Kitobni o'qish: «Чему улыбается Джоконда?», sahifa 3

Спорщик

Мои наблюдения за многие годы жизни, позволяют сказать, что в каждом коллективе найдется индивидуум – спорщик. Особенно ярко они выделяются в юном возрасте. Один из таких представителей оказался и в речном училище, скажу больше – в нашей комнате общежития, в которую я переехал после новогодних каникул, покинув общество Тарзана.

Новый сосед спорил по поводу и без, ради интереса спортивного и материального, да и просто из любви к искусству. Спорил на деньги и сигареты, на лакомства из родительских посылок, в общем на все. Любимым блюдом у него был компот из сухофруктов, на него он делал ставки чаще всего, иногда выигрывал. Однажды он вынудил и меня на спор. Предметом спора стала банальная фраза из кинофильма «Фантомас», который демонстрировался в то время. Я высказал свою версию, он свою, как положено в таких случаях, спор разбил свидетель – наш сосед по комнате Сергей. Пришлось сходить на «Фантомаса» еще раз, оплатив билет свидетелю. В результате я проиграл свой компот и ждал случая, когда рассчитаться. На другие напитки, типа какао или кисель, спорщик не соглашался. Наконец в субботу на обед подали долгожданный напиток. Мы закончили есть второе, и я пододвинул свой стакан с компотом Юрке. Сначала он расправился со своей порцией затем, довольный, подмигнув мне, поднес к губам мой компот, но вдруг, как ужаленный, отдернул руку со стаканом от лица и поставил его на стол, возмущенно заявив, что в компоте муха. Показал стакан свидетелю спора. Сергей взял стакан, вилкой вытащил муху на свою тарелку, и вернул компот Юрке, со словами: «Пей, она же дохлая». Спорщик вскочил из-за стола и быстро удалился. Серега протянул мне свой стакан, взял себе проспоренный и безо всякой брезгливости опорожнил содержимое. Я отказался от его пожертвования, сказав, что спор должен быть по-честному. Серега громко расхохотался, взял с тарелки муху, положил в карман, сказав: «Хозяин – барин. Наше дело – предложить, а ваше – отказаться». Допил компот из своего стакана, крякнул с наслаждением, и мы пошли переваривать субботний обед.

По дороге я спросил его: «Слушай, Серый, зачем ты дохлую муху в кармане носишь?» Он опять принялся хохотать, насмеявшись вдоль, сказал: «Это непростая муха, это японская мушка, на такую мушку мой батя хариусов на перекатах ловит, попросил выслать ему домой с десяток. Девять штук я ему отослал, а десятую на наживку оставил. Давно хотел спорщика Юрку на неё поймать, вот случай и представился». Теперь мы хохотали вдвоем до самого общежития.

Юрка лежал на кровати, отвернувшись к стене. Услышав наше веселье, не поворачиваясь, пробурчал недовольным тоном: «Чего ржете? Компот все равно за тобой!» Я огрызнулся в его сторону: «Твой компот остался в столовой, я к нему не прикасался, спроси у свидетеля». Мы с Серегой растянулись на кроватях, продолжая смеяться. Юрка встал, и, уходя, произнес: «А ну вас. Придурки!» Больше я с Юркой не спорил, а он, почему-то, к компоту охладел.

Улыбка Джоконды

В речное училище приехали четверо земляков из небольшого городка в Кемеровской области, Анжеро-Судженска. Двое из них имели проблемы с внешним видом, все лицо Архипова Феди было покрыто фурункулами. Очевидно, были проблемы с обменом веществ, так как врачи ничем не могли помочь, лицо его выглядело как жуткое месиво. Его земляк Валера Попов был маленького роста, пухленький и с постоянной улыбочкой, как у Джоконды на картине Леонардо ла Винчи.

Как выяснилось, в детстве его лягнула лошадь, угодила копытом в лицо. Хирурги заштопали раны, с возрастом, швы зарубцевались удачно и стали не очень заметными, но перебитый нерв не восстановился. Проявились проблемы с выражением лица. Когда он был серьезен, физиономия обретала загадочную улыбку, но стоило ему улыбнуться от души, как окружающих охватывал ужас, особенно тех, кто был не знаком с ним. Верхняя губа у него, выворачивалась трубочкой прямо под нос, оголяя крупные зубы, со щелями между, как у юной Аллы Пугачёвой, и верхнюю десну. Нижняя губа начинала лихорадочно дергаться вверх и вниз. Описать реальную картину моего таланта недостаточно, это надо было видеть.

Зная свои особенности, Валера старался не улыбаться, и тем более не смеяться. Земляков поселили в одной комнате. Среди них был любитель острых ощущений – Володя по кличке Бобик, фамилию не помню. Володя был живчиком, всюду совал свой нос, всегда задирался. Драться умел, этого у него не отнимешь. Если мы шли на танцы в соседнюю школу или клуб и в компании оказался Бобик, знай, без драки не обойдется. Еще у него было хобби: собирал вырезки из журналов, в основном портреты артисток, да и просто симпатичных девушек. Чемодан у него был обклеен смазливыми мордашками, как внутри, так и снаружи. Ему этого показалось мало, где-то достал лист ватмана, формата А0 и весь обклеил портретами в своем стиле. Там были певицы и артистки, и даже чемпионка мира по фигурному катанию среди одиночек в короткой балетной юбочке и на коньках. Всю эту красоту, он повесил вместо ковра на стену у своей кровати. У меня до сих пор хранится фотография этой девичьей мозаики.

Раз в месяц директор училища Василий Иосифович Гоздан (за глаза мы звали его Васька-сиплый, у него были проблемы с голосовыми связками) делал контрольный обход спальных корпусов. В его свиту входили иногда преподаватели. Однажды вечером, когда курсантам делать было нечего, такая комиссия ввалилась в комнату земляков. Все лежали на кроватях в полосатых тельняшках и травили анекдоты. Первым заметил высокую комиссию Бобик, вскочил с кровати, заправляя тельняшку внутрь флотских брюк. Остальные лениво поднимались, не зная, как себя держать в таком присутствии. Директор обвел комнату своим проницательным взглядом и уставился на стенгазету, потом повернулся к Володе и спросил: «Твое искусство?» Володька кивком подтвердил и добавил: «А что? Посмотрите, кругом морды одна страшнее другой, так хотя бы на портреты девчонок посмотреть, настроение поднять». Директор не дал Бобику договорить и нервно приказал ему: «Пригласи старосту и комсорга».

Мы (я был комсорг) с Толей, старостой группы, вошли в комнату, вопросительно глядя на директора. Тот задает нам вопрос: «Вы видели эту порнографию?» Оба молча пожимали плечами, переступая с ноги на ногу, глядели то на картинки, которые на наш вкус даже на эротику не дотягивали, то на директора. Васька-сиплый продолжает: «Вы что здесь, рукоблудием занимаетесь?» Повернувшись в сторону Валеры, переключился на него: «А ты, чего лыбишься, словно Монна Лиза?» Валера не выдержал и непроизвольно сделал свою фирменную, настоящую улыбку. У директора медленно поползли брови вверх, а рот слегка приоткрылся. «Что с ним?» – окончательно осипшим, еле слышным голосом, спросил он Бобика. Тот не растерялся и говорит: «Когда Валеру ругают, у него припадки начинаются, это с детства у него. Лошадь напугала». Валерку, от такой дерзкой речи дружка, действительно начало трясти от смеха. Директор резко направился на выход, бросив мне и старосте на ходу: «Снимите это безобразие и вызовите срочно врача!» Мы рапортовали: «Есть! Не волнуйтесь, Василий Иосифович, всё будет исполнено!»

Глава четвёртая. Ленинградская рапсодия

Легендарная 34-СД

В Ленинградском сварочно-машиностроительном техникуме, куда я поступил учиться в сентябре 1969 года, была сформирована специальная группа из выпускников средних школ и абитуриентов, сдавших вступительные экзамены в вуз, но не прошедших по конкурсу. Выпускникам средней школы надо было сдавать три экзамена. Абитуриентов, не прошедших по конкурсу в высшее учебное заведение, зачисляли без экзаменов, но при наличии справки вуза, в которой указывались баллы по сданным предметам.

На собеседовании у директора техникума Чикунова Александра Ивановича я выложил перед ним все мои бумаги об образовании: аттестат с отличием об окончании речного училища в Томске, академическую справку о завершении двух курсов Новосибирского речного техникума и справку из Кораблестроительного института о сданных вступительных экзаменах. Александр Иванович, просмотрев моё досье, пригласил заведующего учебной частью Сурина Клавдия Ивановича и спросил его куда определить меня. Завуч посчитал часы пройденных дисциплин в академической справке и предложил на выбор два варианта: либо на третий курс, сдав экзамен по металловедению или в экспериментальную группу без экзаменов. Подумав, я выбрал второй вариант. В дальнейшем убедился, что выбор был правильным.

Группе присвоили номер 34-СД, последние две буквы обозначали сварщики-десятиклассники. Состав группы заметно отличался от остальной массы учащихся, поступивших после восьмилетней школы. Выделялись мы не только внешним видом, но и интеллектом. Наша группа всегда занимала призовые места в различных конкурсах и соревнованиях. Да и отношение преподавателей к нам было на вы.

Учёба в техникуме резко отличалась от учёбы в речном училище. Там курсанты жили в общежитии единой семьёй двадцать четыре часа в сутки, девять месяцев в году. Каждый был на виду, о каждом было всё известно. В техникуме студенты общались только в процессе учебного дня, затем разбегались по своим квартирам, кто-то снимал угол, другие жили у своих родителей в Ленинграде, или его пригородах, поскольку техникум общежития не имел. В училище коллектив был исключительно мужской, в техникуме – пятьдесят на пятьдесят, юноши и девушки. Иногородних было процентов двадцать, потому содержать общежитие было не рентабельно.

Когда начался учебный процесс, и все собрались, в очередной раз мне не удалось отсидеться в тени – на первом же собрании группы избрали старостой. Чем уж я провинился перед богом, не знаю, но почему-то в училище на первом же собрании избрали комсоргом, и вот опять всё повторилось. Время подтвердило, что так будет всегда. Комсоргом избрали Машу Мелконян, хотя-бы в этом мне повезло, уж лучше организационно-хозяйственными делами заниматься, нежели организационно идеологическими.

Учебный процесс шёл своим чередом. Преподавательский коллектив был подобран на высшем уровне. Многие из них ранее читали лекции в вузах. По учебнику нашего преподавателя, Думова Семёна Исааковича, «Электродуговая сварка» учились не только студенты профильных техникумов, но и институтов. А вот с преподавателем по «Контактной сварке» нам не повезло. Не помню, как его звали, он был такой аморфный, что трудно себе представить, как он устроился преподавателем. Одет неопрятно, брюки пузырями, пиджак покроя тридцатых годов, жёванный, цвет не определить. Внешне он был похож на Эльдара Рязанова, особенно когда тот играл роль участника собрания в собственной кинокомедии «Гараж», где проспал всё собрание, прислонившись к чучелу бегемота. В аудитории у нашего феномена чучела бегемота не было, но это не мешало ему дремать. Перед началом лекции он просил дежурного раздать каждому студенту, затёртый от времени картонный планшет с чертежом электрической схемы контактной сварочной установки и говорил: «Дерзайте! На зачёте проверю ваше усердие». Электрические схемы – чёрт ногу сломит. Затем он усаживался удобнее в кресле и спокойно закрывал глаза, дремал до звонка. Упаси боже, потревожить его дурацким вопросом!

Однажды принципиальная Маша Мелконян, комсорг группы и стипендиат Ленинского комсомола, спросила: «Почему вы не объясняете нам выданные схемы?» Горе-лектор на полном серьёзе ответил: «А зачем? Всё равно вы ничего не поймёте, может быть, они вам вообще не пригодятся по жизни. На работе вас научат чему надо». На экзаменах он тоже дремал. Оценки ставил по принципу: кто меньше вопросов задавал, тому трояк обеспечен железно, можешь вообще ничего не отвечать. Четвёрки ставил редко, а пятёрки только тем, кто тушью переводил на кальку чертежи электрических схем контактных сварочных установок для его личных целей.

Наступил час расплаты – экзамены. Тюфяк, так мы окрестили его, Марьям припомнил, выслушал её подробный ответ по всем пунктам билета и задал дополнительный вопрос: «Как поведёт себя реле Р-18 при коротком замыкании сети?» Мария зависла, несмотря на то, что по его предмету выучила всё от корки до корки. Он взял зачетку и влепил ей четвёрку. Другой бы радовался, а Маша рыдала от обиды. Кроме обиды был у неё и меркантильный интерес – стипендия Ленинского комсомола присуждалась раз в четыре года круглым отличникам, выполняющим общественные нагрузки и составляла пятьдесят рублей в месяц. Для примера – повышенная, для остальных отличников, была двадцать пять, а простая, для прочих, двадцать рублей. Так что терять половину дохода Марьям не хотела и заявила парторгу техникума Степанову Вениамину Геннадьевичу, что готова в его присутствии пересдать злополучный предмет. Парторг пристыдил узурпатора, объяснив ему, что этой выходкой он испортит реноме не только Маше, но и коллективу в целом. Против парторга не попрёшь, себе дороже. Слава богу предмет этот длился один семестр.

Куратором в группу назначили Александра Сергеевича Зеликсона. Он преподавал предмет «Автоматизация сборочно-сварочных работ». Ему было лет сорок пять, или немного больше. Личность оригинальная, занятия вёл интересно, внеклассной работой занимался увлечённо, постоянно организовал творческие вечеринки с танцами и без таковых, старался сплотить разношёрстный коллектив группы. Это у него неплохо получалось.

Первая парочка – Николай Скобелев из Сестрорецка и Катя Шевченко из Гатчины – вступили в законный брак уже к концу первого года обучения. Мы шутили по этому поводу: «Парень с севера окольцевал девушку с юга».

Мы с Валентиной Фомичевой расписались спустя год. Так что вечеринки не прошли даром. Иногда эти посиделки превращались в дискуссионный клуб. Спорили о жизненных проблемах и казусах. Горячим спорщиком всегда выступал мой вологодский друг Володя Павлов. Его даже в шутку прозвали Поперечной пилой, чтобы ему не сказали, он всегда норовил перечить оппоненту. На одном из подобных собраний кто-то по-доброму пошутил над вологодским произношением Володи. Дружок мой завелся не на шутку и с энтузиазмом принялся доказывать, что вологодская речь самая правильная. Как пишется, так и произносится, не то, что москвичи – пишут корова и произносят кАрова. Классный папа, так в своих студенческих кругах мы звали Зеликсона, с улыбкой ему парировал: «Володя, я должен тебя огорчить, самая правильная речь у Левитана. А прочие многочисленные наречия, вологодские, костромские, новгородские и другие диалекты используются непосредственно в тех регионах, где они культивировались веками». Володя не ожидал такого оборота и слегка завис. Я решил вмешаться в диалог и возразил: «На мой взгляд, Игорь Кирилов – эталон русского произношения». – «Вы правы, Александр, просто мы люди разных поколений, я вырос в эпоху радиовещания, а ваше поколение живёт в эпоху телевидения, поэтому у нас разные кумиры. Ваши дети и внуки будут жить в эпоху глобальной информационной сети. У них сформируется своё представление о родном языке, отличное от нашего. В прошлом году американцы провели эксперимент: компьютеры, находящиеся за пятьсот километров друг от друга, обменялись информацией. «Один на территории Стэндфордского университета, другой – в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе», – сказал Александр Сергеевич, затем продолжал: – Тебе, Володя, да и всем вам, я бы рекомендовал больше читать книжек разных, не только технических. Технические обеспечат вам кусок хлеба, а вот прочие – для души. Советую почитать рассказы твоего земляка Гиляровского, очень занимательная проза. Больше читайте мемуаров, они хотя и скучные, суховатые бывают, но весьма полезные для развития ума и кругозора. Особенно занятно выбрать двух авторов одного периода жизни с противоположными взглядами. Из современников полезно почитать рассказы Солженицына в журнале «Новый мир» и в «Литературной газете». Для периода тех лет разговоры на подобные темы были смелым поступком со стороны куратора. Нам нравились его политинформации, и мы с интересом посещали эти не всегда трезвые вечеринки.

Было у нас одно мероприятие, в котором наш Классный папа не учувствовал. Двадцать третьего числа каждого месяца, в день выплаты стипендии, мы бронировали зал в пивном баре «Дубок», который размещался на противоположной стороне Измайловского проспекта, прямо напротив техникума. Группа в полном составе шла веселиться, испить пивка. Бар размещался в подвальном помещении, дневной свет пробивался сквозь узкие окна под потолком. Нас это не волновало, хватало света от низко висевших светильников-тарелок над длинным дубовым столом. В тесноте, да не в обиде, мы рассаживались плотно друг к другу на дубовых скамьях вокруг стола, на котором красовалась батарея гранёных кружек с пивом. Горячих закусок в баре не было. Соленые сушки, соленые ржаные сухарики, кусочки копчёной скумбрии, сырная тарелка или доморощенные чипсы – вот и всё меню. Две последние закуски предпочитали девушки. За стойкой бара звучала тихая музыка, но она была чисто фоном и в начале застолья её еще слышно было, но после третьей кружки пива, народ горячился, перебивая друг друга, рассказывали анекдоты и всяческие небылицы. До танцев и прочих щенячьих нежностей дело не доходило, пивной бар – не место для любителей танцев. Выпитое количество пива не только ударяло по мозгам, но и давило на мочевой пузырь. Для этих целей в баре был предусмотрен оригинальный мужской туалет – длинный бетонный жёлоб в полу вдоль всей стены, на которой кто-то из посетителей жирным шрифтом начертал: «Сюда не зарастёт народная тропа – допей быстрее пиво и вернись сюда!» Кабинок с унитазами не было, да и зачем, в бар не поесть ходят, а пивка попить. Для девушек предусматривали пару закрытых кабинок. Посетительниц слабого пола не так уж много в подобных заведениях. Не каждая вытерпит обстановку подгулявших мужчин в сплошной дымовой завесе, сквозь которую нередко услышишь крепкие выражения. Мы посещали бар днём, рабочий класс ещё стоял у станка, потому среди посетителей были в основном студенты близлежащих институтов и обстановка была более культурная. Однако после третьей кружки уже начинались приколы антиподов. В нашей группе учился паренёк с улицы Шкапина, Володя Телешев. Странная личность, язвительный, пренебрежительно разговаривал, как с нами, так и с преподавателями. На красном потном лице блуждала ехидная улыбочка. Народ с ним общался неохотно, ожидая от него очередной колкости, но на пивные застолья он посещал регулярно. Первую половину сидел молча, набирал градус, посасывая пиво. Примерно после пятой порции, его тянуло на подвиги, и он порывался читать стихи собственного сочинения. Манерой исполнения косил под Маяковского. Помню отрывок из его творчества, звучал он приблизительно так:

В альма-матер наш красно-каменный

Набрали народец злопамятный.

Эх, послать бы вас к едрёной матери,

Что б вы нервы мои не тратили!

Дальше по тексту в таком же духе. Мой друг, Володя Павлов, на дух не переносил бредятину своего тёзки и обязательно вставлял ему шпильку. Начиналась словесная перепалка. Девушки с нежными натурами, как правило, исчезали до начала подобных баталий.

Но среди них была одна стойкая казачка Татьяна Маркова. Характер у неё был – ух, зашибу! Она уходила из бара с последними, самыми стойкими, ребятами. Должен же кто-то завтра рассказать, чем закончились перепалка, нежной половине группы.

В тот раз она поддержала Павлова, сказав Телешеву что-то язвительно-острое.

У Телешева на лице вспыхнул нездоровый румянец. Помолчав с минуту, поэт вытер пот носовым платком, вытащил из широких штанин очередную эпиграмму, касательно Татьяны:

Тебе, зубрилке сопромата,

Я с радостью дарю

Букет из гадостей и мата!

Татьяна, недолго думая, бумерангом парировала:

Садись Володя, не потей,

Допей скорее пиво и сходи отлей!

Подобное стихоблудие могло продолжаться долго, нам становилось скучно, и мы покидали питейное заведение.

На следующий год осенью пришли повестки из военкоматов мужской половине нашей группы, пора отдавать гражданский долг, послужить в Советской Армии. Нескольким из нас удалось получить отсрочку до окончания техникума, но семерым забрили лбы.

Мы провожали их с помпой, и было на столах вино и пиво, и были на глазах у девушек слёзы. Колю Скобелева тоже забрали в солдаты, а молодая его жена Катя, сидела весь вечер грустная и не отпускала рекрута ни на шаг от себя.

После ухода ребят в армию в группе первое время было грустно. Моего вологодского дружка Володю Павлова тоже забрали. С кем-то надо было общаться по интересам, не так-то это просто, как кажется на первый взгляд. Ко мне пытался навязаться в друзья паренёк по фамилии Юлкин Юра, в группе его называли Юю. Мне он показался странным. Женоподобный тип, тонкий голосок, манерная речь с ужимками, охами и вздохами. Походка тоже женственная – мелкими шажками с вихлянием попой. Как-то раз мне довелось побывать у него на квартире, жил он на Васильевском острове, в коммунальной квартире у одинокой его тёти преклонных лет. Мы перекусили у него, чем бог послал и сели делать урок по начертательной геометрии. Для Юю этот предмет был недоступен, как созвездие Андромеды. Я сначала пытался объяснить ему порядок построения объёмных предметов в пространстве. Сидит, вздыхает, уставился на меня томными глазами и хлопает ресницами. Я не выдержал, плюнул в сердцах, рассчитал и начертил его задание, так было проще. Он в знак благодарности попытался погладить мою руку, типа «спасибо, дружок!» Я рос и воспитывался не в тактильной семье, и мне от его нежностей и ужимок стало до тошноты неприятно. Встал, собрав свои конспекты, пошёл к выходу. Он засеменил, провожая меня, и продолжал клянчить, чтобы я остался поболтать пару часиков. Я безапелляционно заявил, что живу далеко и мне пора восвояси. Осадок от общения был неприятный. В то время я мало что знал о метаморфозах гомосексуальных личностей. Слышал о них отрывочные сведения. В училище таких пренебрежительно называли педерастами. Я считал, что это явление культивируется только в тюремных обществах. Выходя из подъезда его дома, я громко выругался, произнося в адрес моего однокурсника позорное слово: «Педераст!», – и быстрыми шагами пошёл к остановке трамвая. Проходивший мимо мужчина, оглянулся на меня с вопрошающим взглядом, я крикнул ему: «Это не про вас, товарищ! Идите спокойно к намеченной цели». Мужчина огрызнулся: «То-то, а то смотри у меня!»

После этой встречи я избегал общения с Юю. К слову сказать, долго он не задержался в техникуме. Провалив три важных экзамена: по сопромату, начертательной геометрии и деталям машин, он был отчислен за неуспеваемость. Дальнейшая его судьба мне не известна.

Как-то много лет спустя смотрел по телевидению ток-шоу и услышал знакомый голос, пригляделся внимательней на экран. Журналист Сергей Соседов задавал вопрос кому-то из участников шоу. Я поразился – журналист внешним сходством, голосом и манерами – он был точная копия Юю. «Вот так двойник!» – подумал я.

После весеннего призыва 1970 года мужская половина резко сократилась, но в группу постепенно стали приходить ребята, отслужившие в армии. Первым пришёл Родичев Саша, за ним Иванов Валера. Они с трудом вписывались в сложившийся коллектив. Особенно трудно было найти контакт с Валерой, как-то подозрительно-скромно он вёл себя вовремя наших вечеринок.

В конце концов, с другом я определился, им стал Толя Шестаков из города Чудово Новгородской области. Это где-то между Ленинградом и Москвой. Городок имел большое сходство с Чуной, численность населения примерно пятнадцать тысяч в обоих, и градообразующие предприятия похожи. В Чудово – спичечная фабрика, у нас в Чуне – деревообрабатывающий комбинат. Да и названия похожие. Наши интересы тоже совпадали: Толик занимался лёгкой атлетикой, я бегал кроссы.

Толя серьёзно тренировался бегом на спринтерских дистанциях, имел первый взрослый разряд. Он познакомил меня с его тренером, после собеседования он рекомендовал продолжать совершенствоваться на средних и длинных дистанциях, километровые и трехкилометровые. В манеже под руководством теперь общего нашего тренера я значительно улучшил свои результаты и уже на следующий год весной выступал за сборную команду техникума, а позднее и в городских соревнованиях за Ленинский район.

Преподавателем физкультуры у нас в техникуме был Амиров Александр Шахназарович. Известный в городе человек, заслуженный учитель, мастер спорта по борьбе самбо, тренер женской сборной Ленинграда по баскетболу, бронзовый медалист чемпионата СССР, заслуженный тренер России по борьбе самбо. В спортзале держал нас всегда в тонусе. Слабаки его не любили, он заставлял парней отжиматься от пола по пятнадцать раз. Не каждому это удавалось, он считал это всё от лени, и того, кто не выполнял этой нормы, или халтурил, прогибая живот до пола, со всего размаха ударял теннисным мячом по мягкому месту. Место хоть и мягкое, но чувствительное. «Непедагогично», – скажете вы, может быть, но результат был налицо. Кто отжимался более пятнадцати раз, ставил в журнал отлично, кто менее десяти раз, тому двойку. Я некоторое время занимался у него в секции баскетбола.

После развала Советского Союза нувориши обанкротили завод подъёмно-транспортного оборудования (ПТО им. Кирова). Завод размещался на Обводном канале, между Балтийским и Варшавским вокзалами, местечко лакомое. Этот завод был базовым предприятием для сварочно-машиностроительного техникума.

После банкротства завода в 1992 году закрылся и техникум. Амиров сумел сохранить здание на Измайловском проспекте дом 27, перепрофилировав его под спортивный колледж.

За полвека тренерской карьеры Александр Амиров вырастил более двадцати мастеров спорта, а секретов тренировочного процесса накопил столько, что едва смог уместить на книжных страницах. «Приводя себя в движенье» – это нелегкий путь до звания мастера спорта Советского Союза, ласкового прозвища дядя Шура и даже история о бронзовых медалях первенства России по баскетболу среди женских команд.