Kitobni o'qish: «Титановый город»

Уфа – 2021г.

Глава 1. «Космодом»

1 мая 2066 г.

– Наташа, переключи на радио, новости начинаются! – крикнул мне отец, стараясь перекричать рёв автомобильного двигателя нашей Лады «Элита». Как и все отечественные электрокары, она гудела и ревела, когда разгонялась до больших скоростей.

Я отключила от автомагнитолы телефон, через который слушала музыку, и прибавила громкость приёмника:

«… к региональным новостям. Сегодня делегация ООН прибыла в Пермский край с целью посетить закрытый военный завод космического и ракетного оборудования “Космодом”. Завод принадлежит авиастроительной компании “Космодом” и немецкой компании “Эндекум-про” и выполняет космические заказы Роскосмоса вот уже почти 50 лет. Напомним, что в минувшую среду генеральный директор АК “Космодом” Николай Царицын согласился снять гриф секретности и принять у себя членов ООН с целью пресечь любые обвинения в нарушении пункта соглашения от 2023 года “О запрете атомной промышленности”…»

Мой отец, Матвеев Игорь Витальевич, был полковником ВВС. Десять лет назад он ушёл в отставку и начал инспектировать частные военные предприятия, работающие на государство. Он всегда был с головой погружён в карьеру, наверное поэтому мама в конечном итоге не выдержала и ушла от него. Но с тех пор как папа стал работать на «Космодоме», он, казалось, и вовсе забыл о нас. Приезд на майские праздники был первым его визитом к нам за последние полтора года. Однако и тут его выдернули на работу из-за этой проверки!

Представители ООН приехали на три дня раньше предполагаемого срока, и теперь десятки учёных, военных и гражданских тряслись по ухабам, чтобы добраться до самого таинственного военного завода России, пока с него временно сняли секретность и дали разрешение на визит.

– А если Царицын откажется взять меня на практику? – спросила я, прекрасно понимая, что директору сегодня будет не до меня. Но это была мамина идея, и отец, как всегда, не стал с ней спорить.

Я была студенткой второго курса Пермского политехнического университета. Прохождение практики на производстве было обязательным для успешной сдачи экзаменов, и мама считала, что отец просто обязан заняться этим вопросом или, по её словам, «внести хоть какой-то вклад в жизнь своей дочери».

– Конечно, он откажется, – усмехнулся отец, даже не глядя на меня. – Мы просто заполним отчёт по практике, составим характеристики или что там ещё нужно, и ты уедешь домой.

Я озадаченно посмотрела на отца: сфабриковывать документы было против его принципов.

– А что ты хотела? Это закрытый военный завод, Наташа. Если бы президент не собирался успокоить ООН и лично не настоял на проверках, ни ты, ни кто-либо другой из гражданских никогда не оказались бы за его стенами.

Спорить с отцом было бесполезно, тем более подобный поворот событий только упрощал дело, поэтому я снова включила музыку на телефоне, и остаток пути мы ехали молча.

Наконец дорога свернула в сторону, мы миновали густую рощицу, и за ней нам открылся вид на «Космодом».

По рассказам отца я знала, что полвека назад здесь был полузаброшенный военный завод и десяток жилых домов вокруг него. Папа говорил, что основатели АК «Космодом» выкупили его и расселили жильцов. Теперь территория завода была обнесена таким высоким металлическим забором, что невозможно было разглядеть, что находится за ним. Рядом не было ни одного живого растения, словно землю вокруг стен выжигали или чем-то опрыскивали.

– Полковник Игорь Матвеев с дочерью, – отец вышел из машины и просунул документы в узенькое окошко возле ворот.

Пока шла проверка, я с тревогой поняла, что мне почему-то совершенно не хочется заезжать внутрь. Эти тёмно-серые металлические стены напоминали неприступную крепость или тюрьму. И у меня холодок прошёл по спине при мысли о том, какие тайны они могут скрывать.

Но пути назад уже не было: отец вернулся в машину, а металлические створки ворот с глухим скрежетом раздвинулись, пропуская нас вперёд.

Поставив машину в крытый гараж, мы с папой направились к трёхэтажному зданию с высокими арочными окнами – главному корпусу, как я догадалась, потому что все остальные постройки были одноэтажными и имели менее презентабельный вид.

– Здесь я и работаю, – отец подтвердил мои догадки и кивнул двум охранникам, стерегущим дверь. – Девушка со мной, всё в порядке.

Мы вошли внутрь, и я очутилась в среднестатистическом российском госучреждении с мраморной отделкой, коврами и портретом президента в парадном холле. Сославшись на то, что времени в обрез, отец поспешно провёл меня в свой кабинет и, передав в руки секретарши, удалился.

– Меня зовут Вера, – представилась молодая женщина, поднимаясь из-за своего стола.

– Наташа.

– Чай, кофе?

– Нет, благодарю, – я проверила по телефону время: час десять. – Отец сказал, что на два запланирован фуршет с членами делегации. Но не сказал, приглашена ли я на него.

– Безусловно! – Вера достала из стопки бумаг листок. – У меня указано, что вы прибудете. Царицын настаивал на присутствии всех членов семьи руководства завода.

Я лишь недоумённо пожала плечами:

– Но зачем?

– Наташа, – Вера многозначительно на меня посмотрела, – вы же понимаете, все эти слухи вокруг радиации. Будь здесь опасно, никто не привёл бы на территорию завода своих детей! Так что и вы, и другие члены семьи – своего рода гарантия экологической чистоты.

«Космодом» обвиняли в подпольном производстве ядерных продуктов последние лет двадцать. И всё из-за повышенной секретности и закрытого доступа. Но, по словам отца, здесь был обычный ракетный завод, и, чтобы доказать это, Царицын открыл сегодня для делегатов ООН доступ в святая святых «Космодома». Судя по всему, он намеревался устроить для них показательное шоу.

– Понятно, – я скривилась при мысли о том, что я здесь как «гарант экологической чистоты», но мне совершенно не хотелось развивать эту тему. Отчего-то на душе снова стало тревожно, и, чтобы отогнать неприятное предчувствие, я раскрыла свой рюкзак и стала переодеваться к фуршету.

Сменив кроссовки на туфли, я надела бледно-розовое платье из наноацетата – ультрамодной в этом году ткани. Волосы у меня были тёмно-русые, до плеч, с прямой чёлкой, и мне пришлось порядком повозиться, чтобы аккуратно уложить её. Едва я успела поправить макияж, как вернулся отец.

– Наташа, с собой ничего не бери. Сотовые телефоны тоже запрещены, – предупредил он меня. Надев поверх рубашки пиджак и причесавшись, папа повёл меня к парадному входу встречать делегацию ООН.

По коридорам, начищенным до блеска, уже вовсю сновали репортёры центрального канала, пока сотрудники службы безопасности проверяли на входе ещё одну группу иностранных журналистов, а начальство завода нетерпеливо переминалось с ноги на ногу возле окон, высматривая, не едет ли кортеж.

Там же был Николай Александрович Царицын, высокий и подтянутый мужчина в годах. Около него стояла молодая жена с ребёнком на руках и два парня-подростка в тугих бабочках на шее, напоминающих удавку. Отец сразу же подошёл к Царицыну, сухо представил меня и уединился с ним в дальнем углу. Сам папа был невысокого роста, к тому же он сильно поправился с тех пор, как стал работать здесь, так что вместе они представляли довольно нелепую пару.

Следующие минут двадцать я не знала, чем себя занять, пока, наконец, не прибыла толпа из ООН. Журналисты и переводчики оттеснили меня к дальней стене, и я не слышала и не видела ничего, что происходило в холле, уже сомневаясь в том, что моя практика стоила того, чтобы приезжать сюда.

Дальше оказалось ещё хуже. Все направились в столовую, где начался фуршет, и я окончательно потеряла отца из виду. Мои попытки хоть что-то съесть тоже не увенчались успехом. Едва я взяла с подноса тарталетки, как ко мне подскочил журналист.

– Вы сотрудник «Космодома», позвольте узнать?

– Нет, нет, я дочь полковника Матвеева, – тарталетка титаническими усилиями была проглочена, потому что камера уже направлялась мне в лицо.

– Скажите, каково это – оказаться за стенами завода, о котором, вы, как дочь полковника Матвеева, наверняка многое слышали?

– Ну… я не знаю, это интересно, конечно… – в моей голове в этот миг, казалось, не осталось ни одной мысли. К счастью, от необходимости давать интервью меня избавила Вера. Она довольно грубо отшила журналистов и увела меня подальше от них.

– Ищут сенсацию, – женщина закатила глаза, – как будто заняться больше нечем, кроме как нашим заводом.

В какой-то мере я понимала журналистов. «Космодом» выпускал лучшие ракетные двигатели, и, как студентка технического университета, я часто слышала на лекциях о новейших разработках, которые используются на заводе, и удивительных рекордах, что ставят его рабочие на производстве. Половина моих преподавателей поставили бы мне автоматом пятёрки за все следующие годы в обмен на возможность оказаться сейчас на моём месте. Поэтому, несмотря на необъяснимый дискомфорт, который вызывало у меня присутствие здесь, мои глаза загорелись в предвкушении, когда Царицын пригласил всех, наконец, на экскурсию по производственным цехам.

Пройдя вереницу коридоров и преодолев с десяток громоздких металлических дверей, делегаты, журналисты и парочка таких же счастливчиков, как я, попали в главный инженерный отдел завода. Царицын подвёл нас к окну во всю стену с табличкой «Механический цех», и нам открылась святая святых «Космодома». Прямо под окном начинались четыре ряда станков, связанных между собой конвейерными лентами, которым, казалось, не было конца и края. За ними работали десятки мужчин в ярко-синей форме с серебряной ракетой на груди, а также маленькие роботы, которые таскали за собой тележки с деталями.

– Вот уже более двадцати лет «Космодом» занимает лидирующее в своей отрасли место по объёму готовой продукции, – с нескрываемой гордостью объявил Царицын. – В этом немалая заслуга как наших российских учёных, так и немецких коллег из «Эндекум-про». Специально смоделированные инженерные станки и подготовка рабочих кадров не имеют аналогов во всём мире. Мы очень дорожим нашими разработками, поэтому никого не допускаем на территорию рабочих цехов. Очень жаль, что из-за этого нас обвиняют в укрытии жутких тайн.

Царицын улыбнулся делегатам, и те зачиркали ручками в своих блокнотах. Ответив на пару вопросов журналистов, он повёл нас в соседнюю комнату, где за таким же большим окном открывался вид на цех сборки.

– Вон он, красавец, – рядом со мной раздался восторженный женский голос, – ионный ракетный двигатель «Небо-18»!

Я вытянула шею, дабы разглядеть его, но не заметить двигатель было невозможно. На постаменте в самой середине цеха лежал наполовину спаянный трапециевидный аппарат метра четыре в диаметре и около десяти в высоту. Вокруг него, ни на секунду не останавливаясь, трудилось с дюжину роботов, припаивая листы обшивки, вкручивая и подгоняя по размеру детали. Людей в цеху не было: должно быть, они управляли процессом с безопасного расстояния.

Мы все молчали, поражённые размером двигателя, лишь журналисты отталкивали всех от окна, желая сделать кадр получше. Дав нам возможность полюбоваться, Царицын торжественно представил образец:

– Ионный ракетный двигатель «Небо-18». Он был использован на челноках, которые сопровождали межпланетные космические корабли. Роскосмос снабдил шестью такими «Юпитериус» и «Эриду», отправившихся изучать дальние рубежи нашей Солнечной системы. За последние двадцать лет больше тридцати землян на борту этих кораблей самопожертвенно покинули нашу планету. Они уже никогда не вернутся домой, их вклад в освоение космоса бесценен.

Осветив все положительные качества долговечного «Небо-18», Царицын провёл нас к складу с отходами, где представители ООН достали приборы и стали замерять уровень радиации, электромагнитного излучения, проводить химический анализ воздуха и ещё много чего. Папа и Царицын как-то загадочно улыбались всё это время. Наконец эксперты торжественно объявили, что все показатели в норме, и репортеры разочарованно вздохнули.

– Ну что ж, Игорь Витальевич, Николай Александрович, ведите тогда в отдел ракетных разработок, – деловито улыбнулась та же женщина.

– Нет, наш следующий пункт – литейный цех! – торжественно оповестил Царицын, и мы засеменили по запутанным лабиринтам здания.

Окно, выходящее в литейный цех, было совсем маленьким, так что я топталась где-то при входе на смотровую площадку. Потом был ещё цех, где располагалась магнитмашина такой мощности, что она была способна под действием магнитных волн гнуть металлы высокой прочности под любым углом, и снова склады, где делегаты защёлкали своими измерительными приборами. Я же только дивилась тому, каким огромным был этот завод. Впрочем, отец озвучил, что он занимает около трёхсот тысяч квадратных метров, куда входят восемнадцать цехов, административное здание и жилой квартал для работников.

– Игорь Витальевич, – женщина сделала шаг вперёд, привлекая к себе всеобщее внимание, а я бросила быстрый взгляд на её бейдж: «Ольга Фролова – главный инженер РосАльянс, эксперт ООН по вопросам ракетостроения»,– полковник, ведь вы отвечаете за государственную безопасность на заводе?

– Так точно! – шутливо отозвался отец, по-военному вытянувшись.

– Тогда что вы скажете об исчезновении четырёх ваших сотрудников два года тому назад?

– Не скажу ничего нового, Ольга Станиславовна, наши коллеги пропали не на территории «Космодома», мы не имеем отношения к их исчезновению и, увы, при всём нашем старании так и не смогли установить их нынешнее местонахождение.

– То есть теорию о том, что они собирали военную информацию для «Эндекум-про» и их убрала контрразведка, вы в расчёт не берёте?

– Конечно, нет! – отец покачал головой, а представители упомянутой организации недовольно уставились на Фролову.

Женщина натянуто улыбнулась и предложила Царицыну показать им жилой квартал и взять интервью хотя бы у одного работника завода.

– Сегодня у них сокращённый рабочий день по случаю праздника, – он посмотрел на часы на своём запястье, – не будем задерживать наших мастеров. В любом случае по плану у нас визит в музей завода.

Царицын подал Фроловой руку и открыл перед ней следующую дверь, а я наконец оказалась рядом с отцом.

– Ещё немного осталось, – прошептал он, беря меня под руку. – Все замеры, какие хотели, делегаты уже сделали, даже воду взяли на анализ. Журналисты попытают нас часок своими вопросами и уедут.

Я устало кивнула, чувствуя в глубине души лёгкое разочарование. Как и Фролова, я надеялась на самом деле попасть внутрь завода, а не наблюдать за всем из смотрового окна.

Едва я успела поделиться с отцом своими ожиданиями, как к нему подскочила невесть откуда появившаяся Вера, сообщила о прибытии какого-то груза из города, и папа скрылся в одном из поворотов. Я же пошла дальше, слишком поздно сообразив, что можно было уйти вместе с ним: вряд ли в музее меня ждало что-то интереснее ракетного двигателя. Как назло, Царицын вдруг остановился, показал пальцем на широкую трубу у нас над головой и громко заговорил.

С первых же его слов «а давайте я вам расскажу про вентиляционную систему» я поняла, что с меня хватит. Незаметно прокравшись по стеночке, я повернула обратно.

Не скажу, что я плохо ориентировалась, но и следопытом не была. Ответвлений в коридоре оказалось больше, чем я думала, и я уже шагнула было в поворот, в который ушёл отец, когда услышала шаги.

– Был приказ, запечатываем все двери, – услышала я мужской голос и зачем-то вжалась в стенку. Мимо меня со стороны, где находилась делегация, прошло двое парней в военной форме. Вскоре я услышала звуки закрывающихся дверей и их голоса, отдающие эхом:

– Триста пятнадцать, триста семнадцать заблокировано!

– Триста двадцать заблокировано…

Я огляделась вокруг себя. Сердце бешено колотилось, руки вспотели. В конце концов, можно было вернуться к делегатам, но я была уверена, что запомнила, куда свернул папа. На цыпочках я прокралась дальше и с силой потянула на себя единственную здесь дверь. За ней оказался узкий проход, заставленный стеллажами и коробками, с такой же металлической дверью в другом конце. Над ними обеими горели зелёные лампы, а значит, проход был открыт.

Я поспешила по коридору вперёд, но на полпути моё внимание привлёк ящик на стеллаже, доверху наполненный небольшими деталями размером с монету. Я уже видела их раньше, вот только где? Пытаясь восстановить в памяти обстоятельства, при которых это могло случиться, я вытащила одну из них. Шестиугольный плоский кусок металла и впрямь был похож на крупную монету, вот только в самой середине у него было одно круглое отверстие и ещё два неправильной формы ближе к краю. «Космодом» было выгравировано с одной стороны и «Моторный цех» с другой. Я вытащила другую деталь: на ней было написано «Литейный цех», а форма отверстий немного отличалась.

– Это ключ! – догадалась я.

Однако от мыслей меня отвлёк скрип двери:

– Есть кто? – раздался мужской голос, должно быть принадлежащий одному из военных, совершающих обход.

Вместо того чтобы отозваться, я зачем-то спряталась за стеллаж. В руке у меня была горсть деталей-ключей, и я не хотела, чтобы меня застукали здесь, как воровку.

К счастью, этого не произошло. Дверь с шумом захлопнулась, в коридоре моментально стало темно, только зажглись две красные лампочки над каждой дверью, и глухой голос за стеной произнёс: «Триста тридцать два заблокировано!»

Моё ликование по поводу того, что офицер меня не заметил, очень скоро сменилось ужасом. Какая же я идиотка! Ведь он запер меня в этом коридоре с обеих сторон! Должно быть, двери были синхронизированы, но я-то этого не знала!

Я всё же бросилась к двери и застучала в нее – офицеры не могли далеко уйти. В ответ не раздалось ни звука. Я забарабанила ещё сильнее и позвала на помощь. Но по ту сторону снова тишина. Что было за второй дверью, я не знала. Только сегодня отец рассказывал мне, как один сотрудник забыл пропуск и, чтобы не получить прогул, перелез через забор. В конце концов его скрутила охрана, и всё закончилось увольнением. Меня уволить они не могли, но у отца явно будут серьёзные проблемы, если я окажусь в том месте, где гражданским быть нельзя.

Но деваться было некуда – другого выхода я не видела. Судорожно сглотнув, я неуверенно пошла в полумраке к противоположной двери. Однако она тоже была крепко заперта, и на мои сначала робкие, а затем и более требовательные крики никто так и не ответил.

Прошло уже точно больше часа, как я оказалась запертой в этом проклятом коридоре. К тусклому свету мои глаза давно привыкли, я уже раз десять сходила от одной двери к другой, дабы достучаться хоть до кого-нибудь. Всё было безрезультатно: надежды, что меня кто-то услышит и выпустит до того, как папа начнёт меня искать, становилось всё меньше.

Чтобы как-то скоротать время и успокоить тревожные мысли в голове, я снова стала перебирать детали в ящике. Среди ключей от токарного цеха, склада и даже больницы попалась вдруг деталь без надписи с изображением четырёхконечной звезды. И тут меня осенило, где я уже видела нечто подобное. Около двух лет назад, когда отец только начал работать на «Космодоме», он принёс мне в качестве сувенира такую деталь.

– Альтерфлешка, – сообщил он, – нашёл в ящике своего стола.

Он протянул мне шестиугольник с изображением ракеты.

– Зачем это? – помню, без особого энтузиазма спросила я.

– Это ключ-блокиратор, используется на заводе. Бери, больше ничего принести не смогу, завод секретный, – отец неуклюже и словно в смущении пожал плечами.

Я куда-то забросила этот сомнительный сувенир, а отец с тех пор больше не появлялся. На этих выходных я увидела его впервые за долгое время. Папа всегда много работал, но прежде мы были близки с ним. Даже после того как они с мамой развелись, мы могли часами говорить с ним по телефону или гуляли, когда папа приезжал из командировок или со своих проверок. Но с тех пор как его назначили инспектором «Космодома», отца словно подменили. Звонки пару раз в месяц и онлайн-переводы на мою учёбу – вот и все наши взаимоотношения.

Я села на пол, прислонившись к стене, и тяжело вздохнула. Затем расстегнула цепочку на шее и продела в неё альтерфлешку со звездой. Мне хотелось сохранить её… хотя бы её. Обхватив колени руками, я устало закрыла глаза.

Сначала я не слышала ничего, кроме своего тяжёлого дыхания, но вскоре начала различать едва заметный свист.

Я прислушалась.

Источник звука находился за одним из стеллажей. Я подползла к нему на четвереньках и ощупала его содержимое, то и дело прикладывая ухо то к пыльной коробке, то к ведру с деталями. В какой-то момент я почувствовала, как мне в лицо подул ветерок.

Вентиляция! Вот оно, моё спасение!

Вспомнился обрывок рассказа Царицына, от которого я так удачно сбежала, о вентиляционной системе завода. Что-то о том, какая это огромная сеть, как чётко там у них всё продумано и что воздух туда попадает самый свежий. Что ж, будем надеяться, что вентиляция выведет меня на улицу!

Минут двадцать я освобождала стеллаж от его содержимого, пока вся эта груда металла не рухнула, чудом не пришибив меня. Эхо ещё долго стояло в воздухе, и я выждала минут пять в надежде, что шум привлечёт кого-то. Но, должно быть, заблокировав в этой части завода все двери, военные покинули её, либо вместе с делегатами «развлекались» в музее главного здания.

Махнув на них рукой, я потянула за решётку, но она лишь слегка накренилась. Благо в моей «темнице» было полно деталей и инструментов. Вспомнив сцены из боевиков, я соорудила рычаг и вскоре отковыряла решётку. Свист, который раннее привлёк меня, стал сильнее: должно быть, это работали воздушные насосы. Из вентиляции сразу подуло холодным воздухом. Хороший знак, беда только в том, что там стояла кромешная тьма.

Я тяжело вздохнула и решительно залезла в довольно-таки широкий и омерзительно пыльный туннель. Нащупывая воздух перед собой, я ползла, как слепая крыса в лабиринте, пока не уткнулась в преграду. Пошарив руками по масляным стенам и успев порядком испугаться, я, наконец, по сквозняку поняла, что туннель поднимается вверх. Выставив над головой руку, я поднялась почти в полный рост, неуклюже вскарабкалась на небольшой выступ и поползла дальше. Мысленно представила, какое чумазое существо я сейчас собой являю и в каком шоке будут все, а особенно мой отец, если я выползу из какой-нибудь стены в конференц-зале. Я похихикала, пытаясь таким образом приободрить себя.

Скоро я снова упёрлась в тупик: туннель повернул направо и потом всё время под небольшим углом уходил вниз. Меня так и подмывало сесть и скатиться, потому что колени сильно болели, я почувствовала, что порвала колготки, а руки были покрыты пылью и какой-то белой трухой… Стоп! Я вижу свои руки. Замерев, я пригляделась: слабо, но я различила свои ладони, стены вентиляционного прохода и альтерфлешку, болтающуюся на шее. Это был хороший знак – значит, выход уже рядом. Скоро я повернула налево и вскрикнула от неожиданности: метрах в пяти со дна вентиляционного прохода поднимался свет, и до моих ушей донёсся гул какого-то работающего двигателя.

Я начала карабкаться из последних сил, добралась до края туннеля и свесилась вниз: прямо подо мной медленно катилась широкая конвейерная лента. Совсем как та, что мы видели в механическом цеху, только поменьше. До ленты было чуть больше метра. Куда вёл конвейер, я не знала, поэтому спрыгнуть не решалась. А вдруг это прямая дорогая в плавильную печь какого-нибудь литейного цеха?

Я уже набрала воздух в лёгкие, чтобы окликнуть кого-нибудь, как вдруг увидела такое, от чего дар речи потеряла.

Прямо подо мной по конвейерной ленте проплыла корзинка с младенцем. С младенцем! Я уж подумала было, что от долгого пребывания в темноте у меня галлюцинации, но где-то через минуту за ним последовал ещё один ребенок, потом ещё и ещё, и так без малого десять раз. Десять младенцев на конвейере ракетного завода!

Я, конечно, могла бы принять это за новый вид роботов, но передо мной явно были живые малыши, завёрнутые в пелёночки. У всех у них были закрыты глаза – должно быть, дети спали, но я видела, как кто-то из них ворочался во сне. Будь они андроидами, зачем нужно было бы кутать их в пелёнки?

Это было очень странно… Так странно, что я даже не заметила, как лента остановилась. Не знаю, что вдруг на меня нашло, но я восприняла это как знак и, неуклюже вывернувшись в коробке вентиляции, спрыгнула на мягкую резину. Я снова оказалась в туннеле. С той стороны, откуда младенцы въезжали на ленту, была тёмная арка, с другой стороны – такая же, но из неё шёл яркий свет. До меня вдруг донёсся детский плач и гул чьих-то голосов.

– Можешь закрывать, – услышала я неожиданно со стороны тёмной арки и, решив, что меня сейчас снова запрут в ловушке, быстро ринулась к свету.