Kitobni o'qish: «Жены призраков»

Сборник

Жены призраков

Она очень боялась проверки документов.

Но старый мент с нашей стороны ничего не читал; небрежно, словно сдавая карты, он перебрасывал бумажки дальше по столу «ихнему» молоденькому полисмену. Заявление, виза, выписка из трудовой, справка с работы, из собеса, согласие ближайших родственников, медицинская справка одна, другая, десятая, свидетельство о браке, свидетельство о смерти. Только паспорт продержал в руках целую минуту, и то изучая не данные, а фотографию. На той первой фотке двенадцатилетней давности Вика была круглолицая, как матрешка, с длинными волосами и неудержимым взрывом смеха в уголках серьезных губ.

– Рожать потом нельзя, тебе говорили? – сурово спросил он.

– Да, конечно.

– «Даканешна»! – передразнил мент. – Все вы, дуры, всё знаете, а потом как стрельнет… Чтоб не сомневалась: нельзя.

– У меня есть сын, восемь лет, – терпеливо пояснила Вика. – Я не собираюсь больше рожать.

Старикан перепроверил, заглянув в конец паспорта. Вздохнул:

– Так тебе, считай, повезло. И какого ты сюда приперлась? Проходи.

Она прошла за плексигласовую перегородку. Полисмен широко улыбнулся и вернул ей документы аккуратной стопочкой. В ровнозубой киношной улыбке чувствовался подвох, и Вика вздрогнула, когда юноша ни с того ни с сего ее окликнул.

Сообщил с жутким акцентом, сверкая зубами на весь КПП:

– Виктори – значит «победа».

* * *

Броневик подали к самому выходу, дверь в дверь. Вряд ли тут уже фонит – наверное, из соображений секретности, подумала Вика. Поверх зеленоватой брони она успела увидеть чахлое деревце посреди бетонного двора и трех мужчин в полицейских форменных сорочках с закатанными по локоть рукавами. Там, где хоть чуть-чуть фонит, «ихние» так не ходят. Надо было завербоваться шпионкой, усмехнулась она. Уж точно было бы меньше мороки со всеми этими справками…

Водитель держался безукоризненно вежливо, даже немножко подобострастно, и она прикусила губу, остро почувствовав себя «почетной вдовой отважного Героя Сиюминутной войны, самоотверженного спасителя человечества». Так выразилась Маринка – еще тогда, пять лет назад. Когда Ф-зону в газетах называли просто зоной, никто не слышал об «ивашках», а «почетные вдовы» на торжественном вечере по случаю годовщины Вечного мира получили по гвоздике на длинном стебле, по маленькой коробочке с «ихним» крестом и по нашей грамоте о присвоении звания Героя формата А-4 без рамки.

Теперь Маринка тоже здесь. Вот бы ее найти. Нереально, конечно – за три дня…

Над головой у водителя горела тусклая лампочка. Окон в броневике не было – во всяком случае, так Вике показалось сначала. Через десять минут поездки, от нечего делать разглядывая салон, обитый мягким дерматином, она обнаружила по обеим его сторонам еле видимые овальные щели.

– Как только въедем в Ф-зону, откроем, – предупредил ее вопрос водитель. – Пока никак нельзя, извините.

Он говорил совсем без акцента. Неужели наш? Вика читала, что весь персонал Ф-зоны укомплектован исключительно «ихними». Наверное, просто способный к языкам.

Ей захотелось с ним поговорить.

– Вы давно здесь работаете?

– Три года, госпожа, – ответил он; по этому «госпожа» сразу стало ясно, что никакой он не наш. И больше ни единого слова.

– Скажите пожалуйста, те женщины… – она запнулась. Впрочем, если даже на КПП так халатно отнеслись к проверке документов, с чего это вдруг водитель станет пересказывать начальству разговор с клиенткой?

И потом, ни о чем таком она и не спросит.

– … те женщины, которые приезжают сюда с временной визой, как у меня… Они часто потом возвращаются с постоянной?

– Всегда.

Исчерпывающе. Переспрашивать было как-то неловко и вроде бы не имело смысла. И тем более Вика удивилась, когда после паузы он продолжил:

– Почти всегда. Конечно, бывает, что какая-нибудь не находит своего «ивашки». Если ее муж никогда не был здесь, а просто воспользовался шумихой, чтобы исчезнуть, и преспокойно поживает себе где-нибудь на побережье с мулаткой. Но это единичные случаи.

– А если…

Она прикусила язык. Вот уж о чем точно нельзя говорить.

– Я, кажется, сказал «ивашка», – спохватился водитель. – Простите, если это покоробило ваши чувства. Впредь я буду употреблять только общепринятый термин «фантом-отпечаток».

– Не покоробило, – успокоила его Вика.

Действительно, в его рафинированной речи это словечко – придуманное, разумеется, «ихними», – не несло ни малейшей пренебрежительной окраски. Если бы оно звучало так же в устах всех наших чиновников, которые… Ее передернуло. Впрочем, все это уже, слава Богу, позади.

– Ф-зона.

На ровный, будничный звук голоса наложилось шипение оконных заслонок, плавно отъехавших вбок. Как девчонка, стыдно, – успела подумать Вика, расплющивая нос о стекло. Хотя, собственно, почему?

Стекло было толстенное и не совсем прозрачное: наверное, с повышенной защитой. Город казался сквозь него мутным и заплаканным, будто во время дождя. Броневик проезжал окраинные улицы: аккуратные коттеджики, ровно подстриженные деревца. Навстречу попалась мусороуборочная машина – симпатичный броневичок с крутящимися щетками по периметру. Вслед за ней вручную наводили лоск двое дворников в защитных балахонах. Больше Вика не заметила ни одного человека; чего ты хочешь, полшестого утра.

– Долго еще ехать? – спросила она.

– Вас размещают в «Мемориале», это в самом центре. Один из лучших отелей города. Еще минут семь-восемь.

Вика кивнула, продолжая смотреть в окно. Впрочем, уже с некоторого расстояния.

Центр начался ненавязчиво: коттеджи подросли до каменных зданий, стройных и нарядных, с балкончиками, башенками и даже колоннами. Словно историческая часть европейской столицы, – причем не аляповатая подделка, а приличная, со вкусом выполненная стилизация. «Ихние» умеют. И не скажешь, что все это построено всего четыре года назад, сразу после первого описания в опять-таки «ихней» научной прессе феномена «ивашек».

Специально для таких, как она.

Броневик остановился – плавно, без толчка.

– Приехали, госпожа, – сказал водитель. – За вами на сиденье лежит защитный плащ. Нет, чуть левее. Нашли? Дойдете в нем до отеля, а там вам выдадут полный комплект специальной одежды. Я провожу.

Плащ, больше похожий на балахон, оказался великоват: его прозрачное «забрало» плохо совместилось с Викиным лицом, закрыв почти весь обзор. Она сумела рассмотреть только дорожную брусчатку под ногами, – надо же, а ехали будто по накатанному асфальту. Геометрические щелочки между камнями поблескивали: и вправду дождь?

Четыре семенящих шага вслепую, дверь с бронзовой ручкой. Одним движением водитель ухитрился и распахнуть тяжелую створку, и впихнуть Вику внутрь, и сдернуть с нее балахон, – именно в ту долю секунды, когда дверь вернулась на место.

Ни единого скрипа; только мягкий шуршащий хлопок, – словно ладонями в замшевых перчатках. И темнота.

Или в мышеловках оно как-то по-другому?

* * *

О том, что надо искать кнопку, – хотя чего там искать, зеленая лампочка вполне определенно подмигивала в темноте, – Вика догадалась только после пятиминутного топтания в коротком коридорчике. И едва успела догадаться, как наружная дверь снова замшево хлопнула, впуская фигуру в балахоне. В сером прямоугольнике мелькнуло заплаканное утро; вот и хапнула первый пучок рентген. Ну и пусть. Вряд ли больше, чем тогда, у постели Игоря… Внутренние двери бесшумно разъехались. Вика замешкалась, не успев пройти следом за вошедшим, и пришлось все-таки нажать на зеленый огонек.

Тьма сменилась мягкими утренними сумерками. Просторный вестибюль, стойка портье, лестница. По ней поднималась та самая фигура: под балахоном мелко постукивали каблучки-шпильки. И куда она в такую рань? Или – откуда?..

Вика подошла к стойке:

– Доброе утро.

Портье ослепительно улыбнулась. Молодая женщина в безумно элегантном сером костюме. Вика даже на секунду усомнилась: а может, это хозяйка гостиницы? Впрочем, все «ихние» женщины потрясающе одеваются. Когда Игоря приняли на службу в его элитное спецподразделение, он с первой зарплаты купил ей на черном рынке «ихнее» платье. А она была беременна Сашкой и не смогла даже примерить. Да так и не надела потом… ни разу.

– Госпожа Виктория Марченко?

Ни намека на акцент. Ни намека на фальшь в безукоризненной улыбке.

Вика тоже улыбнулась – признаться, довольно криво. Кивнула.

– Мы вас ждем, – не опуская приветливых глаз, женщина извлекла из-под стойки связку из двух ключей. – Ваш номер двадцать четвертый, второй этаж, первая дверь налево. Блочный вариант «три плюс два», согласно вашему желанию. Вы не передумали? Могу предложить отдельный «люкс».

– Нет, спасибо.

Портье ни капли не удивилась. Говорят, «ихние» вообще привыкли не удивляться проявлениям «загадочной души» наших. Хотя что ж тут загадочного? У нее, Вики, всего три дня. Много она успеет выяснить! – если просидит все это время одна, пусть в самой комфортабельной комнате. Конечно, он должен прийти сам; они всегда приходят сами… А вдруг – нет?!..

И вполне вероятное «вдруг». Ей никак нельзя пассивно ждать.

– Комплект белья и специальной одежды вам принесет горничная, – сообщила портье, и ее улыбка вспыхнула последней искрой бенгальского огня. Процедура поселения окончена, поняла Вика.

Она взяла ключи и поднялась на второй этаж. За блочной дверью обнаружилась обширная прихожая, облицованная чуть ли не мрамором, с мягким ковровым покрытием на полу. Яркие щели очерчивали вход в ванную; там шумно лилась вода. Значит, кто-то уже встал. Но Вика все равно постеснялась включать свет, афишируя свое прибытие. Чуть ли не на цыпочках подошла к двери под номером двадцать четыре, постучала. Выждала несколько секунд, провернула ключ в замке и вошла.

В номере никого не было. Сквозь опущенные жалюзи пробивалась тусклая серость начинавшегося дня. В полумраке просторной комнаты все три кровати казались девственно застеленными, и Вика опустилась на первую попавшуюся, бросив рядом спортивную сумку. Разбирать вещи, обустраиваться и даже осматриваться как следует по сторонам что-то не хотелось.

Не хотелось вообще ничего.

* * *

Шел дождь. Шел уже давно, целые сутки напролет, и гора земли у вырытой накануне могилы превратилась в сплошную грязь. Маринка присела на корточки, зачерпнула рукой этой полужидкой кашицы и бросила в яму слипшийся черный пирожок. Да так и осталась стоять, растопырив грязные пальцы.

Вика тоже бросила. А все остальные стайкой перепуганных ворон жались к оградке соседней могилы. Конечно, им сказали, что запаянный гроб не пропускает радиации, но мало ли… близко лучше не подходить.

Здоровенные могильщики, пошатываясь и распространяя перегар, взялись за лопаты.

– Я пойду, – виновато шепнула Вика. – Полвторого уже…

Маринка молча кивнула.

Обернувшись у поворота, Вика увидела, как она садилась в автобус. Никто не подал ей руки, и Маринка вскарабкалась на высокую ступеньку сама – тяжелая, неповоротливая. Она еще не знала, что ее восьмимесячная девочка родится сегодня же ночью. И проживет почти два часа…

Вика тоже не знала. Она шла по кладбищенской аллее, все ускоряя шаги, вязла в грязи, бежала, летела, зажимала рукой колющий бок, хрипела на каждом вдохе, – а в это время Игорь… Игорь!!!

… Она проснулась.

Над головой торчала красивая люстра с хрустальными висюльками. Вика машинально принялась их пересчитывать, вяло припоминая, где она, собственно, находится. А, Ф-зона… да. И который теперь час?

– Ты кто?

Голос прозвучал так бесцеремонно, что Вика рывком поднялась и повернула голову.

На кровати у окна сидела по-турецки женщина в махровом халате. Вроде бы молодая и даже красивая – против света было трудно разглядеть. На густющей шапке рыжих волос золотились тусклые блики. Женщина курила, пуская дым в открытое окно.

Открытое?!..

Вика вскочила:

– Закройте немедленно! Разве вы не…

– Да знаю, знаю, – откликнулась незнакомка. – Плевала я на «ихнюю» радиацию. «Ихние» вообще психи. Психи и паникеры.

Впрочем, она таки вернула створку на место, дважды щелкнула шпингалетом. Загасила сигарету прямо о толстое оконное стекло. И повторила свой вопрос:

– Ты кто?

Только теперь Вика слегка оторопела. Судорожно сглотнула:

– Вдова героя Сиюминутной войны. Как и вы, наверное. Меня зовут Виктория.

Женщина не назвала себя, и Викино имя повисло в воздухе, будто протянутая рука, не дождавшаяся пожатия. Странная она какая-то, эта рыжая. И все равно придется наладить с ней контакт, расспросить, вытянуть максимум информации о…

– Тебя что, к нам подселили?

Словно речь шла о койке в общежитии, – Вика даже слабо улыбнулась. За окном по-прежнему моросило, но уже стало достаточно светло, чтобы оценить роскошь гостиничной обстановки. Скромную, элегантную роскошь – без намека на помпезность либо излишество. Как могут только «ихние».

– В общем, да.

Рыжая заерзала на кровати, пристроила под себя ноги, набросила на плечи одеяло наподобие плаща и сообщила:

– Это Наташкино место.

– Ой, простите, я не знала, – Вика взялась за сумку. «Ой» получилось совсем уж по-детски нелепым. Шагнула по направлению к третьей кровати:

– Здесь свободно?

– Нет.

Вика остановилась посреди комнаты. Накладка? Что-то не похоже на «ихних». Надо побыстрее прояснить ситуацию… Она взглянула на часы: без двадцати одиннадцать. Черт!..

Портье внизу был уже другой, мужчина, – однако с точно такой же профессиональной улыбкой. Он заглянул в гостиничную книгу и заверил Вику, что никакой ошибки нет и быть не может; одно из трех мест в номере двадцать четвертом занимает она, госпожа Марченко. Этот портье тоже выговаривал ее фамилию правильно, даже слишком. Вика поблагодарила его, чувствуя легкую неловкость; впрочем, почему она должна краснеть за эту странноватую соседку?

Когда она вернулась, рыжая сидела все в той же позе, словно и не шевельнулась за время Викиного отсутствия. Зато откуда-то взялась еще одна постоялица: она посапывала лицом в стенку, из-под одеяла выглядывал только темный кучерявый затылок. Свободной оставалась именно та кровать, на которой Вика проспала все утро.

– Это все-таки мое место, – она поймала себя на ослепительной улыбке; «ихний» пример заразителен. – С вашего позволения.

Женщина пожала плечами:

– Мне-то что? Придет Натаха, с ней и разбирайся.

Вика подняла с пола сумку: надо разложить вещи. Их, конечно, совсем немного, но… Она любила организовывать маленький личный уют везде, где останавливалась хоть на одну ночь.

Всего три дня. И половина первого из них, считай, уже прошла.

– Как тебя зовут? – расстегивая молнию на сумке, Вика отважно двинулась на контакт с соседкой; фамильярность давалась с трудом. – Ты давно здесь?

– Два го-дыа… – ответ рыжей потонул в мощном зевке. Первый вопрос она проигнорировала. – Слушай, я отрубаюсь. Ты только Наташке не груби, хорошо?.. А то она у нас… тьфу ты черт, зацепилось…

Потрясенная Вика во все глаза смотрела, как на туалетном столике оседает, теряя форму головы, шапка рыжего парика.

* * *

«… комплекс вины. Именно так зарубежные экономисты и политологи склонны объяснять колоссальные средства, выделяемые правительством страны, коммерческими структурами, благотворительными организациями и частными лицами на этот проект. К услугам вдов героев комфортабельные отели с надежной противорадиационной защитой, развитая городская инфраструктура, широкий комплекс разнообразных услуг.

Город возведен в той части Ф-зоны, где, согласно исследованиям, наиболее ярко проявляет себя феномен «ивашек». Так называют в иностранной прессе фантомы-отпечатки наших доблестных воинов, самоотверженными усилиями которых была предотвращена глобальнейшая ядерная катастрофа на Земле.

Их подвиг вошел в историю под названием Сиюминутная война. Это связано с грубейшей политической ошибкой в трактовке экстремальной ситуации, допущенной тогда правительством и силовыми структурами государства, якобы оказавшегося под ударом. Как известно, президент Бергсон был вынужден уйти в отставку, публично принеся нашему народу извинения за преступное объявление войны. Так был установлен Вечный мир между двумя великими державами.

В то время, как Бергсон в официальной речи назвал происходящее «вражеским десантом на территорию секретной ядерной базы мирной страны», наши бойцы элитного спецподразделения уже тушили пожар, возникший (как впоследствии признали независимые эксперты) в силу стихийных причин. Напомним, что местный контингент регулярных войск, сразу после объявления войны стянутых к ядерной базе, отказался выполнять приказы командования, мотивируя это смертельной опасностью пребывания в очаге пожара. Наших отважных ребят опасность не остановила…

Природа фантомов-отпечатков на сегодня изучена недостаточно. Известно, что они не радиоактивны и общение с ними не представляет опасности для здоровья. К сожалению, из надуманных соображений секретности наши ученые до сих пор не имеют доступа на терри…»

… В обрывок газеты была завернута банка клубничного варенья. Варенье Вике, куда бы та не ехала, регулярно подбрасывала свекровь, – тут удивляться нечему. Другое дело, что этой газете как минимум года три: тогда Вика еще не придавала значения подобным публикациям, однако зачем-то сохранила ее, сунув в ящик стола. Будем надеяться, что свекровь совершенно случайно воспользовалась именно этим газетным листом. Завернула, не читая.

Ягоды в банке просвечивали тусклым рубином. Вика покосилась на спящих соседок. Странно вообще-то – посреди бела дня… хотя в такую погоду… Надо будет угостить их чаем с вареньем, это сближает. Где бы раздобыть консервный нож?.. не хотелось выходить из номера.

Она подошла к окну. По толстенному стеклу густо расселись бисерные капельки, такие мелкие, что даже не сползали вниз. Сквозь них смутно просматривалась противоположная сторона улицы: высокий дом с четырьмя колоннами. Тоже гостиница? Ресторан? Кинотеатр? Ей приходилось читать, что большинство домов в Ф-зоне – пустые фасады, имитация полноценного города; очень возможно. Впрочем, нельзя верить всему, что пишут про Ф-зону, – будь то «ихние» источники или наши.

И нельзя верить ничему из того, что пишут про «ивашек». Те, кто по-настоящему знает о них, – писать не будут.

Даже Маринка – ни разу не написала. Ни строчки.

* * *

– Привет! Я Настя. Вы будете у нас жить?

Вика обернулась от окна.

Растрепанная девчушка на кровати по-детски терла глаза кулачком. Глаза, как обнаружилось через секунду, были серые, круглые и занимали по меньшей мере треть лица. Малюсенький вздернутый носик и губки бантиком.

На вид Вика дала бы ей лет шестнадцать-семнадцать. Стоп, не может быть: ведь тогда во время Сиюминутной войны ей было бы всего…

– Виктория. Да… то есть нет, я только на три дня, по временной визе. Хочешь варенья?

Получилось довольно топорно; однако Настя просияла и вскочила, взметнув одеяло. Ничуть не смущаясь, она стянула через голову пижаму, надетую на голое тело, и побежала через всю комнату к шкафу-трюмо. Фигурка у нее была совсем подростковая.

Как минимум двадцать три, продолжала подсчитывать Вика. И то если вышла замуж в семнадцать и буквально сразу же овдовела… какой кошмар.

Настя выпорхнула из-за дверцы шкафа в пестром платьице в обтяжку, коротеньком, совершенно летнем, – каламбур получился невеселым, и Вика не улыбнулась.

– Только вот открыть нечем, – скомканно пробормотала она.

– Нет проблем, – Настя подскочила к тумбочке и, зажав между ухом и плечом телефонную трубку, принялась левой рукой отстукивать номер. Правой она подняла банку, рассматривая ее на просвет. – Клубника! Обожаю… Алло, солнышко, ты еще не сменился? Нам нужна открывачка… От-кры-вачка!.. Ну, варенье открыть. И пускай чаю принесут на двоих… Ну да, тебе скажи!.. с новенькой, не переживай. Целую!

Она звонко чмокнула воздух, повесила трубку и прыснула в кулачок:

– Простых слов не знает. «Ихние» все такие.

– Может, надо было и ей? – Вика покосилась на кровать «рыжей».

Настя махнула рукой:

– Ну её! Мы с Наташкой с ней не дружим. Потому что идиотка. Окна пораспахивает настежь, ей-то по фиг, а про людей подумать? И вообще она до вечера будет дрыхнуть, вот увидите.

Вика уже открыла рот для вопроса, когда вошла горничная. На зеркальном подносе стоял миниатюрный самоварчик, две чашки и две вазочки для варенья, а с краю темнел консервный ножик, тоже сдвоенный отражением. Горничная ослепительно улыбнулась, пожелала приятного аппетита и ненавязчиво испарилась.

Чай был ароматный и несладкий. Как Вика и любила.

– Почему ей по фиг? – спустя пять минут таки озвучила она свой вопрос.

Глаза Насти таинственно блеснули: большой-большой секрет. Разумеется, она понизила голос. Между нами, девочками:

– Она у нас странная. Понимаете, ее муж правда тушил тут пожар. Только он тогда был уже не муж, они давно развелись, причем, кажется, с жутким скандалом. Она ему в больницу даже записочки не написала. И на Ф-зону ее не хотели оформлять, еле-еле пробила…

– Зачем?

– Как зачем? Здесь условия – супер, и кормят, и вообще… Не полная же дура, просто сдвинутая. Это у нее после того, как она с ним увиделась… ну, с «ивашкой»…

Вика поперхнулась чаем.

Рыжий парик тускло поблескивал на туалетном столике. Женщина спала, укрывшись с головой. Страшной головой с розовыми струпьями и редкими островками волос.

Милая кудрявая Настя чирикала, как ни в чем не бывало:

– Она и по улице просто так ходит. Говорит, что ей все равно. Что он такой хороший, такой весь из себя замечательный, ее «ивашка», а она даже записки тогда… Что виноватая перед ним на всю оставшуюся жизнь…

Что-то знакомое. Конечно: «… комплекс вины». Мятый газетный лист до сих пор лежал на кровати. Не вставая, Вика протянула руку и скомкала его.

В Настиной болтовне проскочила неувязка… или показалось? В самом начале:

– Что ты имела в виду: «правда тушил пожар»? А разве…

Девчонка заткнулась. Да, именно так – словно маленький ротик с размаху запечатали кляпом. Несколько раз испуганно сморгнули глазищи, враз отвоевавшие себе добрых две трети лица.

Тихонечко, жалобно, по-детски:

– Вы же никому не скажете?..

* * *

… Ей было тогда всего одиннадцать, и у нее, слава Богу, никто не погиб на Сиюминутной войне; у них в семье, тьфу-тьфу, вообще ни одного военного… А семья большая, три старших брата: на ее, Настино, образование у родителей денег уже не хватило. И куда прикажете после школы? А мамин бывший… ну, вы понимаете… короче, он работает в комиссии по Ф-зоне. Конечно, за справками пришлось побегать, и в лапу дать сколько раз, – а что поделаешь, в институт еще дороже!.. да и кому он нужен, этот институт…

Виза у нее временная, на год. Главное – успеть выйти замуж за «ихнего». А что? Джесс, портье, вы его, наверное, видели сегодня, – очень даже ничего, правда? И вежливый, и подарки дарит, и вообще… Есть еще швейцар из ресторанчика напротив, он толстый, конечно, и старый, – но если вдруг Джесс не захочет жениться… Хотя куда он денется? И еще полгода впереди…

Вика слушала рассеянно. Вспоминались густо накрашенные – хлоп-хлоп, тушь осыпается крошками, – ресницы грузной дамы-главврача спецгоспиталя. «Вы отдаете себе отчет, что вы мне предлагаете? Это же статья! Статья!!! – вы понимаете, дорогуша?!»…

Интересно, сколько таких вот насть эта дамочка благословила своей круглой печатью. И перед каждой ли ломала подобную комедию?..

Захотелось спросить у девчонки, во сколько обошлась ее родителям главврачиха. Просто так, из любопытства… но Вика вовремя прикусила язык. Сказала другое:

– Ты же теперь не сможешь родить ребенка.

Настя беспечно махнула рукой:

– Это если у нас. А у «ихних» – медицина! Тут весь персонал, мне Джесс рассказывал, раз в год проходит обследование, и если что не так, сразу лечат за счет казны. А я через год уже получу гражданство и подпаду под «ихние» законы. Короче, было б из-за чего переживать. Джесс, кстати, и не хочет детей, он за женское равноправие…

Вика смотрела на нее, и в душе само по себе нарастало мутное отвращение. Маленькая дрянь. И дурочка к тому же, – а потому вряд ли добьется своего. Можно себе представить, как «ихние» мужики относятся к таким вот девочкам с липовыми справками и розовыми мечтами… Само собой, этот ее Джесс не хочет детей. Кто бы сомневался.