Как Человек-бензопила почти съел целый жанр
Объясняем, с чем связан ажиотаж вокруг японского комикса «Человек-бензопила»
Автор статьи: Александр Черкашин
В конце декабря прошлого года закончился выход первого сезона аниме «Человек-бензопила», которое еще на этапе анонсов наделало много шума. В России легально посмотреть экранизацию культового произведения Тацуки Фудзимото не так просто, а вот целиком прочитать первоисточник — не проблема: в ноябре издательство «Азбука-Аттикус» выпустило заключительный том первой части манги. Вместе с лингвистом Александром Черкашиным исследуем феномен этого японского комикса и рассуждаем, чем работа Фудзимото выгодно отличается от своих собратьев по жанру.
Не только формальность
Для художника жанр — это всего лишь условность.
Для хорошего художника жанр — это еще и инструмент.
По выражению известного российского нейрофизиолога, академика Натальи Бехтеревой, мозг — величайшая машина, которая умеет перерабатывать реальное в идеальное. Но, как известно, эта когнитивная штуковина у нас в голове хоть и невероятно продуктивна, в то же время крайне ленива. С одной стороны, мы способны безостановочно поглощать и фильтровать тонны новой информации, с другой — тяготеем к постоянному упрощению и упорядочению данных. Чем ярче, проще и понятнее, тем лучше. Поэтому видео из Тиктока — идеальный продукт для нашего мозга.
Чтобы переваривать что-то посерьезнее тридцатисекундных роликов, мозгу желательно размечать виртуальные границы потребляемого, заранее знакомиться с «правилами», по которым строится контент. Особенно если речь идет про трехсотстраничный приключенческий роман или двухчасовую историческую драму. И чтобы не приходилось изучать правила каждого конкретного произведения снова и снова, человек придумал универсалии, по которым несложно распознать, какого рода произведение перед тобой, а сочетаемость этих универсалий он назвал жанром.
Проще говоря, жанр — это условный набор паттернов, благодаря которым мы можем сортировать попадающие в наше поле зрения произведения искусства, тем самым упрощая для себя их понимание и восприятие.
Для того чтобы считывать эти паттерны, уметь верно их распознавать и понимать, желательно скопить достаточно зрительского/читательского опыта, иначе велик шанс вместо удовольствия от процесса получить разочарование, непонимание или как минимум дискомфорт. Представьте, что вы сели смотреть семейную комедию, а в середине картины трагически погибает один из главных героев. Или вы читаете серьезную детективную драму, в которой убийцей оказывается карикатурный пришелец из далекой галактики. Такие сюжетные повороты неискушенного потребителя скорее смутят, чем позабавят.
Однако без «надломов» жанр стагнирует. Набор паттернов, лежащий в основе произведений, не меняется, и мы, потребители, начинаем скучать.
В конце прошлого года на экраны вышел фильм Тодда Филда «Тар» — полностью вымышленная история, своей погруженностью в мир классической музыки и детализацией напоминающая байопик. Картина построена по вполне понятным законам, если бы не одно «но». Режиссер то и дело подбрасывает зрителю «улики» — вкрапления иррационального, даже хтонического, — которые заставляют усомниться в значении происходящего на экране, а вместе с тем подтачивают убежденность зрителя в том, какое кино он вообще смотрит: драму про женский харассмент или тонко поставленный хоррор. Или и то и другое.
Пренебрежение к границам жанра — распространенное явление в искусстве, общепринятая норма. Но далеко не всегда авторам удается встроить чужеродные элементы органично и в то же время акцентировать на них внимание зрителя и читателя ровно настолько, чтобы сработал эффект неожиданности, некой «свежести», а само произведение не превратилось в комичную солянку или пародию. Чаще всего такие «надломы» в жанровых произведениях строятся на одном или нескольких допущениях, переворачивании традиционных условий с ног на голову.
Еще один пример из недавнего кино — хоррор «Х» от студии «А24». В первую очередь это классический слэшер со всеми возможными клише: от литров бутафорской крови до присущего жанру эротизма, над которым подшучивали еще в первом «Крике». И вот эротизм и сексуализация тут доведены до грани гротеска. Вы, кстати, помните, кто по традиции первым умирает в фильмах ужасов? Правильный ответ: те, кто демонстрирует условное «аморальное» поведение, чаще всего — просто занявшись сексом. Неловкое и вполне инцельское представление о морали, где выжить достоин только невинный.
Так вот, «Х» построен на допущении того, что выживает самый «развращенный» персонаж среди кучки в целом тоже малоприятных героев. Все это сдабривается комедийными элементами, превращая фильм в остроумный постмодернистский комментарий к давно изжившей себя теме. Главное, смотрится свежо и приятно.
О японской специфике
У японской массовой культуры свои законы и жанры. Ярчайшими ее представителями являются аниме и манга, которые в свою очередь часто служат первоисточником многих популярных аниме-франшиз. Если говорить о местных жанрах, наиболее известным (в том числе и за пределами Японии) будет сёнен. Если это слово вы видите впервые, то о представителях этого жанра вы уж точно как минимум слышали: Naruto, One Piece, Bleach, Dragon Ball, Death Note, Fullmetal Alchemist, Demon Slayer — все это родственные тайтлы, публиковавшиеся (или до сих пор публикуемые) в журнале Shonen Jump — самом популярном манга-журнале страны восходящего солнца. Жанр этот ориентирован на мужскую подростковую аудиторию и обладает ярко выраженными клише, без которых в том или ином виде не обходится ни один представитель.
Сёнен оформился более полувека назад, и за это время успело народиться немало произведений, проверяющих законы жанра на прочность, а именно «надламывая» его основополагающие элементы. Так, Death Note («Тетрадь смерти») практически исключает из повествования привычный экшен, сублимируя его энергию в плоскость интеллектуальных баталий. Или, например, нашумевший несколько лет назад One-Punch Man, рассказывающий о супергерое, обладающем силой сходу побеждать врагов одним ударом, хотя по традиции (не только жанровой, но и в целом повествовательной, согласно кэмпбелловскому мономифу) главный герой на протяжении пути должен преодолевать сложности и преображаться на наших глазах, становясь сильнее с каждым испытанием.
Дальше всего, пожалуй, в издевательстве над жанром зашла Gintama (в России малоизвестная, зато в Японии зарекомендовавшая себя как культовая трагикомедийная манга, поднимающая на смех все и вся), не только высмеявшая в себе клише, но и без стеснения шутившая над коллегами по цеху.
И вот четыре года назад на свет появился еще один «попрекатель» жанра сёнен — «Человек-бензопила».
Человек-бензопила и Федор Михайлович
В отличие от большинства других авторов Тацуки Фудзимото не просто экспериментирует с формой, он по-своему интерпретирует значения привычных читателю жанровых паттернов и клише, соблюдая лишь внешние формальные признаки сёнена, а по факту создавая собственное внежанровое произведение.
Как ни странно, но подобные метаморфозы с содержанием в свое время проделывал Достоевский, беря за основу своего «Преступления и наказания» классическую детективную фабулу: у нас есть убийство; преступник с навязчивой идеей; именитый сыщик, идущий по следу, и даже вполне себе любовная линия. Но Федор Михайлович собирает из этого пазла свою историю, заходя в исследовании психологии преступника гораздо дальше любого своего предшественника.
При этом автор нарушает одно из главных табу хорошей криминальной истории — читатель с самого начала знает, кто убийца. По итогу мы получаем вывернутый наизнанку детективный сюжет, в котором акцент не на поиске преступника, но на падении и возрождении человеческой души. И это не единичный случай: в «Братьях Карамазовых» используется схожий прием.
Чтобы понять, насколько беспардонно Фудзимото относится к главным сёненовским законам, достаточно рассмотреть несколько ключевых примеров:
Герой-материалист
Дело в том, что для сёнена, да и целом для художественного произведения, ориентированного в первую очередь на подростков, характерна приверженность главного героя к идеалистической модели мира. Это далеко не всегда значит, что каждый персонаж сёнен-манги стремиться стать «хокаге» и изменить этот порочный мир. Однако у героев как минимум есть понятные представления о добре и зле, хорошем и плохом, черном и белом. И руководствуясь этими самыми представлениями, герой действует. Обычно через такой подход авторы любят транслировать определенную концепцию мировосприятия, демонстрируя ее достоинства и недостатки.
Так вот Дэндзи — законченный материалист. При этом его моральный кодекс находится в зачаточном состоянии. Руководят им в большей степени не убеждения, а инстинкты. Да, формально у парня есть мечта — все же это обязательный элемент жанра, — но по факту его мечта ограничивается базовыми потребностями человека. То есть, приложив к «мечтам Дэндзи» пирамиду Маслоу, мы увидим, что его цели с трудом дотягивают даже до третьей ступени (потребность в принадлежности — любовь, дружба, общение), его внимание сфокусировано на первых двух (физиологические потребности и потребность в безопасности), в то время как большинство известных нам героев все же мыслят в категориях потребностей в самовыражении.
Мозг – величайшая машина, которая умеет перерабатывать реальное в идеальное. Но мозг еще и чертовски ленив, а мозг Дэндзи — в особенности, поэтому реальное заботит его куда больше, чем идеальное.
В рамках сюжета главной целью Дэндзи становится реализация базовых сексуальных желаний, но с таким же успехом этой целью могла бы стать и любая другая физиологическая потребность (в первой главе Дэндзи мечтал о нормальной еде, а затем, получив заветное, не переставал ей восхищаться на протяжении восьмидесяти с лишним глав). Истинная цель нашего героя — это достичь верхушки пирамиды потребностей, только вот сформулировать ее для себя он не в состоянии, ведь такие социологические концепты ему явно незнакомы. А может, их и вовсе нет в мире Фудзимото, ведь когда-то давно демона социологии сожрал Человек-бензопила.
История Дэндзи — это не история становления героя, но хронология формирования личности: от стремления выжить, до принятия ответственности за свои и, главное, чужие поступки. По крайней мере так это выглядит сейчас, на момент завершения первой части манги. Персонаж обрастает убеждениями, которые постепенно превращают его в идеалиста, то есть классического героя сёнена образца первой главы. Вряд ли сам Дэндзи это осознает, но со временем в его картине мира определяющее место занимает нематериальное — видимо, в этом и заключается его сюжетная арка.
Но даже такой примитивный на первый взгляд персонаж не обходится без внутреннего конфликта.
Достоин ли я того, что получаю?
Посмею ли я мечтать о чем-то большем?
Способен ли я это хотя бы вообразить?
Да, порой сознаться себе в том, что ты на самом деле хочешь, сложнее, чем воплотить это свое желание в жизнь.
И такой материалистический герой куда понятнее и ближе рядовому обывателю, чем возвышенные персонажи, ведь мало кто из нас мечтал стать королем пиратов, а вот вкусно покушать и заняться любовью — такие желания вряд ли кому-то покажутся чуждыми. С другой стороны, такой герой предсказуемо будет вызывать меньше симпатии, потому что нам куда приятнее ассоциировать себя с убежденными идеалистами, чем видеть свое отражение в невежественном подростке.
Однако пережитый Дэндзи катарсис в финале первой части манги расставляет все на свои места.
Но что мы все о Дэндзи. Давайте обратим внимание на других центральных персонажей. Перед нами эгоистичная и кровожадная демоница, у которой принципов и потребностей еще меньше, чем у Дэндзи; одержимый местью идеалист, который буквально по кусочкам хоронит свою жизнь ради этой не самой высокой цели; опытный наставник с алкогольной зависимостью и атрофированным чувством эмпатии. Ну и главный злодей. И вот в чем на самом деле раскрывается гений Фудзимото. Во всех этих героев рано или поздно читатель влюбляется. В моем случае — слишком поздно.
Да, искренне переживать за рыжеволосого школьника, который ради друзей отправляется в загробный мир, не так уж и сложно. А сможете ли вы переживать за безнравственного задиру, способного на каннибализм? Фудзимото-сан уверен, что сможете.
Филигранная деконструкция
Но возвратимся к работе с жанром — в этом все же один из ключевых ингредиентов успеха «Человека-бензопилы». Автор не просто перебирает по косточкам сёнен, высмеивает его фундаментальные элементы, ему удается не скатиться в комедийную пародию, хотя с юмором и иронией в манге все в порядке — у вас тут подросток превращается в ходячую бензопилу, не абсурд ли? Но нет, каким-то непостижимым образом это не абсурд, а настоящая трагедия со щепоткой самоиронии. В экранизации, правда, как будто несколько упустили этот баланс между трагическим пафосом и иронией, отчего некоторые сцены хоть и работают, но не так эффектно, как в черно-белом комиксе. Именно поэтому, несмотря на высочайшее качество анимации, я бы рекомендовал в первую очередь ознакомиться с первоисточником.
Если Тодд Филд в «Тар» аккуратно подсовывает зрителю элементы хоррора, Тацуки Фудзимото нашпиговывает подростковый боевик целой плеядой деталей, не просто характерных для других жанров, но даже чужеродных и запрещенных в сёнене. Тут вам и неприкрытая демонстрация расчлененки (особенно автор любит изображать кишечник), и постоянная тема секса, море смертей, по-настоящему пугающие образы демонов и совсем уж табуированная обнаженка. Такое с натяжкой позволяли себе даже авторы в жанре сэйнен (более взрослая разновидность манги для мальчиков, а вернее уже молодых мужчин), но никак не постояльцы Shonen Jump вроде Наруто. Вы скажете, мелочь, но по факту это маленькая революция. Удивительно, как такое Тацуки вообще позволили (надо сказать, что продолжение своей манги он публикует уже в другом журнале). Но все эти, казалось бы, несовместимые элементы, Фудзимото мастерски сшивает тонкой нитью и пускает по ней реанимационный ток.
Что еще посмотреть/почитать, если понравился «Человек-бензопила»
Издание второй части манги «Человек-бензопила» запланировано только на весну, а второго сезона аниме ждать еще дольше, поэтому предлагаю ознакомиться с другими значимыми произведениями в мире аниме и манги, которые если не близки по духу, то уж точно очень важны для жанра.
1. Devilman: Crybaby («Человек-дьявол: Плакса»)
Аниме-адаптация культовой хоррор-манги конца прошлого века. Вопреки устоявшемуся мнению, что Netflix не умеет в экранизации, «Devilman: Crybaby» — это отличный пример удачной сериальной интерпретации. Кроме того, это, пожалуй, один из ближайших родственников «Бензопилы»: мало того, что у них много общего концептуально, так еще и композитор у обоих аниме один.
2. Death Note («Тетрадь смерти»)
Раз уж в тексте статьи упомянут этот легендарный сёнен, почему бы не включить его в сей небольшой топ? Если вы по какой-то причине до сих пор не ознакомились с главным шедевром Цугуми Обы и Такэси Обаты, то я могу вам только позавидовать.
3. Attack on Titans («Атака Титанов»)
Невероятно зрелая, масштабная и продуманная работа в жанре сэйнен, аниме-адаптация которой в этом году обещает наконец обзавестись финалом. Эта история своими сюжетными поворотами, интригами и жестокостью к персонажам может переплюнуть даже мартиновскую «Игру престолов».
4. Fire Punch («Огненный удар»)
Дебютный манга-сериал Тацуки Фудзимото, обделенный экранизацией и пока не изданный на русском (но планируется в этом году). До уровня «Бензопилы» не дотягивает, но стиль автора чувствуется очень отчетливо.
5. Dorohedoro («Дорохэдоро»)
Еще одна в хорошем смысле безумная история, экранизация которой вышла на Netflix чуть больше двух лет назад. Экранизирована не целиком, так что если у вас аллергия на клиффхэнгеры, рекомендую запастись антигистаминными.
Пример хорошей деконструкции традиционного супергеройского жанра в американской культуре. Если вы слышали про сериал, а уж тем более если успели с ним ознакомиться и он пришелся по душе, комиксовый первоисточник практически обязателен к прочтению (тем более с экранизацией там много расхождений).
На первый взгляд перед нами комикс про антропоморфных животных, на самом деле — еще один отличный пример взрослой манги: о предрассудках, самопознании и жизни в условиях внутри идеалистического тоталитарного общества, где разделение на «хищников» и «травоядных» порой приобретает чересчур радикальные черты.
