Kitobni o'qish: «Парижанка»
Глава 1
Сухой, оглушительный треск громового удара… Огненный зигзаг молнии прорезал тучу, отбрасывая мертвенный свет на воды Луары. Лошадь, запряженная в открытый экипаж, проезжавший по длинному мосту Блуа под ливнем дождя, в испуге взвилась на дыбы. Женский голос крикнул из экипажа:
– Боже мой, мы пропали!
– Да нет же, не бойтесь, – отвечал другой, твердый, голос. – Еще сто шагов, и мы будем у подъезда этого проклятого нотариуса!.. Кучер, поезжайте скорее, хлестните хорошенько вашу лошадь, если она артачится.
Кучер, сидевший на козлах экипажа, ударил бичом по спине своей приземистой, плотной лошадки так сильно, точно хотел рассечь ее пополам. Она заржала от ярости и, рванувшись вперед при вспышках молнии, под струями воды помчалась по набережной, завернула на улицу и остановилась перед домом из тесаного камня, дверь которого была украшена двумя позолоченными гербами.
– Уф! Выходите!
Двое мужчин и дама, закутанные в плащи, прикрытые пледами, вышли совершенно мокрые из экипажа. Один из путешественников, высокий мужчина, нетерпеливо дернул звонок. Ему отворили не сейчас, и он принялся барабанить набалдашником своей трости в дубовую дверь. Тогда оттуда выглянул растерявшийся клерк и при виде трех приезжих, промокших до нитки, произнес тоном отчаяния:
– Ай-ай! Досталось же, должно быть, хозяйской лошади!
– Она не мокрее нас, юноша, – заметил мужчина с тростью, – а ее здоровье далеко не так драгоценно, как наше.
Однако юркий малый, по-видимому, не особенно смутился от этих слов. Он распахнул одну дверь с мягкой обивкой, а потом другую, которая вела в кабинет хозяина, и сказал:
– Прошу покорно войти, господа. Камин затоплен. Сейчас я дам знать господину Леблану… Он не ожидал вас так рано и пошел в суд…
– Хорошо, – отвечал путешественник, который как будто распоряжался всем. – Самое важное для нас – обогреться… Садитесь, сударыня, и раскутывайтесь.
Из-под складок пушистой шотландской шали, среди капюшонов и воротников плаща с накидкой на плечах, выглянула белокурая хорошенькая женская головка, растрепанная, но уже с улыбающимся личиком. Снятый плащ обнаружил восхитительный стан, обтянутый суконным корсажем, а из-под платья, от которого пошел пар, грациозным движением протянулись к каминной решетке две миниатюрные ножки.
– Ах, я действительно перепугалась на этом бесконечном мосту, когда так страшно грянул гром!.. Молния, должно быть, ударила недалеко от нас…
– Да прямо в реку, приблизительно в ста метрах слева, – подтвердил второй путешественник. – Я только не хотел вам говорить, вы и без того не помнили себя от страха.
– Прекрасная поездка в город, которую вы мне предложили! – заметила молодая женщина. – Другой раз я буду иметь к вам доверие.
– Ах, вы несправедливы ко мне, моя дорогая! Я вовсе не хотел брать вас с собой. С этим пристал к вам Томье…
– Леглиз говорит правду, сударыня, я один виноват и, что всего хуже, нисколько не раскаиваюсь.
– Браво, теперь вы станете доказывать мне, что для меня большое счастье находиться с вами в Блуа под проливным дождем, вместо того, чтобы преспокойно сидеть у себя в Париже…
– Пожалуй, это не большое счастье для вас, но, без сомнения, чрезвычайно приятно для вашего мужа и для меня… А что значит неприятность от этой грозы, тем более что она уже прошла, в сравнении с удовольствием, испытанным нами от вашего общества во время сегодняшней экскурсии и предстоящим еще за обедом в отеле «Франция»? Вероятно, мы будем есть с большим аппетитом после катанья на чистом воздухе. Вдобавок, разве не забавно показаться в этой провинциальной таверне?..
– Но найдется ли там приличный обед?
– В Блуа? Да что вы толкуете! Вас угостят здесь на славу, точно какого-нибудь принца или епископа, а вина, у них, прямо превосходны.
– Однако в ожидании этого я нахожусь в прелестном состоянии, растрепанная, с мокрыми волосами и в шляпе, превращенной в губку. Я не могу оставить этой развалины, у себя на голове…
Говоря, таким образом, молодая женщина снимала с себя шляпу перед каминным зеркалом и показывала своим спутникам измокший и перемятый остов того, что не дальше как сегодня утром было чудом парижской грации и изящества.
– Милая моя, – сказал Леглиз, – вы можете купить здесь более или менее приличную шляпку. Ведь Блуа не какой-нибудь поселок дикарей, в этом городке должна же существовать модистка. Пока я буду беседовать с нотариусом, ступайте вдвоем с Томье на поиски модного магазина. Надо же вам в чем-нибудь явиться в Париж. Тогда будет темно и никто не разглядит, хорош или нет ваш головной убор.
– Пойдемте, он говорит дело.
В это время на пороге показался запыхавшийся, спешивший хозяин дома.
– Извините, ради Бога, сударыня и милостивые государи. Я никак не ожидал, что вы вернетесь тотчас по такой погоде… Если б вы подождали лишний час в Монтришаре, то избегли бы грозы. Видите, она прошла и дождь перестал.
В окно, выходившее на набережную, виднелось уже голубое небо, по которому бежали облака, следуя течению реки.
– Грозы у нас непродолжительны, – сказал нотариус. – Они разделяются на Луаре и идут – одна половина к Туру, другая – к Буржу. Мы пользуемся приятным преимуществом…
– Во всяком случае, когда у вас пойдет дождь, так не на шутку, – заметил Леглиз. – Ах, какой был ливень! Наши плащи едва защитили нас, а шляпа моей жены превратилась в кисель. Нет ли у вас тут поблизости магазина, где можно найти что-нибудь подходящее в этом роде?
– Если б я осмелился, то предложил бы вашей супруге шляпу моей жены, но, пожалуй, она будет немного проста…
– Вы очень любезны… А где покупает шляпы госпожа Леблан?
– На площади Ратуши у нас есть модный магазин, где дамы находят все по парижскому образцу…
– Вот и прекрасно. Удовольствуемся тогда парижским образцом, – весело подхватил Томье, улыбаясь молодой женщине. – Угодно вам, сударыня, отправиться на поиски магазина?..
– Девиц Сесиль и Розы, – прибавил нотариус. – О, не думайте, это отличные модистки, по словам наших дам, они работают превосходно.
– Вот посмотрим! Значит, Леглиз, ты остаешься с господином нотариусом. Мы подождем тебя в отеле «Франция»…
– Само собой разумеется.
Хозяин бросился подавать своей гостье плащ, уже успевший просохнуть, и хотел проводить ее до порога прихожей, но та, высокомерно улыбаясь, попросила его не беспокоиться. И под руку со своим спутником, радуясь предстоящей экскурсии, она вышла из кабинета, оставив мужа наедине с нотариусом. Выйдя на улицу, Томье оглянулся по сторонам. Им предстояло перейти на противоположный тротуар. Мокрая мостовая, блестевшая на солнце, заставила парижанку приподнять платье, и она грациозно перепрыгивала с камня на камень, ловко минуя лужи и не посадив ни единого пятнышка на свои изящные лакированные ботинки.
– Вы знаете, куда идти? – спросила она своего кавалера.
– Отлично знаю. Через пять минут мы будем в магазине.
Он шел возле нее, высокий и стройный. Его красивое лицо брюнета освещалось глазами уроженца Востока; грациозный рот смягчал общее выражение физиономии и оттенялся черными усами с молодецки закругленными кверху кончиками. Госпожа Леглиз, маленькая, тоненькая и воздушная блондинка с голубыми глазами и румяными губками, улыбалась, чуткая и внимательная, какою бывает всякая женщина в присутствии любимого человека.
– Как хотите, Жан, с вашей стороны было все-таки немного глупо, – сказала она фамильярным тоном, – уговорить моего мужа взять меня.
– Ведь хотел же он, чтоб я непременно участвовал в этой поездке?!
– Вы его друг…
– А вы, разве вы не моя…
Она сделала гримаску, помешавшую ему произнести слово, которое было у него на языке. Он продолжал:
– Ваш муж хотел, чтобы мы были с ним оба: это вполне естественно, И нам стыдно упрекать его в этом из-за ливня и испорченной шляпы. Завтра вы и не подумаете больше о мелких неприятностях сегодняшней прогулки, но еще долго будете вспоминать наши странствия по улицам Блуа в поисках модистки, у которой я куплю вам шляпу.
– Вы сумасшедший!
– Нисколько, разве из любви к вам! В последнем случае, действительно, я помешан. Вы выберете шляпу, а я за нее заплачу, это так же верно, как то, что мы стоим на площади Ратуши… Постойте, вот магазин «Сесиль и Роза». Это тот самый… входите, сударыня, прошу покорно, для меня наступил момент самой разорительной щедрости!
Он отворил дверь очень скромного магазина, на окнах которого были выставлены разнообразнейшие головные уборы, начиная с бархатной шляпки с атласными завязками для женщины серьезной и кончая круглой касторовой шляпой с перьями для модницы. При звоне колокольчика, задребезжавшего внутри помещения, худощавая женщина кроткого вида поднялась с места, кладя на стол тюлевую форму, которую она шила. Модистка тотчас подвинула стул вошедшей молодой даме. Томье облокотился на прилавок.
– Мне хотелось бы, мадемуазель, приобрести совершенно простенькую шляпу взамен вот этой, которая вконец испорчена дождем…
Говоря, таким образом, госпожа Леглиз сняла с себя свой тюлевый ток и передала его хозяйке магазина. Та заглянула мельком внутрь шляпы, увидала имя крупной парижской модистки, и у нее на губах тотчас появилась легкая улыбка одобрения.
– Я знаю этот торговый дом, я там работала… Красивый товар. Сделано из ничего и хрупко, как крылышко мотылька… А цена двести франков. Здесь у нас требуются вещи попрочнее и подешевле.
Заказчица сделала отрицательный жест. Модистка не дала ей выговорить:
– Не бойтесь, сударыня, я знаю, что вам нужно… Только у меня ничего нет готового…
– Бог мой, но ведь я уезжаю сегодня вечером!
– Успокойтесь. Чтобы сделать шляпу, понадобится всего час времени… Я сию минуту позову мою подругу. – Она отворила дверь в глубине магазина и сказала: – Мадемуазель Роза, не будете ли вы так добры выйти сюда?
В ту же минуту появилась молодая девушка среднего роста с благородным и умным лицом, одетая очень скромно, но с манерами, не соответствующими положению провинциальной портнихи. Она слегка поклонилась, улыбнулась, показывая зубы ослепительной белизны, и спросила мелодичным голосом:
– Что вам угодно?
Однако ни госпожа Леглиз, ни Томье не могли сразу ответить. Они рассматривали вошедшую, удивленные и очарованные внешностью этой девушки.
Мадемуазель Сесиль между тем объясняла своей компаньонке:
– Для этой дамы надо безотлагательно сделать шляпу. Это форма Жиро.
– Так что же, ничего нет легче, – ответила мадемуазель Роза своим пленительным голосом с чудной улыбкой, освещавшей ее лицо. – Самая легкая кружевная отделка с маленькой черной эгреткой, выходящей из шелкового шу, с блестками из вороненой стали… Это будет безделица, стоящая пустяки, но она пойдет этой даме и будет гармонировать с необыкновенно счастливым выражением ее лица.
Томье одобрительно кивнул головой и весело сказал в ответ на вопросительный взгляд госпожи Леглиз:
– Это будет превосходно, и если шляпа выйдет наполовину такой удачной, как ее описание, то получится шедевр… надо приехать в Блуа, чтобы сначала услышать такие вещи, а потом их увидеть.
– И она будет готова очень скоро? – спросила молодая женщина.
– Скорехонько… мы примемся за нее обе: я и мадемуазель Сесиль. В какой гостинице остановились вы, сударыня?
– В отеле «Франция», где я обедаю сегодня вечером перед отходом поезда.
– Очень хорошо. Шляпа будет вам принесена в шесть часов.
– А цена?
– Сорок франков, – сказала мадемуазель Сесиль, по-видимому уполномоченная ее компаньонкой торговаться с публикой.
– Чудесно! – подхватил Томье. – Я заплачу за нее вперед, если вы позволите.
Он вынул из своего кармана два луидора, положил их на дощечку прилавка и со свойственной ему важностью принца обратился к госпоже Леглиз:
– Теперь, моя дорогая, когда вы успокоились насчет участи вашей шляпы, нам остается только поблагодарить этих девушек и отправиться заказывать обед.
– Извините, сударь, – остановила его модистка, – вы забыли сказать свою фамилию: мы должны знать, на чье имя отправить шляпу.
– Совершенно верно. Так запишите: госпожа Леглиз.
При этом имени Роза с живостью подняла голову и обменялась быстрым взглядом со своей подругой. Но она не сказала ничего. Томье и молодая женщина раскланялись и, провожаемые Сесиль, вышли из магазина. Они отправились дальше, не думая спешить. Главная цель их поисков была достигнута. Молодые люди медленно шли по улицам, которые были почти пусты, и окидывали взором веселые домики мирного городка.
– Ну что же, – заговорил Томье, нежно посматривая на госпожу Леглиз, – вы по-прежнему сожалеете о своей поездке? Вам, действительно, сделалось неуютно в экипаже под проливным дождем, но сознайтесь, что эти две модистки развеселили вас.
– Совершенно верно. Одна из двух модисток – мадемуазель Роза, потому что другая вполне заурядная работница. Но первая из них, что это за девушка, которой, по-видимому, совсем не место за прилавком, да еще в провинциальном магазинчике. Лицо ее мне кажется знакомым. Я готова поклясться, что встречала ее где-то, но где?
– У вашей модистки на улице Мира… Все эти девицы отличаются удивительным шиком, и, если бы их нарядить в шляпы, которые они продают, их было бы трудно отличить от светских дам.
– Да, но у этой не только шикарный вид, но и замечательная манера выражаться. Поверьте, мой друг, она здесь не на своем месте… Да, конечно, я уже встречала ее в свете, в театре… Одним словом, она не всегда была тем, чем сделалась теперь.
– Но что ж вам из этого? Вы волнуетесь… Однако вот мы и пришли в отель: займем небольшой зал и заставим хозяина разговориться о ваших модистках; в маленьком городишке все известно. Если есть что рассказать о мадемуазель Розе, то вы услышите это сейчас же.
Они вошли. Пройдя в сопровождении лакея в общий зал, приезжие сказали, что желают обедать в отдельной комнате и хотели бы поговорить с хозяином. Маленький человек, совершенно круглый, в белом жилете, немедленно явился на их зов, принеся с собою запах кухни, напоминавший путешественникам, что они позавтракали очень рано.
– Прикажете накрыть на два прибора? – услужливо осведомился он.
– Мы ожидаем еще одного господина.
– Хорошо. Тогда я предложу вам маленький зал, выходящий на площадь… если вы потрудитесь туда пройти…
И толстяк провел их темным коридором в довольно обширную комнату, освещенную красноватыми лучами заходящего солнца. Хозяин собирался зажечь газ, но Томье остановил его и распахнул окно:
– Это успеется, – сказал он, – обсудим меню.
Содержатель гостиницы вынул из кармана листик бумаги и карандаш, однако Томье заметил ему:
– Постойте. Прежде всего: через час для этой дамы принесут шляпку от модистки мадемуазель Розы; пожалуйста, распорядитесь, чтобы нам доставили ее сюда немедленно.
– Будьте покойны, сударь. Мадемуазель Роза… моя жена также заказывает ей свои шляпы.
Томье и госпожа Леглиз весело переглянулись.
– Значит, она работает на весь город?
– Исключая дам известного сорта, которые покупают себе шляпы в Париже, само собой разумеется… Но все порядочные особы заказывают ей…
– В таком случае она зарабатывает большие деньги?
– О, этим девицам не на что пожаловаться, потому что у мадемуазель Розы ведь есть компаньонка…
– Мы знаем, мы видели ту и другую. Но Роза – ведь это просто имя? У вашей здешней «Виро» должна же быть какая-нибудь фамилия?
– Ну, конечно, как и у ее подружки. Фамилия мадемуазель Сесиль – Компаньон. Она дочь старика Компаньона, служившего кассиром на заводе Леглиза в Париже.
– Как вы сказали? – с живость перебила госпожа Леглиз.
Удивленный хозяин посмотрел на молодую женщину и подтвердил с довольной улыбкой:
– Вы, конечно, знаете большой завод Леглиза, где очищается золото? Ну, так вот, Компаньон прослужил там целых тридцать лет. Два года назад он удалился в Блуа в сопровождении своей дочери, которая открыла модный магазин с одной из своих подружек, мадемуазель Розой.
– С мадемуазель Розой, но как же ее фамилия? – спросила молодая женщина. – Вот это-то нам и хотелось бы узнать.
– Ах, мы и сами не знаем… Эти девушки приехали вдвоем, они работают вместе. Премилые девицы и скромные. Да, уж насчет нравственности – ни-ни… Никто о них не может сказать дурного слова, а ведь если б что-нибудь было, то в Блуа сейчас бы разнюхали – у нас народ любопытный.
– Оно и видно! – подхватил Томье. – Целых два года очаровательная девушка, приезжая из Парижа, которая называет себя просто мадемуазель Розой, могла прожить на глазах у всех в этом захолустье, и никому из обитателей Блуа не пришло в голову доискаться, кто она такая, чем была и чем может быть. Между тем подобная личность явно не рождена на то, чтоб шить шляпки для местной буржуазии. Она совсем не предназначалась судьбой сделаться модисткой и украшать головы дам Луары-и-Шеры, запомните это хорошенько, любезный; и я сильно сомневаюсь, чтобы жена вашего префекта, которая, вероятно, считает себя первой персоной департамента, была достойна застегнуть ботинки этой скромной труженицы!
Хозяин выпучил глаза, до такой степени слова гостя перевернули вверх дном все его понятие об иерархии. Выходка Томье рассмешила госпожу Леглиз, которая поднесла палец к губам, напоминая своему другу об осторожности. Тот сейчас же рассмеялся и сказал:
– Впрочем, милейший, это мне решительно все равно, и я сам не знаю, зачем говорю вам все эти вещи насчет молодой девушки, с которой встретился только на одну минуту, чтобы купить у нее шляпу в сорок франков. Скажите-ка лучше, что вы нам дадите к обеду? Это будет поважнее.
– Вам, сударь, вздумалось пошутить, – добродушно заметил содержатель гостиницы. – Мы в Блуа любим шутки и понимаем их не хуже парижан.
– Хорошее дело!
– Итак, я предложу вам форель с острым соусом, специальность нашего заведения. Смею сказать, что нигде в целой Франции не умеют сделать так соуса ромулад, как у меня.
– Будь по-вашему: ромулад так ромулад.
– А потом жареное турнедо с гарниром из гусиной печенки, трюфелей и сморчков.
– Согласен.
– После того бекасы на канапэ; к этому смею рекомендовать Кло-де-Вужо 84 года, которое бесподобно. Я не всем предлагаю это вино, а берегу для знатоков. Надо быть достойным, чтобы испробовать его.
– Весьма благодарен за честь! Мы сумеем сделать ему оценку.
Хозяин поклонился с довольной миной, почесал ухо и продолжал:
– Далее, по-моему, раки на шампанском приличным образом увенчали бы этот обед, не особенно сложный, но деликатный… Наконец, котлетки из мозгов, ананасное мороженое и кирш… вот и все.
– Черт побери, какой вы ловкий народ в центре Франции! – сказал Томье. – Сейчас видно, что сидите у самого источника сладостей. Одной рукой вы шарите в Майнце, другой собираете в Перигоре. Бургундия у вас по левую сторону, Бордо справа, а между тем и другим вы лорнируете через плечо Шампань… Итак, любезный, воспользуемся этим, а вы уж постарайтесь отличиться в изготовлении четырех избранных нами блюд.
– Можете быть спокойны, сударь, приложу все старания, а ровнехонько в семь обед будет подан.
– Как, вы приметесь сами за стряпню?
– Да, сударь, я стряпаю для епископа, генерала и префекта; ведь мы, слава Богу, понимаем людей и сейчас видим, с кем имеем дело. Затем прошу извинить, сударь и сударыня. Надо бежать на кухню!
Раскланявшись с восхищенным видом, он скрылся.
– Милый друг, если вы сколько-нибудь сомневаетесь в триумфальном исходе вашей экскурсии, то теперь, надеюсь, сердце у вас вполне спокойно. Комус, бог кухни, взял нас под свое покровительство. Это он сейчас и вышел отсюда под видом того кругленького человечка. Мы будем есть и пить превосходные вещи.
– Какой вы ребенок! Вас забавляет всякий пустяк, – произнесла молодая женщина, усаживаясь на стул у окна.
– Пустяк! Это правда, – с важностью согласился Томье, садясь в свою очередь, – правда, что этот пустяк есть ваше присутствие.
– Ах, Томье, Томье! – воскликнула госпожа Леглиз, грозя пальцем своему собеседнику. – Вы опять принимаетесь за то же! Мы поссоримся.
– С какой стати! Из-за того, что я высказываю, насколько мне приятно находиться возле вас? Разве это преступление? Попробуйте-ка помешать мне совершить его.
– Значит, вы вечно будете оказывать мне непокорность?
– Насколько могу! Я вас люблю, говорю вам; в чем же вы можете меня упрекнуть, если я не требую у вас взаимности?
– Только этого еще недоставало!
– Но «это» придет, не беспокойтесь.
– Нахал!
Эпитет был резок, но не таков был тон. Откинувшись на спинку стула с полузакрытыми глазами, с порозовевшим лицом, на которое падал отблеск заката, молодая женщина ласково посматривала на своего красивого кавалера, а тот улыбался, говоря ей о любви. Она пробирала его, но только для виду. Ее мина опровергала суровость возражений. И Томье, вероятно привычный к подобным контрастам, не придавал никакого значения смыслу сказанных ею слов, обращая внимание лишь на тон речи. Поэтому он продолжал, нисколько не смущаясь:
– Советую вам пожаловаться на судьбу. Во мне вы имеете самого покорного, самого уступчивого друга. Я предан вам, как собака, и готов повиноваться каждому знаку вашей руки. Кто находится постоянно возле вас, всегда в вашем распоряжении и рад угодить вам во всем? Уж не ваш ли муж?
– Неужели вы собираетесь осуждать его предо мною?
– О, это совершенно лишнее! Он чересчур усердно напрашивается сам на осуждение. Иметь такую жену, как вы, и оставлять ее наедине с другим, под предлогом обсуждений каких-то дел с нотариусом из Блуа, ну не безумие ли это?
– Нет, это только равнодушие.
– А, вы сознаетесь в том?
– Напрасно было бы отрицать подобный факт. Положим, он не делает мне чести. Ведь если бы я обладала всеми достоинствами, которые вы мне приписываете, то, вероятно, они не остались бы незамеченными даже в глазах мужа. Поэтому надо думать, что вы мне льстите без меры.
– Я рисую вас такой, какая вы есть на самом деле.
– Предвзятые взгляды!
– Нет, взгляды проницательные. Полгода живу я возле вас, почти не разлучаясь с вами. Я знаю вас хорошо, и вы обладаете чудесной натурой. Как это я не догадался полюбить вас раньше? Ведь вот уже три года, как мы с вами встретились в первый раз. Это было в самый день вашей свадьбы, в ризнице церкви Святого Августина. Я присутствовал на церемонии, как сотня других клубных знакомых вашего мужа, пришедших поздравить его. И у меня врезались в память ваша кроткая улыбка и скромный вид, с которыми вы принимали оказываемые вам почести.
– Вспомните, что я только вышла из монастыря, совсем не знала жизни, и мой брак удивлял меня, точно какое-то невероятное приключение. Мой муж казался таким очаровательным, таким любезным, он был так щедр, и его считали богачом. Старая тетушка, моя единственная родственница, рассказывала мне такие подробности про богатство Леглизов, про их деловые и светские связи, что я стала видеть в наследнике этого громадного состояния нечто вроде владетельного князя, который располагал существованием тысяч людей и царил в обществе, благоговевшем перед ним. Перспектива стать его женой походила на волшебный сон, и целый месяц я жила какой-то героиней апофеоза. То, что вам показалось моей скромностью в день нашей свадьбы, происходило немного от ошеломления, а улыбалась я, как танцовщица, на которую смотрит весь оперный театр и которая хочет понравиться.
– Вы клевещете на себя. Впрочем, можете клеветать сколько вам угодно. Вы не измените моего образа мыслей, а мое восхищение вами достигло теперь такой слепоты, что если бы по какому-нибудь невероятному волшебству вы сделались противоположностью того, что вы есть, я продолжал бы упрямо находить вас совершенством.
– Это уже фетишизм, – сказала, смеясь, молодая женщина.
– Нет, обожание.
Она протянула ему руку с очаровательной непринужденностью.
– Хорошо, так обожайте меня, если не можете иначе, несмотря на мои запрещения. Конечно, приятно быть любимой, иметь возле себя кого-нибудь, кто думает о вас, радуется вашим счастьем, печалится вашим горем. Но будьте рассудительны, не злоупотребляйте моей снисходительностью… Слушайтесь меня постоянно… и не мучьте меня никогда.
Госпожа Леглиз отняла руку, которую Томье страстно прижал к губам. Чьи-то шаги и стук отворяемой двери заставили молодых людей опомниться.
– Как некстати! – проворчал влюбленный, но тотчас изменил выражение лица и позу.
В комнату вошел муж.
– Ну, чем же вы тут занимаетесь? – с игривой беззаботностью спросил Леглиз.
– Ожидаем тебя, как водится, – весело подхватил приятель. – Мы заказали обед.
– А шляпу?
– И шляпу также.
– Черт возьми! Кажется, я пришел в отель в одно время с какой-то личностью, которая принесла этот драгоценный предмет, потому что в бюро мне попалась навстречу молодая женщина с картонкой. Да вот и она…
Мадемуазель Сесиль вошла в сопровождении лакея. Она поклонилась и, положив в угол свой зонтик и плащ, направилась к своей хорошенькой заказчице.
– Надеюсь, сударыня, что мы не заставили вас слишком долго ждать… Мы очень спешили.
– Посмотрим-ка ваш шедевр, – произнес Томье.
Госпожа Леглиз надевала шляпу и смотрелась в зеркало кабинета. Наконец она, улыбаясь, обернулась к модистке.
– Ну что ж, это премило! Я готова быть вашей заказчицей. Почему не переедете вы в Париж?
– Потому что там не прожить так дешево, как в Блуа… Кроме того, у моей подруги есть причина оставаться в провинции.
– Она может работать здесь, не боясь пересудов, не так ли? Тут ее никто не знает, тогда как в Париже…
Мадемуазель Сесиль обнаружила некоторое удивление. Она покраснела и пробормотала:
– Но, сударыня…
– Не смущайтесь, – кротко продолжала госпожа Леглиз, – я не хочу быть нескромной. Я случайно узнала вашу фамилию: и некоторые интересные сведения о вашей подруге. Если я могу быть вам полезной в чем-нибудь…
Молодая женщина, не докончив фразы, обратилась к мужу.
– Мадемуазель Сесиль, дочь господина Компаньона, бывшего кассира вашего отца.
– Как, старика Компаньона? Что с ним случилось? Он был славный малый.
– Он жив, сударь, но совсем не может больше ходить и ведет наши счетные книги… Это его развлекает!
– Давно ли вы живете в Блуа?
– Два года.
– Но ведь Компаньон оставил службу в нашем заведении, по крайней мере, шесть лет тому назад; он был уж немного утомлен.
– В этот промежуток времени мой отец служил у господина Превенкьера, одного банкира, который обращался с ним скорее как с другом, чем как с наемным служащим.
– Ах, у Превенкьера! Теперь я вспомнила! – воскликнула госпожа Леглиз. – Я знаю, где встречалась с вашей подругой, мадемуазель Розой. Ее лицо поразило меня, и я искала в своих воспоминаниях… Ведь она-то и есть дочь банкира. Он, кажется, пострадал в неудачных операциях?
– Совершенно верно, три года тому назад, – подтвердил Леглиз. – Он страшно прогорел на золотых приисках. Смерть Бартано, крупного английского спекулятора, погубила его в несколько дней. Владелец многих миллионов накануне, он проснулся на другой день нищим… Так это его дочь делает шляпы в Блуа? Чего только не бывает в жизни! А куда же он девался, этот Превенкьер?
– Он отправился в Капскую колонию, сударь, – сказала мадемуазель Сесиль, – с намерением оставаться в Африке до полной поправки дел.
– Ах, и тут Трансвааль! Чудесная земля, где стоит лишь наклониться, чтобы собрать миллионы, Сколько людей отправилось на завоевание золотого руна в эту страну, где они нашли только нищету, болезнь и смерть! Некоторые действительно разбогатели, что и погубило других. Люди видели только успех и закрывали глаза на опасность, труды и неудачи. Давно ли работает там господин Превенкьер?
– Два года.
– Он пишет сюда? – Раз в месяц.
– И доволен своими делами?
– Он надеется достичь своей цели.
– Имеет прииск?
– Нет, сударь, он открыл банк.
– Ах, хитрец! Он дает деньги за бумагу, а потом перепродает бумагу за золото. Вот Человек, который, по-моему, понял африканскую спекуляцию… Но, позвольте, разве у него остался капитал?
– Триста тысяч франков, говорила мне дочь. Он увез все, что приходилось на долю мадемуазель Розы из состояния матери. И вот, не имея ничего, кроме иголки, для своего пропитания, мадемуазель Превенкьер вступила в сотрудничество со мной, чтобы делать шляпы. Отец мой, сильно привязанный к хозяину, предложил взять его дочь в наш скромный дом. Не имея больше занятий в Париже, он находил лишним там оставаться и удалился в Блуа, свой родной город, где ему живется очень хорошо. Мой отец ухаживает за розовыми кустами в нашем садике и ведет нашу корреспонденцию. Все это очень просто, сударь, как вы сами видите.
– Ну нет, я не согласна с вами, совсем не согласна, – возразила госпожа Леглиз. – Похоронить себя в провинции, перейти в один день с блестящей, роскошной жизни к скромному существованию труженицы – это кажется очень удивительным и очень интересным в светской молодой девушке, способной на такое мужественное самоотречение. Ведь она, кажется, довольна своей судьбой?
– Мадемуазель Роза, по крайней мере, уверяет в этом.
– И она не жалеет о прошлом?
– Нисколько. По ее словам, она никогда не была так счастлива, и если бы не разлука с отцом, ей ничего не оставалось бы желать.
– И с такой наружностью, как у мадемуазель Превенкьер, она остается незамеченной у вас в Блуа? Здешние молодые люди не бродят мимо вашего модного магазина? У нее нет ни женихов, ни поклонников?
– Нет, сударыня, ни поклонников, ни женихов. Возле нас нет ни единого мужчины, кроме моего отца и брата. Да и брат приезжает к нам редко, потому что он работает на фабрике химических продуктов в Шиноне и мало пользуется отпуском.
– Ах, так у вас есть брат? – продолжала госпожа Леглиз, которой как будто хотелось основательно вникнуть в проблему этого существования, доблестная простота которого имела в ее глазах романический интерес. – Он старше вас?
– Да, сударыня; брат мой инженер, выпущенный из Центральной школы, замечательный химик.
– Он вместе с вами покинул Париж?
– Нет, раньше нас.
– Вот как.
Леглиз постоял минуту в задумчивости и наконец, спросил:
– Если ваш брат химик и его фамилия Компаньон, так, значит, это он изобрел новый способ отделения золота с помощью чрезвычайно сильных и дешевых реактивов?
– Да, сударь, это он. Я, слава Богу, довольно наслушалась о его изобретении, пока он производил опыты в Шиноне… Мой брат ожидал от них самых блестящих результатов, но на деле оказалось иное.
– Да, верно! Процесс еще не совсем выработан… Мне говорили о произведенных опытах. Но, во всяком случае, это не безделица. Ваш брат получает хорошее содержание?
– Он достаточно зарабатывает для самого себя.
– Ну да, я понимаю. Он получает двести пятьдесят франков в месяц, но заслуживает больше, чем ему дают. Когда вы его увидите, скажите, чтоб он завернул в Париж потолковать со мной. Господин Компаньон не пожалеет об этой поездке.
