Kitobni o'qish: «500 дней поражений и побед. Хроника СВО глазами военкора»

Shrift:

* * *

Посвящается Владимиру Николаевичу Сунгоркину

19 июля 2022 года я получил СМС от шефа:

«Саша, «КП» готова тебя субсидировать, скажи, сколько надо на боевую машину, – сделаем. А то мы как-то выглядим странно – военкор большой медиагруппы собирает себе на джип. Напиши мне на почту записку, куда и как деньги передать. Оформим как доппремию тебе – и катайся».

Всего полчаса назад я повесил в Телеграме объявление о сборе на внедорожник для рабочих нужд. Моя старая машина приказала долго жить, а перемещаться по зоне СВО приходится много. Решил пойти по миру с шапкой, чтобы лишний раз не напрягать контору.

Но главный редактор «Комсомолки» Владимир Сунгоркин мгновенно рассудил иначе.

На выделенные им деньги я купил внедорожник, на собранные в Телеграме средства загрузил его коптерами и тепловизорами и снова отправился на войну, в очередной раз разминувшись с шефом.

Мы не встречались с самого начала СВО, изредка перебрасываясь сообщениями в мессенджере. Ему не нравилось, что мы месяцами не вылезаем из командировки, и периодически Владимир Николаевич мягко намекал, что надо бы отдохнуть: «Отличная работа и у тебя, и у Димы Стешина. Но, конечно, мы все тут очкуем, чтобы у вас что-то не приключилось. Вы оба уже так достойно отработали, что можете с высоко поднятыми головами возвращаться домой. Береги себя, будь очень аккуратен и голову не высовывай лишний раз».

Он долго мариновал меня в «Комсомолке» сначала внештатником, потом в стажерах: право на штатную должность в лучшем издании страны надо было заслужить. И это было непросто. А потом, когда поверил, стал подписывать мне командировки на войну. Чечня, Южная Осетия, Афганистан, Ливия, Сирия, Украина, Ирак, Египет…

И я знал, что в каждой из этих командировок он стоит за моей спиной, как стена.

…Осенью 2022 года я на несколько дней приехал по делам в Москву. Снова не застал шефа – он был в отпуске. Списались с ним 13 сентября, нужно было решить важный вопрос. «Саша, я в тайге, в Приморском крае. В Амгу сегодня, здесь связь очень дохлая», – ответил он. Но важный вопрос решил. А 14 сентября на входе в метро в голову выстрелил звонок: «Ты слышал?» Сунгоркин, казавшийся мне всегда вечной и несокрушимой глыбой, умер во время экспедиции по родному Дальнему Востоку.

Его похоронили на «нашей аллее». Так мы, военкоры, в 2014 году назвали ряд на Троекуровском кладбище, где в последний путь провожали сначала погибшего в Донецке оператора 1-го канала Анатолия Кляна, затем попавших под минометный обстрел под Луганском журналистов ВГТРК Игоря Корнелюка и Антона Волошина, следом – убитого под Снежным фотокора РИА «Новости» Андрюху Стенина…

Свой новый внедорожник я окрестил Суней, как все в «Комсомолке» между собой называли шефа. Он проехал уже 30 тысяч километров – от Белгорода до Луганска, от Артемовска до Херсона, от Донецка до Токамака…

Надежный, как его тезка, он спасал меня от многих неприятностей, как Сунгоркин спасал от нервных политиков, обидчивых генералов и душных кляузников, принимая удар на себя.

По совету моего отца я посвящаю эту книгу Владимиру Николаевичу.

500 дней поражений и побед

Путеводитель по дорогам войны и страницам этой книги

В очередную командировку в Донецк я приехал 19 февраля. Еще летали самолеты до Ростова, уже шли колонны с беженцами из Донбасса. Эвакуация была объявлена накануне, и навстречу двигались бесконечные конвои рейсовых автобусов, забитых людьми, собаками, кошками…

Я понимал: ЧТО-ТО будет. Но не знал наверняка.

Еще 21 февраля, после признания независимости Луганской и Донецкой народных республик, я был уверен, что теперь мы просто введем войска по просьбе законного правительства ЛДНР, чтобы предотвратить катастрофу. Давление со стороны Украины на линию разграничения нарастало. Было видно, что Киев всерьез способен начать наступательную операцию – концентрация ВСУ в те дни у границ республик была запредельная.

В ночь на 24 февраля я оказался под Луганском, на берегу Северского Донца. Две украинские ротно-тактические группы по 70 человек форсировали на лодках естественный рубеж обороны, являвшийся тогда линией фронта. Основной их задачей, по словам луганских силовиков, было взятие под контроль двух господствующих высот, на которых находились опорные пункты Народной милиции ЛНР.

И им удалось это сделать.

Меня с другом и коллегой с ВГТРК Женей Поддубным этот бой застал недалеко от села Николаевка, которое и атаковали украинцы. Воздух разорвала трескотня десятков стволов. В небе прошелестели несколько реактивных снарядов, заработала артиллерия, темноту то и дело озаряли яркие вспышки разрывов.

Украинцы не стали атаковать в лоб, обойдя опорные пункты по флангам и начав зачистку дачного поселка, примыкающего к высоте. Они стремились обеспечить оборону понтонной переправы, которая уже была готова к развертыванию. Но закрепиться не удалось. На-

падавшие ретировались, оставив на земле девять пробитых пулями и разорванных осколками тел.

Возможно, это были первые трупы на выползавшей из-за горизонта войны…

Репортаж я писал в ночи в луганской гостинице – там был Интернет. Легли в два часа, в четыре проснулись и выдвинулись в Донецк. На границе между республиками вдруг заработала дэнээровская сим-карта. Телеграм взорвался сообщениями.

– Жек, просыпайся, – растолкал я кума Поддубного. – Война…

Я растерянно листал новостные ленты, пытаясь осознать масштаб событий. Мало кто верил, что это будет именно так. Пусть и понимали многие, что ответ на геноцид русских в Донбассе лежит исключительно в военной плоскости. Ведь Минские соглашения не могли разрубить пропитанный кровью узел. Более того, Россия потерпела бы сокрушительный имиджевый удар, впихнув Донбасс обратно на Украину. И она, анти-Россия, никуда бы не делась с периметра наших границ.

Но война…

Надо было привыкать к этому страшному слову. Хотя в те минуты мой телефон разрывался от других. «Ура! Победа!» – писали друзья-дончане. Восемь лет они терпели издевательства Киева. Восемь лет горя, смертей, лишений. В это утро каждый житель Донбасса закрывал свой личный счет. За малышню, погибшую под обстрелом на донецком карьере, за «горловскую Мадонну», за Славянск, за Мотор олу…

Что я мог возразить этим людям?

Да и не хотелось возражать.

Еще в 2014 году я сделал то, чего репортер, как учат на журфаках, делать не должен во имя объективности, воспарения над схваткой и прочих высокопарных принципов, – я выбрал сторону. Сторону Русского мира, близких мне ментально и культурно людей, таких же русских, как и мы с вами. И я не собирался играть в напускную объективность. Потому что и за моей спиной стояли Андрюха Стенин, Толя Клян, Антон Волошин, Игорь Корнелюк. Все, кто не дожил…

Эти смутные мысли роились в голове, когда я подъезжал к Донецку, бурлившему в ожидании избавления. Но оно не пришло ни в тот

день, ни на следующий, ни через месяц. Многие надежды той незабываемой ночи сегодня кажутся невыносимо наивными. За полтора года мы узнали много нового – и не всегда приятного – о нашей стране, армии, о себе. Простодушие переплавлялось в цинизм, мечты – в разочарования, страхи – в усталость. Понимание, что легкой победы не будет, приходило не сразу.

И приходило очень болезненно для многих. Я в их числе.

Поэтому взгляд от первого лица будет чередоваться в этой книге со свидетельствами тех, кто волею судеб оказывался в самом пекле войны. Но у меня и сегодня нет ответа на вопрос: где оно самое? Донецк? Лисичанск? Кременная? Артемовск?

Путеводитель по этой книге – флажки на карте боевых действий. Судьбы знаменитых и безымянных героев. Зарубки в памяти военкора.

500 дней поражений и побед.

Как быстро они пролетели…

Донецкая Народная Республика

1 день

24 февраля 2022. Первый день

«Кого не успел поздравить с 23 февраля – поздравляю с 24-м», – все-таки донецкий юмор со здоровой долей цинизма – штука особенная. Даже в самые страшные дни «активной фазы» дончане не теряли присутствия духа и шутили. Горько, с тенью обиды, но смешно ровно так, как может быть только на войне. Вне ее такой юмор не только не поймут, но даже осудят. Потому что не смогут понять облегчения людей, когда они понимают, что их страдания не только заканчиваются, но и будут отомщены.

– За восемь лет задолбала уже Украина, надо ее до Львова освобождать и полностью очищать от нечисти, – говорит житель Донецка Николай. – Прям настроение поднялось. Столько лет терпеть, ну сколько можно. У меня сестра на той стороне, в Авдеевке. Не могу туда дозвониться.

– А сестра хочет, чтобы город освободили?

– Да они все там хотят. Там уже всех задолбали этим нацизмом.

С утра город слушает тяжелую музыку войны. Гаубицы, минометы, «Грады» – бахает так, словно это 14-й год. Только бахает однообразно, в основном – «минусами», как здесь называют исходящие выстрелы, по противнику. Силы ДНР перешли в контрнаступление, пытаясь прорвать линию обороны. На юго-западном фронте это удалось: по направлению к Волновахе Народная милиция при поддержке артиллерии Вооруженных сил России продвинулась почти на семь километров. ВСУ упирались под поселком Петровское, но в итоге ретировались. 14 бойцов предпочли сдаться в плен. По окончании боевых действий их должны отпустить.

Столица же всей той военной суеты словно и не замечает. Никто не ломится в магазины закупать гречку и туалетную бумагу. Не стоит в очередях на заправках. Не запасается водой. Отбоялись.

– Мы с Путиловки, нам тоже было очень страшно и в 14-м, и в 15-м годах, – признается мне Людмила у площади Ленина. – Сын воюет – товарищ капитан. Внук – товарищ майор. Так что мы рады, что наконец будет нам свобода.

– А с той стороной созваниваетесь? Краматорск, Мариуполь?

– Они уже там молятся – поскорей бы. Рассказывают правду, что мы о них думаем, нам говорить запрещено. Поэтому мы так рады.

– Не жалко обычных людей, которые где-нибудь в Киеве сейчас прячется в бомбоубежище?

– Пусть им будет страшно, как нам было. Но недолго.

– Там много нормальных людей, которые не поддержали Майдан, – вступает в разговор стоящий рядом бывший шахтер Александр Иванович. – У них сейчас хаос в голове. Сколько у них там закрывали телеканалов? Кто им мог рассказать правду? И там со всех утюгов рассказывали, что агрессор – Россия. Восемь лет они с ней воевали. Ну вот, пожалуйста, пришла Россия на войну. Я им, конечно, сочувствую, но ничего, переживут. Мы восемь лет терпели. Пусть наберутся силы и не падают духом. Пройдет это время, все будет хорошо. Такого, как у нас, у них точно не будет.

…С наступлением темноты артиллерийские звуки стали глуше и тише. Ощущение, что фронт все-таки начал двигаться в сторону от Донецка. Хотя и не очень быстро.

25 февраля 2022. Первый марш

«Байден, так тебя и так! Обманул!» – матерится коллега, выскочив из машины и уйдя по щиколотку в плодородный донбасский чернозем. Земля, как обещал президент США, не промерзла, но военная спецоперация России все-таки началась. Бесконечные колонны бронетехники армии ДНР тянутся на запад и юго-запад дорогами, которыми почти 80 лет назад их деды освобождали Донбасс от фашистской оккупации. И точно так же месили солдатскими сапогами раскисшую под снегом и танковыми траками «чваку».

Всё только начинается

По наступающим колоннам можно судить, пожалуй, о всей номенклатуре военной техники, имеющейся в распоряжении у донецких войск. Самоходные артустановки «Акация», танки Т-72, БМП, ствольная артиллерия, «Грады»… Где-то незримо все это наверняка прикрывают российские системы ПВО. Запущенную Украиной в пятницу по Донецку тактическую ракету «Точка-У», к примеру, они перехватили без особых усилий.

Ударные силы группируются для продвижения в одном из отвоеванных сел. Мужикам скоро в бой, а они стоят с сигаретками, хохмят. Вокруг грохочет, как во время Донбасской операции 1943 года, но постепенно артиллерийский шум становится фоном.

– Эх, скоро домой, восемь лет с мамой не виделся, – смеется боец с позывным «Топаз». – Я с Мариуполя. Там ждут, давно ждут. Многие у нас со Славянска, все хотят домой, у всех там родители. У меня там дом остался. А то восемь лет по съемным квартирам, это же не дело.

За группой суровых мужиков с автоматами на земле сложен окровавленный камуфляж и пробитый бронежилет. Война не бывает без потерь.

– Они на БМП были, залезли на броню и поехали разведдозором, – рассказывает мне знакомый еще по славянскому ополчению «Клим». – Начали брать опорник, проверить, будет оттуда вестись огонь, не будет. Он был практически уничтоженным, кто сопротивление оказывал, тех зачистили. Через дорогу «зеленочка» и уже противник. Они выскочили на дорогу. И вражеская БМП начала работать прямой наводкой. Один боец скатился в кювет, Вова не успел слезть и погиб прямо на броне. БМП целая, назад откатилась, вот…

«Клим» рассказывает о гибели друга буднично, хотя я понимаю, что под ребрами у него костром трещит желание мести. За 8 лет он потерял много боевых товарищей. Но сегодня, как никогда, близка та цель, после достижения которой можно будет смело сказать, что все было не напрасно. Мужики грузятся в КамАЗы, рассаживаются по скамейкам, грузовик, прокашлявшись, выплевывает сгусток едкого дизельного дыма.

– Как настроение, отец? – протягиваю пачку сигарет немолодому бойцу в кузове.

– Нормальное, с победой будем возвращаться. Все будет хорошо.

– Сильно они там упираются?

– Вот сейчас и проверим. Победа будет за нами. Это – наша земля. Наш дом.

Колонна уходит вперед, в бой. Гражданские люди, по воле судьбы ставшие профессиональными военными, едут без лишних суеты и эмоций. Как на работу.

Первое освобожденное село

Красно-черный флаг «Правого сектора» (запрещен в России. – Авт.) виден издали – кто-то из очень увлеченных неонацистов забрался на опору ЛЭП у дороги, соединяющей Докучаевск и поселок Николаевка, и приладил там свой прапор. До недавнего времени территория между этими населенными пунктами была «серой зоной». И на этой дороге можно снимать фильм о постапокалипсисе – она поросла высокой травой и мхом, слева – побитая осколками лесопосадка, справа – кажущиеся безжизненными бескрайние поля. Хотя на самом деле там – позиции ВСУ. Поэтому расстояние на открытой местности преодолеваем со скоростью, которая при таком состоянии дорожного полотна близка к безумной.

Красно-черный флаг «Правого сектора» виден издалека

Первое, что бросается в глаза в освобожденной Николаевке, куда мы влетаем с пробуксовкой, – это добротные кирпичные дома, на которых нет отпечатка войны. Ни пулевых «оспин» на стенах, ни разбитых артиллерией стен, ни пробитых крыш… Даже окна целые. За восемь лет, пока село было под контролем Киева, в него не упал ни один снаряд. Но как только его заняли войска ДНР, со стороны Незалежной не постеснялись обстрелять Николаевку. Несколько домов были повреждены, один догорал на наших глазах.

– Была тут Украина – и нет, – констатирует солдат на углу с позывным «Топаз».

– Местные жители тут ходят?

– Выходят. Но большинство по подвалам, потому что все время идет стрельба.

В подтверждение его слов вокруг деревни начинает бахать, словно гигантские листы шифера падают с небоскреба. Так звучат «осадки» «Града».

– Как к вам относятся?

– Нормально. Претензий никаких нет. Даже наоборот, радуются, что мы пришли.

Заходим в один из дворов, стучимся в подвал. Выглядывает мужчина – Александр – и его дочка Виктория.

– Удается следить за событиями?

– Постфактум узнали. Когда уже обстрелы сильные начались, что война началась. А так как-то пропустили.

– Александр, вот вы жили практически на Украине до последних двух дней. Теперь, получается, в ДНР…

– Ой, сегодня только пришло. Только сегодня увидел. У меня еще даже мнения нету. Что я могу сказать? В 2014-м мы голосовали за независимость. А сейчас нам самое главное, чтобы была тишина, чтобы мы хоть выспались нормально. Умылись. Побрились.

– Трое суток вокруг бои, – докладывает нам на суржике пожилая жительница Мария по соседству со сгоревшим домом. – Я не боялась, а сын боялся…

– Чего так?

– Еле с погреба вытягла.

– Бойцы ДНР как к вам относятся?

– Хорошо. Пришли сюда в сгоревшую хату, проверяли, не погибли ли жильцы.

– Кто дом-то сжег?

– Так Украина поразбивала.

– А много народу в селе?

– Сейчас 1200 человек. А было богато, до трех тысяч.

– Как жили при Украине?

– Хреново. Погано жили. Слава Богу, пришли… У меня русская душа, давно хотела… А тут военные, вы кто, спрашиваю, хлопцы? А они – русские. Да не может быть! Слава тебе Богу! Восемь лет ждали. Спасибо вам!

На обратном пути на въезде в Докучаевск издалека заметили рассеивающийся дым и прижались к забору. Не успели выйти из машины, рядом, за склоном, оглушительно жахнуло, тело сообразило быстрее головы, упав на всякий случай на мокрую землю. Из положения лежа наблюдаю, что старик на дороге как шел, так и продолжил свое флегматичное путешествие, даже не вздрогнув. За восемь лет страх притупился, горько, когда мирные люди привыкают к войне. Артиллерия ВСУ перенесла огонь ближе к центру Докучаевска. Воспользовавшись массированным артответом с нашей стороны, поехали в город – арта разбила школу, жилой дом, зоопарк, газопровод…

В подвале здания с разбитой снарядом верхней квартирой сидели дети. Самый старший был еще совсем маленький, когда в первый раз узнал, что такое артобстрел и сырой подвал. Рядом с ним – совсем маленькие соседи, которые даже не знают, что такое жизнь без войны. Дай Бог им забыть, что это такое.

26 февраля 2022. Первые пленные

Помытые, побритые, переодетые в чистое – пятеро

украинских военных из 53-й мотострелковой бригады зашли в комнату со сцепленными за спиной в замок руками. Ежедневно в ДНР добровольно покидают свои позиции и сдаются республиканским войскам десятки украинских военнослужащих. Эти решили закончить свою войну накануне.

Мы встречаемся с ними на пункте временного размещения. Мне доводилось общаться с пленными в 2014–2015 годах. Их рассказы однообразны, как под копирку, поэтому от грядущей беседы многого не ожидал. Однако она нарисовала не столько портрет украинских вояк, сколько образ современной Украины, в которой убивать людей идут от безысходности.

Старший лейтенант Александр Марок.

Родом с Павлограда, Днепропетровской области. Учился в металлургической академии, имеет специальность «термическая обработка

металла». Оттрубил на военной кафедре при горном университете, получив звание младшего лейтенанта.

Дальше скитания по разным частям Минобороны и Нацгвардии в поисках оптимального соотношения безопасной и оплачиваемой работы, пока наконец не осел в 53-й бригаде.

– Просто возле дома работать хотелось, – говорит старлей.

Под донецкую Богдановку он попал в качестве командира противотанкового взвода, но «Джавелинов» он в глаза не видел. А британские NLAW, как говорится, только разок – в дверной глазок. Говорит, что в боях участия не принимал, солдаты занимались бытовыми вопросами, сами себя охраняли.

– Под утро началась массированная артподготовка, летело много снарядов. То есть мы там просидели в окопах, даже ничего и не смогли сделать. Пока где-то к семи утра не дождались технику. Я думаю, это были бригадные танки, они выехали на поле, мы уже начали сворачиваться. Созвонился с командованием, с комбатом, говорю – что нам делать? Он говорит – сидим дальше, удерживаем позиции. То есть мы там так и просидели. Где-то спустя еще часа два по нам началась опять артподготовка. Вышел на связь, сказали сворачиваться. Я и солдат Деревянко побежали в дом, там затаились и сидели часа три. Думали переждать артподготовку. Когда уже она утихомирилась, мы услышали технику, вертолеты. Выбежали на дорогу и увидели, что там стояли ваши ребята, ну, мы сразу сдались.

– Вас как-то идеологически накачивали, против кого вы воюете?

– Ну, вот мне говорили, что там прорыв, сепаратисты с поддержкой России.

– Комплектуется 53-я бригада в основном людьми из каких регионов?

– Луганская, Донецкая области. В техническом плане комплектация очень плохая. И топлива нет, и машины поломанные, все старое, ничего нет нового. У нас в батальоне новеньких, которые только поприходили по первым контрактам, около 115 человек. Никто не рассчитывал, что такие действия развернутся.

Первые украинские пленные: «Мы не хотели, нас заставили»

Оператор противотанкового взвода Роман Голуб.

Он из Артемовска, который в ходе декоммунизации был переименован в Бахмут.

Срочку служил еще в украинском Крыму, потом работал на заводе.

– До последнего не хотел идти в вооруженные силы, так совпало, что жену уволили с работы, я остался без работы. Двое детей. Средств к существованию не было. Пошел в военкомат. А куда деваться? Заводы все повырезали, станки, машины на вторчермете, я лично видел, вывозят оборудование с заводов. Работы нет вообще. Ну вот, чтобы заработать, семью содержать надо, решил подписать контракт.

– А в Артемовске в 2014 году в референдуме участвовал?

– Да.

– За что голосовали?

– За ЛНР.

– А почему в итоге пошел против ЛНР воевать?

– Восемь лет война. Когда она уже закончится? Денег не было. Работы нет. Семью содержать надо. Когда ребенок говорит: «Хочу кушать»…

Пленные ВСУ: «Денег не было, вот и пошел в армию»

Солдат Андрей Литвинов.

Родился в Краснодарском крае, в Успенском районе, но потом переехал с мамой в Луганскую область. Получил специальность тракториста-шофера, слесаря-комбайнера. Служил срочку во Львове, потом два года пинал дурака на гражданке и вернулся в армию – зарабатывать.

– Подписал контракт, меня не обули, не одели, пацаны, что могли, то и дали. Берцы, курточку, шапку, флиску уже жена с дома выслала, чтобы в гражданке не был. Нас привезли на линию фронта, бросили, сказали – идите, наблюдайте за техникой, стерегите… Дали 4 магазина и один «калаш». Все. Начались боевые действия, я звонил. Спрашивал, что делать, заберут нас или не заберут? Сказали – держите оборону. А потом мы поняли, что смысла нет вообще воевать, и мы решили отступать.

– Решили спрятаться в жилом доме?

– Да. Мы автоматы, бронники поскидывали, потом услышали шум, фонариком посветили – мы не сопротивлялись, сдались, и нас приняли, отвели до начальства, побеседовали, накормили и привезли сюда.

– Кто ждет дома тебя?

– У меня дома жена беременная на седьмом месяце, двое детей от первого брака. Сестры и братья.

Сдавшиеся украинцы больше воевать не хотят

– Если тебя сейчас отпустят, а дома снова призовут?

– Я больше не пойду, мне хватило. Эта война уже научила меня тому, что смысла нет воевать. За что? За то, что так по-хамски относятся? Бросили, как скотину, а сами удрали. Я считаю, это ненормально.