Kitobni o'qish: «Дети Зари. Книга первая. Смех единорога», sahifa 4

Глава 5. Тяга к приключениям

Тучи, висевшие над Европой всю неделю, помаленьку уползли на восток, и Магистр наконец-то смог подняться в обсерваторию. В последнее время она стала его излюбленным прибежищем.

За долгие годы он пришел к выводу, что звездное небо – это самый ценный подарок Творца человеку, после дара жизни, конечно. В череде бесконечных дел и забот достаточно поднять голову – и ты оказываешься лицом к лицу со Вселенной. Вот она, вечность! Бескрайний космос, где каждое мгновение рождаются и умирают не то что люди – звезды… Ничто так не отрезвляет, как попытка представить масштаб мироздания, ничто так не указывает на бессмысленность людской суеты, как напоминание о вечности!

Созерцание бесконечно великой спирали Вселенной наполняло Магистра животворной энергией – которую он затем отдавал исследованию другой спирали, бесконечно малой, лежащей в основе всего живого в этой же Вселенной. Ибо что может нагляднее показать взаимосвязь микро- и макрокосма, чем строение ДНК?

Отстранившись от окуляра телескопа, Магистр машинально нащупал брошь под атласным лацканом домашнего пиджака: две спирали, переходящие друг в друга – символ бесконечности бытия… Фибула досталась ему от далекого предка. Ею он дорожил даже больше, чем ключом от архива Магистериума, хранителем которого был. А ведь ключ доверил ему сам Наставник!

Как же давно это было! Если бы он к тому времени успел обзавестись детьми, теперь и они уже были бы седыми…

Магистр провел пятерней по своей серебристой шевелюре, протер усталые глаза. Пожалуй, на сегодня хватит, притомился, да и поздно уже: полночь давно миновала.

Медленно и осторожно он стал спускаться по винтовой лестнице. Пару раз пришлось остановиться, переждать приступы головокружения. Кларк не раз намекал, что хорошо бы устроить в башне лифт, хотя прекрасно знал о нелюбви господина к лишней электротехнике в доме. Магистр не ругал дворецкого за настырность: тот был так же верен Кауницам, как и его отец, а до этого – дед, служивший еще отцу Магистра, и если где-то переходил границы дозволенного, то только в искренней заботе о своем старом хозяине.

Восемьдесят лет – это не шутки! Правда, был он еще крепок, вполне здоров и выглядел куда моложе своих лет, но все чаще, все настойчивее накатывал страх не успеть… Магистр посвятил жизнь поиску средства, которое продлило бы короткий людской век. Понимал, конечно, что сам уже не увидит результатов своего труда, но надеялся уйти в мир иной хотя бы с ощущением выполненного долга…

Верный Кларк, как обычно, ждал в библиотеке; вторая ветка тайного прохода вела в кабинет, но туда дворецкий без хозяина даже не заглядывал. Едва Магистр появился из бездонного книжного шкафа в жарко натопленной комнате, ему был подан чай с молоком, на английский манер. Двигался Кларк, в отличие от своего господина, быстро и плавно, поскольку был килограммов на тридцать легче и на столько же лет моложе. Грузно опустившись в кресло у пылающего камина, старик отпил несколько глотков горячего чая и лишь тогда спросил резким, скрипучим голосом:

– Новости есть?

– Да, ваше сиятельство, – кивнул дворецкий, застыв в трех шагах от кресла Магистра. – Полчаса назад звонил некто Терциус, просил вас связаться с ним. Также просил передать, что дело не терпит отлагательств.

– Понятно, что не терпит, раз позвонил в полночь! Ладно, неси…

Пока старик допивал чай, Кларк установил перед ним компьютер – макбук новейшей модели забавно смотрелся на чипендейловском столике из красного дерева. Осталось набрать нужное имя. Агентов, которые имели прямую связь с Магистром, было всего десять, и удобства ради каждый назывался соответственно номеру региона, в котором работал: Примус, Секундус, Терциус, Квартус и так далее. Вестей от Терциуса он никак не ожидал. Последние новости поступили дня четыре назад от агента Септимуса, главы московской агентурной сети.

Прежде чем нажать на кнопку вызова, старик обернулся к дворецкому:

– Можешь идти, Кларк.

Тот мгновенно исчез за дверью библиотеки, унося с собой чайные приборы.

Терциус отозвался после первого же гудка:

– Доброй ночи, Магистр.

– Слушаю тебя, Терциус.

– Объект замечен с одной из девушек, данные о которых мы получили от Септимуса, – доложил бесстрастный и безликий голос: он мог принадлежать как мужчине, так и женщине.

– Одна из сестер Ристич? – старик вскинул седые кустистые брови. – Которая?

– Эмма.

– Вот как! Неожиданно… Они общались?

– Они встретились в библиотеке, вместе поужинали, затем поехали в дом моды…

– Куда?! – старик аж приподнялся, вцепившись руками в обитые зеленым шелком подлокотники кресла.

– В дом моды, откуда девушка вышла в новом пальто. Затем они пошли гулять.

– Что значит «пошли гулять»? – Магистр снова погрузился в кресло.

– В продолжение трех часов двадцати минут ходили по улицам и разговаривали, – пояснил бесцветный голос.

– О чем разговаривали?

– Не удалось выяснить. Улицы были почти безлюдны, наш человек не рискнул подойти ближе – объект обнаружил бы его.

– Скорее всего, он и так его обнаружил… – проворчал Магистр. – Что было дальше?

– Они вернулись к автомобилю – это тот самый белый кроссовер «форд», о котором сообщали агенты Септимус и Квартус – и объект доставил девушку домой.

– Что значит «домой»?

– На съемную квартиру. А сам вернулся в отель, в котором остановился два дня назад.

– Под каким именем? – Магистр впился колючими черными глазами в экран, на котором не было лица собеседника.

– Мистер Ирвин.

Старик откинулся на спинку кресла и несколько минут сидел молча, с закрытыми глазами. А когда заговорил снова, в его голосе, быстром и четком, не осталось ни намека на старческое брюзжание:

– Продолжайте следить за обоими. Завтра к полудню предоставите мне полную информацию о том, чем занимается и с кем общается Эмма Ристич.

– Слушаюсь, Магистр.

– Далее: подготовьте для меня дом, желательно на окраине. Я завтра же… – он взглянул на бронзовые часы над камином, – сегодня же вылетаю к вам.

– Прислуга, охрана? – осведомился голос.

– Как обычно. Пока все.

– Будет исполнено, Магистр, – сказал безликий голос и отсоединился.

Старик еще с четверть часа сидел, напряженно размышляя. Затем вновь повернулся к макбуку и набрал в поиске другое имя, точнее, две буквы: LМ. В этот раз ему пришлось ждать несколько долгих минут, прежде чем на экране показалась лысая голова старого и очень худого мужчины: внушительный крючковатый нос выпирал меж впалых щек, словно клюв хищной птицы.

– Что-то стряслось, Фил? – неожиданно зычно пробасил LМ.

– Стряслось, Луис. Нашлась пропажа!

– С чего такой оптимистичный вывод?

– Мне только что доложили: он встретился с девушкой, за которой следил в последнее время, и прицепился к ней как репей – не оторвешь!

– Оторвем, Фил, не беспокойся, – пророкотал носатый. – Одна из сестер Ристич, полагаю?

– Эмма.

– Ага… И что нужно от меня?

– Биография девушки со всеми возможными подробностями. А также данные о ее родителях. В первую очередь, о матери.

– Когда? – осведомился собеседник.

– Прямо сейчас! Утром вылетаю на место.

– Подожди минутку.

Лицо с носом-клювом исчезло с экрана, зато на мгновенье показалось худое туловище, облаченное в роскошный бархатный халат. Когда некоторое время спустя лицо вернулось, на горбатом носу сидели очки в золотой оправе.

– Тебе переслать или прочитать? – пробасил Луис.

– Перешли. Но сначала прочти.

– Итак, начнем с матери. Анна Ристич, в девичестве Яковлева, приехала в Москву из Ярославля в шестнадцать лет, через два года вышла замуж за Виктора Ристича, родила двойню… Тут все гладко. Интересно другое…

– Что? Не тяни!

– Судя по имеющимся записям, в Ярославле семья объявилась, когда Анна была уже годовалым ребенком. До этого Яковлевы проживали в Москве, но никакой информации о них у нас нет – не было повода интересоваться. Получается, Людмила, мать Анны, не попадала в наше поле зрения…

– Стоп! – Магистр остановил его, озаренный внезапной догадкой. – Сделаем так, Луис. Перешли мне эти данные, я сам прочту. А ты подними-ка старые дела: донесения наших агентов, следивших за объектом.

– Насколько старые?

– А сколько лет Анне Ристич? Чуть за сорок? Ну вот.

– Что конкретно нас интересует?

– Нас интересует, не появлялся ли объект в России сорок лет назад, конкретно в Москве и Ярославле.

– Понял, – сказал носатый и отключился.

Магистр еще посидел немного, задумчиво барабаня пальцами по краю стола, затем взял с подноса колокольчик и позвонил. Дворецкий явился через пару секунд.

– Ты уж прости, Кларк, сегодня я не дам тебе выспаться, – проскрежетал старик. – Завтра же утром вылетаю. Мне понадобится горничная, повар, шофер и группа охраны, как обычно.

– А я?

– Куда же я без тебя, дружище… – старик бросил нетерпеливый взгляд на компьютер. – Наверное, уже прислал!

– Вы не будете ложиться, ваше сиятельство? – обеспокоился Кларк.

– Нет, надо еще многое сделать. Вздремну в дороге… Ты только принеси мне чего-нибудь.

– Чаю?

– И бутербродов побольше! Печень, конечно, не обрадуется, но уж больно аппетит разыгрался… К чему бы это, а, Кларк?

– К приключениям, ваше сиятельство! – Кларк ловко поправил кочергой дрова в камине, подкинул еще поленьев; отблески пламени заплясали на гладких, словно напомаженных, волосах.

Магистр одобрительно покивал массивной головой и даже улыбнулся, радуясь то ли теплу, хлынувшему из камина, то ли словам дворецкого: что ни говори, тяга к приключениям – самый надежный двигатель прогресса! Таким уж создан человек: вечно ему надо куда-то лезть, что-то искать – и обязательно преобразовывать, уподобляясь Создателю…

– Приключения – это хорошо. А то засиделся я дома, как медведь в берлоге. Вот вылезем сейчас на свет божий и тряхнем мир еще разок, напоследок! Да, Кларк?

– Тряхнем, ваше сиятельство! – с готовностью подтвердил дворецкий.

– Тогда сделай-ка мне вместо чая стаканчик грога, – старик окончательно взбодрился и даже подмигнул верному слуге. – Гулять так гулять! А с печенью я как-нибудь договорюсь…

– Будет исполнено, ваше сиятельство: бутерброды, грог… и капли для печени, – пробормотал Кларк, выскальзывая из библиотеки.

Но Магистр его уже не слушал. Открыв электронную почту, он впился глазами в письмо от LM. Он даже не повернул головы, когда через четверть часа дворецкий поставил перед ним поднос. Кларк, знавший привычки господина не хуже собственных, бокал с грогом пристроил на выступ камина, чтобы не остывал, и бесшумно удалился.

Вскоре Магистр оторвал взгляд от экрана макбука, помассировал веки подушечками пальцев и потянулся за грогом.

– Обожаю приятные сюрпризы! – насмешливо проговорил он. – Вот уж угодил так угодил Луис-старый лис! Не зря столько лет хранит свою картотеку, как дракон сокровища – ни единой бумажки не потерял. Неужели действительно она, тихоня Эмма Ристич?!

Глава 6. Лебедь черно-белая

Сидя перед зеркалом, Лия осторожно сняла с лица питательную маску и нанесла крем на веки. После недели утренних съемок под глазами залегли темные круги: вставать приходилось с первыми петухами – хотя какие тут, в Париже, петухи! – а лечь раньше полуночи никак не получалось. По вечерам она усиленно занималась французским, а потом еще несколько часов учила роль.

Преподаватель французского взялся за несколько месяцев сделать из нее парижанку. Все бы хорошо, если бы он заодно не возомнил себя Пигмалионом – не пылким греческим царем-скульптором, что было бы еще полбеды, а бездушным профессором Хиггинсом. И третировал свою ученицу пуще, чем его английский коллега бедную цветочницу Элизу. Ося так и называл его – мистер Хиггинс, что еще больше бесило вредину-лингвиста.

Тем не менее, Лия вполне успешно справлялась с французской фонетикой и рассчитывала на соответствующие роли уже в ближайшем будущем. Как же все-таки здорово, что внутренний голос посоветовал Оскару Девону, восходящей звезде французского кино, заглянуть в Россию! И надо же было так совпасть, что главная героиня его новой картины должна была говорить со славянским акцентом, так как по сюжету была родом из маленького чешского городка – а значит, погрешности произношения актрисе пока что были только на руку…

Лия прислушалась: шум воды в душе стих. Надо поторопиться, с минуты на минуту Ося предстанет во всей красе. Пока она накладывала сложный макияж, который людьми несведущими воспринимался как «минимум косметики», гудение фена в ванной сменило жужжание электробритвы. Что ни говори, слышимость тут замечательная! Квартирка у Оси маленькая, две комнаты плюс легкий намек на кухню, зато своя. Собственное жилье на Монмартре – весьма обещающее начало…

– Я готов! – благоухающий цитрусами и мускусом Оскар эффектно появился в дверях спальни – в банном халате нараспашку. Зато короткая борода и баки были подбриты идеально аккуратно, а длинная каштановая челка свисала набок идеально небрежно. – Ты скоро?

– Сейчас, только одеться осталось… – Лия чуть поправила легкомысленные кудряшки.

– Значит, нескоро, – он скинул халат и стал облачаться в светлый костюм, который уже висел на дверце гардероба. – Что надеть собираешься?

– Еще не определилась. А ты что посоветуешь? – Лия подняла свой лучший беспомощный взгляд на возлюбленного: тот обожал давать ей советы по поводу нарядов.

– Надень что-нибудь классическое, даже строгое. Романтики в ближайшее время у нас будет предостаточно – еще успеет надоесть…

– Как это понимать? – не отрывая взгляда от зеркала, Лия стала попеременно прикладывать к себе то длинное жемчужно-розовое, то короткое белое платье.

– Все расскажу за ужином … – критически поморщившись, Оскар отобрал у нее оба платья, быстро пробежал глазами по ряду плечиков и достал маленькое черное.

– О, нет! Это же скука смертная…

– Оно прекрасно своей простотой! Как там говорил ваш классик? «В человеке должно быть все прекрасно, особенно одежда!»

– Не совсем так, – Лия со вздохом скинула пеньюар и смиренно полезла в узкий черный бархат, – в перечне фигурировали еще лицо, душа и мысли…

– Разве? – искренне удивился режиссер и одним плавным движением застегнул длиннющую «молнию» у нее на спине.

– Уж поверь мне! Нас этой чеховской мудростью с детства доставали – и дома, и в школе. Только в моем случае обычно подчеркивали важность мыслей…

– Странно! Я недавно смотрел в Брюсселе шикарную постановку «Дяди Вани», так там герой говорил именно о гардеробе, – заметил Оскар и умолк: сосредоточился на выборе запонок.

Лия быстро поцеловала возлюбленного, что должно было означать точку в споре, и покорно позволила ему прикрепить к вырезу платья роскошную белую розу: ничего не поделаешь, любовь к бутоньеркам у французов в крови. Затем снова распахнула дверцы огромного платяного шкафа.

– Как там погодка на улице, потеплело? – спросила с надеждой.

Оскар глянул в окно.

– Не думаю, чтобы очень, но дождь прекратился.

– Вот и хорошо! Я тогда белый плащ надену. А туфли… туфли только эти!

Лия накинула воздушный белый плащ, длинный, до щиколоток, и ловко обулась. Оскар с сомнением оглядел черные лодочки на высоченной шпильке.

– Мы же хотели пешком! До ресторана пара кварталов. Разве ты на таких каблуках дойдешь?

– Даже добегу, если надо будет. Милый, ты просто еще не знаешь, на что я способна! – и бывшая балерина крутанулась так, что полы плаща взметнулись словно крылья.

Оскар поймал ее и заключил в объятия:

– Ты моя лебедь! – промурлыкал он, зарываясь лицом в рыжие кудри.

– Черная или белая? – хихикнула Лия, подставляя стройную шею для поцелуев.

– Черно-белая! Единственная в своем роде! – выдохнул «орнитолог», губами опускаясь все ниже.

– Если ты сейчас же не прекратишь, мы останемся без ужина…

– Ладно-ладно, пошли.

Но в прихожей, уже взяв с полочки ключи, Оскар замешкался:

– Ты мою сумку не видела?

– В спальне… А зачем тебе в ресторане сумка?

– По пути заглянем в книжный. Ты выходи, я догоню.

Едва Лия вышла за дверь, он быстренько схватил с полки для обуви пару черных балеток и сунул в свою сумку.

Лия ждала у дверей подъезда, мило щебеча с консьержем. Всего несколько дней прошло с появления мадмуазель Ристич в этом доме, а уже все жильцы были от нее в восторге; мсье Люка, консьерж, даже успел намекнуть Оскару, чтобы не зевал, а то упустит русскую красотку!

Но красотка пока не собиралась сбегать. Вцепившись ему в локоть, она бодро цокала каблучками, украдкой ловя свое отражение в витринах. Судя по взглядам идущих навстречу прохожих, и вправду было на что посмотреть.

– Тебе идет этот плащ! – заметил Оскар. – Где ты его нашла?

– Мы с сестрой сшили себе в ателье два одинаковых, – ответила довольная Лия. – Но модель придумала Эмма.

– Да ладно! Ты не говорила, что твоя сестра – модельер.

– Так она и не модельер – обычный искусствовед…

Пока шли до книжной лавки, Лия рассказывала ему о своей сестре-близняшке. В основном о том, какие они разные.

– Знаешь, я вчера целый день думала об Эмме, – призналась она. – Не знаю почему, но мне вдруг стало так тревожно…

– Просто ты по ней соскучилась, – Оскар успокаивающе погладил руку, лежащую у него на локте. – Вот устроимся на новом месте, и сможешь пригласить свою Эмму к нам в гости!

– Правда? Было бы здорово… Погоди, на каком таком новом месте? Мы что, съезжаем с твоей милой квартирки?

– Ну вот, проболтался! Собирался рассказать за ужином… В общем, завтра уезжаем в Тоскану.

– Ты же говорил, через месяц!

– Планы изменились. Будем снимать там, пока погода позволяет. А парижские сцены доснимем после.

– А как же мои уроки французского?

– Придется перенести на ноябрь. Позвоню Хиггинсу. Впрочем, я и сам могу с тобой позаниматься.

– Кто бы сомневался! – рассмеялась Лия и юркнула в открытую дверь книжной лавки: два парня заносили коробки с только что доставленными книгами.

– Добрый вечер, мадмуазель, добрый вечер, мсье Девон! – поприветствовал парочку пожилой усач, владелец лавки. – Я уже отложил для вас Харта!

Пока Оскар расплачивался у кассы, Лия взяла в руки книгу в дорогом переплете. И удивилась:

– На английском?

– Так перевода еще нет, книга только-только вышла в оригинале, – пояснил владелец лавки. – Я сразу же отложил экземпляр для мсье Девона: Харт идет нарасхват!

– Спасибо большое, мсье Жак! – Оскар повернулся к Лие. – Ты ведь читала «Бестиарий королевы»?

– А как же! Эмма мне все уши прожужжала – какая прелесть и все такое…

– Но тебе ведь роман понравился? А это его продолжение, «Бестиарий короля». Будем вместе читать долгими тосканскими вечерами…

Он раскрыл сумку, висевшую у него на плече, чтобы положить книгу, и Лия заметила свои балетки.

– Зачем ты их взял? – ее глаза расширились в недоумении.

– Дорогая, я нисколько не сомневаюсь, что ты способна прошагать полгорода на высоченных каблуках. Но ведь нам потом обратно добираться. Ходить на шпильках ночью по булыжникам – по-моему, это уже крайность…

– Любимый, ты самый заботливый мужчина на свете! – растрогавшись, Лия нежно поцеловала Оскара в щеку.

– Вот еще! – хмыкнул режиссер. – Просто мне не нужна актриса с опухшими щиколотками…

Она рассмеялась и снова поцеловала его, теперь уже в губы.

Они взялись за руки и пошли по шумной, наводненной туристами парижской улице, не замечая ни шума, ни туристов, ни, собственно, самого Парижа.

Глава 7. День до начала

Звонок раздался в половине девятого – настолько рано, насколько позволяли правила приличия.

– Доброе утро! – прозвучал в трубке низкий голос, от которого у Эммы замерло сердце.

– Доброе! – выдохнула она, застыв у окна с мобильным в руке.

Утро и впрямь было восхитительное: солнце бодро поднималось над городом, заливая холодным золотом и без того пестрые улицы, а легкий ветерок досушивал мелкие лужицы – все, что осталось от вчерашнего дождя. Да уж, здешний климат всецело зависел от настроения ветра. А от чего зависело настроение ветра? Может, от человеческих мыслей?

Мысли Эммы в это утро тоже порхали и вихрились.

– Погодка сегодня вроде бы ничего, – начал Ирвин издалека.

– Очень даже ничего! – согласилась Эмма.

– Тогда у меня соответствующее предложение – снова прогуляться. Я назову вам два варианта, а вы выбирайте. Идет?

– Идет.

– Вариант первый – ботанический сад. Он расположен в старом поместье, можно покататься по парку верхом или в карете…

– Да!

– Подождите, есть еще второй вариант – полет над городом на воздушном шаре…

– Да, да, да!

– Да – сад, или да – шар?

– Второе! С детства мечтала полетать на воздушном шаре!

– Ладно, тогда шар. Только давайте пораньше. Не доверяю я здешней погоде – может измениться в любой момент.

– Мне надо заскочить в библиотеку хотя бы на пару часиков, а потом я свободна.

– Тогда я заеду за вами ровно в полдень. Буду ждать на парковке.

– Надеюсь, та огромная лужа уже просохла… Хотя я на нее не в обиде! – рассмеялась Эмма.

– А я тем более, – хмыкнул Ирвин. – До встречи!

– До встречи…

Мечтательно улыбаясь, Эмма направилась к платяному шкафу. Она понятия не имела, как одеваются воздухоплаватели. Возможно, в специальные костюмы, наподобие лыжных. Хотя их с Ирвином сегодня вряд ли запустят в стратосферу – так, покружат часок над городом… Недолго думая, Эмма надела брюки-палаццо, короткий свитер с высоким воротом, сверху жакет. Вдобавок намотала на шею палантин от феи-крестной: день обещал быть теплым, но в небесах-то наверняка прохладно.

Завидев ее, работницы архива одобрительно закивали.

– Ну вот, совсем другое дело! – воскликнула пухленькая Регина.

– Что именно? – не поняла Эмма.

– Щечки розовые, глазки блестят, походка от бедра! – седовласая Альма кокетливо качнула подолом вязаной юбки.

Эмма не стала заказывать новые книги. Для построения гипотезы материала накопилось предостаточно. Она пересмотрела свои записи, уточнила ссылки и вернула в архив все, что оттуда брала. А без пяти двенадцать засобиралась на выход.

– Как, уже? – удивилась Регина.

– Да, на сегодня закончила. До свидания!

В распахнутом жакете, с развевающимся палантином на плечах и замирающим сердцем Эмма выскочила на парковку перед служебным входом. Белый «форд» стоял ближе всех.

Ирвин вышел из машины ей навстречу.

– Еще раз здравствуйте, Эмма! – он протянул ей миниатюрный букетик – бутоньерку из мелких белых розочек.

– Какая прелесть, спасибо! – восхитилась Эмма, поднося цветы к лицу и вдыхая аромат. – Ой, тут и булавочка есть! – она ловко пристегнула букетик к лацкану жакета.

– Раз уж мы не идем сегодня в ботанический сад, пусть будет хоть немного цветов… А может, вы уже передумали летать?

– Не дождетесь!

– По правде говоря, – сказал Ирвин уже в машине, – я был готов биться об заклад, что вы выберете прогулку в карете.

– Вы думали, я испугаюсь? – Эмма вскинула подбородок. – Скажите честно, я не обижусь: я привыкла, что близкие считают меня трусихой. Трусихой и неженкой.

– О нет, я не считаю вас ни трусихой, ни неженкой, – Ирвин смотрел ей прямо в глаза. – Я бы сказал, вы романтичная, но в меру.

– Что значит «в меру»?

– В меру – это когда человек, чем бы ни был увлечен, все же не теряет головы, то есть способен контролировать себя. Мне кажется, вы как раз из таких.

– Не знаю… – смущенно пожала плечами Эмма. – Я действительно немного боюсь высоты – и вместе с тем мне очень хочется полетать!

– Мне тоже, – сказал Ирвин, и мощный автомобиль плавно тронулся с места.

Увлеченные беседой, они не обратили внимания на парня в очках, который доставал коробки с бумагой для принтера из багажника соседней машины. Как не заметили и того, каким взглядом он проводил отъезжающий кроссовер.

Зато взгляд этот не остался без внимания грузного седовласого старика в элегантном черном пальто. Сдвинув на затылок шляпу, он наблюдал за парковкой в бинокль, поскольку сам находился на втором этаже офисного здания напротив.

– Кто этот, в очках? – спросил Магистр стоящего рядом человека в неприметной куртке, с неприметным лицом и тоже с биноклем в руках.

– Сотрудник одного из местных музеев, – бесцветным голосом доложил неприметный. – С девушкой познакомился здесь, в библиотеке.

– Понятно… – протянул старик. – Поехали за «фордом»!

Когда они снова увидели припаркованный белый кроссовер, теперь уже из окна черного «лексуса», автомобиль был пуст: парочка в этот момент поднималась над набережной в корзине красно-синего воздушного шара.

– Ну, это надолго! – прокомментировал Магистр. – Мало им острых ощущений, что ли? А может, объект надумал умыкнуть девицу таким вот романтичным способом? Сообщайте мне об их дальнейших передвижениях, – сказал он помощнику. – А я пока наведаюсь к менее удачливому сопернику!

Магистр прожил долгую жизнь и с первого взгляда догадался, что означало мучительное выражение в глазах молодого человека: ревность и любовь – крайне опасное сочетание… Зато легко поддается управлению. Извне, конечно же, не изнутри. Если бы влюбленные перестали ревновать или хотя бы постарались не давать воли чувству собственности, сколько книг осталось бы не написано, сколько драм не сыграно!

***

Они уже сидели за столиком кафе, а Эмме все казалось, будто продолжают лететь. Вид старого города между двумя реками был очарователен, но ничто не могло сравниться с прелестью полета. Разве это не чудо? Твое тело поднимается в высь, доселе доступную только взгляду и воображению, поднимается, преодолевая извечное земное притяжение – и летит, повинуясь лишь ветру! А ветра много, безумно много – потоки, порывы! – от него слезятся глаза, перехватывает дыхание, немеют губы… Но боже мой, как же это хорошо!

Эмма даже отказалась заходить внутрь кафе: хотелось подольше сохранить ощущение бескрайнего пространства вокруг себя. Они сели за один из столиков, стоявших прямо на тротуаре, на углу улочки. Вокруг тесно лепились друг к другу симпатичные домики, в основном двухэтажные. В подвесных горшках и ящиках под окнами до сих пор пестрели цветы. Уже вечерело, становилось прохладнее, но все уличные столики были заняты: жители и гости города наслаждались отголосками ушедшего лета.

Есть Эмме не хотелось, Ирвину, видимо, тоже. Они заказали только кофе по-венски и неспешно его смаковали, продолжая начатый разговор.

– Когда мы сегодня пролетали над башней и площадью, где гуляли вчера, я вспомнил ваши слова – что там когда-то была погребальная долина, – сказал Ирвин. – Сверху даже проще все это представить: священная дубрава, алтари, вокруг них ходят жрецы и жрицы, поддерживая огонь. Признаюсь, под впечатлением от вашего рассказа, я в какой-то миг будто воочию узрел страшную картину: как всадники в латах врываются в рощу, гасят священный огонь и разгоняют жрецов.

– Хорошо еще, если их действительно просто разогнали, – грустно отозвалась Эмма, глядя куда-то вдаль.

– Чего только не вытворяли люди, прикрываясь верой и любовью к Богу! – продолжал Ирвин, не сводя с нее глаз. – Любовь – вообще штука странная. Если будете в Кракове, советую посетить Вавельский замок. Там до сих пор хранится деревянный скипетр и деревянная держава Ядвиги, той самой юной королевы, ради руки которой упомянутый вами князь предал веру предков.

– Почему деревянные-то?

– Потому что королева продала все свои драгоценности, чтобы хватило средств для расширения Краковского Университета! Ядвига вообще была страстной натурой. Она так любила своего первого жениха Вильгельма Габсбурга, с которым ее обручили шести лет отроду, что пыталась сбежать к нему, разрубив топором ворота замка. Однако епископ убедил двенадцатилетнюю королеву в грандиозности ее миссии – обратить в христианство целый языческий народ. О силе ее веры ходили легенды! Между прочим, Ядвига официально признана святой.

– Ах, Ирвин, вам бы книги писать – вы так живо рассказываете!

– Я подумаю над вашим пред…

Его прервал звон, раздавшийся прямо над головами людей за столиками. Глянув вверх, они успели заметить распахнутое окно на третьем этаже и нечто, летящее вниз. Чудом не задев столик Эммы и Ирвина, на тротуар грохнулся цветочный горшок. Все дружно ахнули. А потом ахнули второй раз, и даже громче: элегантный мужчина в замшевом пиджаке держал в вытянутой руке крошечного белого шпица.

Из подъезда выскочила перепуганная девочка, выхватила у Ирвина одуревшую от полета собачку и стала благодарить, заливаясь слезами. Спасителю аплодировали стоя – как посетители кафе, так и прохожие, ставшие свидетелями происшествия.

– Пора уходить! – шепнул смущенный герой Эмме.

Им даже за кофе платить не пришлось: прибежавшая на шум администратор кофейни попросила считать его комплементом от заведения.

Уже в машине Эмма, не сдержавшись, все же похвалила отменную реакцию Ирвина.

– Вы наверняка профессионально занимались спортом, да?

– Было дело, – уклончиво ответил антиквар. – Давно, еще в молодости.

– Каким, если не секрет? Боксом? Борьбой? Поло? Или, быть может, фехтованием? Или чем-то более демократичным, футболом, например?

– Да всеми видами помаленьку. Кроме, пожалуй, игр с мячом.

– Я тоже не люблю игры с мячом, – непонятно чему обрадовалась Эмма. – Я его просто боюсь! Представляете, моя сестра была лучшей волейболисткой в школе, а я отлынивала от физкультуры всеми правдами и неправдами…

Уже на подъезде к дому, где Эмма снимала квартиру, Ирвин предложил:

– Может, завтра все-таки сходим в ботанический сад?

– Если только ближе к вечеру. В два я читаю лекцию в школе искусств.

– Тогда я встречу вас после лекции, и мы продолжим наши экскурсы в историю.

– Лучше в ботанику! История порой утомляет.

«Еще как! – мысленно согласился Ирвин. – Только убегать от нее бесполезно…»

А вслух сказал:

– Пусть будет ботаника. До встречи, Эмма!

– До встречи!

Ни один из них не сомневался, что встреча будет скорой.

***

Магистр сидел за столом в кабинете, отдаленно похожем на его собственный, только лет на триста новее. Особняк принадлежал какому-то фабриканту; его арендовали на неделю, поскольку соответствовал основным требованиям: был достаточно комфортабелен и неприступен. А безвкусную претензию на аристократизм можно было и потерпеть… Раньше, правда, закосы под старину сильно его раздражали: ведь и дураку понятно, что прославленные краснодеревщики, такие как Шератон или Чиппендэйл, физически не могли изготовить столько мебели, чтобы до сих пор, спустя почти три столетия, хватило на всех любителей антиквариата! Однако с годами снобизм, видать, подвыветрился. Теперь он был готов согласиться, что качественная реплика тоже имеет право на жизнь.

Любая вещь, неважно, старинная или современная, хороша, когда она сделана умело. Взять, например, письменный стол, что стоял в настоящем кабинете Магистра: стол-бюро из орехового дерева когда-то принадлежал его отцу, а до этого – деду и прадеду. Он всю жизнь был уверен, что в столе два тайника – те, что показал ему отец. И лишь сравнительно недавно, неохотно решившись на реставрацию – дверца левой тумбы дала трещину – он узнал о третьем тайнике. Реставратор обнаружил в тумбе стенку, которая сдвигалась нажатием миниатюрного рычажка, спрятанного в резной лилии. Механизм был в полной исправности, хотя им не пользовались как минимум полторы сотни лет. А за фиктивной перегородкой лежал тонкий конверт. Реставратор, в силу своей профессии преисполненный должным уважением к старине, к находке даже не притронулся – тотчас вызвал хозяина, и тот сам достал письмо из тайника.