Kitobni o'qish: «Нелюбовь»
Динка
Наши дни. Москва. Рублевское шоссе
Казалось, еще немного и летний зной расплавит асфальт на полупустом шоссе, которое соединяет элитный пригород с Первопрестольной. Ярко-синее небо, зелень листвы. Этот жаркий летний полдень можно было бы назвать умиротворяющим, если бы не разносящееся на всю округу истошно-жизнерадостное песнопение Верки Сердючки, вылетающее из окна «низко парящей» ярко-красной «женской» иномарки.
– А я иду такая вся в «Дольче Габбана»! Я иду такая вся – на сердце рана! Слезы душат, душат! Я в плену обмана. А я иду такая вся в «Дольче Габбана»!
Бэк-вокалом шел приятный, но при этом откровенно фальшивящий голос девушки, сидящей за рулем, – Динки. С первого взгляда трудно было угадать, сколько ей лет. Хрупкая, утонченная. Обычно ей давали девятнадцать, и это порой серьезно мешало ее работе замдиректора дизайнерского агентства. Каждый раз приходилось доказывать на деле, что она профи в своей области. Причем профи со стажем!
Динаре было двадцать восемь. Она обладала необычной утонченной аристократической красотой – словно сошла с картины позапрошлого века. Выразительные зеленые глаза, светло-фарфоровая кожа, копна пшенично-русых волос. Хотя не обошлось и без явных дефектов. Очевидно, что медведь не просто наступил на ухо Динки, но еще и изрядно на нем потанцевал, потому что из семи нот она попадала лишь в две. И то случайно.
Настроение у Дины было отличное. Она только что заключила крупный контракт и теперь с чувством выполненного долга спешила домой, без стеснения давя на газ. Скорость, адреналин, драйв Динка любила. Как и жизнь, к которой уже давно научилась относиться как к партии в шахматы, с намерением выиграть оную во что бы там ни стало.
Витая в своих мыслях, девушка не сразу заметила, как с ее машиной поравнялась другая – спортивная иномарка, расписанная под акулу, из окна которой тут же высунулся чуть ли не по пояс один из пассажиров – мажор лет 20, ошибочно приняв Динару за ровесницу, решив на ходу позаигрывать с автоледи на скорости. Было заметно, что и водитель (такой же сынок богатого папы) и пассажир были либо изрядно пьяны, либо под наркотой.
– Эй, чика! Тормози! Потусим!
Динка бросила поверх темных очков насмешливый взгляд на собеседника и, показав в ответ неприличный жест, прибавила газу.
– В твоих мечтах, мальчик!
Ее машина ловко скрылась за поворотам, виртуозно вывернув перед идущей навстречу фуре, перед которой испуганным мажорам пришлось притормозить.
– Вот су… – немного придя в себя, только и смог выдохнуть незадачливый ухажер.
В жизни Динки хватало проблем и без мужиков, поэтому знакомиться с кем-то она не собиралась. Не особо сбавляя скорости, девушка бросила оценивающий взгляд на свое отражение в зеркале заднего вида. Заметив, что яркая помада уже слегка съелась, пошарила свободной рукой в сумочке, лежащей на соседнем сиденье, достала помаду. В этот момент зазвонил мобильный. Включив его на громкую связь, Дина с присущим ей непотопляемым спокойствием принялась поправлять макияж.
– Ну, и где мы шляемся? Я тебе тут такого мужика нашла – закачаешься!
Деловито-возмущенный голос лучшей подруги Динки – Карины заставил девушку улыбнуться. Неугомонная подружайка последние лет семь только и делает, что пытается выдать ее замуж. Сама Карина за это время успела «сходить» в ЗАГС три раза. И вновь вернуться к Динке, у которой много лет назад однажды решила снять комнату. Да так и осталась в ее семье.
Карина действительно считала квартиру Динки родным домом, куда она могла вернуться в любой сложный момент. А Дину и ее близких – своей семьей, которой у нее, детдомовки, никогда не было. Вот и сейчас Карина, после разрыва с очередным мужем, возлежала в просторной четырехкомнатной квартире Дины на широком кожаном диване, лицезрея «мыльно-рыльные» страсти, бушующие на огромном плоском экране, одновременно разговаривая с подругой по телефону. Надо сказать, Карина всегда была полной противоположностью Динки. Беззаботная «подружка-болтушка» с умненькой головкой, потенциал которой расходовался крайне бережливо. Пухленькая, рыженькая, с выдающимся бюстом и не менее выдающимися способностями к трындению по телефону, она просто олицетворяет женскую сущность этого бренного мира. А еще Карина, будучи по образованию парикмахером-визажистом, владела небольшим салоном красоты. Правда, о красоте самой Карины в данный момент судить было сложно. В цветастом китайском халате, в бигудях и маске противного болотного цвета она больше походила на актера древнеяпонского театра, чем на молодую привлекательную женщину.
Надо сказать, Карина обладала феноменальной способность делать несколько жизненно важных дел одновременно. Вот и сейчас она с присущей ей непосредственностью умудрялась листать глянцевый журнал, болтать с подругой по телефону и неотрывно следить за развитиями сериальных страстей по ТВ. При этом мимика Карины отчетливо отражала всю гамму переживаний за судьбу некоего «Хуана Педрильо», бьющегося в конвульсиях от любви к главной героине на телеэкране. От переживаний за сериального мачо Карина то и дело закусывала губу и морщилась, от чего ее лицо в питательной маске становится просто устрашающим, как у самурая во время боя.
Наконец, оторвавшись во время рекламной паузы от созерцания Педрильо, Карина перевела восторженный взгляд на фотографию какого-то бизнесмена в журнале и продолжила увещевать подругу, которая в этот момент перечисляла ей по телефону аргументы «в контр» ее очередной гениальной матримониальной идеи.
– Дин, притормози! Я отвечаю: на этот раз – настоящий полковник! Рост, вес, а размер банковского счета!.. Не, я не поняла! Ты че кочевряжишься? Такого мужика предлагаю! Что?! В курсе ли он, что его предлагают? – Карина беззаботно фыркнула. – Тю! Потом отблагодарит… Главное, у меня на него выходы имеются! Ну нельзя же всю жизнь одной куковать! Это, в конце концов, для здоровья вредно!
Но Динка, к недовольству Карины, не сдавалась. Она категорически отказывалась знакомиться с этим практически вымирающим видом мужчины – холостым миллионером, выходы на которого через седьмые руки с таким трудом смогла достать Карина.
– Нет! Это ты меня послушай! – не сдавалась подруга. – Лучше вспомни, когда ты последний раз мужика разновидности «нормальный» видела?.. – хитро уточнила она. – А вживую? Что?! – замазанные питательной маской брови Карины удивленно поползли вверх. – Твой бывший?! Дин, я тебя умоляю! Слушай, у тебя какое-то искаженное представление о настоящих мужиках!
Карина бросила скептический взгляд на кухню, которая соединялась с гостиной широкой аркой. Там в фартучке возле плиты вот уже несколько часов суетился бывший муж Динки, а ныне просто ее лучший друг и сосед по квартире Валера. Ему, как и Дине, было около тридцати. Не красавец, но симпатичный. В неизменных очках, потому что линзы не шли. Он с самого утра с упорством туполобика пытался научиться жарить блины, залихватски переворачивая их в воздухе. Все это он делал, четко выполняя инструкции брутального повара, который вещал с экрана маленького телевизора, висящего в кухне. Энергичный кулинар лихо подбрасывал блины в воздух, после чего ловил их – уже перевернутыми – раскаленной сковородой. Валера пытался сделать то же самое. Результат: три блина таки долетели до потолка, которому теперь грозила новая покраска. Один улетел на холодильник, два – на кухонный шкаф. Сколько блинов благополучно приземлилось на пол и на голову горе-повара – история умалчивает. Но даже это не останавливало упертого Ботаника, который раз за разом пытался отточить свое «мастерство шеф-повара» и тем самым произвести впечатление на вечно скептически настроенную в отношении его Карину. Поймав ее заинтригованный взгляд, Валера с видом профи подкинул в воздух очередной блин, который… приземлился аккурат на голову бедолаги. Благо за время своего высокого полета он хоть успел подостыть.
– Ай!
Карина обреченно вздохнула.
– Ботаник, мазью от ожогов хоть намажься! В верхнем ящике лежит. А то Динка еще скажет, что я тебя сковородой пытала!
– Дорогу осилит идущий! – нравоучительно отозвался Валера, налив на сковороду очередной блин. И лишь затем, убедившись, что Карина не видит, все же полез в шкаф за мазью.
Карину усмехнулась. И «это» ее подруга называет настоящим мужчиной!
Впрочем, в отношении Валеры Карина все же была не права. Ведь «настоящие мужчины» редко скрываются под маской смазливых мачо. И проявляются, как правило, не в красивых словах, а в деле. А в этом плане на Ботаника можно было положиться.
К слову, прозвище Ботаник к Валере приклеилось с детства, и он очень гордился им. Потому что оно отражало его истинное призвание. Валера с детства увлекался изучением растений. И к своим тридцати успел стать профессором в своей области, исколесившим полмира в поисках новых образцов ядовитых цветов. Возможно, внешне Валерка не тянул на Бреда Пита, но женщины интуитивно питали к нему особое расположение. Что именно привлекало их в Ботанике – надежность, ум, чувство юмора или что другое – история умалчивает. Однако женским вниманием он точно не был обделен (если не брать в расчет Карину, которая с необъяснимой упертостью, видела в нем только друга). Что до Валеры, несмотря на обилие невест, связывать себя повторными узами брака он не спешил. Умудрившись сохранить прекрасные отношения с бывшей женой, с которой дружил с детства, Валерка даже после развода остался жить с Динкой в их общей квартире, помогая ей воспитывать детей: двойняшек Петю и Вику.
Валера всегда был умный, добрый, надежный. Это именно ему много лет назад в очень тяжелые для них с Диной времена пришла идея сдать комнату постоялице, чтобы хоть как-то удержаться на плаву. Так в их жизни и появилась Карина, которую судьба, мягко говоря, тоже не баловала, хоть девчонка и пыталась сохранять оптимизм. Ее, на тот момент беременную, спустил с лестницы пьяный муж. Ребенка она потеряла, мужа-агрессора – засудила и потом еще долго скрывалась от его мести. Динка с Валерой очень помогли Карине. В каком-то смысле вытащили из петли, вернули веру в людей. Так что Ботаника Карина любила и ценила не многим меньше Динки, но это все равно не мешало ей скептически относиться к парню, периодически подкалывая его.
Положа руку на сердца, брак Динки с Валерой всегда казался Карине абсурдной затеей. Будучи профи в сердечных делах, она скорее охарактеризовала бы эту парочку как брата и сестру, лучших друзей, но уж точно не как страстных любовников. Карине лишь оставалось удивляться, как эти двое сразу после школы смогли «сострогать» ее крестников – двойняшек Петю и Вику. Карину так и подмывало расспросить об этом Динку, но та всегда уходила от этой темы. В душу Карина не лезла. Захочет – расскажет сама, решила однажды она. Но годы шли, а Динка, у которой обычно не было никаких секретов от подруги, так и не приоткрыла перед ней завесу своего прошлого.
– Эй, ты еще здесь?! – голос Динки, доносящийся из мобильного, вывел Карину из задумчивого оцепенения. – У тебя все или еще что-то?
– А! Да! Чуть не забыла! – спохватилась Карина. – Бабуля звонила. Просила напомнить про юбилей. Меня, кстати, тоже пригласила! Что значит не поедешь? Дин, это ненормально! Ты и так у себя дома лет десять не была! Хватит уже им к тебе в гости приезжать, пора и нам в Сибирь наведаться!
Напоминание о родном доме окончательно и бесповоротно испортило Дине настроение. С ее лица исчезла улыбка. Взгляд сразу стал отстраненный, колючий, чужой. В голосе появилась холодная нотка.
– Карин, извини, но это не обсуждается. Я не хочу никуда ехать. У меня на работе дел куча, – попыталась найти отмазку. – Бабуля лучше потом сама приедет в гости, и мы отпразднуем.
Настырная Карина продолжала что-то увещевать по телефону, но Дина ее уже не слушала. Ее холодный рассеянный взгляд на автомате следил за дорогой. Напоминание о доме матери вызывало не самые приятные воспоминания. Дина не знала, как помягче остановить не на шутку разбушевавшуюся любопытную подругу, требующую по телефону «коллективную ссылку» в Сибирь на выходные. Карина давно порывалась познакомиться со всей ее семьей целиком, а не только с ее бабушкой и младшей сестрой Люсей. Но Динка не хотела этого… Вернее сказать, она панически боялась встречи со своим прошлым.
– Карин, ты извини, но это не обсуждается… Я не хочу никуда лететь… Нет, у меня нет никакой ностальгии по дому. Пусть прошлое останется прошлым, – в голосе Дины звучала усталая обреченность. Она была готова согласиться на все, лишь бы поскорее закончить этот болезненный разговор. – Да. Знаю, я неблагодарная дочь. Не ценю, что имею. Карин, давай дома поговорим. Все, пока…
Дина отключила мобильный. От прекрасного настроения не осталось ни следа. Как же она злилась на себя в этот момент. Прошло десять лет. Давно пора было все забыть. Ведь говорят же, время лечит.
Но Динка точно знала, что люди врут. Время ничего не лечит. Оно лишь копит боль и тоску, растягивая ее на долгие годы. Учит улыбаться, когда хочется плакать. А еще заставляет просыпаться по ночам в панической атаке. С горечью осознавая, что уже ничего нельзя вернуть и исправить.
Хотя нет… Она врала сама себе. Само страшное было не это.
А тихое, пугающе четкое осознание того, что… она бы и не стала ничего исправлять. Не смогла бы удержаться от искушения пережить вновь все то, что было.
И за это Дина себя ненавидела и боялась еще больше.
Тамара
Цените. Каждый день, час, минуту, проведенную с любимым, дорогим тебе человеком. В тот злополучный вечер Тамара поняла это, как никогда.
Было душно, хотя знойное июньское солнце уже почти касалось малинового горизонта. Вместо прохлады летнего вечера – ни ветерка. Даже неспокойный Енисей, раскинувшийся на окраине поселка городского типа, в котором последние два года Тамара жила со своей семьей, не приносил привычной речной свежести.
Казалось, мир настороженно замер в ожидании чего-то, что навсегда изменит прежний благополучный устой многих жизней.
Но Тамара Славянова не ощущала этого. Она была слишком занята изучением документов, которые везла с работы мужу – Петру. Они оба работали в Красноярске на одном из крупнейших заводов страны, который в народе прозвали «алюминиевым». Петр в свои тридцать с небольшим занимал одну из ключевых должностей. Два года назад его направили сюда из Москвы, чтобы он на месте решил ряд проблем. Талантливый управленец, он настолько пришелся к месту, что по просьбе руководства завода так и остался вместе с семьей – женой и двумя детьми: его родным восьмилетним сыном Сашей от первого брака и трехлетней шебутной падчерицей Динкой (дочкой Тамары) в Красноярске. Сюда же поближе к родным вскорости перебралась и любимая теща – Клавдия Матвеевна, которую без проблем взяли на работу массовиком-затейником в поселковый Дом культуры.
Жизнь в Сибири очень быстро вошла в тихое умиротворенное русло. В доме Славяновых прочно поселилось счастье. И казалось, что все беды остались позади.
А бед было немало.
За несколько лет до знакомства Петра с Тамарой от рака умерла его первая жена Марина – мать Саши, и Петя остался один с маленьким сыном на руках. Они с сынишкой оба учились жить «с чистого листа», но получалось откровенно плохо. Петру было тяжело без жены, Саше – без мамы. Все изменилось, когда в жизни Петра появилась красавица Тамара, которая, несмотря на юный возраст, уже была женщиной со сломанной судьбой.
Виной трагедии Тамары была ее собственная глупость, доверчивость, неосторожность и, увы, самонадеянность. Ей было семнадцать, когда они с подружкой, тайком от Клавдии Матвеевны, сбежали на дискотеку. Что это было: бунт против материнского контроля, попытка изобразить из себя взрослую – Тамара сама так и не поняла. Но закончилось все плачевно. На дискотеке девушки познакомились с парнями. Выпили. Впервые в жизни. А когда стало понятно, что знакомство добром не кончится, подружка сбежала, оставив растерянную Тамару. Один из отморозков воспользовался этим.
А через два месяца Тома поняла, что беременна.
Отрицательный резус-фактор и угроза бесплодия – именно это не позволило родителям Тамары разрешить той сделать аборт. Клавдия лично настояла на родах.
Настояла. И вскоре поняла – зря.
Материнские чувства, на которые так рассчитывала Клавдия Матвеевна, так и не проснулись в Тамаре после родов.
Болезненная плаксивая девочка раздражала юную мать. Тамаре не хотелось подходить к дочке, кормить грудью. В душе она, конечно, понимала, что не права – ребенок не виноват в ошибках родителей. Но сердце, эмоции наотрез отказывались принимать родную дочь. И от этого Тамара еще больше ненавидела маленькую Динку, а вместе с ней и себя.
Если бы не Клавдия Матвеевна, внучке пришлось бы несладко с такой холодной матерью. Именно поэтому рано овдовевшая Клавдия, вместо того чтобы устраивать свою личную жизнь, решила полностью посвятить себя дочери и внучке. Она чувствовала свою ответственность за Динку. А еще огромную вину – за нелюбовь матери к ней. И за сломанную судьбу самой Тамары. Ведь если бы она не позволила ей пойти в тот проклятый вечер на дискотеку…
Но история, увы, не любит сослагательного наклонения.
Все изменилось в одночасье. Когда в жизни Тамары появился Петр – ее первая настоящая любовь. Этот мужчина смог залечить раны Тамары. Она как родного приняла его сына Сашу – ведь мальчик так походил на своего отца! Особенно по характеру, повадкам. А то обожание, с которым Петр относился к забавной хулиганистой Динке, заставило холодное сердце Тамары растаять и выделить уголок даже нелюбимой дочке, которая всю жизнь одним своим видом напоминала ей своего отморозка-отца.
Шаг за шагом, день за днем… Мало-помалу Тома, благодаря Петру, научилась любить и свою нежеланную дочь Динку.
И сама была так этому рада!
В ее доме, наконец-то, поселилось долгожданное счастье и покой.
– Саш! Ну пошли играть! Пошли! – звонкий настойчивый детский голосок то и дело раздавался в разных частях дома.
Взрослые с улыбкой наблюдали, как деловая Динка тащит за руку старшего сводного брата, который был неизменным спутником всех ее игр и шалостей. И это было хорошо! Хоть кто-то мог контролировать эту хулиганистую непоседу! Ведь от Динки можно было ждать чего угодно! То она прямо в сарае небольшой костер разведет, чтобы сосиски пожарить, то на речку с отцовской удочкой рыбачить сбежит, то еще что выдумает! В отличие от многих мальчишек, Саша, со свойственной ему порой недетской мудростью, никогда не стеснялся играть со своей назойливой командиршей-сестренкой. Динка с детства вертела им, как хотела. При этом не желая делить внимание брата ни с кем. Сашка всегда был только ее. А он и не спорил. Мальчишка был очень рад, что у него наконец-то появилась самая настоящая семья. Он играл с Динкой в прятки, в домик, покорно изображая в кукольных играх «папу». И никогда не давал Дину в обиду. С ним девочка всегда была как за каменной стеной.
И казалось, в их дом навсегда пришло счастье.
Но все навсегда изменилось тем самым злополучным знойным летним вечером.
* * *
Машина представительского класса свернула за угол и остановилась. Тамара оторвалась от изучения документов.
– Василий, что еще там? Только не говори, что пробка. Мы не в Москве!
Конопатый водитель Васька, который был ровесником строгой Тамары, но откровенно ее побаивался из-за железобетонного характера, невольно усмехнулся.
– Корова, Тамара Васильевна, – и тут же спохватился, поспешно объяснив: – То есть я в том смысле, не вы… А натуральная корова. На дороге, коза, ходит. Поселок же.
Словно в доказательство слов, одна из переходящих дорогу буренок остановилась, тоскливо взглянула на машину и протяжно замычала.
Тамара нахмурилась. Ей хотелось как можно быстрее попасть домой. Накануне у Петра поднялась температура, ночью вызывали врача. Именно поэтому она, а не муж поехала на завод за документами. Но надолго оставлять больного мужа ей не хотелось.
– Поторопись, пожалуйста, – сдержанно бросила женщина, по ходу напомнив: – Нам еще в аптеку надо заехать.
– Я помню, помню, Тамара Васильевна… Только это… Коровам же ПДД не писаны.
Спорить с водителем не было смысла, как и торопить бестолковую корову, поэтому Тамара снова погрузилась в бумаги.
На сердце почему-то появилась тревога.
Нервная.
Алогичная.
Другой бы, наверное, принял ее за дурное предчувствие, но Тамара предпочла подумать, что это последствие бессонной ночи. Она, скорее всего, выпила слишком много кофе, вот нервы и шалят.
Но дело было все же не в нервах. Тамара поняла это, когда, подъезжая к дому, издали услышала тревожный вой пожарных сирен.
А дальше все как в тумане.
Дым. Гарь. Копоть. Чьи-то лица. Соседи. Прохожие. Пожарные.
Заплаканная Клавдия и перепуганные дети, жмущиеся к бабушке.
– Саша! Сынок! Дина! Доченька! Живы! – у перепуганной Тамары вырвался вздох облегчения, когда она судорожно осматривала детей, словно силясь убедиться, что с ними все в порядке.
Лишь затем она растерянно оглянулась.
– А Петя? Петя где, мам?
Ответом послужил не плач, а вой Клавдии.
Сердце Тамары, еще секунду назад громко бухающее в груди, остановилось…
Перепуганные соседи потом еще долго судачили, что Томка, ополоумев с горя, пыталась броситься в пылающий дом вслед за оставшимся там мужем. Пожарным и врачам «скорой» с трудом удалось удержать ее, и то, только вколов лошадиную дозу снотворного. И хотя Тамару в тот же вечер увезли в больницу с сильнейшим нервным срывом, казалось, что над пепелищем некогда добротного коттеджа все еще витал ее надрывный не то плач, не то вой…
– Петя! Петенька! Пустите меня! Я к нему хочу! К нему…
* * *
На следующее утро осунувшаяся Клавдия Матвеевна в пропахшей дымом вчерашней одежде зашла в больницу вместе с внуками.
– Только тихо! Здесь не шумят! – предупредила она и без того испуганных десятилетнего Сашу и пятилетнюю Динку, которые, взявшись за руки, шли следом.
– Мы поняли, бабуля, – тихо отозвался мальчик, крепче сжав ручку испуганной сестренки.
Динке не было шести, и она не совсем понимала, что происходит. Бабушка сказала, что папы больше нет. Он зачем-то ушел на небо к Боженьке, и ему теперь там хорошо. Вот только зачем было уходить куда-то (да еще на небо), когда им и дома было весело, Дина не понимала.
Девочка пыталась донимать бабушку вопросами, куда конкретно ушел папа и можно ли ей тоже пойти к нему? Что для этого надо сделать? Залезть на крышу, чтобы быть поближе к небу и Боженьке? Потому что Дина уже скучала по папе, который всегда любил ее (в отличие от мамы). Баловал конфетами, куклами. Насупившаяся Дина была категорически не согласна с тем, что папа куда-то уехал, не взяв их с Сашкой с собой. Обычно ведь он их даже на рыбалку с собой берет, а тут…
Не понятно…
Зато не по годам взрослый Саша все отлично понимал. Ведь родную маму он уже тоже проводил на небо к Боженьке. И как теперь жить еще и без папы, напуганный мальчик не знал.
Саша переживал. Но не только за себя. Больше за мать, сестренку, бабушку. Как они будут теперь жить? Мальчик невольно чувствовал ответственность за женскую половину семьи. Так воспитал его отец, который был настоящим мужчиной.
– Мужчина – глава семьи. Он должен оберегать и заботиться о женщинах. Они же без нас пропадут, – полушутя наставлял Петр сына.
Саша это хорошо запомнил. И очень волновался по этому поводу. Потому что трудно стать главой семьи, когда тебе всего десять лет и когда твоя приемная мама, кажется, от горя сошла с ума.
* * *
Клавдия недосмотрела. Заговорившись с доктором о состоянии дочки, она выпустила из вида непоседу Динку, которая решила самостоятельно отправиться на поиски «заболевшей» мамы. Взволнованной девочке очень хотелось уточнить: мама же не собирается уйти от них к Боженьке вслед за папой? Бродя по терапии, Дина то и дело заглядывала в открытые палаты, но мамы нигде не было.
И это пугало.
Тем временем Тамара медленно, но верно приходила в себя. Она лежала одна в четырехместной палате. Медсестра, пухленькая блондинка с густо накрашенными ресницами, занятая набором шприца, не заметила вовремя, что пациентка пошевелилась, приоткрыла глаза. В палату в этот момент заглянула ее приятельница-санитарочка. Пухленькая, розовощекая. Про таких еще говорят «кровь с молоком».
– Бабушка с детьми пришли. Звать? – с ходу выпалила та, бросив тревожный любопытный взгляд на пациентку, которую накануне в ночи успокаивали и удерживали чуть ли не всем персоналом. Боялись, что руки на себя наложит…
– Не звать! – громким шепотом отрезала медсестра, бросив укоризненный взгляд на санитарку, которая уже успела примоститься на кушетке возле нее, заинтригованно поглядывая на Тамару. – Вчера кое-как успокоили! В жизни не видела, чтобы так истерили!
По санитарке было видно: она сгорала от любопытства и желания посплетничать. Поселок не такой уж и большой, почти все друг друга знают. А тут такое ЧП!
– Ты бы тоже истерила, если бы муж заживо сгорел! – не задумываясь, брякнула санитарка и тут же осеклась, поймав на себе укоризненный взгляд медсестры.
– Сплюнь, дура!
Суеверные женщины синхронно перекрестились.
Несмотря на серьезный вид, медсестру тоже съедало любопытство. Отложив набранный шприц, она присела рядом с санитаркой на кушетку.
– Пожар-то хоть из-за чего начался? – не выдержала, поинтересовалась санитарочка, тут же построив догадку: – Неужто электропроводка загорелась?! Ох, надо моему сказать, чтобы старую поменял…
– Если бы! – многозначительно загадочно отозвалась медсестра. Ее так и распирало поделиться с подружайкой последней сплетней.
Оглянувшись по сторонам, убедившись, что их никто не слышит (не обращая внимания на заторможенную, пришедшую в себя Тамару, которая продолжала лежать с полузакрытыми глазами), женщина взялась пересказывать новость.
– Говорят, у нее дома дочка маленькая оставалась. Со спичками играла…
Их разговор внезапно прервало появление той самой дочки. Счастливая Динка, которая наконец-то нашла маму, с порога бросилась к Тамаре. Крепко обняв мать, девочка заворковала:
– Мама! Мамочка! Пойдем домой!
Заторможенная Тамара, все еще находясь под впечатлением от слов медсестры, медленно приподнялась на локте. Так же медленно отстранила от себя ничего не понимающую Динку. Дикий взгляд, полный ненависти, скользил по удивленному, растерянному детскому личику.
– Ненавижу… – едва слышно прошептала Тамара, резко отбросив от себя на пол перепуганную дочку. – Ненавижу! – истошно заорала она, хватая себя за длинные взлохмаченные кудрявые волосы. – Ты же горе! Ты же беда! Как и твой проклятый папаша! Ненавижу!
Растерянная, не понимающая, что происходит, Динка все еще сидела, отброшенная матерью, на холодном полу, когда в палату на вопли пациентки забежал врач, пожилой, строгий. Бросил возмущенный взгляд на опешивших и оттого застывших на месте медсестру и санитарку.
– Что сидите?! Два кубика живо и ребенка, ребенка уберите!
От его властного голоса женщины словно пришли в себя после оцепенения. Засуетились. Санитарка схватила перепуганную Динку, чуть ли не силой выволокла ничего не понимающую девочку из палаты.
– Пойдем, пойдем…
Полная ненависти, злобы, отчаяния Тамара продолжала истерить в голос, пока врач крепко держал ее, а перепуганная медсестра набирала в шприц успокоительное.
– Тома, Томочка, тише. Тебе нельзя волноваться… – пытался успокоить Тамару доктор.
Но та не слышала ни его увещеваний, ни доводов рассудка.
– Не буду! Я жить без него не буду! Я все равно уйду к Пете! Ненавижу! Как же я ее ненавижу! Ну почему! Почему я не сделала аборт?! Отпустите меня! Я все равно уйду!
– Никуда ты не уйдешь! – резко тряханул ее доктор. – У тебя срок два месяца! Слышишь?! Два! И так угроза выкидыша! Если не хочешь потерять ребенка, успокойся…
Воспользовавшись секундным затишьем ошарашенной Тамары, медсестра поспешно ввела лекарство. Истерика медленно, но верно перешла в неестественно сдавленные всхлипы.
– Ребенок? Петин ребенок? – все что смогла выдавить Тамара, после чего первые тихие слезы не ненависти, а просто боли и отчаяния покатились по ее щекам.
Ребенок.
Петин ребенок.
Лишь этот маленький, такой зыбкий мостик сумел удержать Тамару на этом свете. Но он не сумел убрать ту ненависть, которая зародилась в сердце женщины к своей старшей дочери в тот злополучный день. Ненависть, которую Тамара пронесет через годы и которая разрушит немало судеб, в том числе ее собственную…
