Kitobni o'qish: «Спаситель 2.0»

Глава первая

СССР распался. Наступила международная разрядка. В 50 км от г. Санкт-Петербурга расформировали ракетную воинскую часть. На ее месте решили создать базу академической науки по образцу известных мировых научных центров. Сразу название не дали. А потом прижилось рабочее название. Так и называется это место до сих пор «Научный городок». Большого мирового научного центра не получилось: университет, студенческий кампус и институт физиологии мозга. В 2021 году здесь и произошла эта история.

Все имена действующих лиц этой истории изменены, все совпадения считать случайными. Ведь ученые любят случайности – даже в основании теории эволюции всего живого у них лежит случайность.

– Подсудимый Михасевич вам предоставляется право обратиться к суду в последний раз. Право последнего слова. Говорите только по существу. В зале тишина, я прошу!

Подсудимый Генри Михасевич, 28-летний мужчина. Внешность без особых индивидуальных черт. С таким лицом хорошо быть актером. Когда он улыбался или когда хмурился, казалось, что это разные люди. В течение всего судебного процесса он сидел, отгороженный от зала металлической решеткой, наблюдая за залом с равнодушным видом. Иногда на его мокром от пота лице некстати мимолетно проскальзывала ироничная улыбка. Тогда в зале сразу поднимался шум. Судье каждый раз приходилось успокаивать присутствующих.

Люди с любопытством смотрели на подсудимого кто с чувством ужаса, кто с негодованием, презрением, ненавистью, но все хотели немедленной расправы над убийцей, который в течение 5 лет дурачил жителей небольшого городка, скрываясь под маской добропорядочного учителя биологии в местной средней школе. Этот, уважаемый всеми человек, оказался вдруг тем, кто хладнокровно убивал их соседей, сограждан – отцов своих учеников. Его обвиняли в пяти убийствах. Ходили слухи, что жертв гораздо больше.

Убийца, вызывавший до этого страх, теперь ничего уже не сделает. Можно разглядеть его с чувством собственного превосходства. Возбужденные люди перешептывались, внезапно вспоминая пропавших знакомых за последние года.

Заседание длилось уже третий день подряд. Все окончательно устали. Судья, измотанный трудным процессом, жарой, и духотой нервничал. Каждую минуту он прикладывался к стакану с минеральной водой и нервно убирал пот с затылка промокшим полотенцем. Он вел процесс и параллельно думал:

–До пенсии совсем немного, а тут это новшество! Что с ним делать? Ох уж этот прогресс! Карта мозга…. Какое мне дело до мозга этого урода? Психиатры сказали – вменяемый. Вот экспертиза. Этого достаточно! Как будто я не знаю, что все маньяки на самом деле вменяемые. Никакой связи между психическими заболеваниями и садистскими наклонностями не существует. Скорее, наоборот: люди с психическими расстройствами становятся жертвами! Это я хорошо знаю, не первый день в суде. А что сейчас? Почему я должен вникать в какую-то нейрофизиологию? Убийца есть убийца. Независимо от строения своего мозга. Так было всегда. Дополнительная, к тому же такая сложная экспертиза только затянула процесс. Все устали. Эта духота доведет до инфаркта! Целый час выслушивать этого профессора с его томограммами. Не суд, а научная лекция! Что он хочет этим сказать? Что убийца заслуживает снисхождения, только потому, что его мозг не совсем, такой как у других? Да никогда этого не будет! Его можно вылечить?! Пусть лечит свой мозг, а этого негодяя надо судить по полной! Хорошо еще, что генетической экспертизы не требуется. Боюсь, дойдет и до этого! Ген воина будут искать! Тьфу ты! Как будто кому-то станет легче жить оттого что у маньяка биологическая предрасположенность к агрессии! Скорее бы на пенсию! … Зря я пошел профессору навстречу!

Судья действительно поддался на уговоры директора института нейрофизиологии профессора Савельева. Тот очень страстно убеждал, что подобная экспертиза сложная, это впервые в мире, это важно для человечества, гуманизма и прочее. И судья согласился провести выездной судебный процесс в не совсем приспособленном для этого помещении рядом с институтом. Небольшое одноэтажное здание непонятного назначения наспех отремонтировали за счет института.

На самом деле он думал не о ненужной ему лично какой-то там новейшей экспертизе, а совсем о другом. Дело вызвало большой резонанс в обществе. Местные жители настроены весьма агрессивно. Суд грозился превратиться в хаос, возможно даже пришлось бы организовывать полицейское оцепление. Лишние проблемы. А институт находился все-таки в 50 км от города. Не все приедут. Расчет не совсем оправдался. Людей все равно каждый день собиралось достаточно много. К тому же необходимость ездить далеко дополнительно нервировала людей.

Это была длинная комната с низким потолком. В одном конце зала находилось бетонное возвышение с деревянными ступенями. Там поставили судейский стол и кресла. Получилось так, что судья находился почти под потолком, и потому ему приходилось терпеть жару больше других. В двух третях длины ближе к двери находилось бетонное возвышение меньшей высоты, так же как и другое, неизвестно с какой целью здесь когда-то сооруженное. На этом как бы постаменте установили металлическую решетку. Внутри установили скамью для подсудимого. Таким образом, получилось так, что подсудимый находился выше публики, но ниже суда.

В зале не было свободных мест. Человеческие эмоции, переполнявшие зал суда, казалось, еще больше повышали градус температуры воздуха в это жаркое лето. Кондиционер тихо хрипел, не успевая менять и охлаждать воздух.

Один лишь подсудимый весь процесс оставался невозмутим. И теперь, получив возможность высказаться, он встал, подошел вплотную к прутьям решетки, и медленно со вниманием чуть ли не к каждому сидящему в зале, оглядел всех. В небольшом зале сначала поднялся шум недовольных такой дерзостью людей, но по мере движения взгляда подсудимого становилось тише. Подсудимый хладнокровно дождался полной тишины и начал говорить. Его голос хриплый и тихий вначале, быстро обретал ясность и контрастность.

– Последнее слово. Да… последнее…. Когда-то было первое слово. Тогда мне никто так торжественно не объявлял «Вам предоставляется первое слово»! Я сам взял, да и сказал, кажется, это было слово «мама». Мама меня любила. А кому сегодня я должен сказать свое выстраданное, интимное последнее слово? Безразличному судье, кровожадному прокурору, болвану защитнику и толпе, жаждущей растерзать меня?

В зале поднялся шум. Судья, вытирая шею от пота, устало сказал:

– Подсудимый! Если вы будете оскорблять кого бы ни было я лишу вас слова. Вам бы подумать о своем э-э-э, как бы это сказать… незавидном положении.

– Не пугайте меня моим положением. Я человек свободный и самостоятельный. Я отвечаю за себя и свои поступки…. Завтра вы огласите приговор. Ваш замечательный, единственно правильный, выдержанный в духе вашей цементобетонной морали приговор. Не сомневаюсь – меня ждет пожизненное заключение. Вы все спокойно вздохнете. Злодей наказан и больше не представляет опасности. Многие, если не все, про себя подумают – жаль, что отменили смертную казнь. А я с вами согласен. Да, да… мне тоже жаль.… Почему? – он сделал небольшую паузу и задумчиво продолжил – Смерть это тишина. Глупцы… для меня тишина величайшее наслаждение.… Это то, к чему я стремлюсь всю жизнь…. Прислушайтесь! Все что ни делает человек, получается шум. Планета шума! В этом человечество изрядно преуспело…. Животные избегают шума, боятся его. А для человека шум, это и постоянный фон, и действующая реальность, необходимость…. Шумовая агрессия! – он стал растирать своими длинными, узкими пальцами виски, как будто заболела голова – И конечно у всех в мыслях тоже шум. Чистых, контрастных мыслей давно не бывает. Шум – это бог современной цивилизации! Инопланетяне точно не прилетят к нам из-за шума.

Судья перебил его – Подсудимый! Говорите по существу!

– Да я и говорю по существу. Вы просто не понимаете сути, не хотите влезать под оболочку формальности вашего занятия. Что является существом нашего процесса, извиняюсь – вашего процесса? Неужели только формальности подробностей эпизодов? Вот эти люди, которых вы называете пострадавшими, родственники убитых… пережив горе и страдания, которые на самом деле нужным образом только закалили их, не обязаны ли они поблагодарить судьбу за именно такой исход событий? Ваш суд так уж правильно закрывает все неудобные вопросы! Законченная картина: некто убрал препятствие на их жизненном пути – это хорошо, но этот некто совершил злодеяние – и это плохо, а вот теперь этот некто – преступник наказан, и это в сумме дает «нормально». Все довольны! Даже я, в некотором смысле! Прямо хоть банкет по этому случаю устраивай! Должен ли суд рассматривать локальные, т.е. отделенные события от общего хода жизни, и выносить свое суждение на основе формального права, или необходимо смотреть на общий ход истории? Посмотрите, ведь те, кого вы называете потерпевшими, сегодня, спустя совсем короткое время после, как вы говорите «эпизодов», счастливы. Были ли они так же удовлетворены своей жизнью, если бы…. Я считаю, что здесь возможны разные точки зрения. И именно этот вопрос должен стать предметом рассмотрения дела по существу. Но суд ушел от существа дела. Завтра присяжным в соответствии с любимым вами принципом правового фатализма будет задан вопрос: «Имело ли место убийство»? Честные и прямые присяжные с облегчением ответят «Да». Я получу пожизненное, а главный вопрос останется за рамками! На пути своей эволюции человек в совершенстве научился создавать несовершенное! Ваш суд не исключение…. Даже больше – он противоречит биологическому и психическому здоровью человека. Надеюсь, никто не отрицает мое право иметь свое мнение по этому вопросу. Да, господин судья? Увы, вы задолго до этого суда приговорены к непониманию, к слепоте и глухоте, так же впрочем, как и эти люди. Не я опасен для общества Nomo Sapiens, а вы сами создаете опасность вырождения самих себя. Вы ждете от меня покаяния, и это считаете «по существу»…. Признавать вас умнее себя… морально чище, яснее… каяться, я не буду. Я виновен по вашим слепым законам в вашем пространстве без имени, и в вашем времени без определения… – он тяжело отдышался и продолжил говорить быстрее и сбивчивее чем раньше, вероятно боясь, что его прервут, и не дадут досказать.

– Но закон эволюции меня оправдывает! Вы знаете, я преподаю биологию. Я знаю что такое эволюция. Вам кажется, что каждый человек должен считаться бесконечно ценным, и никто не имеет права взвешивать ценность жизни конкретного индивидуума – кроме вас конечно – эту фразу он произнес с иронией, сделав широкий жест рукой в сторону зала – но эта идея совсем не согласуется с базовой теорией естественного отбора, более того, она ей противоречит. Эпоха Просвещения и Возрождения закончилась тогда, когда в общество была впрыснута вакцина из табу на убийство. Парадоксально, но с этим тубу человек свое духовное и великое «Я» поставил ниже своего здорового, бодрого животного «Я». Он перестал верить в себя, а стал верить толпе. Веря в уголовный и гражданский кодексы решать стало нечего; все заранее решено. Так легче жить. У человека отняли силу экстремумов и заставили жить по некой условной нормали.

От жары и от волнения подозреваемый стал чаще дышать. Он сбивался и повышал голос.

– У человека с его изначальным правом на инфантицид забрали возможность быть самостоятельной единицей судьбы. Личность растворилась в государстве. А государство эта двуличная ехидна! Оно само решило определять кому жить, кому нет. В каждом самом строгом законодательстве оно оставляет двусмысленные исключения. Убивать нельзя, но вот неверных, еретиков, диких, непохожих, и еще нарушителей бесчисленных и уже всеми забытых законов – можно. И казнили их во все времена с особым сладострастным, радостным цинизмом. Люди у власти фильтруют человечество по своему разумению. Избавляются от самых активных и сильных, отправляют их солдатами воевать, то есть на убийство. А если нет войны, ее придумывают. Разве не был бы я человеком – героем? Я ходил бы за линию фронта и убивал бы врагов десятками. После войны мне бы поставили памятник. Да, профессор? – он обратился к сидящему во втором ряду директору института – Вы говорите, у меня аномалия от рождения…. А у тех, кто воюет в ваших бесконечных войнах аномалия тоже от рождения? Или у них воинственность, страсть к убийству врага включается кнопочкой где-то там, в мозге, и выключается там же, по чьей- то команде? Кто же нажимает эту кнопочку? Вам лучше знать, профессор. И человек: вот он по приказу – убийца, а вот он вдруг добрый миролюбец? Ты можешь назвать кого-то тираном, маньяком, героем, смелым воином, защитником, палачом – сущность убийства в своей основе не меняется. А между войнами создают изощренные системы здравоохранения, когда умирают наименее, с их точки зрения, ненужные государству люди. Ваша мораль все терпит. Главное найти для нужных законов красивую обертку. Но у естественного отбора своя мораль. А надо уважать естество жизни и не стремиться действовать вместо природы.

В зале опять поднялся шум. Послышались агрессивные выкрики.

– Да, что мы его слушаем! Он издевается над нами! Казнить его мало! Давайте заканчивать!

Подсудимый сделал глубокий вдох, восстановил дыхание и как прежде невозмутимо оглядел задумчиво весь зал. Похоже, его взгляд действовал гипнотически на людей. В его улыбке, такой надменной и несуразной в этой обстановке, в его выражении лица, в его гордой осанке, противоречащей его положению, в его словах одновременно страшных и жалких было что-то необыкновенное, чего люди совсем не ожидали услышать. Шум в зале быстро затих, а судья опустил глаза. Раздался чей-то нервный смешок и сразу стих. Подозреваемый продолжил:

– Я вижу в зале знакомых людей. Дорогая Евгения Полянская и, кажется, мне отсюда плохо видно, Людмила Прокофьевна – вы такая красивая! – он столкнулся с взглядом с Савельевым – профессор. Вы не ушли? Вам не хватило общения с моим мозгом у вас в лаборатории? Десять часов вы рассматривали поля и подполя моего мозга в вашем суперсовременном позитронном томографе. Искали там нейрон убийцы? Психиатрическая экспертиза признала меня вменяемым, а вы говорите, что мой мозг особенный.… Особенный – значит не соответствующей некой норме. Но откуда вы, вместе с вашими психиатрами, знаете, как выглядит норма? Кто вам сказал, что вообще есть норма? Вы ведь ученый. Вы должны искать истину, а не несоответствия моих мозгов мифическим стандартам. Но, кажется я отвлекся. Хотите, я вам расскажу еще одну страшную историю? Или даже две истории, если сил хватит – посмотрим. Следствие о них не знает. Меня обвиняют в пяти эпизодах. Я вам расскажу о других. Вы ведь любите страшные истории. Проклинаете убийц, но тянетесь послушать их кровожадные откровения. Вам нравится страдать больше, чем радоваться. В любом из вас глубоко, на самой глубине колодца человеческой души, сидит тайный, невидимый зверек, который наслаждается чужим горем. Попробуйте его не покормить – он задушит вас. Чтобы делал на Земле человек, если бы не было страданий? Ах да! Такое уже бывало, в саду Эдема. Помните? Правда, тогда все закончилось скандалом. С тех пор, уже на земле, человек все время ищет баланс между праведностью и преступностью. А общество, не задумываясь одинаково убивает, что праведников, что убийц. Напомню вам, что Христос был распят одновременно с двумя разбойниками. Так мы все и живем, распятые вместе с Христом. У человечества других идей больше нет! От этого мы постоянно ищем смысл жизни. Темнота, норма, и свет… Христос посередине, а справа и слева такие разные преступники. Задача троих! Вероятно, они были нужны друг другу…. Одна компания… – он заметно устал и стал говорить тише, не задумываясь услышат ли его.

Судья хотел уже было прервать монолог подозреваемого, но при словах о новых преступлениях заинтересовался и позволил ему продолжить рассказ.

Михасевич встрепенулся, словно решившись на какой-то поступок и продолжил:

– Весь процесс меня все спрашивали «зачем». Допытывались про мотивацию.… Так вот и слушайте. Следствие мои дела называет эпизодами. Забавно: всю непознаваемость великой жизни пытаться понять через локальные эпизоды. Но сейчас мне нравится это слово. Эпизоды.… Я буду так и называть важные события в моей жизни.

Мне было 16 лет. Меня часто называли хорошим мальчиком, только я не хотел быть хорошим. Но я не хотел быть и плохим! Ни хорошим, ни плохим. Я просто хотел быть! На лестничной площадке, дверь напротив нас, жил Гена, сын Людмилы Прокофьевны. Он был старше меня лет на семь, кажется. Жили они вдвоем, отец его сбежал раньше…. Работал изредка, то здесь, то там. Везде его выгоняли. Конченый наркоман. Жил за счет матери. Людмила Прокофьевна, вы помните, как ночевали в подъезде, а потом у нас? Вот вы здесь, я вижу вас. Мне было тогда вас жалко до остроты. Он издевался над вами. Но не только…. Моя жизнь была не лучше. Он не давал мне проходу. Особенно когда под кайфом. Он встречал меня и начинал говорить. Это был поток слов. В агрессивной манере, ничего особенно не понимая, он психологически буквально уничтожал меня. Страх встречи с ним не отпускал меня никогда. Под кайфом он ломился к нам в квартиру. Ему все время что-то было надо. Мне с мамой сдержать его было трудно. Вы понимаете. Вы все знаете каково это… Я его очень боялся. До дрожи в коленках. Каждый раз когда выходил из квартиры, смотрел в глазок, прислушивался – чтобы случайно не встретиться с ним. Но эти случайности становились все чаще….

Вы помните ураган «Святой Иуда»? Он из Европы пришел. В октябре 2013 года. Я забыть не могу. Кажется, был вторник. Тогда я решил – нет, это не точная фраза – ничего я не решал – у меня не было такой задачи: а вот сейчас пойду и убью его. Нет, это как-то не так. Я действовал машинально. Словно решение было уже предопределено за меня. Начинало темнеть. Я знал его маршрут, и время когда он возвращался со своей работы, откуда его еще не успели выгнать. Пошел ему навстречу без ясной цели. Очень волновался, меня всего трясло. На моем лбу, казалось, пота было больше, чем дождя.… Помню, холодная одежда прилипла ко всему телу и сковывала движения. Меня колотило от холода. Я стоял и ждал в самом узком месте. Тропинка. Справа гаражи, слева обрывчик в нашу речку. А она в тот вечер превратилась в бешеный грязный поток. Я смотрел на дурную воду, и мне казалось, что этот поток уносит всю злобу, всю ненависть мою к этому человеку. А когда он появился, я был уже абсолютно мокрым и самым парадоксальным образом спокойным. Без всяких колебаний я сделал шаг навстречу и с силой, но скорее равнодушно, чем с каким-нибудь волнением, что удивило тогда меня самого, толкнул его. Мыслей не было. Я был по другую сторону реальности…

Он поскользнулся на глиняном склоне и быстро скатился в поток. Там и исчез. И я ничего не чувствовал, о чем вы можете сейчас подумать. Ни волнения, ни тем более, это ваше угрызение совести. Да нет! Я вернулся домой, переоделся, поцеловал мать и лег спать. Думал только об одном: как бы не заболеть от охлаждения. А утром проснулся бодрым и спокойным. В мире наступил порядок! Я знал, что теперь этот человек не будет создавать агрессивного хаоса ни в моей жизни, ни в жизни моей мамы. Я уж не говорю про жизнь его мамы и вообще, других людей… Он был врагом моим и общества, и я его убрал. Как на войне – солдаты стреляют по врагам из окопов и не думают о морали. Главное выжить самому. Через некоторое время нашли его тело и объявили жертвой урагана. И быстро забыли. Людмила Прокофьевна вскоре вышла замуж. Вы счастливы теперь? Я помню как вы страдали тогда когда вытащили его тело из реки. Вам было больно. Но разве не через боль рождается новый мир. Вы вышли замуж за доброго человека. Я знаю, вы довольны. А помните, как вы безнадежно плакали, когда этот конченый наркоша, агрессивный идиот, вышвырнул вас однажды в коридор и никто не был в силах вам помочь? Поблагодарите судьбу, что так все вышло….