Kitobni o'qish: «Дети Зари. Книга первая. Смех единорога», sahifa 2

Год назад он приехал в Москву проведать двойню – и наконец-то обнаружил пропавший след! Правда, все еще оставалось непонятным, которая из двойняшек – Носительница Ключа: поля сестер Ристич были слишком тесно переплетены. Девушкам уже исполнилось по двадцать, но они все еще жили вместе, хотя по характеру и складу ума были совершенно разными. Родители никогда не одевали их одинаково, как обычно одевают близнецов, и вообще старались прививать дочерям разные навыки – чтобы в будущем они не были болезненно зависимы друг от друга, как пугали специалисты. Таким образом малышка Эмма, спокойная и созерцательная, попала в художественную школу, а яркая, темпераментная Лия – в балет. И пошло-поехало…

В итоге обе девушки выросли, на первый взгляд, вполне успешными. Обе с неуемной энергией двигались к своим целям. Вот только цели у них были, можно сказать, противоположные.

Лия стала актрисой и к двадцати двум годам успела сняться в популярном мистическом сериале: ее своеобразная красота производила на зрителей неизгладимое впечатление. Однако дело было не только во внешних данных. Лия обладала талантом перевоплощения и сама создала себе новый облик, неузнаваемо изменив первоначальный.

А вот Эмму вполне устраивала природой данная внешность. Она неплохо владела карандашом и кистью, но дальше по художественной стезе не пошла: не жаловала богемный образ жизни. Она вообще была довольно замкнутой и, судя по скорости продвижения, больше всего на свете любила учиться. Экстерном окончив гуманитарный лицей, в шестнадцать лет резво нырнула в дебри истории, отучилась на истфаке и теперь, в свои двадцать два, уже была младшим научным сотрудником.

Казалось бы, такие разные девушки, такой разный выбор жизненного пути – но вот одна блестяще воплощается в роль ведьмы, а вторая с головой уходит в изучение средневековых бестиариев! Для кого как, а для Ирвина связь была очевидной…

Тогда, год назад, ему очень хотелось остаться в Москве, но это было слишком рискованно. Ирвин знал, что за ним неотступно следят, а значит, могут вычислить тех, за кем следит он. Поэтому он вернулся в свое убежище в горах и оттуда наблюдал за двойняшками, в основном, по социальным сетям. Но вот подвернулся удобный случай: в Москве на аукцион выставили медицинский трактат начала шестнадцатого века. Работа как раз по его профилю, можно посетить столицу России, не вызывая подозрений «коллег».

Обе девушки по-прежнему жили с родителями. Едва заглянув в зал, где проводился аукцион, – ему хватило одного взгляда, чтобы распознать в трактате подделку, – Ирвин поспешил к дому Ристичей. И успел вовремя: Лия как раз садилась в свой игрушечный «ситроен». Он, естественно, поехал следом. И снова удача: сестры встретились на открытой террасе кафе.

Увидев столь непохожих двойняшек вместе, Ирвин мгновенно подобрался и сосредоточился. Его охватило привычное волнение, что-то вроде охотничьего азарта. Он ждал этого момента с тех пор, как Джейн, предыдущая Носительница, родила первого ребенка и утратила Ключ. Он носился по всему миру, рылся в пыльных архивах и взламывал электронные базы данных, опросил сотни людей, сменив при этом десятки личин. И вот сегодня, сейчас он получит результат. Осталось всего ничего – определить, которая из двух: Лия или Эмма?

Самые очевидные признаки Носительницы – женственность и красота. Обе девушки обладали и тем, и другим. Только красота Лии, торжествующая и будоражащая, заставляла всякого проходящего мимо мужчину расправить плечи и чеканить шаг. Очарование Эммы не каждому дано было увидеть: оно словно скрывалось под прозрачной вуалью. Но сколь ни прячь розу, манящий аромат все равно будет витать вокруг – и каждый мужчина, оказавшийся рядом с такой женщиной, обязательно почувствует первобытный порыв защитить…

Припарковав «форд» в сторонке, Ирвин пересек улицу и остановился на углу кафе, будто поджидал кого-то. Увлеченные разговором сестры не обратили на него внимания, хотя он стоял всего в трех шагах, за плетеной оградой и вездесущими пестрыми петуниями.

Есть! Горячая волна мгновенно поднялась внутри него, откуда-то из солнечного сплетения, затем так же резко схлынула. Без всяких сомнений, Носительницей была Эмма!

Совладав с волнением, Ирвин быстрым шагом вернулся к машине. Когда сестры вышли из итальянского бутика и расстались, обнявшись на прощанье, он последовал за Эммой. Он ехал за стройной фигуркой в шляпе и длинном платье до самой гостиницы и уже хотел выскочить из машины, чтобы догнать у входа, но вдруг понял: пусто! Ни следа того особенного ощущения, которое безошибочно помогало ему определить Носительницу.

Тут к девушке подбежал молодой человек артистической наружности, они страстно поцеловались – и Ирвин потерял к ней всякий интерес. Не она…

Но как это возможно? Ошибки быть не могло: этот жар изнутри – сигнал, который ни с чем не спутаешь. Тогда что произошло? Ответ мог быть только один: Ирвин последовал не за Эммой, а за Лией, поскольку сестры поменялись одеждой. Только вот зачем они это сделали? И куда потом делась Эмма?

Всего лет десять назад пришлось бы хорошенько поднапрячься, чтобы снова выйти на ее след. Но в эпоху глобальной цифровизации любую информацию добыть не проблема. И действительно, вскоре выяснилось, что Эмма купила билет на поезд – на завтра. А Лия уже сегодня улетает во Францию с неким Оскаром Девоном, режиссером.

Короткая отсрочка Ирвина не пугала. Однако из-за «коллег», которые терпеливо ждали результатов его поиска, пришлось задержаться в Москве на несколько дней и заодно проведать знакомых коллекционеров, антикваров, ученых.

Но вот Ирвин на месте. Сегодня можно навести справки, разведать обстановку, а завтра отправляться на встречу с беглянкой. Интересно, какая она, эта новая Носительница Ключа? Девушка, от которой так много зависит, хотя она даже не подозревает о своих возможностях…

Ирвин знаком попросил счет. Он уже встал из-за столика, когда официантка, круглолицая блондиночка, робко спросила по-русски, с забавным мягким акцентом:

– Извините, вы не могли бы сказать, откуда вы?

– В смысле? – напрягся Ирвин.

– В смысле, из какой страны родом… – от его пристального взгляда девушка залилась краской и сбивчиво выпалила: – Понимаете, у нас такая игра – угадывать, откуда к нам прибыл посетитель. Обычно это несложно, но вас мы не смогли… как это…ну, идентифицировать!

Ирвин покосился на вторую официантку и бармена: оба с невинным видом замерли у стойки. Да, действительно просто любопытство. Он помолчал, сомневаясь, стоит ли этому потакать, затем улыбнулся краешком губ – игра есть игра! – и сказал задумчиво, будто сам себе:

– Я из Шотландии.

***

День пролетел быстро. Ирвину не составило особого труда выяснить, где работает и где проживает Эмма Ристич. Оставшуюся часть дня он собирался посвятить знакомству с городом. Однако погода, с утра еще по-летнему солнечная, после обеда стала стремительно портиться. Налетел ветер с моря, нагнал дождевых облаков – и сразу же наступила осень.

Он вернулся в гостиницу и заказал ужин в номер. Хотелось побыть одному и подумать. Не давало покоя ощущение, будто он что-то сделал не так. Мысленно прокрутив события дня, наконец вычислил скользкий момент: когда сказал официантке, откуда он родом.

Что именно смутило его? Сам вопрос? Персонал кафе явно заигрался: приставать с такими просьбами к посетителям было бестактно. С другой стороны, ребятам действительно еще не попадались столь нераспознаваемые клиенты, как он, и любопытство победило требования профессиональной этики. Не нужно уметь читать мысли, чтобы понять, на какие внешние и языковые признаки опирались они, определяя национальность того или иного гостя. И вдруг такой редкий, возможно, уникальный экземпляр – человек, который и сам не сразу вспомнил, откуда же он родом. Этакий человек без корней…

В дверь номера постучали: прибыл ужин.

– Войдите! – громко сказал Ирвин. Но еще до того, как отворилась дверь, вдруг понял: сейчас он получит наглядный ответ на свои сомненья.

Парень, ловко вкативший в номер сервировочный столик, был явно арабского происхождения. Строгая форма обслуживающего персонала сковывала движения гибкого, стройного тела «воина пустыни», живые глаза глядели из-под модной гривы угольно-черных волос.

– Ваш ужин, сэр!

Ирвин кивнул, и парень споро расставил на столе блюда, разложил салфетки и приборы.

– Что-нибудь еще, сэр?

– Нет, благодарю, – покачал головой Ирвин.

Он встал с кресла, в котором сидел, размышляя, и пересел к столу. Слегка поклонившись, официант уже собирался выйти, но Ирвин внезапно остановил его:

– Будьте любезны, ответьте мне на один вопрос… – он чувствовал, что вопрос не только не обидит парня – наоборот, будет ему приятен. – Смею предположить, вы уже не первый год здесь живете. С какой целью приехали?

Он не ошибся: молодой араб лучезарно улыбнулся.

– Я учусь на врача. А по вечерам подрабатываю в гостинице.

Ирвин взглянул на него более пристально: цепкие черные глаза, нос с горбинкой, высокий лоб, узкое волевое лицо. Судя по известному портрету, именно так в юности мог выглядеть Абу Али ибн Сина, или Авиценна, как прозвали в Европе великого арабского философа, ученого и медика…

И тогда он сказал по-арабски:

– Желаю вам успехов на избранном пути, молодой человек, и да пребудет с вами Господь!

Когда потрясенный парень вышел, поклонившись ему теперь уже по-настоящему, Ирвин вернулся к своим размышлениям.

Наверное, зря он поддался любопытству тех оболтусов из кафе, знатоков антропогенеза. Быть может, немного помучившись, они бы сами пришли к выводу, что не стоит загонять людей в рамки стереотипов. В большинстве случаев это глупо, а в некоторых – даже опасно.

Возможно, стоило объяснить ребятам, что их вроде бы невинная игра основана на тех предубеждениях, из-за которых в течение всей истории люди безостановочно воюют друг с другом. Однако он давно принял для себя правило – никого не поучать. Рано или поздно каждый человек сам придет к пониманию: душа национальности не имеет!

Глава 3. Знакомство

Зарядивший с вечера дождь лил всю ночь, то ослабевая, то снова усиливаясь. А все из-за ветра, который менял направление каждые несколько часов, бестолково гоняя по небу смурные тучи. Мокрый город, тоскующий по безвременно ушедшему лету, просыпался медленно и неохотно.

Глядя из окна третьего этажа на мокрый тротуар, Эмма мысленно поздравила себя: как хорошо, что квартира в пяти минутах ходьбы от Государственной библиотеки – может, удастся дойти до места работы, не промокнув до нитки. Она оказалась совершенно не готова к здешней переменчивой погоде.

Дабы избежать лишней возни с багажом на вокзалах и таможнях, Эмма всегда брала с собой минимум вещей – но не самые практичные, а самые любимые. Недостающее всегда можно было купить на месте. Так она собиралась поступить и в этот раз, да только за всю неделю, увы, не удосужилась. В фондах библиотеки и архивах университета оказалось столько материалов на тему ее исследования, что Эмма начисто забыла о насущном.

А хляби небесные возьми да разверзнись – нарочно, чтобы проучить ее, стрекозу легкомысленную! А ей простужаться категорически нельзя, потому что сразу сядет голос, и как тогда читать лекцию? Профессор Данейка, с которым она познакомилась год назад на форуме, заманил ее сюда, соблазнив раритетными изданиями историков ХIХ века и малоизвестной мифологией. Вчера он позвонил и попросил Эмму выступить в школе искусств, которую курировал.

– Но я не умею общаться с подростками! – перепугалась она. – К тому же я совсем не готова к лекции, профессор.

– Помилуйте, зачем вам готовиться, голубушка! – профессор, человек с классическим образованием, по-русски изъяснялся оборотами столетней давности. – Мифические животные – разве это не ваш конек? Достаточно будет небольшой вводной части, чтобы обрисовать суть проблемы, а потом просто вопросы-ответы.

– А разве нынешних детей интересуют подобные проблемы? – засомневалась Эмма.

– Во-первых, они уже не дети: вашими слушателями будут ученики старших классов, – пояснил профессор. – Во-вторых, не стоит недооценивать интересы современной молодежи… Просто вспомните себя в их возрасте, Эмма. Уверен, вы легко наладите с ними контакт. В вас столько юношеского энтузиазма и даже, смею сказать, артистизма…

И Эмма поспешно согласилась, лишь бы не слушать дальше про свой артистизм. В семье достаточно одной актрисы. А она – серьезный ученый! Хотя… разве ее желание избежать дополнительной ответственности не есть признак незрелости? К тому же отказать профессору было бы верхом неблагодарности: этот милейший человек раздобыл для нее пропуск в архив, подыскал квартиру и вообще по-отечески опекал…

Отойдя от залитого дождем окна, Эмма открыла шкаф и с тоской глянула на пустые вешалки-плечики. Из верхней одежды – лишь воздушный белый плащ! Не самый подходящий наряд в непогоду…

С проблемой «нечего надеть» они с сестрой сталкивались одинаково часто, только по разным причинам. Гардероб Лии уже трещал по швам, однако ей постоянно хотелось чего-то нового. У Эммы, наоборот, было очень мало одежды. Она сама себе шила и вязала, либо заказывала в швейном ателье по собственным же эскизам. Ее вкус настолько не соответствовал веяньям моды, что приходилось одалживать что-нибудь из нарядов сестры, если ситуация вынуждала выглядеть современно. К счастью, такие ситуации случались редко. Эмма предпочитала не отклоняться от привычного маршрута «дом-институт-дом». Исключения составляли лишь вылазки со старыми проверенными друзьями на выставки, в театр или филармонию, где в любимых платьях в пол она особо не выделялась.

Правда, за годы учебы она кое-где успела побывать, но поездки всегда были связаны с изучением культуры, к тому же в компании тех самых приятелей и коллег. Эмма боялась путешествовать одна. Потому что была непрактичной и оторванной от жизни.

– Похоже, нас с тобой доставили разные аисты: тот, что нес тебя, припоздал этак лет на триста! – в сердцах заявила Лия, когда Эмма отказалась праздновать их двадцатый день рожденья в популярном молодежном клубе.

– Боюсь, мой непутевый аист вообще перепутал миры, – ответила тогда Эмма. Причем абсолютно серьезно.

Лет десять назад ей попался фантастический роман, где главный герой испытывал очень некомфортные ощущения от жизни, а потом выяснилось, что он случайно попал на Землю из другой вселенной. Легковерная шестиклассница Эмма почти убедила себя, что она тоже из другого мира: Лия – из этого, а она – из параллельного, сказочного, магического. Она втайне представляла себе, как, должно быть, уютен ее родной мир, и мечтала о том, как однажды вернется домой… Но мечты мечтами, а жить приходилось здесь и сейчас, запрятав поглубже необъяснимую тоску. До сих пор это ей вполне удавалось благодаря постоянной опеке близких.

А здесь она совершенно одна. Поборола свои страхи и приехала искать подтверждения своим «дерзким домыслам», по выражению ее научного руководителя. И ничего, пока что справляется. Служащие библиотеки оказались дружелюбными и внимательными. Заметив, что московская гостья так увлечена работой, что жалеет времени на походы в буфет, заботливые тетеньки стали приглашать ее к себе на чай и подкармливать домашней выпечкой.

Но больше всех ее опекал Юстас, музеевед, с которым она познакомилась в архиве. Он копался в старых документах в поисках материалов для новой экспозиции, а когда узнал, что именно интересует Эмму, подсказал ей парочку любопытных изданий. И вообще всячески старался помочь: носил тяжелые подшивки, делал копии нужных страниц, бегал за кофе. Толковый парень, приятный в общении, интеллигентный и образованный. Он был лишь немногим старше Эммы, но казался гораздо опытнее – в научных делах, конечно. В целом же держался скромно, без напора, а если в разговоре вдруг отчего-то начинал волноваться, нервно поправлял очки и забавно коверкал русские слова.

Буквально вчера Юстас вызвался проводить ее после работы домой и так по-детски огорчился, когда они дошли за пять минут, что Эмма сжалилась и предложила вместе выпить чаю в бистро за углом: готовить самой себе ужин было откровенно лень. Молодой человек засуетился, стал приглашать ее в приличное кафе, извиняться за то, что раньше этого не сделал и так далее.

Горячие уговоры привели лишь к одному: Эмма начала жалеть о своем поспешном предложении. Ведь на самом деле у нее не было никакого желания коротать вечер с этим парнем. Но слово не воробей, пришлось идти с ним в бистро и пить чай с пончиками. Те, кстати, оказались такими вкусными, что она съела все – кавалер от конфуза потерял аппетит.

Пока она уминала пончики, Юстас завел разговор на безопасную тему – профессиональную. Он спросил Эмму, почему она выбрала именно историю искусства, а не общую историю или же культурологию.

– По поводу последней могу сразу сказать: на выстраивание теоретических моделей мне попросту не хватает ума! – откровенно призналась Эмма.

Юстас с готовностью рассмеялся шутке.

– Я не шучу! – она помахала зажатым в салфетке пончиком. – На втором курсе я чуть не завалила экзамен по логике, спасибо преподавателю, натянул тройку за старания! Прошу заметить: это была моя единственная тройка за все годы учебы, начиная с первого класса!

– Не может быть! – выпучил глаза музеевед.

– Может, может! Просто я училась в гуманитарном лицее, там не слишком строжили в точных науках. Если честно, до сих пор не имею представления, в чем отличие псангенсов от котангенсов…

Однако нерусскоязычный слух собеседника не уловил игры слов. Он продолжил с прежней неуместной серьезностью:

– Тогда вернемся к истории, как науке в целом…

– А разве история – наука? – вскинула брови Эмма. – По-моему, это особый жанр беллетристики. С той лишь разницей, что на историю не действует закон защиты авторского права: ее пишут и переписывают все кому не лень!

– Да, да, я понимаю, что вы имеете в виду, – глубокомысленно покивал визави. – Я и сам предпочитаю иметь дело с реальными артефактами, а не с домыслами. Музееведение – скромная дисциплина, не слишком зависящая от моды на трактовку тех или иных исторических событий. Но вы посвятили себя именно истории искусства…

– Ну что вы! Я пока что никому и ничему себя не посвящала!

Эмма дружески улыбнулась музееведу, отчего тот вдруг зарделся. Пора было заканчивать незапланированный диспут, пока молодой человек не принял его за свидание. Эту женскую мудрость она усвоила в тройном изложении – от бабушки, мамы и сестры. Суть сводилась к одному: если не хочешь иметь с мужчиной отношений более чем дружеских, не давай ему повода думать иначе!

– Спасибо, Юстас, что проводили, и за чай спасибо, и особенно за пончики, но мне пора, увидимся завтра в библиотеке! – прощебетала она, еще раз улыбнулась – чисто по-дружески! – и, не дав собеседнику опомниться, решительно соскочила с высокого барного стула…

Это было вчера. А сегодня она пойдет в архив и будет общаться с Юстасом как с добрым приятелем и коллегой. Он парень неглупый, все поймет. Очень хотелось верить, что она ничем его не обидела… Как и того немецкого дипломата, герра Кристофа, которого оставила в одиночестве досматривать нудную оперу…

Вспомнив о побеге Лии и собственном постыдном соучастии, Эмма вспомнила и о родителях, которым обещала звонить почаще. Сразу же и позвонила.

Трубку снял папа. Ну все, сейчас начнется!

– Эмма, скажи мне только одно: ты знала, что твоя сестра собирается удрать с этим чертовым киношником в его чертов Париж? – пророкотал папа, не тратя время на прелиминарные слушанья, выражаясь его же профессиональным языком.

– Узнала за несколько часов до вылета.

– Так какого черта ты мне не сказала?! Я бы успел перехватить эту чертовку! – сквозь папин рев каким-то чудом проступали деликатные мамины намеки на слишком большое количество чертей. Но это было, пожалуй, единственное ругательство, которое позволял себе отец. По крайней мере, при дамах.

– Как раз поэтому – чтобы ты ее не перехватил! – пояснила Эмма, поражаясь собственной дерзости: начинали сказываться навыки самостоятельной жизни.

Из трубки донеслось сопение и пыхтение, но уже никакого чертыханья. Затем раздался мамин голос, хорошо поставленный и невозмутимый:

– Что такого ты сказала отцу, дорогая, от чего он потерял дар речи?

– Что мы с Лией очень любим вас, тебя и папу, но мы уже взрослые.

– Ну да, второй пункт он иногда забывает… Ладно, доченька, как у тебя дела?

Эмма вкратце поведала родителям, как устроилась и чем занимается: она не сомневалась, что мама включила громкую связь. Затем выслушала отчет о делах, которые родители за неделю переделали на даче. Им было все равно чем заниматься, лишь бы вместе. На этой позитивной ноте и попрощались, договорившись снова созвониться через пару дней.

Эмма глянула на часы – пора собираться на работу.

Неспешно одеваясь и причесываясь, она продолжала размышлять: возможно ли в принципе все делать по-своему, при этом никого не раня?

Существует же универсальная максима: поступай с людьми так, как хочешь, чтобы поступали с тобой. «Золотое правило нравственности» – Эмма где-то услышала его или прочла еще в детстве. Или «доброму везде добро» – так говорила бабушка Вера, самый светлый человек из всех, кого она знала. Родившись в Воркуте, в лагере для политзаключенных, в семнадцать лет Вера каким-то чудом – с Божьей помощью, как любила повторять она сама – поступила в столичный мединститут, где и познакомилась с будущим мужем, Павлом Ристичем. А вскоре у них родился сын Виктор. Дедушку Эмма, увы, не знала совсем, как и родителей мамы – они все рано умерли. Но ничто так не помогало ей в минуты слабости, как воспоминания о бабушке.

По сути, она и вырастила их с Лией. Папа женился поздно, уже под сорок, все присматривался. Зато встретив Анну, Виктор сделал ей предложение на третий день знакомства. Анюта была моложе его на двадцать лет, училась в музыкальном училище и подрабатывала уборщицей. Родители ее были педагогами, жили в Ярославле, оба скончались в один год, едва Анюта окончила школу. Бабушка Вера приняла невестку, как родную дочь…

Мама с папой души не чаяли друг в друге. Они часто уезжали куда-нибудь вдвоем, а дочки-близняшки оставались на попечении бабушки и выросли почти незаметно для родителей. Может, поэтому папа до сих пор считал их детьми и так старался устроить жизнь легкомысленной Лии. За тихую домоседку Эмму ему незачем было беспокоиться…

Ее размышления прервал звонок мобильного. Лия, легка на помине!

– Доброе утро, сестричка! – пропела в трубку беглянка.

– У меня-то утро, – согласилась Эмма. – А ты зачем поднялась в такую рань?

– О да-а-а… – зевнула Лия. – Я уже на съемках. Оскару нужен особый свет, lumière spécial, понимаешь?

– Bien sûr! Вижу, у тебя все в порядке?

– Tout va bien! – подтвердила сестра. – А ты как, справляешься одна?

– Профессор опекает – я тебе о нем рассказывала.

– Только профессор?

– Больше ни с кем не успела познакомиться! – Эмме не хотелось рассказывать о Юстасе, Лия сразу начала бы ее дразнить. – Кроме библиотеки, никуда и не хожу.

– Ты хоть по городу прогуляйся, а то зачахнешь от архивной пыли.

– Да там ни пылинки… Кстати, я только что говорила с родителями.

– Папа все еще дуется?

– Есть немного.

– Ладно, – вздохнула Лия, – вечером после съемок позвоню и покаюсь – может, простит… Все, меня зовут! Целую, au revoir! – и Лия отключилась.

Эмма была совсем не прочь прогуляться по красивому старому городу. Хотя одной бродить по улицам как-то некомфортно… Нет-нет, сестра права: пора вылезать из кокона грез и начать жить реальной жизнью!

Она снова отворила шкаф в прихожей. Придется надевать белый плащ. Идти недалеко, авось не промокнет.

***

Ветер то и дело налегал на лобовое стекло, а не преуспев, вымещал досаду на деревьях вдоль тротуаров: беспощадно рвал едва начавшие желтеть листья и охапками швырял в лужи. Ирвин внимательно вел тяжелый кроссовер, стараясь не забрызгать прохожих. На подъезде к Государственной библиотеке людей было немного: пока только служащие спешили на работу, читателей начнут впускать через час.

Вот и хорошо, подкараулит девушку у входа. В архив ведь запросто не попадешь, придется потом ждать до вечера.

Сворачивая на парковку, Ирвин заметил тонкую женскую фигурку в белом плаще с капюшоном. Напротив служебного входа растеклась широченная лужа, и женщина осторожно пробиралась по узкой полосе тротуара, одной рукой придерживая полы плаща, в другой сжимая маленький кожаный портфель. Ирвин сбавил ход, пересекая лужу, дабы не забрызгать даму в столь неподходящем для осени одеянии, как вдруг из-за живой изгороди у дороги выскочила собака и метнулась ему наперерез.

Ирвин резко вывернул руль, глупая дворняга с перепугу завертелась на месте, а сноп брызг из-под колес обдал женщину в белом – она успела лишь прикрыть портфелем лицо. Выскочив из машины, Ирвин бросил быстрый взгляд на пса – тот улепетывал обратно в кусты, целый и невредимый – и повернулся к единственной пострадавшей. Женщина растерянно оглядела безнадежно испачканный плащ, затем достала из кармана кружевной платочек и стала вытирать портфель. Капюшон сполз, открывая лицо, но еще за секунду до этого Ирвин понял: она! Перед ним стояла девушка, которую он искал двадцать лет.

Эмма подняла на него испуганный взгляд. Казалось, она сейчас заплачет и убежит.

– Ради бога, простите! – быстро сказал Ирвин по-русски. – Я так виноват!

– Вы не виноваты, – неожиданно возразила Эмма мягким, чуть охрипшим голосом. – Я видела, это все из-за собаки. Вы… вы спасли ей жизнь!

«Поразительно! – изумился Ирвин. – Я облил ее грязной водой с головы до пят, а она выставляет меня чуть ли не героем!»

– Но ваш плащ…

– Может, удастся отмыть. Попрошу у сотрудников мыло и губку…

– Позвольте, я отвезу ваш плащ в химчистку.

– Что вы, не стоит беспокоиться!

– Но это самое разумное решение.

Тут Эмма окончательно растерялась – аргумент-то был весомый – и совсем уж беспомощно призналась:

– Мне неловко вас затруднять…

– Я настаиваю, – очень вежливо сказал Ирвин.

И она сдалась.

– Ладно… А там быстро почистят?

– Договорюсь. Как долго вы пробудете в библиотеке?

– До пяти…

– В 17.00 буду ждать вас в фойе. С плащом или на плаще.

Эмма улыбнулась, оценив каламбур, и уже повернулась к двери, но вдруг опомнилась, стала расстегивать пуговицы одной рукой, поскольку в другой держала портфель. Ирвин помог девушке снять мокрый плащ, проводил до служебного входа и открыл перед ней дверь.

– Au revoir, mademoiselle! – он учтиво наклонил голову.

– Au revoir, monsieur, – ответила она и скрылась за дверью.

«Милое, доверчивое, беззащитное создание!» – подытожил результаты разведки Ирвин, возвращаясь к машине.