Kitobni o'qish: «Ратники преисподней», sahifa 2
Этот сон преследовал Максима целую неделю, и всякий раз он просыпался в холодном поту. Но и тогда в ночной темноте продолжал мерещиться черный колдун, в шорохах за окном чудилось зловещее бормотание, в ушах звучал бой магических барабанов… За эту неделю он осунулся, измучился и начал бояться собственной тени. В довершение всего возникло стойкое ощущение, что за ним следят. Несколько раз, проезжая по городу, он замечал идущую следом «семерку» с номером 558, за рулем которой сидел неприметный человек среднего возраста в темных очках. Максим стал раздражительным и рассеянным, ежедневные служебные отчеты запестрили ошибками, и ему намекнули, что с такой работой о карьерном росте можно забыть.
Родители, встревоженные болезненным состоянием сына, буквально за руку отвели его на прием к Бормоталову, который был хорошо известен в городе как искусный, опытный психотерапевт. Но беда в том, что на естественный вопрос о причинах такого состояния Максим ответить не мог. Да и как объяснить, что его пытались утянуть в колдовскую секту. Что он решительно отказался. Что кошмары, бессонница, нервный срыв, скорее всего, не случайны − инициированы мстительным Колбасьевым, который за многие годы наверняка овладел магическими навыками. Разве такое расскажешь?.. Максим сбивчиво говорил о семейных и служебных проблемах, прекрасно понимая, что опытный врач ему не верит. Тем не менее, Бормоталов назначил ему лечение и велел повторно явиться на прием через неделю.
По пути домой Максим вновь обнаружил, что у него на хвосте висит заляпанная грязью «семерка» с номером 558. Нервы не выдержали. Подпустив преследователя поближе, Максим резко затормозил. «Семерка» остановилась буквально в десяти сантиметрах, чудом не врезавшись в него…
Глава пятая
Маски сброшены
− Занят! − рявкнул я по селектору, отвечая на робкие домогательства референта Наташи. − И Денисову скажи, чтобы планерку провел сам, без меня.
Вообще-то первая планерка после возвращения руководителя без руководителя − это нонсенс. Но я был слишком увлечен историей Бормоталова, которая ощутимо близилась к кульминации.
В одной из конан-дойлевских новелл о Холмсе есть персонаж − солидный, положительный, образцово-показательный британец, существо настолько респектабельное, что полиция на веру принимает все его показания, хотя свидетельствовать ему приходится совершенно невероятные дела… Бормоталов напоминал мне этого британца. Более чем странные вещи, о которых он повествовал, в его устах звучали правдоподобно, почти естественно.
…Выскочив из машины, Максим подбежал к «семерке», рванул переднюю дверцу и буквально выволок водителя за шиворот. В крови бушевал адреналин, взгляд туманила злость, хотелось бить, крушить и топтать. От сильного рывка с носа преследователя упали темные очки. Яростно уставившись прямо в глаза, Максим приготовился учинить ему матерный блиц-допрос, как вдруг…
Как вдруг он увидел, что глаз-то, собственно, и нет.
Вместо них матово блестели белесые буркалы, напрочь лишенные зрачков и какого-либо выражения. Это было так неожиданно и страшно, что Максим отшатнулся. Водитель равнодушно и слепо таращился на обидчика, не делая попыток вырваться. В молочно-белых шариках квази-глаз, точно в крохотных зеркалах, Максим увидел собственное отражение: перекошенное лицо, растрепанные волосы… Потом отражение исчезло, а вместо него из белесой глубины выплыла физиономия Колбасьева, расцвеченная добродушной улыбкой.
Максим закричал и прикрылся рукой, как от удара. Давясь ужасом, спотыкаясь, он кинулся в машину и газанул так, словно спасался от киллера. Он летел, нарушая правила движения. Окружающий мир терял привычные очертания, грань между явью и фантастикой расплывалась, и парень чувствовал себя на пороге безумия.
Вечером того же дня Максим впервые ощутил боль.
Это была странная боль. Она приходила неожиданно, из ниоткуда, и короткими импульсами била в голову, сердце, печень, доводя до стона. Потом так же внезапно исчезала. Врачи вызываемой «неотложки» разводили руками и делали обезболивающие уколы. Но что уколы? Несколько дней назад, роясь в интернет-материалах о вуду, Максим наткнулся на целый раздел, посвященный магическим обрядам и заклинаниям. Среди описанных ритуалов был и такой: инвольтация. Колдун из воска лепит человеческую фигурку, добавляет в нее волосы, ногти или кровь своего недруга и после длительного чтения сложных заклинаний начинает колоть куклу раскаленной иглой. При этом человек-прототип, независимо от того, где он находится, испытывает сильную боль именно в тех местах, которые поражает колдовская игла.
Максим невольно вспомнил, как во время последней встречи с Колбасьевым, нарезая лимон, поранил палец и залил кровью кухонный стол. Высохшие кровяные чешуйки − прекрасный материал для инвольтации. И эти невесть откуда свалившиеся на него изнурительные приступы колющей боли… Неужели ему суждено испытать на себе черную силу?
Стыдясь собственной слабости, Максим позвонил Колбасьеву.
− Все, что происходит, ваша работа? − спросил он без предисловий.
− А что, собственно, происходит, мой друг? − благодушно ответил Колбасьев вопросом на вопрос.
− Бросьте прикидываться! − закричал Максим. − Меня мучают кошмары, за мной следит какой-то слепошарый зомби, от приступов боли не сплю, не ем… И все это началось после нашей последней встречи. Хотите сказать, что вы здесь ни при чем? Простое совпадение?
Колбасьев долго молчал. Потом он вдруг расхохотался. От звуков хриплого, скрежещущего, нечестивого смеха Максим покрылся холодным потом.
− Ну что ж, − сказал наконец адвокат, − маски долой, не так ли? Вы все правильно поняли, Максим. Вы неглупый человек, но поступили, как последний болван. Вам сделали предложение, от которого нельзя отказаться. А вы все-таки отказались. Вот и пеняйте на себя.
Теперь замолчал Максим. Ему было страшно, как никогда в жизни.
− А если я все-таки соглашусь? − упавшим голосом спросил он.
− Поздно, − отрезал Колбасьев. − В наше общество вступают лишь добровольно. Вы упустили свой шанс, ясно? Прощайте.
− Подождите! − закричал Максим. − Перестаньте мучить меня! Оставьте меня в покое! Или я выведу вашу банду на чистую воду! Я сделаю заявление для прессы, пойду в прокуратуру…
− Лучше сразу к президенту Российской Федерации, − посоветовал адвокат, звучно зевая. − Вот только дойдешь ли? Что-то мне подсказывает, что нет… Ты и жив-то, пока молчишь. Понял, щенок?
С этими словами Колбасьев положил трубку.
Максим лег спать и проснулся с чувством обреченности. Равнодушно съел завтрак и равнодушно поехал на работу. Было совершенно непонятно, что делать и как жить дальше. Он скоротал день на автопилоте и вечером, по инерции же, отправился на повторный прием к Бормоталову. Надо же было хоть куда-то пойти. В помощь врача Максим уже не верил, хотя очень хотелось, в ответ на тревожные вопросы, откровенно рассказать, что с ним действительно происходит. Выговориться…
− Ну, а дальше, как вы знаете, я его загипнотизировал, и в трансе Максим все это мне рассказал, − закончил Бормоталов.
− Что было потом? − быстро спросил я.
− Потом я вывел его из гипноза. Сказал, что теперь все знаю и попытаюсь ему помочь. Я позвонил своему приятелю, главврачу госпиталя при мужском монастыре. Я попросил срочно госпитализировать моего пациента, провести комплексное обследование и, главное, совершить над ним христианские обряды. Окропить святой водой, прочитать молитвы против нечистой силы… Подробности пообещал потом. Я сам отвез Максима в госпиталь. Сам позвонил его родителям. Практически уже ночью…
Впервые за время разговора Бормоталов поднялся и сделал несколько шагов по кабинету. Уставился в окно, за которым валил мокрый снег.
− Это все? − спросил я, нахмурившись.
− Почти, − сказал Бормоталов, не оборачиваясь. − Через три часа после госпитализации Максим умер. Обширный инфаркт миокарда. Проще говоря, разрыв сердца. Вот теперь все…
Глава шестая
Могучая кучка
− Умеют же некоторые директора нагрузить подчиненных на ночь глядя, − кротко сказал Марк Наумович, поглаживая седую бородку.
− Это упрек или комплимент? − осведомился я.
− Это констатация, − невозмутимо ответил Марк Наумович.
Действительно, совещание в узком кругу я назначил поздно, когда почти весь народ уже разбежался по домам. Раньше не получилось. Проводив Бормоталова, я долго обдумывал его историю. Единственное, до чего додумался, это собрать самых близких и доверенных сотрудников, чтобы поделиться информацией и решить, что с ней делать. И теперь самые близкие и доверенные, числом три, сидели у меня в кабинете, запивали рассказ кофе с коньяком и вид при этом имели озадаченный. Понятно, что не коньяк с кофе были тому причиной… В ожидании конструктивных мыслей и предложений я курил, со скрытой симпатией разглядывая свою гвардию.
Вот Юра Денисов, заместитель. Старый товарищ. Умница. Великолепное перо. И, увы, весьма посредственный менеджер. К сожалению, это выяснилось лишь тогда, когда агентство стало на ноги, хозяйство разрослось, и у заместителя наряду с творческими функциями появились также административные. Тут-то и обнаружилось, что в качестве зама Юра не тянет… И что прикажете делать? Увольнять? Понижать? Мало того, что друг, так еще отец двух детей и муж тяжело больной жены. В общем, рука не поднялась. Взамен, внутренне ругаясь последними словами, перераспределил часть его обязанностей между собой и референтом Наташей. Нет, не выйдет из меня капиталиста…
Вот Марк Наумович Лейкин, редактор-консультант. Умом − компьютер, знаниями − живой Интернет, внешностью − вылитый Лев Давыдович Троцкий… В редакции, где он трудился до перехода в агентство, его деликатно, хотя и упорно, пытались отправить на пенсию. А он вежливо и настойчиво сопротивлялся. Я согласился взять его к себе, дал хороший оклад и потребовал, чтобы он работал в «Убойных новостях» до гробовой доски. Никакого альтруизма! Другого такого опытного редактора, мудрого советчика и превосходного человека еще поискать…
И, наконец, Наташа Житина, референт. Себя она, впрочем, называет прислугой за все. Это потому, что кроме основной работы ей приходится делать вещи, до которых не доходят руки у меня или у Денисова. Упорная, методичная, привыкшая работать много и системно, очень хороший менеджер с мужской хваткой. Что, впрочем, не мешает ей оставаться весьма привлекательной девушкой неполных тридцати лет. Блондинка с короткой стрижкой «каре», большие темно-медовые глаза, безупречная фигура… А глубокий голос-контральто! А теплый грудной смех! Диво ли, что мои журналисты штабелями валятся к ее ногам в надежде, что сжалится, подберет… Однако Наташа любит только меня.
Это выяснилось полгода назад, во время корпоративной вечеринки. Выпитое ли шампанское тому виной, полумрак ли ресторанного зала, только привычная сдержанность изменила Наташе. Пригласив меня на белый танец, она с каждой минутой прижималась все крепче, а потом вдруг выдохнула в ухо: «Григорий Александрович… а знаете, я вас люблю!..» Видит Бог, ответ мне дался тяжело: «Наташа, девочка моя… красивая, умная, славная… ну зачем тебе старый чемодан вроде меня?..» Словом, девушка раскрыла сердце и получила отказ.
Самое смешное, что никаких видимых причин для отказа не было. К тому времени я уже развелся, постоянной пассии не имел, а незамужняя Наташа была способна вскружить голову кому угодно, включая директора. Но по возрасту я годился ей в отцы. И потом, служебные романы хорошо заканчиваются только в кино. К тому же бывшая жена с ее фотомодельной внешностью напрочь отбила у меня тягу к эффектным женщинам… Близость молодой красивой помощницы приятно волновала кровь; на этом платоническом уровне я и хотел сохранить наши отношения. Хотя тот же Денисов на правах друга не раз удивлялся моему идиотизму.
После того вечера мы оба делали вид, что ничего не случилось. Но влюбленность Наташи постоянно прорывалась во взглядах украдкой, во вздохах, в стремлении как бы невзначай остаться вдвоем. С этим я ничего не мог поделать. Да и не хотел, честно говоря. Нерастраченную нежность Наташа отдавала работе. У нее все спорилось, я был за ней, как за каменной стеной, и это меня вполне устраивало. Боюсь, в таком отношении присутствовал элемент цинизма, но что взять с эксплуататора…
Однако вернемся к делу.
− Ну-с, господа могучая кучка, излагайте. Мысли, мнения, комментарии, − приветствуется все, не стесняйтесь, − произнес я, открывая дискуссию.
− Полный бред, − с ходу заявил Юра.
− А может, и не полный, − задумчиво сказал Марк Наумович.
− А если не бред? − негромко спросила Наташа.
Помолчали. Я окинул свою гвардию поощрительным взглядом.
− Продолжайте, продолжайте. Давайте обмениваться. Чтобы, значит, процесс пошел.
− Куда? − риторически вопросил Денисов. ─ По словам Бормоталова, в Нижневолжске действует подпольный кружок вудуистов. «Умелые зомби», понимаешь. И широкие (ну, может, узкие) массы трудящихся в свободное от работы время настойчиво овладевают основами черной магии. Причем небезуспешно… И ты предлагаешь во все это поверить? На основании одного лишь рассказа врача-психиатра? Чтобы ты знал: есть масса примеров, когда психиатры, наобщавшись с пациентами, сами получают сдвиг по фазе. Тебе не кажется, что это как раз наш случай? По крайней мере, в это проще поверить, чем в африканское колдовство на берегах Волги.
− Ну что ж… Позиция скептика ясна, ─ подытожил я. ─ Другие мнения будут?
Марк Наумович кашлянул.
− Ну, не то чтобы другие… Информации почти нет, судить очень трудно. Но, понимаете ли, на седьмом десятке приходишь к мысли, что в жизни бывает абсолютно все. И ничего отметать с порога нельзя. Ты вот говоришь, что бред, − продолжал он, повернувшись к Денисову. − А кто в прошлом году писал про верхнереченского волхва?
Ничего не скажешь, уел… Действительно, с год назад по заказу толстого оккультного журнала «Вихри враждебные» наше агентство подготовило большой иллюстрированный материал про потомственного волхва, проживающего в одном из районов Нижневолжской области. Писал как раз Денисов, и статья получилась захватывающая. Сам-то старик Ратибор (одно имя чего стоит!) отмалчивался, да и соседи-хуторяне не слишком откровенничали. Но в свой покосившийся дом Юру с фотокором Сизокрыловым Ратибор все-таки пустил. И ребята своими глазами увидели во дворе капище с разожженным огнем, которое окружали врытые в землю деревянные, грубо тесаные фигуры языческих богов. Как удалось узнать, старик лечит от любой хвори что людей, что скотину. А председатель поселковой администрации подтвердил: случись засуха, бегут к Ратибору, и он всякий раз помогает − высвистывает дождевые тучи… Тот же председатель не для печати сообщил, что как-то раз, навещая старика, застал его в компании двух здоровых волков. Зверюги, потупившись, сидели на задних лапах, внимали тихой, строгой речи волхва и, судя по выражению серых морд, в чем-то каялись…
Надо признать, что материал о Ратиборе стал настоящей сенсацией. Со ссылкой на «Убойные новости» его процитировали несколько изданий, хорошо прозвучал он и в Интернете. Магическая тема в славянском контексте выглядела интересно, свежо, в какой-то мере ─ патриотично. «Пора, пора уже вернуться к духовным истокам и показать миру глубины исконно русского ведовства, ─ взволнованно писал мне по электронной почте известный литератор-почвенник Иван Гнедых. ─ Сколько можно пичкать читателей баснями об эльфах, гоблинах, гномах и прочей западной нежити! Не вампир, а упырь, не ведьма, а Баба-Яга, не полтергейст, а проделки домового, не кельтский друид, а славянский волхв… Вот это ─ свое, корневое, не заемное!» Смеялись, помню, всем агентством …
В общем, прославили мы Ратибора. Уж не знаю, нужна ли была ему такая реклама или нет, только повел он себя самым благодарным образом. Как-то поутру, приехавши в город, ввалился он в агентство, да не с пустыми руками. Меда привез с собственной пасеки, грибов сушеных, рыбы вяленой и брякнул все это богатство прямо мне на стол. Тут-то мы с ним и познакомились. Старик мне понравился, и я ему, чувствую, тоже пришелся по душе.
С тех пор он изредка заезжал ко мне в агентство или звонил по мобильному телефону, поздравляя с праздниками. Чудный был дед, хотя и с большими странностями. Одевался крайне старомодно, из карманов постоянно торчали пучки пряно пахнущих трав, а перед тем, как переступить порог кабинета, озирался по сторонам и что-то бубнил под нос, делая замысловатые движения руками. И почему-то всегда глядел на меня слегка настороженно…
− Ну, писал, − буркнул Юра. − Мало ли о чем я писал за четверть века беспорочной творческой службы. Сам-то я этих чудес не видел…
− Не оправдывайся, обскурант, − безжалостно перебил я. − Один-ноль в пользу Марка Наумовича. − Я перевел взгляд на девушку. − Твое слово, Наталья.
− У меня пока что одни вопросы, − заявила Наташа, морща высокий чистый лоб.
− Ну, так задавай.
− Вопрос первый: какими доказательствами того, что Бормоталов не врет, мы располагаем?
Наташа, как всегда, зрила в корень. Лейкин одобрительно закивал головой. Я развел руками.
− Прямых доказательств нет. Но есть некоторые косвенные. Я успел сделать кое-какие звонки, навел справки. Максим Иванович Криволапов, двадцати восьми лет от роду, менеджер торговой фирмы «Престиж», действительно скончался нынешней ночью в монастырском госпитале от инфаркта. Что, кстати, само по себе довольно странно. Инфаркты, конечно, молодеют, но не до такой же степени…
Далее. Не знаю, как насчет прочих психиатров, − я кольнул взглядом Юру, − но Бормоталов характеризуется как опытный, уважаемый, вполне адекватный член медицинского сообщества. Масса публикаций, успешная практика, безупречная репутация. Спрашивается: с какого перепуга почтенный доктор будет вешать лапшу на уши? Да еще такую лапшу?
И, наконец, Колбасьев…
Я замолчал.
− Ну, ну? Чего остановился? − нетерпеливо спросил Денисов.
− Марк Наумович, что у нас есть на этого деятеля? − негромко спросил я.
Лейкин, человек невероятно информированный, с первых же дней в агентстве по собственной инициативе принялся составлять досье на нижневолжский истеблишмент, который представляет или может представить интерес для «Убойных новостей». В архиве Марка Наумовича фигурируют политики, бизнесмены, силовики, юристы, криминальные авторитеты… После одного случая старик по моей просьбе завел файл и на Колбасьева.
− Кое-что есть, − скромно произнес аксакал. − Вообще, фигура любопытная… Недавно, кстати, отметил пятидесятилетие. Уроженец Нижневолжска, школу закончил с золотой медалью. Поступил в МГУ и вышел оттуда с юридическим дипломом. Пока все складывалось отлично, а вот дальше − скука зеленая. По распределению вернулся домой, стал работать юристом в Облсовпрофе и застрял там на двенадцать лет. Должность средняя, заработок тоже. Зато с перестройкой он встрепенулся. В тысяча девятьсот восемьдесят девятом году открывает юридический кооператив и переквалифицируется в адвоката. Чуть веселее, однако звезд с неба по-прежнему не хватает. Звезды начнутся потом…
Старый интриган сделал паузу (так и тянет сказать: скушал «Твикс») и окинул аудиторию пытливым взглядом.
− Но с тысяча девятьсот девяносто шестого года все меняется, − продолжал он. − Именно в этом году олигарх Петровский скупил в Нижневолжске более десяти крупных пищевых предприятий, причем чуть ли не одномоментно. На пресс-конференции он сообщил, что как уроженец и патриот Нижневолжска принял решение инвестировать в промышленность региона до четверти миллиарда долларов. И вообще подумывает, не перебраться ли на старости лет в родные палестины. Во всяком случае, участок земли под Нижневолжском, в местечке Лягушкино, уже куплен…
Казалось бы, при чем тут Колбасьев? А притом, что, создавая нижневолжский холдинг, Петровский, естественно, первым делом озаботился формированием менеджмента. Кадры, в основном, подбирались на месте. Каким-то образом в поле зрения олигарха оказался Колбасьев. Он удостоился длительной аудиенции у Петровского и, к общему удивлению, вышел от него вице-президентом «Петрохолдинга» по правовым вопросам.
Теперь он величина. С ним считаются в администрациях, банках, судах. Время от времени он все еще выступает как независимый адвокат, но в целом полностью сосредоточился на делах холдинга. А дел хватает с избытком. Спустя два-три года выяснилось, что обещанные олигархом инвестиции остались, главным образом, на бумаге, зато нареканий в его адрес все больше и больше. Здесь и налоговые недоимки, и нарушения экологического законодательства, и конфликты в связи с задержкой выплат работникам предприятий… Возбуждаются иски, появляются критические публикации.
Вот здесь-то Колбасьев и развернулся во всем блеске. Юридическую оборону холдинга он выстроил великолепно. Судебные разбирательства заканчиваются пшиком, пресса через какое-то время умолкает. Колбасьев − замечательный переговорщик: знает, кому и что пообещать, кого припугнуть, а кому дать взятку. Словом, умеет виртуозно заминать скандалы.
Его труды замечены и вознаграждены. Сегодня он уже старший вице-президент холдинга, и Петровский приблизил его к себе. Во всяком случае, Колбасьев запросто приезжает к олигарху и в Москву, и в Лондон, и в Лягушкино. Петровский, действительно, построил там себе особняк, и в последнее время проводит на малой родине по несколько месяцев в году…
− Все ясно с Колбасьевым, − пробормотал Юра, сжимая виски. − Характер стойкий, нордический. Истинный крутой ариец… Но что это доказывает?
Я колебался. Рассказать ребятам о том случае или нет?
Глава седьмая
Портрет законченной сволочи
Года полтора назад в Нижневолжске случилось массовое отравление молочными продуктами. Делом занялась прокуратура. Выяснилось, что ядовитый кефир гнало одно из предприятий «Петрохолдинга», и на молокозавод с проверкой нагрянули силовики. Вскрылись грубейшие нарушения технологии. Колоссальный износ оборудования просто не позволял выпускать качественную продукцию. И хотя директор завода божился, что модернизация производства начнется со дня на день, было ясно: обещанные Петровским инвестиции в очередной раз остались на бумаге. Вообще складывалось впечатление, что олигарх скупил региональные предприятия с единственной целью − выжать их досуха. Знаете, как в том анекдоте: «Котик, ну еще пару капель…»
Отравление такого масштаба для Нижневолжска − случай беспрецедентный. Однако местная пресса как в рот воды набрала. Появилось несколько вяло написанных заметок, вот и все. Зато делом живо заинтересовались два федеральных еженедельника, и оба заказали «Убойным новостям» материалы.
Для подготовки материалов я сформировал журналистскую бригаду во главе с Денисовым. Ребята поработали на славу. Собранной фактуры хватило бы не только на серию публикаций, но и на пару судебных дел. И вот когда готовые статьи уже легли мне на стол, позвонил вице-президент «Петрохолдинга» Колбасьев. После дежурных приветствий последовала вежливая просьба о встрече, отказать в которой не было никаких причин.
Колбасьев оказался холеным, чрезвычайно представительным человеком с обаятельной улыбкой. Едва усевшись напротив и отказавшись от кофе, он сразу взял быка за рога. По его, Колбасьева, информации, агентство «Убойные новости» подготовило ряд материалов, бросающих густую тень на репутацию «Петрохолдинга». Он, Колбасьев, считает своим долгом предостеречь руководителя агентства от поспешных и неразумных шагов в виде передачи указанных материалов в такие-то масс-медиа. Для него, Колбасьева, очевидно, что публикация тенденциозно подготовленных статей создаст проблемы не столько для холдинга (да и что слону дробина?), сколько уважаемому агентству и не менее уважаемым редакциям… И тэ дэ, и тэ пэ.
Юрист журчал, как неисправный сливной бачок, а мне было скучно. За двадцать пять лет журналистской работы подобных разговоров довелось наслушаться по самое некуда. И угрозы, и попытки всучить взятку − все было. Оставалось выяснить, что воспоследует на сей раз.
Отжурчав, Колбасьев поправил роскошный галстук и сделал, наконец, чисто конкретное предложение. Как и следовало ожидать, финансовое. «Я в курсе той суммы, которая вам положена за эти материалы. Я мог бы заплатить вдвое больше, если вы обязуетесь выбросить их в корзину. Заплатить здесь же, наличными. А если вы готовы сделать серию материалов − положительных, разумеется, − о предприятиях холдинга, то и втрое. Можем обсудить и другие варианты. Как вам такая мысль?»
Хорошее было предложение. В рыночной ситуации такими не бросаются. И если бы мой интерес ограничивался лишь деньгами, мы могли тут же ударить по рукам. Премировал бы ребят, часть суммы положил на счет, ну, и себе в карман… Прелесть! Да и что скрывать: разоблачение олигарха − дело хлопотливое. А то и небезопасное…
В общем, рад бы согласиться. Но не могу.
Я до смешного дорожу репутацией своего детища. Своего агентства. Срыв контрактов с федеральными изданиями серьезно подорвал бы образ надежного партнера, который я так упорно лепил с первого дня работы. Тем более, что причины срыва легко просматриваются: либо запугали, либо купили. И то и другое мне не в плюс. И в конечном счете моральный убыток будет несопоставим с мгновенно полученной выгодой…
Все это я объяснил Колбасьеву открытым текстом.
Что могло последовать за отказом?
Дальнейшие уговоры с увеличением отступной суммы. Или переход к прямым угрозам. Или хлопанье дверью с неизбежным: «Вы еще пожалеете…»
Ничего этого не произошло.
Колбасьев повел себя странно. Выслушав отказ, он пару секунд сидел с непроницаемым лицом, словно обдумывал мои слова. Затем он привстал, медленно перегнулся через стол и уставился на меня. При этом глаза его непонятным образом тускло, гнилушечно засветились. Я невольно вжался в спинку кресла.
− Что вы делаете? − спросил я, сам себя не слыша.
Вопрос остался без ответа. Взгляд Колбасьева сверлил, гипнотизировал, пытался достать из меня душу и вывернуть наизнанку. Неожиданно стало зябко (это в разгар лета!), в кабинете словно потемнело, нахлынуло ощущение жути. А лицо Колбасьева все приближалось, и благообразные черты постепенно трансформировались в уродливую маску с беззвучно шевелящимися губами. Адвокат протянул руку и коснулся моего лба длинным кривым пальцем…
Я сидел, будто скованный, не в силах пошевелиться. Голова, однако, оставалась ясной, отстраненно фиксируя ирреальность происходящего. И прежде чем окончательно захлебнуться в мутной волне ужаса, я сделал единственное, на что еще был способен: мысленно засветил адвокату в глаз…
Колбасьев резко отпрянул, словно получил настоящий удар. В тот же миг я почувствовал, что липкое наваждение исчезло, и вскочил на ноги. Побледневший Колбасьев смотрел на меня с безмерным изумлением. Спустя секунду он повис в моих руках, не делая даже попытки вырваться.
− Тебя из какого дурдома выпустили, сукин ты сын? − прошипел я, тряся его за грудки. − Это что за номера с гипнозом?
Колбасьев что-то сбивчиво лепетал, не переставая смотреть на меня так, словно перед ним привидение. Вид у него был совершенно невменяемый. В конце концов, я вышвырнул его из кабинета. Перед этим я предупредил, что вся сцена записана видеокамерой, которой оснащен мой кабинет (еще одна рутинная мера безопасности!). «Любые действия против агентства, любые попытки оспорить материалы через суд − и я прокручу пленку на пресс-конференции с участием психиатров! Пусть разберутся, что за тараканы в голове у вице-президента «Петрохолдинга…» Не говоря уже о попытке подкупа!» Не знаю, понял он меня или нет, но после выхода материалов о кефирном отравлении акций против «Убойных новостей» не было. Последствий для «Петрохолдинга», впрочем, тоже.
Тогда я никому не рассказал об этом случае. Во-первых, он был слишком странным… нет, не то… скорее, диким, и я испугался не на шутку, о чем вспоминать решительно не хотелось. Во-вторых, я так и не понял, что, собственно, произошло. Просмотр видеозаписи подтверждал, мягко говоря, неадекватное поведение Колбасьева, ничего при этом не объясняя.
Однако теперь я решил, что, раз уж мы обсуждаем ситуацию, в которой замешан адвокат, могучая кучка должна знать и про жутковатую сцену с его участием.
На протяжении рассказа Наташа смотрела на меня с нежностью и запоздалым беспокойством, Юра кривил губы и несколько раз выругался, а Марк Наумович озадаченно хмурился.
− Ну, и как вы трактуете сей эпизод? − спросил он.
− Такого наезда в моей практике еще не было, − признался я, пожимая плечами. − Все, до чего я тогда додумался, сводилось к простой мысли: похоже, что Колбасьев по жизни балуется гипнозом. И не убедив меня с помощью денег, решил сломать психологически. Хотя все равно странно… Однако теперь, после истории с Максимом Криволаповым, ситуация выглядит иначе.
Предположим… только предположим, Юра… что Бормоталов не врет. Тогда речь уже не о гипнозе. Речь о внушении с помощью магии. Я же говорю: глаза у него при этом светились так, что мороз по коже. И шипел что-то еле слышно. Слов не разобрать, но фонетика не наша, не русская… Кстати, попутно объясняется, почему Колбасьев такой искусный переговорщик. Он просто зомбирует собеседника, и тот вынужден подчиниться.
− Ну, тебя-то он ведь не сломал, − заметил Юра.
− Да, что-то у него не вышло. Я ведь гипнозу вообще не поддаюсь. Какие-то особенности нервной системы… Он, между прочим, этого не ожидал. Во всяком случае, вид у него был такой, словно целуется с Фредди Крюгером.
− Я все-таки не понимаю, − сказала Наташа. − Если он решил избавиться от Максима, то почему не сделал этого сразу? Зачем было мучить, устраивать за ним слежку, запугивать? Водитель этот слепошарый, жуткие сны…
Я покачал головой.
− Тут как раз все понятно. Колбасьев, сдается мне, личность с психическим изъяном. Ты вспомни: золотая медаль в школе, учеба в МГУ − многие ли так здорово стартуют? А потом двадцать лет прозябания… Стало быть, наверняка закомплексованность, неудовлетворенность, озлобление. Да, с «Петрохолдингом» ему круто повезло. Но комплекс неудачника никуда не делся − просто ушел вглубь, в подкорку. Теперь Колбасьев до конца жизни будет самоутверждаться и подсознательно мстить окружающим. А тут Максим с его обидным отказом… Ну, как не продемонстрировать мощь, не унизить, не причинить боль беззащитному человеку? Он просто издевался над парнем, прежде чем решил уничтожить…
− Ясно. Широкими, смелыми мазками художник рисует портрет законченной сволочи, − подытожил Юра.
С этими словами он потребовал еще кофе, а я разлил коньяк. Коллектив не возражал. Я выключил верхний плафон, и теперь в кабинете горела только настольная лампа, распространяя несильный, теплый свет. От коньяка и общества друзей стало вдруг так уютно, что я с невольной горечью подумал: все же нехороший человек этот Бормоталов! Приперся вот со своей абракадаброй и смутил покой наших творческих грез…
