Алёна Бабенко: «Я очень люблю путешествия во времени в кино»
Текст: Марина Зельцер
Алёна Бабенко ворвалась в наше кино стремительно ещё двадцать лет назад с драмой Павла Чухрая «Водитель для Веры». И в буквальном смысле, как в добрые советские времена, проснулась знаменитой. А потом доказала, что может быть и лирической героиней, и острохарактерной, и комедийной.
Через несколько лет она совершила удивительный, непонятный для многих коллег поступок – будучи очень востребованной в кино, приняла приглашение Галины Борисовны Волчек войти в труппу театра «Современник». И никогда не стоявшая на сцене актриса, окончившая ВГИК, стала с успехом играть одну роль за другой в абсолютно разных спектаклях.
Она не только удивляет со сцены и с экрана, но любит удивляться сама и получать впечатления и от кино, и от театра, и от литературы, и просто от жизни. Буквально на днях прошла церемония вручения премии «Золотой орёл», где фильм «Любовь Советского Союза» взял шесть наград, а Алёна Бабенко была номинирована в категории «Лучшая женская роль второго плана». Весной ожидается выход одноимённого сериала.
Алёна, в фильме «Любовь Советского Союза» ты сыграла актрису и маму главной героини. Чем тебя прежде всего зацепил сценарий?
Я очень люблю путешествия во времени в кино. Это первое, на что я обращаю внимание. Современность у меня не вызывает такого ажиотажа, как прошлое и будущее. Хотя люди не меняются. Но всё равно безумно интересно понять, как они умудрялись жить в том времени, в котором ничего не было, кроме кучи проблем, и не жаловались на жизнь, а радовались, пели песни, любили.
Пересматривала ли ты перед съёмками какие-то картины того времени или более поздние о нём?
Нет, я не люблю пересматривать фильмы, честно говоря. Я в своё время читала книгу Татьяны Окуневской. Кстати, я была знакома с её внуком, он был бас-гитаристом в группе «Звуки Му». Она, будучи уже очень пожилой женщиной, сохранила интересную внешность, и я подумала: «Вот что значит характер». Стильная была женщина, улыбчивая, энергичная.
А тебе, говоря наивно, нравится носить костюмы другого времени?
Да, очень! Это всё безумно интересно. Это же другие лекала, вещи сидели иначе. Одежда, причёски – всё это даёт ощущение времени и передаётся чувственно именно таким способом. Ты сразу понимаешь, как носили такие платья, что можно делать в этом костюме, а что нельзя. Мне костюм чрезвычайно много подсказывает.
Не приведёшь пример, как костюм или любая деталь в образе помогли тебе почувствовать героиню, может быть, ты сама придумала что-то?
У меня так довольно часто случается. Мне хочется вмешаться в профессию художника по костюмам, то есть я обязательно что-то предлагаю. Я могу увидеть форму вещи и цвет, а художник уже точнее предлагает. Могу сказать: героиня – блондинка или брюнетка, короткие у неё волосы или длинные, какие у неё губы. Бывает, какое-то животное приходит мне в голову и от этого рождается образ. Например, в театре в двух героинях я ощущала собаку, одну как болонку, а другую как бездомного пса, щенка непонятной породы. А в спектакле «Интуиция» я по драматургии оказываюсь собакой. И вот я увидела, что это рыжая собака. И мне было позволено придумывать в таком русле с художницей. В «Любви Советского Союза» я играла актрису. На меня сшили потрясающий костюм, платья и пальто. Это была очень кропотливая работа, она заняла много времени. Мы были в плотном контакте с художницами по костюмам. Например, мне принесли коричневую ткань в горошек, и я сказала: «Нет, это крупный». Нужно было найти именно такой горошек, который соответствовал бы характеру моей героини. Мы дотошно работали над каждым платьем, выделяя какие-то детали. Искали рукав, я сказала, что у неё не может быть воланов – другой характер, и что вещь в полоску не из её гардероба, и что у неё обязательно должна быть какая-то брошка. И на всех платьях у неё есть брошка, и все платья с тоненьким поясом. Мне хотелось соединить в героине строгость и женственность. Кстати, наши художники по костюмам Екатерина Шапкайц и Светлана Москвина только что получили «Золотого орла».
А какая деталь гардероба или что-то ещё помогли тебе увидеть твою Нору Спартаковну в сериале «Классная Катя», образ которой явно некий привет Людмиле Прокофьевне из «Служебного романа»?
Про Людмилу Прокофьевну всё так (улыбается). Нора Спартаковна – это парик, очки, мамины серёжки и кулон. Моя мама – педагог, поэтому это была ответственная для меня роль. Когда-то подаренные мамой аксессуары были для меня связью с её профессией. Помня, какая мама на работе, я использовала это наблюдение, что и помогало мне понять мою Нору.
Недавно вышел сериал «Молодёжка. Новый сезон», у которого просто сумасшедший рейтинг...
Ну, мы теперь все спортоориентированные люди, живём в спортоориентированной стране (улыбается)!
А какой спорт есть сейчас в твоей жизни? Ты же была участницей «Ледникового периода», где достигла больших успехов.
В моей жизни сейчас два спорта: теннис и фигурное катание. Вряд ли что-то уже изменится, даже самой интересно. Теннис подарил мне муж, хотя он сам прыгун с трамплина – участник Олимпийских игр в Калгари. А фигурное катание – это сибирское детство и стадион «Химик» напротив дома в городе Кемерово, где мы проводили все вечера выходных и, конечно, это любимый «Ледниковый». Теперь муж ещё увлечен хоккеем, так что теннисные ракетки и коньки всегда при нас в любом путешествии. Возвращаясь к «Молодёжке» скажу, что у нас была замечательная команда, начиная с режиссёров и заканчивая всеми молодыми актёрами. Я с удовольствием поработала там, особенно счастлива знакомству и творческому тандему с прекрасным актёром Владимиром Зайцевым. Как же он играет подлеца, и такого очаровательного! Его герой совершает не самые приятные поступки, но при этом понимаешь, что в него может влюбиться любая женщина.
Кстати, я не помню, чтобы ты играла какую-нибудь подлую особу или «змею»...
Да, у меня таких героинь не было, и вот недавно предложили прямо настоящую злюку. И я так и сяк вертела-крутила роль, но не нашла в ней ничего, чтобы могло бы меня заставить играть её. Бывает, что создатели видят героев только так и никак иначе. В общем, мы не сошлись в понимании образа, потому что я пыталась найти что-то, что могло бы героиню хоть как-то облагородить. Только зло неинтересно играть.
Или это должно быть какое-то законченное зло...
Сказочное.
Ты отказалась от роли. А если гонорар был бы очень хорош, но работа неинтересная, при этом не так чтобы стыдно, согласишься сниматься?
У меня не было опыта заманивания деньгами на неинтересную роль. Бог миловал! Не хотелось бы оказаться перед таким выбором. Хотя, возможно, она и получилась бы, кино – это же чудо в перьях!
Ты упомянула сказки. Любишь их?
Да, я всегда сказки любила. Сказка – ложь, да в ней намёк. Они так вложены в нас, в нашу голову и в сердце, что нет-нет и во взрослой жизни раз и выскочит у тебя какая-нибудь мысль именно из сказки. Наблюдаешь за чем-то и думаешь: «Ну надо же, это ж прямо оттуда...» Недавно одна женщина вела себя в жизни точно как старуха в «Сказке о рыбаке и рыбке» и в результате прямо осталась у «разбитого корыта». Сейчас у нас снимают много сказок, есть весьма симпатичные. Мне очень понравился фильм «Сто лет тому вперёд» по одноимённой повести Кира Булычёва.
Но это же не сказка, а фантастика, где ещё всё происходит как в реальности, и это добрый фильм. А сказки, как правило, страшные. Я не говорю о сказках-историях, написанных в двадцатом веке, таких как «Незнайка» Николая Носова или «Малыш и Карлсон» Астрид Линдгрен...
Да, есть много страшных сказок. Может быть, они и рождались, особенно народные, чтобы унять какой-то страх. Нас предупреждали о наличии зла в мире, как мне кажется, и о том, что его может одолеть добро. Даже в «Красной Шапочке» всё кончилось хорошо. Животик у волка распороли, и все оттуда живые вышли. Видишь, можно и человека съесть (смеётся), но всё равно зло будет наказано.
В жизни, к сожалению, далеко не всегда. Ты снималась в картине «Андерсен» у Эльдара Рязанова. И фильм не самый весёлый, мягко говоря, а уж какие жуткие сказки у писателя...
Да, у Андерсена очень страшные сказки. Слава Богу, у нас их интерпретировали. Я ни детям, ни взрослым не советую читать их в оригинале – это просто страшилки. Снимаясь, я узнала, насколько Андерсен был закомплексованным человеком, несчастным, бедным. Наверное, у него внутри скопилось такое количество, как сейчас говорят, негатива – обид и горьких опытов, что он их просто выливал из себя. У него же не было психотерапевтов.
А ты пользовалась услугами психотерапевтов когда-нибудь? Или у тебя из-за твоего лёгкого оптимистичного характера не было периодов серьёзных переживаний?
И бывают, и будут. Я лёгкая не потому, что у меня ничего такого не было. Конечно, мне в помощь профессия, всё-таки мы занимаемся человеком. Но могу сказать, что артист хуже всего занимается собой, он может прекрасно разбирать и понимать своего персонажа, но с собой не ладить. Я знаю, что многие артисты прибегают к помощи психотерапевтов. Но я это всё не люблю, потому что верю в человеческую природу, в то, что в нас заложено достаточно сил, которые мы совершенно не используем по своей лени. Я отношусь к себе в этом смысле беспощадно, и, если возникают трудности, значит, я должна постараться самостоятельно их преодолеть, перетерпеть, сказать себе: «Алёна, это нормально. Сейчас мы встали на такой путь, нам надо с тобой вместе его пройти». А вообще я делю себя пополам. Это не биполярка, просто у меня есть по терминологии психологов и взрослая часть, и внутренний ребёнок. И я умею разговаривать сама с собой. Даже если я встаю в тупик, даю себе возможность побыть в нём. Говорю: «Значит, так надо. Замолчи и вообще займись делом. Переключи внимание на других людей». Но при этом нужно и собой заниматься, например своим здоровьем.
У меня рядом муж-спортсмен, я смотрю, как он относится к этому. Если надо пойти к врачу, а они с детства приучены раз в год проходить проверки, то он идёт и не думает: «Ах, сейчас у меня что-то найдут», как мы это делаем. Если у него что-то находят, он берет таблетки и пропивает их и не лезет смотреть противопоказания. Я на него смотрю и удивляюсь. И потому он здоров. А тому, что всем придёт время, меня научила мама. Она человек советский, а советскими людьми можно гвозди забивать, и они не такие зацикленные на здоровье, как мы. Мы очень глупо живём в этом смысле и совершенно не умеем готовиться к сюрпризам, всё думаем, что вечно молодые, у нас же все нацелены на вечную молодость, даже внешнюю, и мы свою индивидуальность совершенно затираем. В конце сезона у меня вышел спектакль «Это моя жизнь» южноафриканского автора Атола Фугарда. Он написал совершенно уникальную историю про женщину, которая, как птица Феникс, самостоятельно возрождается, будучи буквально убитой событиями, произошедшими в её жизни. И всё это заканчивается любовью. Вот она для меня уникальный человек, особенно в наши дни.
А кроме сказок и фантастики, у тебя есть ещё любимые жанры в литературе и менялись ли пристрастия с возрастом?
После сказок и фантастики была обязательная школьная литература. И чем интереснее было читать, тем сильнее я улетала в мир фантазии, где перед глазами жили картинки и превращали рассказы в кино. Потом была страница с увлечением под названием «путешествия, приключения и детективы». Всё это пожиралось в большом количестве и одновременно. Жак Ив Кусто, Дюма, Стивенсон, Жюль Верн, Джек Лондон, Кир Булычёв, Стругацкие и Беляев занимали особое место в моём сознании. Параллельно это не мешало мне читать вдруг попавшиеся книжки об искусстве и особенно науке – в основном по астрономии, смотреть графику Густава Доре и карикатуры Херлуфа Бидструпа. Помню, в период вгиковского студенчества меня сразила книга Блеза Паскаля «Мысли».
Это было связано с моими личными духовными поисками, и я записывала цитаты, они живут со мной до сих пор, например: «Всего невыносимее для человека – это полный покой, без страсти, без дела, без развлечения. Он чувствует тогда своё ничтожество, своё несовершенство, свою зависимость, немощь, пустоту. Немедленно из глубины души поднимается скука, мрак, горесть, печаль, досада, отчаяние». Или «Несчастным может быть только существо сознательное». Любовные романы мне, не помню когда, тоже были интересны, истории конкретных женщин, таких как Анна Каренина, Маргарита, Настасья Филипповна, Джульетта, Эсмеральда. Помню, долго болела рассказом Чехова «Спать хочется» от того, что никак не могла понять: жалко мне няньку Варьку или ребёнка. Даже довольно рано заставила прочесть сына и расспрашивала его об этом же. Но он тогда тоже, как я, запутался. Потом наступило время пьес и сценариев, которое по сей день, слава Богу, занимает большую часть моего чтива. Люблю читать дневники и биографии.
Как ты начала читать, помнишь? И что прочла взахлёб в детстве?
Читать начала легко. По-моему, в детском саду. Первым взахлёб ушел весь поэтический Михалков, потом «Маленький принц», затем фантасты глотались не жуя. В средних классах так было с «Эдит Пиаф» Симоны Берто.
Ты была записана в библиотеки?
Конечно! Я ходила в библиотеки и в школе, и во ВГИКе, и в первом институте. Но сидеть в этой тишине для меня было невыносимо. Я смотрела на людей и думала: «Как это вообще возможно, на одном месте по два-три часа. Боже мой, какая скукотища!» Я всё время отвлекалась, смотрела в окно, наблюдала за людьми, ходила. Библиотекарши были строгие, и я тоже не могла понять, что у них за работа такая ужасная – целый день сидеть на одном месте. Но я обожала полки с книгами и любила брать книжки, ставить печати. Книжки были зачитанные, затисканные, что мне особенно нравилось. А в книжные магазины мы раньше не ходили, там же ничего не было. Нормальным было взять книгу почитать и вернуть. Но уже позже, отделившись от родителей, я стала собирать свою библиотеку.
Когда сын был маленьким, ты его приучала к чтению?
Я, как обыкновенная мама, ему всё читала. Поскольку самой любимой моей книжкой был «Маленький принц», я с нетерпением ждала, когда он вырастет и сам прочтет её. Но этого момента не дождалась и уже в два года пыталась ему читать. Было очень смешно, когда я заходилась и не видела, что он спит. Он и половины не слышал, а я заливалась слезами от сопереживания героям. Он так и не воспринял мою любовь к «Маленькому принцу». Красивых книг тогда почти не было, но зато появились журналы с большими, крупными, яркими заголовками, и по этим заголовкам я учила его читать. Естественно, у нас была прекрасная магнитная азбука. Мне не пришлось долго его учить, в три года он уже сложил «б» и «а», а потом у него около кроватки лежала стопка книг. Он очень любил их рассматривать. А когда научился читать, то моё утро было самым прекрасным временем суток, потому что он просыпался и мог спокойно сидеть с книжкой час. Я поднимала голову, прислушивалась, не зовёт ли, и могла ещё час спать или пойти попить кофе, проснувшись. Что касается школьной литературы, то я не особо следила за этим. Помню только, как учила его писать сочинение по «Тарасу Бульбе». Мы составляли план, я его мучила, кричала: «Никита! Я сейчас один раз тебе расскажу, как надо писать сочинение, и больше я с тобой не занимаюсь. Хочешь, получай двойки, хочешь – пятёрки, но я должна это сделать». Он злился, выкорёживался, говорил: «Так нельзя писать». На что я ему отвечала: «Пиши так, как ты думаешь, не по шаблону. Получишь двойку, я тебя не буду ругать» (смеётся). Потом смотрю – он бесконечно читает, особенно когда появился интернет. А учась в институте, постоянно искал дополнительную литературу. Он довольно много знает и много смотрит. Он гораздо умнее и образованнее, чем я.
Если бы тебе нужно было сейчас в книжный шкаф на три полки поставить книги только трёх самых любимых авторов, кто бы это был?
На первой обязательно стоял бы Хемингуэй. Люблю этого дядьку, он мне очень нравился, в том числе внешне. У него прекрасные глаза и прекрасные романы. Когда я была ребёнком, в нашей квартире висел его портрет, и я думала, что это мой дедушка. Когда родители сказали, что это писатель, я им не поверила и ещё долго надеялась встретиться с дедушкой.
Вторая полка у меня бы была посвящена моим любимым личностям – Эдит Пиаф, Майе Плисецкой, Марине Цветаевой, Анне Герман. Это люди, книги о которых я собирала с детства. И непременно стояла бы книга афоризмов разных авторов, потому что я коплю их мысли.
А на третьей были бы русские сказки. Ведь если у меня есть всего три полки и три автора, то мне всё равно никогда не выбрать тех, кого я перечитывала бы, а русские сказки без автора, и в них вся мудрость заключена. Хемингуэй и сказки ассоциировались бы с моим детством, а афоризмы и мысли – это то, чем я питалась бы в течение жизни, если бы была такая фантастическая ситуация. А ещё книжка об Александре Градском стояла бы непременно, потому что в юности я была влюблена в него до беспамятства, в его сумасшедший голос. И он приезжал в Томский государственный университет, где я училась на факультете прикладной математики и кибернетики, он приезжал с концертом. А я в это время ходила в студенческий театр эстрадных миниатюр «Эстус». У нас было какое-то помещение за сценой, мы могли проникнуть туда после концерта, и я говорила: «Александр...» (смеётся).
А что, на твой взгляд, отличает хорошую современную литературу и кто из писателей и драматургов действительно открывает тебе нашу сегодняшнюю жизнь?
Современная литература – это, например, поэтический роман «Убить Бобрыкина» Александры Николаенко, великолепно написанный и здорово поставленный в нашем театре Игорем Сукачёвым под названием «Сашашишин». Когда меня спрашивают, что бы посмотреть совсем уж современного, я отвечаю: «Сходите на ”Сашушишина”», потому что там чудесная форма соединения многих видов искусства, которую придумал Гарик, я имею в виду и визуальное, и пластическое, и музыкальное решение, и то, что это притча – один из моих любимых жанров вообще.
Я люблю недоговорённость, люблю разгадывать образы. Очень советую посмотреть! Я играю в спектакле «Житие FM», поставленном по пьесе современного драматурга Ярославы Пулинович, где три поколения говорят на трех разных русских языках. Таков наш сегодняшний мир. Очень люблю романы Евгения Водолазкина. Кстати, один из них – «Чагин» – тоже идёт в нашем театре.
Конечно, Пелевин, конечно, Алексей Иванов, которого уже неоднократно экранизировали. Я с удовольствием играю в спектакле «Интуиция» по пьесе Александра Цыпкина.
Не могу не назвать моего друга Евгения Гришковца – талантливейшего писателя, драматурга и исполнителя своих спектаклей с исключительным чувством юмора, близким мне. Впрочем, близким всем – в этом его феномен.
Прекрасная книга «Режиссёр сказал: одевайся теплее, тут холодно» Алеси Казанцевой – остроумнейшие наблюдения за жизнью человека, работавшего в кино.
Мне понравилась книга Паоло Соррентино «Не самое главное», в основе которой двадцать три чёрно-белых портрета известного фотографа Якопо Бенасси и двадцать три придуманных биографии этих персонажей, созданные режиссёром. Недавно мне подарили книгу о Майе Плисецкой Вадима Верника.
Ещё читаю «Мятежный ангел» Эмира Кустурицы. Кстати, знаешь, кого я хочу перечитать, потому что очень скучаю по нему? Рэя Брэдбери. Ещё люблю Олдоса Хаксли. Сейчас у меня на очереди автобиография Терри Гиллиама и «Дневник одного гения» Сальвадора Дали (я мечтала его прочесть) и ещё несколько романов на примете. А вообще я люблю читать про людей.
Ты не поклонница так называемых мотивирующих книг, на которые сейчас подсели даже многие актёры?
Да, это модно. Мотивирующей психологической литературы сейчас так много, что от неё, честно говоря, уже делается дурно. Хотя, говорят, она кого-то спасает.
Ты любишь недосказанность, а при этом подробного и детального Гришковца. Кстати, ты прочла его «Отчаянный театр, или Театр отчаяния», где он говорит и о тебе юной и от которого просто невозможно оторваться?
Роман прочитан примерно наполовину, это уже подвиг, я считаю (улыбается), книга же в восемьсот страниц, по-моему. Мне очень нравится, просто времени не хватает. Мои друзья прочли и тоже были впечатлены. Вообще произведения Жени я могу открыть на любой странице и читать. У меня есть книга, подписанная автором. Да, Женя мне там уделил абзац (улыбается). Для меня это очередные подарки с неба, потому что представить себе, что я буду играть в пьесе Гришковца, которого знаю со школьных лет, было просто невозможно. Мой двоюродный брат был первым подопытным кроликом в его театральных постановках в школе. Потом мы оказались в Москве, позже хотели поработать вместе, и меня пригласил Виктор Анатольевич Рыжаков репетировать в его спектакле по Гришковцу «Собрание сочинений»... Конечно, это была невероятная радость. К тому же я оказалась в компании моей прекрасной, любимой Марины Мстиславовны Неёловой, а это роскошь. Я постоянно в «Современнике» в роскоши живу (улыбается).
Чем ещё, кроме чувства юмора, тебе близок Гришковец как писатель и драматург?
Я бы сказала, что он пишет про всех нас. И это настолько узнаваемо и понятно, мне кажется, каждому, что мне даже сложно себе представить, как он может не нравиться. Я не видела ни одного человека, кто не любил бы его книги – из тех, кто читал, естественно. Это прекрасно, очаровательно! Так подробно описывать мысли, который крутятся в твоей голове, мало кто умеет.
Во всех нюансах...
Да, вот именно слово «нюанс» очень подходит к нему. Уловить нюансы не все в состоянии. Не у всех есть такая способность.
Когда ты узнала об успехе Евгения, что почувствовала?
Это была реакция на уровне: «О?! В Москве появился Гришковец, которого я знаю сто лет. Что это он делает?» Такое детское любопытство было. А потом я посмотрела «Как я съел собаку» и была поражена совершенно новым языком, таким откровенным, чистым, таким искренним. Я прямо очень гордилась, что моя Сибирь на коне.
В «Современнике» ты служишь с 2008 года. За шестнадцать лет никогда не появлялась мысль уйти из родного театра, хотя бы из штата, чтобы быть независимой и иметь возможность больше сниматься?
Уйти – нет, никогда. Я очень домашний человек в этом смысле и привязалась к нашему театру. А работа «на стороне», даже самая приятная – это лишь редкое дополнение.
Тебя позвала в театр Галина Борисовна Волчек. «Современник» долгие годы был её детищем с определенной творческой и человеческой атмосферой и своими законами. Сейчас худруком стал Владимир Машков. Что изменилось уже в театре и что ждёт театр, на твой взгляд? Сможет ли «Современник» остаться самостоятельным организмом?
Владимир Львович декларирует, что мы будем продолжать линию школы нашего русского психологического театра. Так было и в МХТ, и «Современнике». И на этом большая жирная точка. Всё равно он исповедует те же законы, что и Галина Борисовна. А объединение всё равно случится, уже выпускается спектакль у них с участием наших артистов. И в наш спектакль «Это моя жизнь» мы планируем ввести артиста из «Табакерки». Ну, странно было бы, если бы два театра, существующие в одном пространстве, как-то не взаимодействовали между собой. Хотя пока это сложно себе представить, потому что артист любого театра достаточно эгоистичен, он патриот своего места, понимает его по-своему, и нелегко сразу впустить в себя каких-то других людей, хоть мы все коллеги и любим друг друга. Но поскольку артисты как дети, они очень быстро сдруживаются. Тем более у нас всё равно один руководитель. Но какого-то грандиозного плана ещё не объявлено. Владимир Львович достаточно опытный руководитель, и я уверена, что он наверняка знает, как будет развиваться жизнь в нашем театре.
Совсем недавно ты умудрилась ещё сыграть в премьере «на стороне» – в спектакле «Любовь. Блок» в театре «Внутри пространства». Ты так любишь вообще поэзию, именно Серебряный век или конкретно Блока? Или что тебя зацепило, чтобы войти в эту реку?
Не скажу, что я страстно влюблена в Блока, но сама история взаимоотношений Блока, Любови Менделеевой и Андрея Белого ранила меня в сердце. Я увлеклась материалом – это письма Блока, Менделеевой (его жены) и Андрея Белого, по которым режиссёр Алла Дамскер придумала сделать спектакль, имея в виду ещё и пьесу Блока «Балаганчик», где рассказывается эта же история, но метафорическим языком через образы Коломбины, Пьеро и Арлекина. А там, где появляются эти герои, сразу рождается театр, что меня и подкупило. Мы играем и представляем эту историю такой, какая она могла бы быть. Поэтому, репетируя, чувствовали себя свободными в полёте фантазии. И это был прелестный процесс.
У тебя спектакль такого рода, по-моему, впервые...
Да, это новый для меня опыт. И в том числе поэтому я и согласилась. Алла предложила использовать в постановке песни Петра Налича. Получилось очень неожиданное классное соединение, но это не «музычно-драматичный» (смеётся) спектакль. Я никогда не думала, что буду петь Налича, потому что его отличает особенная манера подачи материала. И мне казалось, что у него довольно сложные партитуры, гармонии, и если их не исполнять, как он, то песня пропадёт. И я даже представить себе не могла, что смогу сделать это. Но у нас был педагог по вокалу, мы честно занимались и победили (улыбается). В результате получилась шикарная история.
Ты всегда пела и, занимаясь музыкой в детстве, и в театре, и в кино и даже давала концерты. А сейчас поёшь дома просто для себя?
Раньше я чаще пела и всегда начинала утро с музыки. Вставала и включала плейлист по настроению. И так делала зарядку, завтракала, думала, входила в день, в общем. Но и сейчас я пою то, что мне хочется спеть.
При всей твоей занятости и ещё спортивных увлечениях, когда тебе удаётся читать?
Ну, вот завтра в самолёте буду читать. В основном делаю это, когда еду куда-то.
А на сон грядущий?
Бывает, но чаще в это время смотрю кино, я же прихожу поздно.
В каком виде читаешь книги, слушаешь ли аудиокниги и не записывала ли сама что-нибудь?
Читаю как придётся. И бумагу, и гаджеты. По работе – на бумаге, когда уже утвердили, потому что мне нужны листы с карандашом. Аудиокниги слушать не могу. Исключение – голоса друзей, например актёра Владимира Зайцева. Недавно с удовольствием наслушалась в его исполнении моего любимого Брэдбери «451 градус по Фаренгейту».
Как быстро понимаешь, что книга не твоя?
Очень быстро. Я могу бегло проглядеть, и всё становится понятно. Или начинаю читать, и, если через пять страниц не идёт, тоже становится ясно, что не моё, и бросаю. Это раньше я вымучивала себя, говорила: «Как тебе не стыдно не прочитать это?», а сейчас не считаю должной это делать. Правда, с Кустурицей у меня получилась не самая типичная история. Он очень интересный писатель, хотя сложный, философ. И в то, что он написал, надо вчитываться и знать некоторые вещи, а что-то и перечитывать, чтобы понять, и это не так легко. Но одна замечательная история про его детство мне просто врезалась в память. И я поняла, что не зря читала эту книгу.
А картины Кустурицы ты смотришь с таким же ощущением, с каким читала его книгу?
Кустурицу я рекомендовала всем смотреть в пандемию, особенно «Жизнь как чудо». Не была в Сербии, но моя мечта – побывать в его деревне. Он меня погружает в мир природы, в который я вплываю и могу жить в нём бесконечно, как будто я в лоне Земли. Возвращаясь к литературе, скажу, что у меня вообще всегда были свои отношения с авторами. Мне когда-то сказали: «Алёна, вам так идёт Ахматова, читайте её», а я сопротивлялась: «Нет, только Цветаева». В какой-то период я отторгаю кого-то, пусть это и великий автор, не хочет организм с ним сталкиваться. Проходит время, и думаю: «А чего это я так вдруг?» Причём не хочу чего-то до ненависти, а потом раз – и любовь до гроба (смеётся).
