Kitobni o'qish: «Белая нить», sahifa 4
Кроме того, слова око за око подразумевают равноценный обмен. Ну хоть приблизительно! Нет? Означает ли это, что Олеандр и Спирея повинны в чьих-то… смертях? Бред!
Олеандр постучал кулаком по виску, выбивая глупые домыслы. На уме вертелось слишком много вопросов, а ответы и предположения утопали в море противоречий и нестыковок.
А ведь клятый мерзавец ещё и правителем себя назвал. На кой? Самомнения не занимать? Пошутил? Едва ли же претендует на власть. Едва ли настолько невежественен, чтобы не знать – лес нуждается в дриадах, по венам которых течёт кровь первозданных собратьев. Всего двое таких ныне цвели: Олеандр и его отец. И единственное, чего добьётся покуситель, умертвив правящих – обречёт Барклей на угасание и лишит защиты Вечного Древа, прародителя леса.
И тут всплывает иной вопрос: кто из дриад настолько дик, что готов подточить опоры родных земель? Вредитель не страшится, что крыша дома по итогу обрушится и на него?
Шлепок – будто мокрой тряпкой ударили по полу – прервал потоки мыслей. Олеандр обратил взор на звук. За стволом мелькнула увесистая листок-лапа. В покои наведался Душка, приятель Олеандра, мало-мальски разумный цветок, похожий на алую ягоду-переростка. Живя на ветвях дерева, Душка нередко спускался, чтобы порисовать или стащить ведро с водой.
Облака рыжеватой пыльцы окружили Душку, когда он прикатился к ложу, подобно снежному кому. Распушил листву и уселся, стукнув угольком по полу.
– Нет, – Олеандр вздохнул. – Сейчас не могу. Завтра порисуем. Я не… Прекращай! Что ты?.. Хм-м…
Левой лапой-листком приятель тряс столик, а правой, с угольком, уже расчерчивал на полу узоры. Черные линии неспешно складывались в треугольник, по бокам которого рядом с вершиной пристраивались еще два поменьше. Так дитя нарисовало бы накидку с шипами.
Душка намалевал плащ Стального хранителя. Ничего страшного. Но!.. Уголек снова пополз по полу, ведомый лапой.
И скоро неподалёку появился еще один рисунок.
– Что это? Бут… – Сердце Олеандра ухнулось в пятки. Воздух в покоях, мнилось, раскалился, застыв жаркой взвесью. – Бутылка?! Ты кого-то видел? Значит, я прав? Это кто-то из былых воинов Эониума?
Жаль, Душка не отозвался. Мало он понимал. Да и чужие речи разбирал с превеликим трудом.
Глава 5. Сумасшествие заразно
Ночь выдалась трудная. Четырежды Олеандр просыпался в холодном поту, выбитый в явь блеском занесенного над шеей меча. А пробудившись в пятый раз, устроился на подоконнике с чашкой травяного отвара. Устремил взор к улочке в тени лиственных крон.
Статуя Тофоса, сгорбленного старца в плаще, стояла там и глядела ввысь, вскинув руки к небосводу. Возле неё то и дело замирали дриады. Вот две девушки припали к тропе и ударились лбами о босые ступни Творца. Вот ребёнок упал на колени и прильнул щекой к подолу его накидки.
В другое утро Олеандр нарек бы собратьев глупцами – нужно ли Тофосу, чтобы его древесное воплощение подтачивали головами? А ныне суета успокаивала. Сквозь просветы листвы Олеандр наблюдал за поселенцами, и туман в голове развеивался, сердце замедляло бег.
Отравление. Беседа с Аспарагусом. Аурелиусы. Покуситель, братающийся с вырожденцем. Пережитое выжгло на душе дыру, которую Олеандр никак не мог заполнить. Ответы – вот что забило бы её наглухо. Ответы. А заодно – посмотреть в глаза клятому подлецу, который мало того что умертвлял, так вдобавок подсовывал жертвам судные листы.
Знатно ему обломилось. Не предвосхищал, небось, что Олеандра напоят выжимкой из итанга.
Так, может, Аспарагус прав? Может, не темнит вовсе и пока что всем лучше помалкивать? Затаиться. Присмотреться к поведению Стальных воинов. Глядишь, мерзавец сам себя выдаст.
Олеандр перехватил за окном шевеление. Взору предстала картина, достойная пересказов. Из-под размашистых ветвей выскочил и пронёсся по мосту молодой элафия с рыжим бутоном на рогах.
– Да постой же ты! – прогорланил бегущий за ним дриад, чью голову укрывала шапка рыжих завитков.
Зефирантес! Олеандр сполз с подоконника. Стащил через голову отцовскую рубаху, в которой тонул – аж рукава плыли по ветру! Надел тунику и, на ходу скручивая волосы в узел, помчался вниз по лестнице. Ну как помчался… Вернее сказать, поковылял, придерживаясь за перила.
Спустившись, выбежал в трапезную. Повезло – успел распахнуть дверь до того, как Зеф снес бы её вместе с домом. И угодил в объятия. Ребра затрещали, скованные огромными ручищами. Рослый и широкоплечий, щеголяющий развитой не по возрасту мускулатурой друг обнял Олеандра крепко-крепко, до треска костей. Потом отпрянул. Встряхнулся и снова обнял.
– Да жив я! Жив! – прохрипел Олеандр и покосился на выглянувшего из-за веранды скакуна. – Ты зачем элафию напугал?
– Да оседлать его всё пытаюсь, а он не даётся, – проворчал Зеф. И взвыл, как угодивший в капкан зверь: – У-у-у! Я ж как вырвался, так к тебе помчался сразу. Думал, не свидимся уж. Мастер Аспарагус сказал, очнулся ты, а я на посту! Ты это… Как ты? Нельзя ж лакать, что попало, ну! Нектар этот… Подлый Змей яду подлил!
– Чего? – Олеандр уперся ладонями в грудь приятеля и оттолкнул его, вырвался из хватки.
– Сынок Цитрина, – Зеф отступил на шаг. Солнечные блики прыгали в его кудрях, подсвечивали крупинки пота. – На кой он в Барклей-то приполз? Не кочуется? Решил тебе подгадить?
Ну и чушь! Да кто в здравом уме заподозрил бы Рубина в отравлении?!
– Чепуху мелешь, – проговорил Олеандр. – Я ему жизнью обязан. Где он, кстати?
Зеф крякнул:
– Поди угляди за змеёй. Где-то ползает, детвору распугивает.
Что ж, Рубин ожидаемо не растратился на сочувствие. Он вечно кривился, когда существа проявляли слабость, не вел и речи о поддержке. Стоило отдать ему должное, он не требовал участия и от других, предпочитая залечивать и осмысливать пинки судьбы в одиночестве.
– А Фрез? – Олеандр возвратился в дом. И посмотрел на склянки с итанга, до сих пор стоявшие на столике. – Ей рассказали о яде?
– Чего не знаю, того не знаю, – донёсся из-за спины густой бас. – Отцу её сообщили вроде.
– Понятно! Идём.
– Куды?
– Прогуляться хочу.
Сорвав с крючка накидку, Олеандр перекинул её через плечо. Потом подхватил сосуд с целебной выжимкой. Выскользнул во двор и запер дверь. Покосился на друга и обжёгся о его взгляд. Зеф глядел на него как дитя на сражавшихся на плацу воинов: не то со страхом, не то с восторгом и благоговением.
– В бутылке и правда аурелиус нашли? – шепнул он и сжался, словно в кустах притаились враги.
Хотел бы Олеандр, чтобы ему почудилось, но…
– Правда.
***
Стоило отдать Аспарагусу должное: взывая к сохранению тайны, он укоротил языки – хотелось верить, не в прямом смысле слов – всем, кто знал о произошедшем. Никаких разговоров об отравлении или судных листах. Только о смерти Спиреи поселенцы шептались по углам.
Увы, на затяжное затишье рассчитывать не приходилось. Дриад ягодами не корми, дай языками потрещать. Проговорится один хранитель… Нет, просто намекнёт – и по селению пронесутся вести о случившемся, у каждого куста Олеандра повстречают беседы об отравлении и аурелиусах, притом уже изрядно извращённые.
И все же сейчас он ступал по тропам, не страшась, что на него налетит толпа голодных до подробностей собратьев. Ступал твердо и старался не выдавать упадка сил. А лицо подставлял солнечному свету, который оживлял, напитывал кровь и плоть теплом и распушал листву на предплечьях.
Зеф следовал за Олеандром тенью. Переговариваясь, они миновали заставленную бочками тропу и замерли на перекрёстке. Лохматый дриад в потрёпанной рубахе и шароварах преградил путь, подскочив к Олеандру.
– Господин, – парнишка бегло поклонился и протянул несколько листков, – прошу, посмотрите. Ваша помощь нужна.
– Почему моя-то? – Олеандр мысленно застонал. Но листы перехватил и быстро перебрал, скользя глазами по строчкам. – Обязанности правителя исполняет Аспарагус, не запамятовал?
– Так он же Стальной!
И правда. Он Стальной. И оставался бы Стальным. На кой он притёрся к отцу Олеандра, будучи поборником идей Эониума? Это ли не лицемерие?
– Так, – Олеандр вручил листы парнишке. – Вижу, в доставленных клинках обнаружили брак. Впервые такое случилось, но… Напишите ореадам, сообщите о проблеме. Скорее всего, владыка Цитрин направит в Барклей посыльного, который привезет новое оружие и заберет порченое. Дальше… Доставка в Вальтос благовоний и рулонов с шелками. Тут тебе нужно подойти ко мне попозже – кольцо-печать я оставил в доме, не могу подписать разрешение на выезд. А по поводу пострадавшей от грозы рощи, боюсь, тебе все же придется переговорить с Аспарагусом. Он архихранитель. Ему решать, кого он готов отправить для починки деревьев.
– Благодарю. – Ударив кулаком в грудь, парнишка снова поклонился и скрылся за хижинами.
Олеандр и Зеф спустились на первый ярус по лестнице, приросшей к дереву. Спрыгнули на одну крышу кладовой, затем побрели по иным, растянувшимся дорогой.
– Спирею захоронили? – Олеандр перескочил едва приметный стык.
– Ага, по-тихому, – пробасил из-за спины Зеф. – Зря ты мастера Аспарагуса подозреваешь. Ведаю – вы не ладите. Но… на кой ему убивать-то тебя? Вдобавок это ж он Спирею в лесу нашел. Тебя искать отправились все. И наткнулся архихранитель на тело. Но убийство не там случилось, говорит. Вроде как никаких следов в той чаще нет. Чисто. Так что умертвили Спирею в другом месте и…
Подкинули туда, где она не осталась бы незамеченной, – додумал Олеандр, подступая к краю крыши.
– Может, Змей таки? – послышалось из-за плеча.
И Олеандр застонал:
– Прекращай!
– Тогда кто-то наших, – с видом знатока заключил Зеф. – Из Стальных, видать. Судные листы…
– Вот это уже ближе к истине, – Олеандр щёлкнул на него пальцами. – Сознаться, сперва я решил, что гибель Спиреи – воля невезения. Подумал, ей просто не повезло наткнуться на выродка.
– Но аурелиусы!..
– Верно, – Олеандр кивнул. – Что это за выродок такой? Откуда бы ему знать о судных листах? Зачем намекать на некую расплату? Зачем подписываться правителем Барклей? Вдобавок, проникнув в поселение, двукровное отродье вряд ли не привлекло бы внимания. Думаю, он… ну или она причастна к случившемуся. Отрава ламии едва не отняла у меня жизнь, чары граяды умертвили Спирею. Но!.. За спиной выродка стоит дриад. Кто-то из былых подпевал Эониума.
– Мрак какой, ну! – Зеф скривил губы в отвращении. – Кто ж с выродком рискнет дружбу водить?
– Хороший вопрос, – Олеандр устало потёр лоб. – Но ныне меня занимает иное – я связи не вижу. Ну, между собой и Спиреей. Судные листы – близнецы. Эти слова… Око за око… Выходит, смерть за смерть? Но кого я убил? Кого убила Спирея? За что нам мстили?
– А мастер Аспарагус что говорит?
– Ничего путного, – Олеандр отмахнулся. – Просил панику не сеять, хочет сам во всём разобраться.
Солнце слепящим пламенем играло на кронах. Перегуд голосов заливал уши – хоть затычки втыкай.
Олеандр схватился за лиану и соскользнул к крыльцу кладовой. Зеф тяжело плюхнулся следом. Они миновали калитку и побрели вверх по откосной улочке к площади, тонувшей в полумраке.
Там, затмевая солнечный лик и удлиняя тени, раскидывало грузные ветви Вечное Древо. Оно отражало саму сущность леса – его олицетворение и душу. Казалось, стволы рядом умалились, напоминая детенышей, окруживших прославленного старца. Сотни корней исшивали землю. Спутываясь, возлежали тяжелеными косами.
В листьях Вечного Древа зародились первозданные дриады: Примулина и Акантостахис, предки Олеандра. Иные лесные дети, узрев свет позже, признали превосходство Примы и Аканта и преклонили колени.
Легенды говорили, что Приме и Аканту не было равных. Только они могли воззвать к сокрытым силам отца своего Древа. Только на их зов откликался посох, подаренный Древом.
Не говоря уже, что первозданные располагали большим количеством чар.
Первые цветы украсили ветви Древа, когда Прима и Акант полюбили друг друга. А последние захилели и сгинули после смерти Камелии, матери Олеандра.
Трудно сказать, взаправду ли цветение отражало взаимные чувства дриад из рода первозданных, но барклеевцы не теряли веры, что скоро, совсем скоро Олеандр и Фрезия породнятся, и Древо снова похвалится проклюнувшимися бутонами.
Древо скрывало много секретов. С его помощью владыка проводил ритуал передачи власти и провозглашал наследника. Или отсекал от рода неугодную кровь, как Стальной Шип отсёк старшую дочь Азалию, когда она нарушила межклановый запрет и спуталась с океанидом.
Нарушила и поплатилась за прегрешение – лишилась доли чар и права называться потомком первозданных.
Олеандр нырнул под один корень, аркой изогнувшийся над землей, потом обогнул другой, тревожа вспыхнувшие на нём златоцветы, и замер. Приятель куда-то пропал.
– Зефи? – Олеандр огляделся и нашёл друга у кустарника неподалёку.
– Ты ничего не слышал? – Зеф рассеянно перебирал кудри. – Вроде шуршал кто-то.
– В кустах? – Олеандр развернулся на пятке, подступил ближе и навострил уши.
Не сразу, но он перехватил шорох. Кажется, в листве и правда кто-то притаился.
– Птица, наверное, – предположил Олеандр.
И в тот же миг в глубинах зелени появились глаза. Олеандр отпрянул и едва не шлепнулся, угодив каблуком сапога в ямку. Зрачки неизвестного расшились, перекрывая радужки. Отражая блики златоцветов, вместо синевы очей засверкала непроглядная темень – почти что небосвод звездной ночью.
– Кто это? – Одной рукой Зеф придержал ножны, второй потянул за рукоять меча.
Клинок с шелестом выскочил на волю. Зеф описал им над головой полукруг и направил на зверя, острие зависло у огромных глаз. По площади прокатилось утробное рычание, не предвещавшее ничего хорошего.
– Убери железку, – произнес Олеандр.
Поздно. В листве что-то сверкнуло. Клацнуло. Зверь выпрыгнул из куста. Олеандр и Зеф отпрянули друг от друга. И шерстяная туша пролетела между ними и врезалась когтями в корень. Фыркнула и обнажила ряд острых зубов.
Кто это? В памяти зашелестели, перемешиваясь и сливаясь, пожелтевшие страницы перечня живности. Одна, вторая, третья… Всё не то! Олеандр снова глянул на зверя, отмечая короткий синий мех, хвост-метелку, тупую морду с огромными глазами-блюдцами, мелкие изогнутые рожки.
– Силин? – изумился Олеандр, когда его память обратилась к иной книге, где упоминалось древнее зверье.
Шерстяной комок зашипел. От кончика его хвоста растянулись во все стороны серебристые нити чар. Они скручивались в шар.
– Спрячь клинок, Зеф, – тихо проговорил Олеандр.
– Зачем?
– Ты пугаешь его…
Меч опустился, вспоров воздух. Слишком резко. Шар колдовства на хвосте силина разросся, кроша искры. Глаза-блюдца неотрывно смотрели на лезвие, будто пытаясь испепелить.
Тревога штыком кольнула Олеандра. Он дернулся к приятелю. Оплошал. Свечение колдовства ослепило. Пронеслось перед взором, сбивая шаг. И ударило Зефа в грудь. Он покачнулся. Попятился, болтаясь, как пьяница. Меч выпал из его ладони и закатился под вздымавшийся корень.
– Треклятый комок шерсти! – Олеандр ухватил Зефа за плащ, не дозволяя рухнуть в кусты.
Мало кто сумел бы удержать столь тяжкий груз. Ткань с треском вырвалась из пальцев. Одурело моргая, Зеф плюхнулся наземь. Его взгляд заволокла дымчатая вуаль, повествовавшая об ошеломлении.
Фырчанье силина походило на смех – мерзкий такой, издевательский. Пасть зверя снова растянулась в оскале. Он распушил хвост и пополз по корню, резво перебирая кожистыми лапами. Забрался повыше и спрыгнул на выстроившиеся в ряд бочки. Одна из них грохнулась и покатилась на Олеандра. Он перескочил через неё. Ринулся было вдогонку за зверем, но цепкие пальцы сомкнулись на запястье и потянули назад. Зеф схватил Олеандра за грудки, заставляя склониться, уткнулся почти носом в нос.
– Если я погибну, – замогильным тоном возвестил Зеф, – найди мне супругу и скажи ей, что я любил её.
Боги!
– Это ошеломление, – бросил Олеандр и, оторвав от туники пальцы, метнулся за силином. – Пройдёт!
С грохотом повалились новые бочки. Шлепнулись на бока цветочные горшки и корзинки, расставленные вдоль склона-улочки. Один из дриадов выбежал на дорогу, чтобы преградить силину путь. И зверь, недолго думая, запрыгнул мужчине на плечо, оттолкнулся и, шлепнув бедолагу хвостом по лицу, испарился за его спиной. Мужчину тоже окаймило серебристое свечение. Он пошатнулся и упал. Затрясся, бестолково вертя головой.
В окнах ближайших хижин разгорелись златоцветы. Распахнулись ставни. Захлопали двери. Дриады выглядывали, выскакивали во дворы, заинтересованные суматохой. Кто-то перекидывался удивленными возгласами. Другие сразу рванули к оградам жилищ, наблюдая за зрелищем.
– Наследник! – ударили по слуху Олеандра два голоса. – Вам нужна помощь?
Впереди по подвесному мосту семенил Юкка. Чуть дальше в просветах листвы виднелась лысая голова Драцены.
– Силин! – громыхнул Олеандр и ушел влево, пропуская катившуюся по дороге бочку.
Её внутренности вытряхнулись. По дороге растеклась лужа сиропа, приправленная кореньями и лепестками. Олеандр напрасно понадеялся, что земля быстро вберёт в себя сироп. Нога проскользила. Тело повело вбок. Олеандр врезался в прохожего, который в свой черед толкнул второго прохожего. Все трое проломили прутья забора и упали в кусты стонущим клубком.
На миг перед глазами сгустилась чернота, а чуть позже Олеандр обнаружил себя уткнувшимся в потный затылок. Фу! Спешно извинился. Отряхиваясь, встал и устремился в погоню.
– Ловите силина! – выкрикнул и свернул на узкую тропу, которая утекала к пятачку.
Там поселенцы затеяли танцы. Там среди десятков ног мелькал синий хвост-метёлка.
Великий Тофос, пощади! Олеандр ворвался в толпу. Резанули по ушам дудки, поддерживаемые звяканьем бубнов и хлопками. Мелодия звенела в воздухе громом суматошных нот и заводила толпу.
Кто-то подхватил руки Олеандра, прокружил его раз, второй, третий.
Одно смеющееся лицо сменялось другим. Раздражало бряцание монет на пышных юбках девиц. Бесили шелковые платки, извивавшиеся вокруг волнами. Покрывало ниспало на голову, Олеандр сорвал его. Швырнул в музыканта, который, пританцовывая, подкрадывался со свирелью у губ.
Швырнул – и припал к земле. Прополз на четвереньках между танцорами и увидел, как силин удирает вверх по дороге.
Тычок ноги пришелся в бок. Олеандр стиснул зубы, запирая рвавшиеся на свободу ругательства.
Одному Тофосу ведомо, каким чудом он вырвался из галдящей толпы. Казалось, не пару мгновений он там пробыл, а пару лет. Казалось, его пережевали и выплюнули. Но он все равно ринулся в погоню.
С Юккой они сошлись на перекрестке и едва не стукнулись лбами. Драцена подоспела позже. И шесть вспышек света соскочили с пальцев трех пар рук, озарили листву и воздух зеленью чар.
Десятки лиан, опутавших деревья и кустарники, ожили и изогнулись хлыстами.
– Вместе! – крикнул Олеандр.
И лианы со скоростью ветра устремились к зверю. Одна за одной они свивались в кольца. Скручивались, пытаясь опутать и зажать изворотливую тушу. Но силин словно всю жизнь боролся с удавками. Он кружил, прыгал из стороны в сторону, уворачиваясь и выскальзывая из петель.
Снова загрохотали переворачиваемые бочки. Тучи лепестков и пылищи взвились в воздух.
Олеандр чувствовал, что вот-вот вспыхнет и пустит из ушей пар, как перегретый над огнем котел. Листья на предплечьях ощерились. Кожу ладоней перекрыло сотканное из коры полотно. Олеандр растопырил пальцы и дозволил чарам покинуть плоть. Зелёные нити стекли с рук и окольцевали сучья по бокам тропы.
Мысленный приказ – и сучья отогнулись и застыли дугами, дрожа от натянутого напряжения.
– Дурман! – воскликнул Олеандр.
Хранители вняли зову. Горстка семян полетела к силину. С хлопками семена лопнули. Над тропой, мерцая и переливаясь на солнце, зависли облака розоватой пыльцы. Олеандр отдал мысленный приказ, и натянутые сучья рывком распрямились, подняли ветра, которые сдули пыльцу к силину, замершему неподалёку на тропе и явно потерявшему ощущение направления. Зверь тряхнул мордой. Чихнул. И всё. И всё, твою ж деревяшку!
Лапы потащили силина дальше. К лекарням, где недавно лежала Спирея.
– Да что с этим зверьём не так?! – выпалил Олеандр в угоду гневу. – Что хин, что силин, боги!..
– За ним? – спросил Юкка.
– Обожди, – Драцена коснулась его плеча. – Господин Олеандр, похоже, он несётся в…
– В сторону моей хижины, – докончил за неё Олеандр и добавил: – Юкка! Беги за ним, гони его в тоннель. Мы с Драценой пойдём к другому входу, попытаемся его перехватить.
– Понял.
Юкка взмахнул подолом плаща и рванул за силином. Драцена и Олеандр сошли с тропы и затерялись среди деревьев. Он спрыгнул с земляного уступа. Подал ей ладонь, помогая слезть.
Вскоре среди листвы замаячила крыша дома. Сознание полоснуло воспоминанием, словно Олеандр позабыл о чем-то важном. Отложенная в памяти пометка дала о себе знать. Эсфирь!
У Олеандра аж сердце замерло. Он выбежал во двор у дома. Отметил, что Крылатое Недоразумение не выходило. До сих пор спит? И огляделся. Слева высилась хижина. Справа за двором – тоннель.
– Плети сеть, – Олеандр поглядел на подоспевшую Драцену. – Мастерим ловушку.
Подхваченные чарами лианы сползли с деревьев. Скрутились в нехитрую сетку: дернешь за концы, и она сомкнется капканом.
Сеть плавно опустилась и укрыла дворик.
Завитки ушей раскрутились. Олеандр весь обратился в слух, прячась за стенкой тоннеля.
– Внимательно, – бросил он, и Драцена закивала, вслушиваясь в шорох.
Ветви затрещали совсем близко. Силин выбежал из тоннеля.
– Давай! – выкрикнул Олеандр.
Безмолвный приказ – и сеть из лиан оторвалась от почвы, затачивая зверя в невод, как пойманную рыбу.
– Ну вы и дурни! – прозвучал из темноты тоннеля шипящий голос. – Шерстяную метлу поймать не можете?
Олеандр заглянул в тоннель и отпрянул. Струя отравы прыснула оттуда и стрелой вонзилась в спину силина.
– Боги! – Воздух с хрипом вырвался из легких Драцены, когда зверь пискнул и с глухим шлепком упал.
Сетка оседала, погребая силина под завитками лиан. Над его тушкой вилось облако ядовитого тумана. Кончик хвоста еще трепыхался. Глаза-блюдца скрылись за веками.
Истошный женский визг разнёсся по округе.
Рубин ступил во двор и приложил ладони к ушам, сокрытым под остроконечным капюшоном.
– Как жестоко! – Драцена кинулась к зверю, разгребла лианы и тронула усатую морду. – Жив.
– Жив… – выдохнул Олеандр, внушая себе не идти на поводу у ярости, направить мысли в иное русло.
Не получилось.
– Ты рехнулся? – гаркнул он на Рубина.
Драцена тоже хотела высказаться, но осеклась. Надрывный женский вопль снова прокатился по двору.
– Ой, да заткните вы ее уже кто-нибудь! – прокричал Рубин.
Только теперь Олеандр осознал, что у крыльца собрался рой собратьев. Один из мужчин прижал сирену к груди. И она уткнулась лицом в его тунику, дрожа и тихонько всхлипывая.
– Тебе в хор записаться бы, милая, – Рубин тряхнул пальцами так, словно смахивал грязь.
Подплелся к силину пьяным шагом. Пихнул его мыском сапога и поймал неодобрительный взор Драцены.
– Какие мы нежные, – с издевкой проговорил Рубин. Рукава его накидки закатались, обнажая ядовито-рыжую чешую на предплечьях. – Девушка-воин? Серьезно? Нелепость!
– Не тебе о том судить, – Олеандр вытер со лба льющийся градом пот.
Рубин хмыкнул. Присел на корточки и уперся локтем в колено. Осклабился, разевая клыкастую пасть, и с издевательским «чирк» лизнул нос Драцены узким раздвоенным языком.
Вот ведь дурень! Олеандр раздраженно провел рукой по щеке.
Драцена даже не дрогнула. Стянула с плеч накидку, закутала в неё силина и отошла к крыльцу.
– Куда же ты, дорогая? – загоготал Рубин. – Видишь ли, красота – порок, а я – великий грешник!
– Хорош придуриваться! – В Олеандре снова заклокотала ярость. – Довольно!..
Он так и застыл с открытым ртом. Перед внутренним оком промелькнуло лицо архихранителя. Захотелось срочно прополоскать горло и сплюнуть в ведро прилипшее к языку словечко, которое так любил Аспарагус.
– Наследник! – прозвучал совсем рядом бархатный голос, горьким ядом просачиваясь в душу.
Твою ж!.. Нет, ну как такое возможно?! Только помяни Стальное отродье в маске – и оно тут как тут.
– О-о-о, – протянул Рубин, разгибая колени и вытягиваясь в рост, – стальная братва подоспела!
И правда. Следом за Аспарагусом ступал его былой сослуживец – Каладиум, отец Фрезии. У двора они поравнялись. Переглянулись и вышли к разворошенной сетке рука об руку, меч к мечу.
Жаль, никаких признаков грома и молнии на небе не наблюдалось.
Пока Аспарагус разгонял зевак, Каладиум оглядывал дом с видом существа, привыкшего глядеть на всё и вся свысока. Его рука упиралась в бедро, чуть комкая золотой плащ. Одна полоска щетины делила подбородок надвое, вторая тонкими усами оттеняла по-детски надутые губы.
– Дивно, дивно… – елейный тоном пропел Стальной Палач, Меч Правосудия, Золотой Кинжал, Потрошитель…
Прозвищам, которыми наградили Каладиума, конца не имелось.
Если Аспарагус служил Стальному Шипу глазами и ушами, Каладиум – безотказным орудием расправы. При виде первого дриады спешили раскланяться и спрятаться в хижинах, при встрече со вторым – вытягивались по струнке и замирали, будто заледеневшие прутья.
Ныне всё пошло схожим путем. С единственным отличием: поселенцы явно запутались. Одни удалились, только и сверкая каблуками сапог. Другие застыли, страшась моргнуть.
И последних Аспарагусу пришлось едва ли не силком выпихивать со двора.
Олеандр не относил себя ни к беглецам, ни к закоченевшим. Хотя на вторых всё же походил больше. Он вмиг ощутил себя червяком, по воле злого рока оказавшимся подле когтистых лап грифона. Вот и угораздило же его породниться с Палачом в шкуре тонкокостного мужчины, которому танцы с мечами отплясывать бы, но уж точно не отсекать головы.
– Мой будущий зять, – Каладиум посмотрел на него в упор, и взгляд этот словно вытягивал из тела силы. – Счастлив видеть вас в добром здравии. Хвала Тофосу, беда миновала. Вы живы.
Тонкая рука с окольцованными пальцами протянулась к Олеандру. Ничего не поделаешь, пришлось ответить на приветствие. К счастью, потом никто не помешал отвести ладонь за спину и обтереть. Зелен лист, Олеандр бы лучше окунул ее в чан с горячей водицей и отмыл с мочалкой. Но, как говорится, пустому столу и иссохший листок послужил украшением.
– Ой! – Рубин рыгнул и выпустил изо рта дымную тучку. – Извиняйте, господа.
От него смердело гарью и выпивкой. Не вином. Скорее… Глушницей? Фу! Олеандр как-то раз ее попробовал и едва отдышался. На вкус она оказалась паршивой. Все равно что кипяток, приправленный перцем.
– Пьянь ядовитая, – прошипела Драцена, но в наступившей тишине ее услышал каждый.
– Грубовато, – буркнул Рубин под тяжелый вздох Аспарагуса. – Хамка ты, знаешь…
На ладони Каладиума вспыхнул зеленый огонек, который тут же спрыгнул наземь и впитался в листок.
– Сын Цитрина много болтает, – вымолвил Каладиум и закатал рукава, недобро ухмыляясь. Он повысил голос: – Рубин, будьте любезны, умолкните!
В тот же миг листок вспорхнул и накрепко приклеился ко рту Рубина. Тот ошалело моргнул и принялся сдирать кляп.
– Каладиум! – вскрикнул Аспарагус.
– Аспарагус. – Поклонился ему тот.
– Рубин! – Олеандр поспешил на помощь приятелю.
– Зефирантес!
Чего? А он тут откуда взялся? Олеандр повернул голову к дому. Аспарагус и Каладиум тоже. Зеф топтался под крышей веранды и почесывал щетину. Выглядел он лучше – следы ошеломления исчезли.
– Эм-м-м, – проронил он. – Извините, думал, вы перекличку затеяли. Ошибся, видать.
– Мило. – У Аспарагуса задергался глаз.
Бред какой-то! Олеандр сглотнул и медленно выдохнул.
– Так, – начал он, взывая к рассудку и собирая мысли в кучу. – Мы ловили силина, и я…
Слова повисли на кончике языка, по двору ураганом разлетелся шипящий вопль:
– Я убью тебя! – Рубин откинул сорванный кляп и придавил каблуком сапога, растирая в кашицу.
Остроконечный капюшон сполз с макушки, выявляя лицо с вздувшимися заалевшими венами. Клыки Рубина оголились. Ладонь сжалась в кулак и вспыхнула пламенем.
Над двором сомкнулась тишина. На лицах Зефа и Драцены застыл откровенный ужас. Аспарагус дёрнул щекой. Даже Каладиум на миг обомлел – видимо, врожденный страх огня пошатнул годами оттачиваемое умение скрывать чувства, перенятое у океанид.
– Вы ко мне обращаетесь? – оживился Каладиум и ткнул себя пальцем в грудь.
– Никто. Не смеет. Затыкать. Мне. Рот! – брызжа слюной, проорал Рубин. – Никто! Смекаешь?!
Он тяжело дышал, сжимая и разжимая огненный кулак. Из раздутых ноздрей вырывался дым, белки глаз покраснели и почти слились с алыми радужками.
Олеандр сделал осторожный шаг к Рубину. Для верности поднял руки к ушам, давая понять, что нападать не собирается.
– Э-эй, дружище! – Голос предательски срывался на писк. – Ты чего распалился-то? Ты ведь сознаешь, что можешь натворить? Ты ведь не хочешь никому вредить, я прав?..
Еще шаг.
– …Ты нарушаешь закон, Рубин, слышишь? Не мне тебе рассказывать, что разжигать пламя в лесу запрещено…
Шаг.
– …Посмотри на меня!
– Не приближайтесь. – Рука с серебряным перстнем сжала плечо Олеандра и потянула назад.
Перед взором возник зеленый плащ со стальными шипами на плечах – Аспарагус заслонил Олеандра и очертил в воздухе жест, приказавший хранителям не обнажать оружие. Запоздало. Зеф и Драцена выхватили мечи из ножен. И Рубин бросился в атаку. Его плащ вздымался над головой, словно капюшон дикой кобры. Пламя на кулаке разгорелось яростнее, опаляя воздух.
Златоцветы на деревьях, окружавших двор, беспокойно замигали и сомкнули лепестки в бутоны, защищаясь от жара.
Глаза Олеандра защипало от близости пламени. Картинка поплыла, как если бы подёрнулась маслянистой взвесью. Он смотрел то на друга, то на будущего тестя, раздираемый желанием положить конец зарождавшемуся безумию, раздавить в зачатке как почку, пока она не распушила листья.
– Рубин, переста…
Слова приглушила потная ладонь, прикрывшая рот Олеандра.
– Даже не думайте, – отрезал Аспарагус. – Вы не приблизитесь к Змею. Он не владеет собой.
– Мф-ф, – пропыхтел Олеандр, силясь оторвать руку от своего лица.
Рубин размахнулся для удара и получил от Каладиума ступней по животу. Отскочил. Споткнулся, но устоял.
– Сын Цитрина, – Каладиум пошёл по кругу, голос его звучал так, будто он оглашал приговор, – я взываю к вашему благоразумию. Ваш отец приходится давним другом Антуриуму, владыке клана дриад. Одумайтесь. Не марайте доброе имя отца столь омерзительным поведением.
– Цитрин вырастил меня, – Рубин рывком сдернул плащ и откинул, – а отец мой – феникс!
В свете огня просияли шипы, усеявшие его безрукавку, из-под которой выглядывала кольчуга.
Каладиум пятился к крыльцу дома, расстегивая брошь-цветок под воротом золотой накидки. Он двигался плавным шагом, отведя свободную руку в сторону и едва ли мизинец не оттопырив.
