Kitobni o'qish: «Казанское губернаторство первой половины XIX века. Бремя власти»

Shrift:

* * *

Введение

Каламбурное переосмысление иронического выражения положение хуже губернаторского может дать представление о характере предлагаемой работы. По свидетельствам современников, этот фразеологизм оказался точным и емким отражением состояния власти российских губернаторов, охваченных вихрем преобразований Александровской эпохи. Усиление фразы примерами их властвования на протяжении всего XIX в., наполнение ее новыми смыслами и художественными образами сделало это высказывание узнаваемым и актуальным по сей день. В этой книге я пытаюсь расшифровать достоверность этой трансформации, опираясь на опыт управления Казанских губернаторов.

В научной литературе административная система Российской империи часто предстаёт как пространство монолога верховной власти. От её лица звучат законы Сената, приказы и распоряжения министров, её желаниями объясняются действия должностных лиц империи. При признании изначальной субъективности монарха и его окружения государственная машина и впрямь выглядит алогичным и нежизнеспособным организмом, где назначения случайны, карьеры причудливы, а намерения оторваны от реальности.

Между тем изучение всей совокупности исторических текстов, зафиксировавших практическую деятельность и повседневные заботы казанских губернаторов первой половины XIX в., убеждает в том, что империя была пронизана диалогами власти с обществом и властей разного уровня друг с другом. Участниками обсуждения проблем губернского управления становились: император, олицетворявший «верховную власть»; центральные органы, отождествлявшиеся с «мнением» Сената и Комитета министров; сенатские ревизоры; служащие министерств и различных ведомств. В помещичьих губерниях, где власть делилась на коронную и корпоративную, в этот диалог вступали губернские и уездные предводители дворянства, а также частные и должностные лица, обращавшиеся с доносами и жалобами в вышестоящие инстанции и непосредственно к императору. В результате изучаемое коммуникативное поле может оказаться тем фактором, который корректировал и адаптировал правительственную линию к обстоятельствам и реалиям отдельного региона или даже одной губернии.

Губернатор как центральная фигура нашего повествования избран не случайно. Его служебная деятельность порождала плотную паутину взаимодействий с центральной властью, местными учреждениями и частными людьми. Эффективность губернского управления зависела от установившихся взаимоотношений назначенного чиновника с близкими ко двору аристократами, местным дворянством, губернским прокурором, жандармским штаб-офицером и прочими «большими» и «малыми» лицами. Немаловажную роль в этих отношениях играли его семейные и обретённые по предыдущей службе связи, избранный «хозяином губернии» стиль руководства, сложившаяся расстановка сил и групповые интересы, компетентность лиц из его «команды»: правителя канцелярии, советников правления, чиновника особых поручений.

Изучая административный опыт на уровне губернии, постоянно наталкиваешься на очевидное расхождение между предписанными законами нормами и реальной практикой властвования. Из зафиксированных в исторических текстах свидетельств становится ясно, что наряду с официальной стороной власти, закрепленной в статусе, полномочиях, финансовом обеспечении сановника, существовала её неофициальная сторона, не прописанная, но хорошо известная современникам. Анализ архивных и опубликованных документов демонстрирует разнообразие средств вмешательства во властные полномочия губернаторов, вскрывает конфликты, выходящие за пределы институциональных отношений, подводит к пониманию слагаемых эффективности управления губернией.

Итак, предметом изучения в данной книге являются ресурсы власти губернатора, определенные ему законом и ограниченные или усиленные конкретной коммуникативной ситуацией в регионе. Выбрав «губернский» уровень анализа, я старалась не упустить из виду общие тенденции развития данного института власти в пространстве империи. Близкое рассмотрение проблемы позволило лучше уловить нюансы губернаторской власти: соотнести декларируемую политику с региональной управленческой реальностью, проследить эволюцию способов поддержания имиджа власти.

Казанская губерния являла собой одну из «узловых» территориально-административных единиц в империи. У неё были как типичные, так и специфические черты. В географическом отношении она соединяла европейскую и азиатскую части России, в хозяйственном – была одним из характерных для Поволжья аграрных регионов с промышленно развитым центром. Губерния отличалась поликонфессиональным и полиэтническим составом населения. При этом в делопроизводственных материалах изучаемого периода она именовалась «внутренней» и воспринималась как одна из «великоросских». Её столица являлась университетским центром самого крупного в России учебного округа. Всё это способствовало тому, что в административном рейтинге Казанской губернией удерживалось лидирующее положение¹. С точки зрения бюрократических ценностей местное губернаторство, безусловно, имело статусное преимущество.

Хронологические рамки данного исследования определены логикой дореформенного периода развития страны (1801–1864). Нижняя временнáя граница задана введением министерской системы управления, кардинально изменившей должностное положение и статус губернатора, превратив «хозяина губернии» в чиновника Министерства внутренних дел. Верхняя граница связана с последствиями земских преобразований в череде реформ 1860–1870-х гг., повлёкших за собой помимо ликвидации крепостного права создание новых органов самоуправления, финансовых и судебных учреждений. Эти изменения существенно повлияли на характер полномочий местной власти.

Выбранный ракурс анализа губернаторской власти через коммуникативное пространство позволяет выявлять «спрятанные смыслы» и значения, добиваться более глубокого понимания механизмов политической культуры в Российской империи. Намеченная реконструкция потребовала привлечения большого массива разнообразных источников – как официального происхождения, так и взятых из частной сферы. Отчёты сенатских ревизоров, донесения жандармских офицеров, многочисленные следственные материалы в сочетании с источниками личного происхождения содержат богатый малоизученный материал о жизни людей власти. Для реализации замысла исследования потребовалось совмещение «разорванных» во времени и разбросанных по различным ведомственным архивам делопроизводственных текстов.

Тому, что они ещё не вошли в научный оборот или использовались фрагментарно, есть своё объяснение. На рубеже XIX–XX вв. магистральным направлением изучения политической жизни Российской империи стала история учреждений. Образцами институциональных исследований могут служить пятитомная «История Правительствующего Сената», труд С. М. Середонина по истории Комитета министров, Н. В. Варадинова по истории Министерства внутренних дел и другие ведомственные издания юбилейного толка². Осмысление тематики местного управления проходило тогда в русле формально-юридического подхода, столь характерного для представителей «государственной школы»³. Отечественных государствоведов отличало критическое отноше ние к губернаторской должности (И. Е. Андреевский, С. А. Корф, И. А. Блинов, К. Н. Соколов, С. К. Гогель)⁴. Деятельность губернаторов оценивалась как «далеко не удовлетворительная». Основной недостаток виделся в соединении в одних руках управления и надзора. Обращалось внимание на несовпадение официальных норм, обеспечивающих деятельность российских губернаторов, и реальной практики управления. Своеобразным итогом изучения губернаторства в рамках историко-юридического подхода стала монография И. А. Блинова⁵. Ограниченность источниковой основы и формально-юридический подход не позволили историкам права исследовать реалии регионального управления. При этом их объединял критический подход к ресурсам местных властей, интерес к проблемам соотношения централизации и децентрализации, формирования в России административной юстиции⁶. Кроме того, они заложили основу изучения русской бюрократии⁷.

Апологетическая ограниченность «государственников», отчасти объяснимая цензурным гнетом, «канцелярской тайной», запретами на изучение⁸, стала преодолеваться в трудах историков М. М. Богословского, Ю. В. Готье⁹. В фокусе их внимания оказа лись «областные реформы» XVIII столетия. Изучение строилось на богатейших материалах столичных и провинциальных архивов, большая часть которых впервые вводилась в научный оборот. Наряду с преобладавшим историко-юридическим подходом обозначилось стремление исследовать личностный фактор власти. Оригинальность этого направления проявилась при освещении вопросов назначения, материального содержания, изучения бытовых условий и злоупотреблений губернаторов. Но новым историографическим «росткам» в ближайшее время не суждено было развиться. Нетрудно понять, что после Октябрьской революции все, что было связано с институтами власти рухнувшего самодержавия, вызывало негативную реакцию нового правительства. Поступательное развитие изучения имперской административной системы было прервано. Губернаторская тематика на долгие годы была предана забвению. После 1917 г. отечественная историография практически не обращалась к проблемам местного управления. Проблема эта затрагивалась лишь в связи с изучением отдельных аспектов внутренней политики самодержавия или архивообразующей деятельностью некоторых учреждений¹⁰.

Наступившая в нашей стране эпоха «оттепели» оказала стимулирующее воздействие на изучение устройства государственных учреждений дореволюционной России. История, структура, характер деятельности этих учреждений были четко определены и систематизированы в учебном пособии Н. П. Ерошкина, выдержавшем несколько изданий (1960, 1968, 1983, 1997)¹¹. Функции и полномочия губернаторов рассматривались автором главным образом на основе законодательства. Этот вид источника позволил ему сделать интересное наблюдение о том, что губернатор нес ответственность в основном за местные учреждения, подведомственные МВД. После выхода работ Н. П. Ерошкина в советской историографии утвердился ведомственный подход в изучении губернаторства.

Единственной работой, специально посвященной истории местного управления, была статья А. И. Парусова¹². Она отличалась многообразием задействованных источников, но выводы автора не вышли за пределы классовой историографии¹³.

Продолжением дореволюционных исследований по эволюции русской бюрократии¹⁴ стали труды Н. Ф. Демидовой и С. М. Троицкого¹⁵. Настоящим историографическим событием было появление в 1978 г. монографии П. А. Зайончковского «Правительственный аппарат самодержавной России в XIX в.». В ней было сформулировано новое положение, что на внутреннюю политику страны «оказывают немалое влияние люди, стоящие во главе администрации»¹⁶. Для изучения личного состава аппарата государственного управления автор применил оригинальную методику обработки формулярных списков¹⁷. Полученные срезы количественных характеристик состава российских губернаторов за 1853 и 1903 годы позволили сделать ряд интересных наблюдений. Но главное то, что этой книгой П. А. Зайончковский заложил новые методологические прин ципы изучения системы имперского управления. Среди них было требование широкого комплекса источников (законодательных актов, документов делопроизводства, формулярных списков, донесений жандармских губернских штаб-офицеров, источников личного происхождения). Его реализация привела к повороту в изучении политической истории России XIX в.¹⁸

В трудах последователей Зайончковского бюрократия стала рассматриваться как особая социальная группа, имевшая влияние на подготовку и реализацию либеральных реформ. Теперь речь шла о «субъективном факторе» в системе управления, появилась возможность увидеть в российской администрации субъект исторического процесса. Двигаясь от изучения институтов управления, исследователи подошли к анализу мотивации, к механизмам принятия решений, к интересу к практической административной деятельности.

В 1982 г. в статье, посвященной структурам местного управления, П. Н. Зырянов сделал вывод, что «губернатор… не являлся единственной решающей силой в губернском управлении»¹⁹. Он выдвинул оригинальную концепцию «трех пластов» или «социальных этажей» (сословно-крестьянский, сословно-дворянский и бюрократический), которая отражала неоднородность губернского управления не только «по вертикали», но и по «горизонтали»²⁰. Благодаря этому усилился интерес историков к социальному воспроизводству власти.

Достижениями периода 1960–1980 гг. в области институциональной истории можно считать адаптацию дореволюционной историографии, расширение подходов в изучении местного управления, применение новых методов источникового анализа. Но специальных работ о российских губернаторах в тот период так и не появилось. О губернаторах по-прежнему писали фрагментарно и в связи с иными темами²¹. Их практическая деятельность продолжала оставаться на периферии исследовательского внимания.

Актуализации этой темы способствовали политические события, произошедшие в нашей стране в 1990–2000-е гг. Крушение железного занавеса, деятельность фонда Сороса и других научных фондов способствовали знакомству российских историков с достижениями их западных коллег, давно и плодотворно работающих над изучением политической истории Российской империи²², а также усвоению новых философских теорий. Весомый вклад в развитие современных институциональных изысканий привнесли американские ученики П. А. Зайончковского, которых он опекал во время их работы в московских архивах²³.

В это время появляются специальные работы о российских губернаторах. В числе первых исследователей этой проблема тики следует назвать М. М. Шумилова²⁴. Он впервые рассмотрел институт губернаторства пореформенной России как объект правительственной политики. При этом автор остался верным институционально-ведомственному подходу.

Наиболее плодотворной в губернаторской тематике была вторая половина 1990-х гг. Проведение круглых столов, семинаров, издание сборников статей «Губернаторство в России: история, современность и перспективы»²⁵, «Российская империя и ее регионы»²⁶ спровоцировали складывание целого ряда исследовательских подходов в изучении темы: управленческо-регионального; социокультурного; биографического; историко-правового; структурно-функционального.

Первой попыткой обобщения коллективных усилий в изучении имперского опыта управления можно считать издание «Национальные окраины Российской империи. Становление и развитие системы управления»²⁷. Дальнейшая разработка темы происходила в рамках международного семинара «Империя и регион: российский вариант»²⁸, в работе которого основной акцент делался на изучение структуры государственной власти, а не на административную политику. Один из инициаторов его проведения, профессор Омского государственного университета А. В. Ремнев²⁹, сформулировал управленческо-региональный подход в изучении империологии и реализовал его применительно к азиатским регионам России. Идейной основой семинара являлось убеждение в том, что Российская империя представляла собой сложно организованное государственное пространство. Его длительная устойчивость объясняется поливариантностью властных структур, многообразием правовых, государственных, управленческих форм, асимметричностью и разнопорядковостью связей различных народов и территориальных образований³⁰. В опоре на такую установку исследователи пришли к заключению, что региональное измерение существовало и учитывалось верховной властью, что география губернаторской власти зависела от сочетания отраслевого и территориального принципов администрирования.

Применительно к Восточной Сибири весомый вклад в разработку российского губернаторства внесли исследования Н. П. Матхановой³¹. Анализируя объем властных полномочий высшей администрации, она установила прямую связь между культурно-психологическим типом личности губернатора и эф фективностью управления регионом. По ее мнению, на развитие региона оказывал воздействие целый комплекс факторов: наличие генерал-губернатора или военного губернатора, существование (или отсутствие) помещичьего землевладения и дворянского самоуправления, размеры казенной собственности, уровень развития частного сектора и влиятельность его представителей, особенность состава населения, распространение на губернию земской и судебной реформы, личные качества губернатора³².

Параллельно с изучением регионального управления развивалась историография имперского администрирования³³. В данной работе интерес к ней обусловлен возможностью контекстуализации реконструируемых казанских событий, сравнения и выявления типичного и нетипичного в изучаемом временном отрезке дореформенной России.

Эволюция губернаторского корпуса за все время его существования была подвергнута анализу в монографии Л. М. Лысенко³⁴. Впервые губернатор рассматривался автором не как институт власти, а как её представитель. Историко-социологический анализ кадрового состава губернаторского и генерал-губернаторского корпусов проводился по таким показателям, как чин, возраст, стаж работы, вероисповедание, образование, предыдущая служебная карьера. Общая характеристика состава губернаторского корпуса Российской империи подтвердила исследовательскую гипотезу, что «губернаторы являли собой прогрессивную силу». Социокультурный подход позволил сделать вывод, что «за двести лет существования института губернаторства в его составе по формальным признакам в целом наблюдались положительные тенденции, связанные с ростом профессионализма, образовательного уровня, повышением правовой культуры, изменением соотношения военных и гражданских начал в деятельности губернаторов в пользу последних»³⁵. В то же время автор поставил вопрос о несовершенстве института губернаторства, сбои в работе которого стали ощущаться уже в конце XIX в., но особенно в начале XX в.

Н. П. Матханова выстроила властную иерархию, основанную не на формальных критериях, а на влиятельности³⁶. В таком ракурсе на вершине губернской бюрократической лестницы оказались правители местной канцелярии, чиновники особых поручений, а также другие канцеляристы. В этом отношении исследовательский подход Матхановой близок к теории Фуко с его пониманием природы власти. Широкие возможности такого подхода подтверждают исследования социально-психологического облика провинциального чиновничества³⁷. Они отличаются богатой инкрустацией делопроизводственных источников фактическим материалом мемуарного происхождения.

Биографистика российских губернаторов в 1990-е гг. основывалась главным образом на пересказе формулярных списков, некрологов и на мемуарных извлечениях, отчего большинство сборников о российских губернаторах представляют собой очерки справочного, краеведческого характера³⁸. На этом фоне заметно выделя ются публикации с использованием архивных материалов³⁹. Но разрозненность изучения губернаторских биографий не позволяет институциализировать их деятельность, вписать в контекст развития государственного аппарата, проанализировать преломления самодержавной административной политики, изучить роль губернаторов в реализации этой политики. Биографистика рассматривается мною как одно из вспомогательных направлений в решении поставленных задач.

В современной юридической литературе наблюдается новый всплеск историко-правового изучения губернской административной системы. Основным источником для реализации правового подхода по-прежнему остаются официальные нормы⁴⁰. Его приверженцы сосредоточились на изучении эволюции административной политики, ее адаптивных способностях в условиях проведения структурных реформ. Это привело к продвижению в изучении механизмов и форм взаимодействия органов исполнительной власти, конкретизации понятийного аппарата⁴¹. Примечательно, что диссертации под названием «Губернаторская власть в дореволюционбернаторы / Сост. О. М. Трохина. Орел, 1998; Макаров И. Губернаторы и полицмейстеры. Нижний Новгород, 2005; Степанов В. Б. Наместники и ной России…»⁴², а также «Институт губернаторской власти в механизме управления Российской Империей…» были защищены⁴³ по юридическим наукам. Активное овладение губернаторской тематикой современными правоведами может служить позитивным примером междисциплинарных возможностей сотрудничества.

По мнению Р. К. Мертона, разнообразие и плюрализм подходов в научной дисциплине обычно являются главным источником развития этой дисциплины⁴⁴. Применение структурно-функционального подхода, в рамках которого признается способность социальных систем к самоорганизации по принципу равновесия⁴⁵, позволяет от конкретно-эмпирического анализа перейти на уровень теоретического осмысления и освоения изучаемой тематики. Для С. В. Любичанковского таковой стало решение проблемы кризиса власти в позднеимперской России⁴⁶. Впервые всестороннему анализу была подвергнута губернская администрация по ключевым категориям подхода: структура, функция, равновесие, среда, обратная связь. Широко используемое в литературе словосочетание «губернаторская власть» получило научно обоснованное понятийное толкование: «губернаторская власть – это система учреждений управления, состоявшая из губернатора и органов власти, через которые он осуществляет свои функции». Иными словами, структурно-функциональный подход был применен к системе губернаторской власти рубежа XIX–XX вв. с целью определения эффективности функционирования этой системы. Автор предложил оригинальную интерпретацию позднеимперского кризиса власти, выделив в нем «системную» и «внутреннюю» составляющие. Последняя, по его мнению, порождалась личными интересами сотрудников аппарата государственного управления. Отличительным свойством этой исследовательской рамки является ее интегральность. Она продемонстрировала хороший эвристический потенциал в ходе заочной международной дискуссии на тему «Местное управление в пореформенной России: механизмы власти и их эффективность»⁴⁷.

Параллельно с перечисленными направлениями развивалась историография имперского администрирования⁴⁸. В данной работе интерес к ней обусловлен возможностью контекстуализации казанских событий, сравнения и выявления типичного и нетипичного в изучаемом временном отрезке. Характерной чертой общей историографической ситуации современного этапа стало сближение подходов отечественных и зарубежных историков. За последние годы появилось значительное число публикаций, освещающих те или иные сюжеты в исследованиях зарубежных коллег⁴⁹, но си стемного очерка зарубежной историографии губернаторской проблематики дано не было.

Пристальный интерес к истории управления Российской империей характерен для англо-американских русистов. Начнем с того, что основные проблемы и направления изучения российской бюрократии были сформулированы и намечены в работах Марка Раева⁵⁰. В круг его первостепенных интересов всегда входила интеллектуальная история, и потому особое внимание он уделял тем идеям, которые лежали в основе действий политической элиты. Для М. Раева история России представляет собой длинную цепь попыток реформировать политическую и социальную структуру империи. Для понимания политической эволюции России XIX в. он призывал уяснить, что представляли собой те люди, которые помогали самодержцу в формулировании политического курса и следили за выполнением его решений.

Механизм реализации самодержавной власти укладывался в представлениях Раева в формулу «самодержец – личные агенты»⁵¹. «Проводники императорской воли» были представлены высшими официальными лицами: сенаторами, министрами, флигель-адъютантами, свитским окружением, личными друзьями императора. Тезис о «личных агентах» получил затем дальнейшую трансформацию, ведь делегирование власти происходило на двух уровнях – ближнем и дальнем⁵². «Дальний» предусматривал делегирование власти министрами. Эта группа агентов (уже не личных) была представлена чиновниками, прохождение службы которых регулировалось Табелью о рангах. К этой группе «агентов власти» отнесены российские начальники губерний. Применительно к исследуемой теме представляется возможным конкретизировать этот тезис, изучить механизм делегирования власти российским губернаторам в условиях становления министерской системы управления.

В отношении административного аппарата России первой половины XIX в. М. Раев констатирует отсутствие в нем функционального разделения обязанностей и специализации персонала, того, что М. Вебер считал первым условием бюрократической организации. Тем не менее время Александра I Раев считал «переломным периодом», когда принципы и практика управления подверглись критическому рассмотрению и были созданы новые бюрократические институты, в первую очередь система министерств. Особое внимание он уделил бюрократическим «технологиям», создателем которых считал М. М. Сперанского. Отмечались главные проблемы политической и административной жизни России: противоречия между харизматическими и бюрократическими нормами политического действия, отсутствие координации в принятии политических решений и подобающих «каналов коммуникации» между правительством и населением, отсутствие гомогенной, активной, эффективной и политически сознательной бюрократии. Эти идеи стали отправными для последующих исследований целого поколения американских русистов.

Начиная с 1970-х гг., российская провинция, ее управление привлекли к себе внимание зарубежных историков. В этот период ведущее положение в американских университетах занимает «новая социальная история». В центре внимания исследователей оказались социальные структуры и фундаментальные процессы, поддающиеся количественному анализу на основе массовых источников. Значительный вклад в количественные исследования русского чиновничества внес профессор Йельского университета У. Пинтнер. Он проанализировал почти 8 тыс. формулярных списков столичных и губернских чиновников за 1755–1855 гг., обращая особое внимание на такие показатели, как происхождение, имущественное положение, национальная принадлежность и уровень полученного образования⁵³. Проследив эволюцию чиновничества, он обнаружил, что к середине XIX в. в России сформировалась новая модель профессиональной карьеры. Возник социальный тип «карьерного гражданского чиновника», что было серьезным шагом на пути к профессионализации бюрократии. На это указывали рост числа чиновников, функциональное их оформление, создание сети высших учебных заведений, повлиявших на систему рекрутирования чиновничьих кадров.

На основании статистического анализа формулярных списков столичных и провинциальных чиновников У. Пинтнер констатировал наличие в России в середине XIX в. двух элит – новой бюрократической и традиционной землевладельческой. Бюрократическая элита была в меньшей степени связана с землей и больше зависела от государства, чем высшие чиновники начала века. Главный вывод Пинтнера заключался в том, что процесс изъятия функций политического и социального контроля из рук традиционной землевладельческой элиты и передачи их административному аппарату происходил параллельно с приучением этого аппарата к принципам бюрократической формальности и функционирования⁵⁴.

В свою очередь, Дж. Армстронг подверг сравнительному анализу российских губернаторов XVIII–XIX вв. и их французских коллег того же периода⁵⁵. Примененный ученым социологический подход привел его к выводу, что по формальным критериям образования и карьеры российские губернаторы «выигрывали» у французских коллег-интендантов. Тогда он задался вопросом: почему современ ники ставили им в вину все дефекты управления? Ссылаясь на концепцию М. Вебера, Армстронг сделал предположение, что в условиях российского патриархального общества бюрократия может быть дисфункциональной, поскольку бюрократическая модель управления соответствует индустриальному этапу развития общества.

Интерес к властным структурам и функционированию систем побуждал американских историков искать ответы на вопросы о том, как функционировала административная система царской России, каким образом сумела обеспечить столь долгое сохранение самодержавного режима, как адаптировалась к быстро меняющимся условиям жизни. Одним из первых, кто попытался исследовать механизмы власти Российской империи, был Джордж Йени⁵⁶. Он стремился увязать эволюцию правящих институтов с общим ходом социальной и политической истории России, полагая, что всякому обществу присуще внутреннее стремление к созданию «легально-административной системы». По мнению автора, в имперской России, представлявшей собой сильно фрагментированное общество, процесс формирования «легально-административной системы» был крайне затруднен и радикально отличался от Западной Европы. В ней механизм реализации самодержавной власти осуществлялся делегированием власти доверенным лицам на всех уровнях государственного управления. Это позволило Дж. Йени охарактеризовать государственный аппарат 1802–1860 гг. как «правительство царских агентов»⁵⁷ и обосновать концепцию столкновения идеи управления государством посредством личных агентов и «легального порядка»⁵⁸.

В отношении статуса и полноты власти российских губернаторов был подтвержден тезис о двойственности их служебного положения. Исследователь отметил их чрезмерную зависимость от МВД, особенно возросшую в пореформенный период. Хотя эту точку зрения до сих пор разделяют не все. Английский историк Э. Моссе, к примеру, считал российских губернаторов настоящими «хозяевами» вверенной им губернии, утверждая, что и на практике они «наслаждались значительной мерой автономии»⁵⁹.

Несколько иной подход к анализу проблем политической системы и государственности России, а также политической культуры бюрократии использован в книге Дэниэла Орловски⁶⁰. Подробно рассматривая структуру МВД, порядок делопроизводства, функциональные обязанности каждого подразделения, прослеживая количественный рост штата и расширение его обязанностей, автор констатировал нарастание серьезного институционального кризиса. По его мнению, его причины заключались в неспособности минитерских служащих справляться с текущими обязанностями, не говоря уже о решении каких-то экстраординарных задач. Работа ведомства, которому непосредственно подчинялись губернаторы, становилась непродуктивной, неуправляемой, подчиненной раз и навсегда заведенному механизму формальных процедур. Автор полагает, что исследованный П. А. Зайончковским «кризис самодержавия» в 1878–1881 гг. был по своей сути институциональным кризисом и начался задолго до исследуемых событий.

1.Готье Ю. В. История областного управления в России от Петра I до Екатерины II. М., 1913. Т. 1. С. 207–208.

2.История Правительствующего Сената за 200 лет, 1711–1911 гг. СПб., 1911. Т. 1–5; Середонин С. М. Исторический обзор деятельности Комитета министров. СПб., 1902. Т. 1–4; Варадинов Н. В. История Министерства внутренних дел. СПб., 1858–1863. Ч. 1–3; Адрианов С. А. Министерство внутренних дел: ист. очерк. СПб., 1901; Писарев С. Н. Учреждение по принятию и направлению прошений, приносимых на высочайшее имя, 1810–1910. СПб., 1909; Строев В. Н. Столетие Собственной его императорского величества канцелярии. СПб., 1912 и др.

3.Лохвицкий А. Губерния, ее земские и правительственные учреждения. 2-е изд., с изм. СПб., 1864; Нотович О. К. Основы реформ местного и центрального управления. СПб., 1882; Головин К. Ф. Наше местное управление и местное представительство. СПб., 1884; Подлигайлов П. Н. Местное управление в России. СПб., 1884; Градовский А. Д. Начала русского государственного права. Т. 3. Органы местного управления. СПб., 1883; Коркунов Н. М. Русское государственное право. СПб., 1901–1903. Т. 1–2; Гессен В. М. Вопросы местного управления. СПб., 1904; Латкин В. Н. Учебник истории русского права периода Империи (XVIII–XIX ст.). 2-е изд., перераб. и доп. СПб., 1909; Лазаревский Н. И. Лекции по русскому государственному праву. Т. 2. Административное право. СПб., 1910; Блинов И. А. Отношение Сената к местным учреждениям в XIX веке. СПб., 1911; Страховский И. М. Губернское устройство (правительственные учреждения). СПб., 1913.

4.Андреевский И. Е. О наместниках, воеводах и губернаторах: рассуждения. СПб., 1864; Корф С. А. Очерк исторического развития губернаторской должности в России // Вестник права. 1901. Кн. 9. С. 130–147; Блинов И. А. Из истории должности губернатора после Учреждения о губерниях 1775 г. // Вестник права. 1903. Кн. 4. С. 120–170; Соколов К. Н. Очерк истории и современного значения генерал-губернатора // Вестник права. 1903. Кн. 7. С. 110–179; Кн. 8. С. 39–76; Гогель С. К. Губернские присутствия смешанного состава, как органы административной юстиции на местах // Вестник права. 1906. Кн. 4. С. 393–466.

5.Блинов И. А. Губернаторы: историко-юрид. очерк. СПб., 1905.

6.См.: Зеленцов А. Б., Радченко В. И. Административная юстиция в России: (история и современность). М., 2001. С. 5–14.

7.См.: Корф М. А. Жизнь графа Сперанского. Изд. испр. СПб., 1861. Т. 2; Заблоцкий-Десятовский А. П. Граф П. Д. Киселев и его время: Материалы для истории императоров Александра I, Николая I и Александра II. СПб., 1882. Т. 1–4; Деятели реформы // Великая реформа. М., 1911. Т. 5.

8.См.: Ерошкин Н. П. История государственных учреждений дореволюционной России. 3-е изд., перераб. и доп. М., 1983. С. 15–16.

9.Богословский М. М. Областная реформа Петра Великого. М., 1902; Готье Ю. В. История областного управления в России от Петра I до Екатерины II. М., 1913. Т. 1; 1941. Т. 2.

10.См.: Колесников А. Начала административной централизации и самоуправления в современном государстве // Сб. трудов профессоров и преподавателей гос. Иркут. ун-та. Отд. 1. Науки гуманитарные. Иркутск, 1921. Вып. 2. С. 91–107; Бочкарев В. Сенаторские ревизии в России при Павле I // Известия Тверского пед. ин-та. 1926. Вып. 1–2; Шефер А. Л. Органы «самоуправления» царской России. Куйбышев, 1939; Предтеченский А. В. Очерки общественно-политической истории России в первой четверти XIX в. М.; Л., 1957. С. 393–406.

11.Ерошкин Н. П. Очерки истории государственных учреждений дореволюционной России. М., 1960; Он же. Местные государственные учреждения дореформенной России (1800–1860 гг.). М., 1985; Он же. Российское самодержавие. М., 2006.

12.Парусов А. И. К истории местного управления в России первой четверти XIX столетия // Учен. зап. Горьковского гос. ун-та им. Н. И. Лобачевского. Сер. историко-филологическая. 1964. Т. 1. Вып. 72. С. 155–226.

13.См.: Ленин В. И. Борьба с голодающими // Полное собрание сочинений. 5-е изд. М., 1959. Т. 5. С. 279–280.

14.См.: Карнович Е. Русские чиновники в былое и настоящее время. СПб., 1897; Ивановский В. В. Бюрократия как самостоятельный общественный класс // Рус. мысль. 1903. № 8. С. 1–23; Гессен В. М. Вопросы местного управления. СПб., 1904. С. 22–23.

15.Демидова Н. Ф. Бюрократизация государственного аппарата абсолютизма в XVII–XVIII вв. // Абсолютизм в России (XVII–XVIII вв.). М., 1964. С. 206–242; Она же. Служилая бюрократия в России XVII в. и ее роль в формировании абсолютизма. М., 1987; Троицкий С. М. Русский абсолютизм и дворянство в XVIII веке: формирование бюрократии. М., 1974.

16.См.: Зайончковский П. А. Правительственный аппарат самодержавной России в XIX веке. М., 1978. С. 5.

17.Там же. С. 9–13.

18.Сафонов М. М. Проблема реформ в правительственной политике России на рубеже XVIII и XIX вв. Л., 1988; Мироненко С. В. Самодержавие и реформы: политическая борьба в России в начале XIX в. М., 1989; Захарова Л. Г. Самодержавие и реформы в России, 1861–1874: (к вопросу о выборе пути развития) // Великие реформы в России, 1861–1874. М., 1992. С. 24–43.

19.Зырянов П. Н. Социальная структура местного управления капиталистической России (1861–1914 гг.) // Исторические записки. 1982. Т. 107. С. 295–296.

20.См. подробнее: Любичанковский С. В. Достижения и проблемы отечественной историографии в анализе функционирования института губернаторства Российской империи конца XIX – нач. XX в. // Клио: журнал для ученых. 2003. № 4. С. 52.

21.Паина Э. С. Сенаторские ревизии и их архивные материалы (XIX – нач. XX в.) // Некоторые вопросы изучения исторических документов XIX – нач. XX века. Л., 1967. С. 147–175; Чернуха В. Г. Совет Министров в 1857–1861 гг. // Вспомогательные ист. дисциплины. Л., 1973. Вып. 5. С. 120–137; Она же. Внутренняя политика царизма с сер. 50-х до нач. 80-х годов XIX в. Л., 1978; Оржеховский И. В. Из истории внутренней политики самодержавия в 60–70-х годах XIX века. Горький, 1974; Захарова Л. Г. Самодержавие и отмена крепостного права в России, 1856–1861. М., 1984.

22.Yaney G. L. The systematization of Russian government; social evolution in the domestic administration of Imperial Russia, 1711–1905. Urbana, 1973; Riasanovsky N. V. A parting of ways: government and the educated public in Russia, 1801–1855. Oxford, 1976. P. 291–297; Raeff M. The Bureaucratic Phenomen of Imperial Russia, 1700–1905 // Americal Review. 1979. Vol. 84. № 2 (April); Idem. Political ideas and institutions in imperial Russia. Boulder, 1994; Orlovsky D. The limits of reform: the Ministry of Internal Affairs in Imperial Russia, 1802–1881. Cambridge, 1981; LeDonne J. P. Absolutism and ruling class: the formation of the Russian political order, 1700–1825. New York, 1991.

23.См.: Большакова О. В. П. А. Зайончковский и его американские ученики // Отеч. история. 2004. № 4. С. 92–107; Она же. Власть и политика в России XIX – нач. XX века: американская историография. М., 2008.

24.Шумилов М. М. Местное управление и центральная власть в России в 50-х – нач. 80-х гг. ХIХ века. М., 1991; Он же. Царские отметки на всеподданнейших отчетах российских губернаторов в 50-х – нач. 80-х гг. XIX в. // Вестник Новгород. гос. ун-та. Сер. Гуманит. науки. 1995. № 2. С. 55–60; Он же. Губернаторские назначения в России 60–70-х годов века // Россия в XIX–XX вв.: Сб. статей к 70-летию со дня рожд. Р. Ш. Ганелина. СПб., 1998. С. 204–209; Он же. Губернаторские канцелярии и губернские правления в России 50-х – 80-х гг. XIX в. // Проблемы социально-экономической и политической истории России XIX–XX веков: Сб. статей памяти В. С. Дякина и Ю. Б. Соловьева. СПб., 1999. С. 187–199.

25.См.: Губернаторство в России: история, современность и перспективы: материалы «круглого стола» // Вестник Моск. ун-та. Сер. 12. Полит. науки. 1996. № 3. С. 3–21; Институт губернатора в России: традиции и современные реальности / Под ред. Н. С. Слепцова. М., 1997.

26.См.: Имперский строй России в региональном измерении (XIX – нач. XX века): Сб. науч. статей. М., 1997.

27.Национальные окраины Российской империи. Становление и развитие системы управления. М., 1997; Ремнев А. В. Россия Дальнего Востока. Имперская география власти XIX – нач. XX веков. Омск, 2004.

28.Ремнев А. В. Имперское управление азиатскими регионами России в XIX – нач. XX веков: Некоторые итоги и перспективы изучения // Пути познания истории России: новые подходы и интерпретации. М., 2001. С. 97–125.

29.Ремнев А. В. Самодержавие и Сибирь: Административная политика в первой пол. XIX в. Омск, 1995; Он же. Самодержавие и Сибирь: Административная политика второй пол. XIX – нач. XX веков. Омск, 1997.

30.Ремнев А. В. Россия Дальнего Востока. Имперская география власти XIX – нач. XX веков. Омск, 2004. С. 7; Он же. Региональные параметры имперской «географии власти» (Сибирь и Дальний Восток) // Ab Imperio. 2000. № 3/4. С. 343–358; Азиатская Россия: люди и структуры империи: Сб. науч. статей. Омск. 2005.

31.Матханова Н. П. Полномочия губернатора в XIX веке: закон и жизнь (к постановке проблемы) // Проблемы истории местного управления Сибири XVII–XX веков. Вып. 2. Региональная науч. конф., 18–19 дек. 1997: Тезисы докл. Новосибирск. 1997. С. 25–31; Она же. Генерал-губернаторы Восточной Сибири середины XIX века. Новосибирск, 1998; Она же. Губернаторские отчеты и жандармские донесения как источник по истории российского провинциального чиновничества середины XIX в. // Источники по русской истории и литературе: Средневековье и Новое время. Новосибирск, 2000. С. 204–236.

32.Матханова Н. П. Полномочия губернатора… С. 27.

33.См.: Административные реформы в России XVIII–XIX вв. в сравнительно-исторической перспективе. М., 1990; Морякова О. В. Система местного управления России при Николае I. М., 1998; Институт генерал-губернаторства и наместничества в Российской империи. СПб., 2001–2003. Т. 1–2; Марасанова В. М. Местное управление в Российской империи: (на материалах Верхнего Поволжья). М., 2004; Административные реформы в России: история и современность. М., 2006; Писарькова Л. Ф. Государственное управление России с конца XVII до конца XVIII века: Эволюция бюрократической системы. М., 2007.

34.Лысенко Л. М. Губернаторы и генерал-губернаторы Российской империи (XVIII – нач. XX века). М., 2001.

35.Лысенко Л. М. Губернаторы и генерал-губернаторы… С. 401.

36.См.: Матханова Н. П. Неформальная иерархия российского провинциального чиновничества в XIX века // «Сибирь – мой край…»: Проблемы региональной истории и исторического образования. Новосибирск. 1999. С. 154–166; Она же. Высшая администрация Восточной Сибири в середине XIX в.: Проблемы социальной стратификации. Новосибирск, 2002.

37.Морякова О. В. Провинциальное чиновничество в России второй четверти XIX века: социальный портрет, быт и нравы // Вестник МГУ. Сер. 8. История. 1993. № 6; Писарькова Л. Ф. Российский чиновник на службе в конце XVIII – первой пол. XIX века // Человек. 1994. № 3–4; Голосенко И. А. Феномен «русской взятки»: очерк отечественной социологии чиновничества // Журнал социологии и социальной антропологии. 1999. Т. 2. № 3.

38.См: Алексушин Г. В. Самарские губернаторы. Самара, 1996; Тверские губернаторы. Тверь, 1996; Тульские губернаторы. Тула, 1997; Пермские губернаторы: традиции и современность. Пермь, 1997; Астраханские губернаторы: историко-краевед. очерки. Астрахань, 1997; Орловские губернаторы Курского края, 1779–1917 гг.: ист. очерки. Курск, 2005.

39.Акульшин П. В. Рязанский генерал-губернатор А. Д. Балашов: (Реформаторские планы Александра I и Рязанский край) // Из прошлого и настоящего Рязанского края. Рязань, 1994. С. 17–25; Марасанова В. М., Федюк Г. П. Ярославские губернаторы, 1777–1917: (историко-биогр. очерки). Ярославль, 1998; Фролов Н. В., Фролова Э. В. Владимирские наместники и губернаторы. Ковров. 1998; Губернаторы Оренбургского края / Авт. – сост. В. Г. Семенов, В. П. Семенова. Оренбург, 1999; Горбунов К. Е., Сивопляс И. Э., Шабалкин А. Ю. Симбирские гражданские губернаторы: материалы к историко-биогр. очеркам. Ульяновск, 2003; Берсенев В. В. Немцы-губернаторы в царствование императора Николая I // Немцы в государственности России. СПб., 2004. С. 155–161; Кононов В. А. Смоленские губернаторы, 1711–1917. Смоленск, 2004.

40.См.: Развитие русского права в первой половине XIX века / Под ред. Е. А. Скрипелева; Рос. академия наук. М., 1994; Еремян В. В., Федоров М. В. История местного самоуправления в России (XII – нач. XX в.). М., 1999; Гаркуша П. И. Правовой статус института губернаторства в России. Ростов н/Д, 2004.

41.Лаптева Л. Е. Региональное и местное управление в России (вторая половина XIX века). М., 1998.

42.Орлов А. В. Губернаторская власть в дореволюционной России на примере Нижегородской губернии (историко-правовой аспект): Дис…. канд. юрид. наук. Нижний Новгород, 2004.

43.Козлобаев В. А. Институт губернаторской власти в механизме управления Российской империей, 1860-е – нач. 1880-х гг.: историко-правовое исследование: Автореф. дис…. канд. юрид. наук. Тамбов, 2007.

44.См.: Американская социологическая мысль: тексты. М., 1996. С. 7.

45.См.: Любичанковский С. В. Структурно-функциональный подход к изучению местного управления Российской империи: возможности и перспективы // Клио: журнал для ученых. 2001. № 3. С. 57–60.

46.Любичанковский С. В. Губернская администрация и проблема кризиса власти в позднеимперской России (на материалах Урала, 1892–1914 гг.). Самара; Оренбург, 2007.

47.Местное управление в пореформенной России: механизмы власти и их эффективность: сводные материалы заочной дискуссии. Екатеринбург; Ижевск, 2010.

48.См.: Административные реформы в России XVIII–XIX вв. в сравнительно-исторической перспективе. М., 1990; Морякова О. В. Система местного управления России при Николае I. М., 1998; Институт генерал-губернаторства и наместничества в Российской империи. СПб., 2001–2003. Т. 1–2; Марасанова В. М. Местное управление в Российской империи: (на материалах Верхнего Поволжья). М., 2004; Административные реформы в России: история и современность. М., 2006; Писарькова Л. Ф. Государственное управление России с конца XVII до конца XVIII века: Эволюция бюрократической системы. М., 2007. Она же. Государственное управление России в первой четверти XIX в.: замыслы, проекты, воплощение. М., 2012.

49.См.: Государственный строй России периода феодализма (XV–XIX вв.): (Зарубежная историография): науч. – аналит. обзор / Сост. и отв. ред. А. Н. Медушевский. М., 1989; Буганов В. И. Административные реформы в России и проблемы их изучения в современной западной историографии // Отечественная история. 1992. № 3. С. 203–210; Лучицкая С. И. Власть как социальная практика. Исторические и социально-антропологические исследования // Вопросы истории. 1993. № 6. С. 174–175; Миронов Б. Н. Пришел ли постмодернизм в Россию? Заметки об антологии «Американская русистика» // Отечественная история. 2003. № 3. С. 135–146; Рибер А. Изучение истории России в США // Исторические записки. 2000. № 3 (121). С. 65–104; Американская русистика: Вехи историографии последних лет: Императорский период: антология / Сост. М. Дэвид-Фокс. Самара. 2000; Вердери К. Возвращая антропологов в славистику // Ab Imperio. 2006. № 1. С. 39–60; Большакова О. В. Новая политическая история России: Современная зарубежная историография: аналит. обзор. М., 2006; Она же. Власть и политика в России XIX – нач. ХХ века: американская историография. М., 2008; Берелович В. Марк Раев: Россия в европейских исторических исследованиях // Ab Imperio. 2009. № 1. С. 344–348; Злобин Ю. П. Институт генерал-губернаторской власти Российской империи в современной зарубежной историографии // Вестник Оренбург. гос. ун-та. 2009. № 10 (104). С. 4–11.

50.Raeff M. Michael Speransky: statesman of imperial Russia, 1772–1839. Hague, 1957; Idem. The Russian autocracy and its offcials // Russian thought and politics / Ed. by Hugh McLean, Martin E. Malia [and] George Fischer. Freeport; N. Y., 1957. P. 77–91; Idem. Introduction // Plans for political reform in Imperial Russia, 1730–1905. Englewood Cliffs (NJ): Prentice-Hall, 1966. P. 1–39.

51.Raeff M. Understanding imperial Russia: state and society in the old regime. New York, 1984. P. 197.

52.Lincoln W. B. In the vanguard of reform: Russia’s enlightened bureaucrats, 1825–1861. DeKalb, 1982. P. 8.

53.Pintner W. M. The Social Characteristics of the Early Nineteenth-Century Russian Bureaucracy // Slavis Revien. 1970. Vol. 29. № 3. P. 429–443; Idem. Civil Offcialdom and the Nobility in the 1850’s // Russian offcialdom: the bureaucratization of Russian society from the seventeenth to the twentieth century / Ed. by W. McKenzie Pintner, D. K. Rowney. Chapel Hill, 1980. P. 190–249.

54.Pintner W. M. Civil Offcialdom and the Nobility in the 1850’s… Р. 227.

55.Armstrong J. A. Old-Regime Governors: Bureaucratic and Patrimonial Attributes // Comparative Studies in Society and History. 1972. Vol. 14. № 1 (Jan.). P. 2–29.

56.Yaney G. L. The systematization of Russian government; social evolution in the domestic administration of Imperial Russia, 1711–1905. Urbana, 1973.

57.Ibid. Р. 221–228.

58.Ibid. Р. 5–10.

59.Mosse W. E. Russian Provincial Governors at the end of the Nineteenth Century // The Historial journal. 1984. Vol. 27. № 1. P. 225.

60.Orlovsky D. The limits of reform: the Ministry of Internal Affairs in Imperial Russia, 1802–1881. Cambridge, 1981.