – заговорчески шепнул Зеф.

Он отвел предплечья в стороны и усердно замахал ладонями, то ли подражая какой-то птице, то ли попросту тронувшись умом. Потуги Зефа смотрелись жутковато, учитывая, что его шаровары насквозь пропитались кровью. Он сжал кулаки. Отогнул указательные пальцы и стоймя приложил к ушам, очевидно, изображая рога. И вприпрыжку заскакал по веранде, грозясь проломить пол.

Олеандр отступил от бесноватой туши, но уперся бедром в носилки со вторым полоумным приятелем и выругался.

Боги! С кем он общается?! Один краше другого!

А Зеф… Он на Эсфирь намекает, что ли?

Краем глаза Олеандр заметил на висках лекарей капли пота. Целители не отличались крепкими телами, а кольчуга и шипы на одеянии Рубина добавляли ему веса.

– Что-то не так? – Мирт почесал седую макушку.

– Дальше мы сами справимся, – возвестил Олеандр. – Вы свободны, благодарю за помощь.

Лекари в недоумении переглянулись. Мирт смерил его оценивающим взором и прищурился.

– У вас в доме кто-то есть? – Голос Мирта сочился подозрениями. – Кажется, я что-то слышал…

– Так это птица моя! – встрял Зеф. – Попросил вот наследника за ней приглядеть и…

– Какая птица? – Мирт ошалело моргнул.

– Белокрылая. С рогами.

Боги! Олеандр закатил глаза. За стенами хижины и впрямь что-то громыхнуло. Лекари снова переглянулись.

– Очень буйная птица, – добавил Зеф.

Или ее хладное тело с переломанными ногами и свернутой шеей.

Мнилось, воздух подле дома заледенел и застыл в ожидании. От Мирта так и несло притворным отступлением. Его губы больше не размыкались, но на лбу почти что горели слова: «Надо бы поведать о птичке Аспарагусу». В звенящей тишине лекари сошли с крыльца и затерялись среди деревьев.

– Спасибо. – Внутри Олеандра всё колотилось и тряслось от перенапряжения.

– Да чего уж там, – проговорил Зеф, и они подхватили носилки с Рубином и занесли в дом.