Kitobni o'qish: «Мата Хари. Пуля для обнаженной»

Глава 1

Это был чудный, чудный день! 15 октября… Конечно, она больше любила весну, она сама была олицетворением всего весеннего, солнечного. Но сегодняшний день тоже хорош. Хотя листва уже облетела с деревьев, но трава вдоль дороги все еще зеленела; покрытая каплями влаги, она искрилась, как изумрудный ковер. Маргарет, не отрываясь от окна машины, все смотрела и смотрела на эту траву, на голубое небо… Два конвоира, сидевшие напротив нее, всю дорогу хмуро молчали, хотя она и пыталась с ними заговорить.

Эти двое солдат, с их винтовками, не давали ей забыть хоть на время о том, что ждет ее в конце поездки. Смерть! Как странно! Она никак не могла поверить, что она может сегодня умереть, хотя за полгода, проведенных в камере, казалось бы, должна была привыкнуть к этой мысли, да и вообще смерть в ее жизни не раз была рядом. Она унесла ее любимого сына, потом забрала нескольких ее друзей… И теперь сама Маргарет была обречена умереть. Но – вот удивительно! – она не ощущала никакого страха. Скорее переживала все происходящее сегодня как некое приключение. Очередное приключение, которое приготовила ей причудливая судьба. Ее жизнь не похожа на жизнь других людей, вот и смерть будет совсем другая, не такая, как у всех.

Автомобиль повернул, и деревья за окном исчезли, сменившись кирпичной стеной. Затем машина миновала ворота и въехала во двор казармы. Дверь распахнулась, в ней показался какой-то офицер.

– Прошу мадам выйти! – сурово произнес он.

Она вышла. Увы, здесь не было никаких деревьев, никакой травы – только скучный асфальт плаца, высокий забор вокруг и два столба, стоящих вплотную к забору. Там, у столбов, ожидала группа людей: молодая монахиня, чуть старше ее самой, еще один офицер, пожилой, усатый и очень важный, ее заботливый адвокат мсье Ришар и, наконец, Антуан – тюремный врач, с которым она познакомилась четыре месяца назад в Венсене. А в стороне стояла шеренга солдат с ружьями на плечах.

– Пройдите сюда, мадам! – все так же важно и сурово произнес лейтенант, встретивший ее возле машины.

Она подошла к ожидавшим. Пожилой офицер (кажется, полковник, хотя она так и не научилась разбираться во всех этих нашивках) выступил вперед, раскрыл папку, которую держал в руке, и произнес:

– Мадам Маргарет Маклеод, известная также как Мата Хари! Военным судом Французской республики вы приговорены к смертной казни за шпионаж в пользу противника. Приговор будет приведен в исполнение сегодня. У вас был утром священник?

– Да, я причастилась, – ответила она и улыбнулась.

Полковник с удивлением посмотрел на нее. Да и другие были удивлены. Только на лице Антуана не проявлялось никаких эмоций, он все отводил взгляд куда-то в сторону. А она просто не могла заставить себя быть серьезной. Даже сейчас, услышав эти слова: «Приговорены к смертной казни», она не чувствовала себя обреченной.

– Если вы захотите в эту последнюю минуту приобщиться святых тайн, вам поможет сестра Кларисса, – сказал полковник. – Подойдите сюда, сестра!

Монашка послушно шагнула вперед и подошла к Маргарет. Она выглядела ужасно огорченной, и Мате Хари захотелось ее утешить. Монахиня протянула ей крест, и Маргарет поцеловала его. Ведь она всегда верила во Всевышнего, просила у Него прощения за свои прегрешения. Она еще раз поцеловала крест, а затем, подчиняясь неожиданному порыву, сбросила с плеч пальто и протянула его монахине:

– Возьмите, сестра, прошу вас! – сказала она. – Пусть оно останется у вас на память обо мне. Я так хочу, чтобы у всех, кто видит меня сегодня, я осталась в памяти!

Долю секунды монахиня колебалась – видимо, не знала, может ли принять этот дар, не будучи впоследствии осужденной за это монастырским начальством. Но затем глубоко поклонилась осужденной и приняла пальто из ее рук.

– Так, теперь подойдите к этому столбу! – скомандовал полковник. – Лейтенант, пусть один из ваших людей выйдет из шеренги.

Молодой офицер повернулся к солдатам, и один из них, выйдя из строя, направился к Маргарет.

– Веревка есть? – спросил у него полковник. И, когда солдат, кивнув, достал из кармана моток бечевки, приказал: – Свяжи ей руки и привяжи к столбу!

Солдат уже шагнул к Маргарет, но она жестом остановила его и обратилась к тому, кто распоряжался сейчас ее судьбой:

– Послушайте, господин полковник! Я прошу, чтобы меня не связывали. Я буду честно стоять у столба, не попытаюсь бежать или уклониться от пуль. Но мне хотелось бы в эту решающую минуту чувствовать себя свободной. Пожалуйста, будьте милосердны, выполните мою просьбу!

– Не связывать рук? – переспросил полковник. Задумался ненадолго и, пожав плечами, пробормотал, ни к кому конкретно не обращаясь: – Правилами это не запрещено… И если вспомнить все случаи… Хорошо, пусть вас не связывают. А как насчет повязки на глаза? Ее вы тоже не хотите?

– Да, тоже не хочу, – подтвердила Маргарет. – Я не боюсь смерти и готова смотреть ей в лицо. А еще я хочу видеть этот мир до последнего мгновения, которое мне отпущено.

– Ладно, согласимся и с этим, – кивнул полковник. – В таком случае становитесь к столбу.

– Вот здесь? – спросила она.

– Да, здесь. Командуйте, лейтенант. А вы отойдите, господа. Сюда, сюда. И вы, сестра, тоже.

Монахиня отошла от Маргарет последней и, уходя, все время оглядывалась. И адвокат оглянулся. А вот Антуан не оглянулся ни разу. Это ее немного расстроило. Ведь она знала, что доктор Моро ее любит. Любит еще с той первой встречи в тюремной камере, в Париже. И потом, когда ее держали в Венсене, он приезжал к ней, осматривал. Они мало разговаривали – ведь каждое их слово слышали надзиратели. Но его глаза сказали ей все, что не могли сказать губы. Глаза – и руки. О, тут она не могла ошибиться! Она всегда чувствовала, что означает прикосновение мужских рук – только ли желание обладать ею или искреннюю любовь. Обладать ею желали многие мужчины – почти все, кто видел ее вблизи. Уж такое у нее было свойство – возбуждать в мужчинах желание. Но ведь желание – это совсем не то, что любовь, эту разницу она знала. Прикосновения доктора Антуана Моро были наполнены любовью. Она буквально изливалась с кончиков его пальцев. Да, он по-настоящему любил ее. А вот теперь даже не хочет посмотреть в ее сторону. Хотя, пожалуй, его можно было понять. Наверно, он мучается, бедняжка. Переживает за нее. Если бы она могла что-то сказать ему, не причинив этим неприятностей доктору, она бы сказала, чтобы он не страдал так.

Но куда он все время так пристально смотрит? Ах, да, на солдат. Но зачем?

– Отделение, шагом марш! – скомандовал лейтенант. – Стой! В ружье!

Их было двенадцать. Двенадцать молодых солдат, совсем еще мальчишек. Держа винтовки на изготовку, они смотрели на нее с испугом и жалостью. Только один глядел набычившись, как на врага. Ей так хотелось как-то их поддержать, что-то подарить! И вдруг она придумала! Ну, конечно же! Ее тело! Она подарит им саму себя!

Рука Маргарет метнулась за спину, к застежке платья. Миг – и платье полетело на асфальт. За ним последовало нижнее белье. И прекрасная танцовщица предстала перед своими палачами обнаженной – такой, какой бывала на сцене в конце каждого своего танца.

Молодой лейтенант выпучил глаза. Он совершенно не знал, что делать! Метнулся, было, к заключенной, чтобы как-то прекратить это безобразие, но тут же остановился – видимо, представил, как он будет выглядеть, пытаясь натянуть на Маргарет ее одежду, – и в растерянности оглянулся на полковника. Но тот тоже не знал, что делать! Видимо, он уже жалел, что разрешил заключенной оставить руки свободными. Если бы он знал, что она так преступно воспользуется его милосердием… Но было уже поздно жалеть, надо срочно решать, что делать дальше. И полковник решил сделать вид, что ничего особенного не происходит.

– Продолжайте! – крикнул он лейтенанту. – Чего вы стоите?

– Слушаюсь! – ответил офицер и, повернувшись к солдатам, скомандовал: – Целься!

Винтовки поднялись, двенадцать стволов уставились на Маргарет. Теперь она не видела лиц солдат, видела только эти стволы. Ну и пусть! Она все равно не боялась. Ну, разве что самую малость. Неужели сейчас…

– Огонь! – выкрикнул лейтенант.

Грянули двенадцать выстрелов. Стоявшие в стороне люди видели, как брызнула кровь, как стоявшая у столба женщина пошатнулась. Колени ее подломились, она рухнула на асфальт. В ту же минуту доктор Моро сорвался с места и быстрыми шагами, почти бегом направился к казненной. Остановившись рядом с телом, опустился на корточки, взял безжизненную руку женщины, смерил пульс. Коснулся артерии на шее. Поднял и опустил веко. Бегло осмотрел рану. Из груди, откуда текла кровь, уже целая кровавая лужа образовалась под телом. Затем обернулся к ожидавшим людям и громко произнес:

– Мертва!

Это слово было по-разному воспринято людьми, стоявшими во дворе. Полковник удовлетворенно кивнул. Лейтенант вздохнул с облегчением. Адвокат тоже вздохнул – скорее, с жалостью. Монахиня заплакала. А солдаты почему-то с удивлением переглянулись. Так поступили все, кроме того парня, что смотрел на осужденную, как на врага. Он зло ухмыльнулся И, не дожидаясь команды, закинул винтовку за спину.

– Я отвезу тело в морг, – сказал доктор полковнику.

– Да-да, конечно, голубчик, – ответил тот и поспешил к ожидавшей вдали пролетке.

За ним потянулись остальные. Лейтенант скомандовал солдатам, и те, построившись, направились к казарме.

Спустя несколько минут во дворе не осталось никого, кроме доктора и казненной…

Глава 2

Первым ее ощущением после пробуждения была боль. Левое плечо жгло невыносимо, и она застонала. Вторым ощущением был свет. Яркий солнечный свет пробивался откуда-то справа. Слева боль, справа свет – как интересно! Она с трудом открыла глаза. Увидела высокий белый потолок, такие же стены, простенькую мебель. Она лежала на кровати, похожей на больничную, в небольшой комнате. Где она? Почему оказалась в этом месте? Что с ней случилось?

Память возвращалась медленно, рывками. Поездка на автомобиле с двумя хмурыми конвоирами… Двор казармы, залитый солнечным светом – таким же, как сейчас… Важный полковник, зачитывающий приговор… Шеренга солдат напротив, и дула винтовок, уставившиеся ей прямо в грудь…

Да, расстрел! Ее расстреляли! Она должна была умереть. Но тогда почему она здесь? Что это за место?

Маргарет оглядела себя, насколько это было возможно. Левое плечо было укутано толстым слоем бинтов, и оттуда, из-под бинтов, била острая боль, от которой она проснулась. А что с остальным телом? Правой рукой она ощупала себя, потрогала лицо. Все вроде цело. Ах, если бы здесь было зеркало! Она всегда начинала день с того, что оглядывала себя в зеркале. Потом уже одевалась и снова садилась перед трюмо – подводить веки, красить губы. Без этого она была не готова встречаться с людьми. Чувствовала себя хуже, чем раздетой. Раздетой как раз ничего, а вот с неухоженным лицом нельзя было никому показаться.

Она поискала глазами какое-нибудь зеркало. Ничего! Нет, это ужасно! Даже в тюрьме у нее было зеркало. Лишить ее самого необходимого могли только ее недруги, ее палачи. Может быть, она умерла и находится в аду? Да, это похоже на правду. Значит…

Она не успела додумать: послышались шаги, и дверь открылась. В комнату вошла женщина в белом халате, со шприцем в руках. Женщина была пожилая и, что удивительно, – темнокожая! В точности такая, как слуги в их с мужем доме на Яве. Значит, она и правда умерла: вот являются призраки из прежней жизни. Того и гляди…

Она не успела додумать, какой еще призрак может ей явиться, как, взмахнув руками, воскликнула:

– Она очнулась! Мадам очнулась! Доктор, скорее!

Вновь послышались шаги, и в комнату вбежал доктор Антуан Моро. Кинулся к кровати, схватил правую, здоровую руку Маргарет, приник губами к ладони.

– Слава богу, ты очнулась! Я уже начал бояться, что этого никогда не случится. Ведь ты была без сознания двое суток!

– Здравствуй, Антуан, – ответила Маргарет. – Я тоже рада тебя видеть. Ты говоришь, я очнулась? Значит, я не умерла?

– Нет, ты не умерла, – с любовью, глядя на нее, проговорил доктор Моро.

– Но… как же так? Ведь они стреляли! И моя рука… И потом… где я в таком случае?

– Сейчас я тебе все расскажу, – пообещал Антуан. – Жоржет, дай мне шприц, я сам сделаю мадам укол. А перевязку сделаем позднее, после обеда.

Негритянка передала доктору шприц, и он поднял ее правую руку, помассировав вену, ввел под кожу тонкую иглу. Маргарет поморщилась от боли. Но тут же почувствовала, что другая боль, мучительная боль в левой руке, куда-то уходит. Стало так хорошо!

– Ну что, тебе лучше? – спросил Моро.

– Да, очень хорошо! Но знаешь, чего мне не хватает?

– Чего же?

– Зеркала! Милый, прикажи, чтобы здесь поставили трюмо! И чтобы принесли мою сумочку, где я держу мои туши и краски. Я должна привести себя в порядок.

– Мы обязательно поставим здесь трюмо, дорогая, – ответил доктор. – Но чуть позже, когда ты сможешь вставать. Сейчас же я попрошу Жоржет принести какое-нибудь зеркало. Маленькое, чтобы его можно было держать одной рукой. Найдется у нас такое?

– Думаю, найдется, господин Антуан, – сказала негритянка и вышла из комнаты.

Как только дверь за женщиной закрылась, Маргарет спросила:

– Ради всего святого, объясни, кто она такая? Когда я увидела это черное лицо, я подумала… Черт знает, что подумала!

– Не бойся! – улыбнулся Антуан. – Это наша старая служанка. Она из Сенегала и была в нашей семье, когда мы еще жили в колониях. Возвращаясь во Францию, мой отец взял ее с собой. Она очень предана нашей семье и мне лично. Я могу полностью на нее положиться, доверить ей любую тайну. И когда я привез тебя сюда, первой, кого я позвал на помощь, была именно Жоржет. Не знаю, что бы я делал без нее…

– Привез сюда? Но где я? Что это за место? И вообще, как случилось, что я не умерла?

– Вот об этом я и хотел тебе рассказать. Понимаешь, когда я впервые увидел тебя в тюрьме… С того самого момента я понял, что люблю тебя и не могу прожить без тебя и дня.

– Я это знала… – тихо произнесла Маргарет.

– Знала? Ну да, женщины чувствуют такие вещи. К тому же ты так тонко все чувствуешь… В общем, с каждым днем я все сильнее привязывался к тебе. Между тем я знал, что смертный приговор не будет отменен и срок казни приближается. Я был в отчаянии! В моей голове рождались планы твоего спасения, но все они были невыполнимы. Наконец я остановился на самом, казалось бы, нелепом и странном плане, который целиком был основан на силе твоего обаяния. Я решил довериться солдатам, которые будут приводить приговор в исполнение, поговорил с каждым и сумел убедить всех, кроме одного…

– Убедить? В чем?

– Я уговорил их не стрелять в тебя. Выстрелить мимо. Лишь одного убеждать было бесполезно. Его брат погиб на Марне, и он считал тебя виновной в этой смерти. Я даже не стал с ним разговаривать – он мог бы передать наш разговор офицерам, и тогда все рухнуло бы. А так все прошло наилучшим образом. В решающий момент ты пришла мне – то есть прежде всего себе самой – на помощь. Сделала то, чего никто не ожидал…

– Это когда я разделась?

– Ну да! Я смотрел на лица солдат и видел, как они восхищены твоей красотой. Они просто не могли в тебя выстрелить! Стрелял только один. И попал. Из-за него у тебя раздроблено плечо, ты потеряла много крови…

– Но ведь я была жива! Как же тебе удалось…

– Объявить тебя умершей? Никто из офицеров не хотел подойти к тебе. И когда я сказал им, что ты мертва, они поверили. А потом я со своим слугой Марселем погрузил тебя в пролетку и привез сюда. Ты – в моем деревенском доме в Сен-Дени. Конечно, это не слишком надежное убежище – близко от Парижа, но я больше ничего не мог придумать. Тут ты пробудешь, пока залечишь свою рану, а потом… – Антуан запнулся, лицо его помрачнело.

– Что потом, милый?

– Я не знаю, что будет потом, – признался он. – Когда ты выздоровеешь, ты сама решишь, что тебе делать, куда поехать. Видимо, тебе надо будет выбраться из Франции – здесь тебя по-прежнему считают преступницей, хотя преступницей мертвой. К тому же в Париже у тебя слишком много знакомых. Достаточно кому-то тебя узнать – и все пропало. Второй раз я уже не смогу тебя спасти…

– Да, ты прав, мне надо будет уехать. Но почему ты стал такой грустный?

– Потому что я не знаю, захочешь ли ты, чтобы мы уехали вместе. Я до сих пор не знаю, кто я для тебя, не знаю… – Он остановился, не в силах произнести то, что мучило его все эти дни.

– Не надо, милый, – нежно проговорила Маргарет. – Не надо тревожиться. Конечно, ты для меня не просто мой спаситель, которому я благодарна и буду благодарна до конца жизни. Еще там, в тюрьме, когда я почувствовала твое прикосновение, я поняла… что ты мне не безразличен. А теперь, после всего, что случилось, – тем более. Мое сердце наполняется любовью к тебе, как сосуд, опущенный в источник, наполняется чистой водой. И когда я буду настолько здорова, что смогу уехать…

– Говори! Говори еще, любимая! – воскликнул доктор.

Но тут послышались шаги, и в комнату быстро вошла темнокожая Жоржет, держа в руках целых три зеркала разных форм и размеров. Не обращая внимания на взволнованное лицо доктора Моро, она подошла к кровати и, протянув Маргарет зеркала, гордо заявила:

– Вот что я сумела найти! Целых три! Одно мое – вот это, побольше. Я сняла его со стены в своей комнате. Одно стояло на буфете в столовой, а третье я нашла в комоде у покойной мадам Моро. – Она повернулась к доктору и с извиняющимся видом произнесла: – Конечно, вы можете сказать, что я поступила дурно, что взяла вещь вашей покойной матери, но это зеркало было первым, о котором я вспомнила. Если скажете, я положу его обратно.

Маргарет и Антуан ответили ей одновременно, но совершенно разное.

– Нет, почему же это дурно? – сказал доктор. – И не надо класть обратно, возможно, Маргарет оно понравится.

А Маргарет кивнула служанке:

– Конечно, Жоржет, вы можете его отнести. Я возьму вот это, поменьше. Оно отлично поместится на этом столике.

Тут они услышали друг друга и рассмеялись. И служанка, глядя на них, тоже засмеялась. Доктор еще некоторое время настаивал, чтобы Маргарет взяла все три зеркала, пообещал, что сегодня же пришлет Марселя, чтобы повесить самое большое зеркало на стену, а спустя пару дней поставит в комнату трюмо. Но Маргарет все же настояла, чтобы вещь покойной матери Антуана вернулась на свое место в комоде. Наконец тема зеркал была исчерпана, и Жоржет ушла. Как только они остались вдвоем, Антуан взял в свои руки здоровую руку Маргарет и, покрывая ее поцелуями, произнес:

– Правильно ли я понял тебя, любимая, что, когда ты поправишься, мы сможем уехать вместе?

– Да, дорогой, – ответила она, – так и будет. Мы поедем вместе, и ты сам выберешь, куда мы отправимся. Но, извини… меня что-то тянет в сон…

– Какой я глупец! – воскликнул доктор Моро. – Ведь так и должно быть после введения морфия. И вообще тебе надо больше спать. Больше спать и хорошо питаться – вот секрет выздоровления. Спи, дорогая моя, и пусть тебе снятся только хорошие сны.

С этими словами он вышел из комнаты. А Маргарет вытянулась на кровати и повернулась на бок. Мысли уже путались у нее в голове. Снова мелькнуло воспоминание о расстреле, но оно уже не было главным, не заслоняло все остальное. Как сказал Антуан? «Пусть тебе снятся только хорошие сны…» Да, сейчас хочется думать о хорошем. Например, о ее первом выступлении – том самом, с которого началась ее слава. Где же это было? Ну, конечно, здесь же, в Париже, где ее жизнь едва не закончилась. Кажется, это произошло в марте. Правда, строго говоря, первое выступление случилось раньше, но самая большая радость связана с этим днем, 16 марта…

Глава 3

Шестнадцатого марта 1905 года особняк банкира Шарля Гимэ на улице Риволи блистал огнями. Дорогие фиакры и только входящие в моду авто вереницей подъезжали к подъезду. Из них высаживались господа в дорогих пальто и дамы в накидках из соболя, песца или страусиных перьев. Все они предвкушали нечто особенное, небывалое. Ведь сегодня должна была выступить эта загадочная танцовщица с Востока, то ли с Явы, то ли из Индии. Из уст в уста передавали ее странное имя – Мата Хари. Она успела всего несколько раз выступить в разных залах Парижа, но завоевала такую славу, которой могли позавидовать самые известные балерины или оперные певицы. Те, кто сумел побывать на выступлениях Маты Хари, говорили, что это нечто совсем, совсем особенное, даже и сравнить не с чем. «В ней кроется очарование Востока, в этой девушке! – восклицали ценители. – Словно перед вами танцует сам бог Шива! Вы совершенно теряете голову, время куда-то исчезает…» Вот и здесь, в особняке Шарля Гимэ, был один такой ценитель, уже видевший выступление знаменитой танцовщицы. Остальные гости банкира, входя в вестибюль, невольно прислушивались к тому, что этот человек рассказывал своему знакомому:

– Понимаете, дорогой Раймон, мне показалось, что я вдруг перенесся в какой-то восточный храм. Эта чарующая музыка, этот аромат благовоний… Но главное – она, она сама! Неподражаемая грация! И сколько магии в этом танце! Какая смелость! Вы знаете, что она делает на сцене? Она раздевается! И в конце – вы не поверите! – остается…

Тут все, находившиеся рядом с рассказчиком, навострили уши и проявили особенный интерес. Но – увы! – не услышали ровно ничего, потому что ценитель экзотической танцовщицы наклонился к уху своего знакомого и самую интересную подробность сообщил ему одному. Этим он еще сильнее разжег интерес посетителей особняка, и они потянулись к лестнице, ведущей на второй этаж, где, собственно, и должно было состояться выступление.

Впрочем, надо заметить, что гости банкира Гимэ проявляли интерес не только к предстоящему выступлению, но и к самому дому, в котором оказались. Ведь это был не обычный особняк. Банкир Шарль, будучи большим поклонником всего восточного, устроил в своем доме настоящий музей Востока. Поднимаясь по лестнице, а затем проходя через анфиладу залов, гости банкира только успевали крутить головами. Чего здесь только не было! Роскошные ковры; ларцы, крышки которых были инкрустированы изумрудами и рубинами, мечи и кинжалы индийских раджей, расписные индийские ткани, статуи восточных богов разного размера, некоторые из которых имели по четыре руки, а некоторые – по восемь или даже двенадцать! Все диковинки этого музея трудно было перечислить.

Еще гуще был заставлен и завешан разными восточными артефактами зал, в котором должно было состояться выступление знаменитой танцовщицы. Занавес, скрывавший сцену, был расшит изображениями богов и чудовищ индуистского пантеона, по бокам сцены стояли золотые чаши, в которых курились какие-то благовония, сладостный, дурманящий аромат разливался в воздухе зала, откуда-то звучал мелодичный перезвон. Все это, несомненно, производило большое впечатление на посетителей, в зале стоял сдержанный говор – гости обменивались впечатлениями. Между рядами сновали лакеи, обносившие зрителей шампанским, аромат дорогих сигар смешивался с запахом восточных благовоний.

Владелец особняка и собиратель восточной экзотики господин Гимэ сидел в особой ложе. Оглядывая зал, он испытывал законную гордость. Выступление еще не началось, но уже можно было сказать, что гости заинтригованы. А ведь все это люди богатые, влиятельные, которые успели побывать в разных странах и многое увидеть. Собравшихся в зале гостей было немного, человек семьдесят, но это были самые сливки парижского высшего общества. И не только парижского.

В середине третьего ряда сидел невысокий человек восточного вида, но при этом в безукоризненном фраке и с гвоздикой в петлице. Это был посол Японии Масахата Кавабари. А в следующем ряду можно было увидеть еще одного дипломата: высокий человек с четким пробором в волосах, подкрученными усиками и моноклем был не кто иной, как германский посол граф Глечке. В том же ряду сидел недавно приехавший американский миллионер, король угля и стали, знаменитый Генри Морган. А в ложе, наподобие хозяйской, в противоположной части зала мсье Гимэ видел самого дорогого (в буквальном смысле) из своих гостей – известного финансиста барона Ротшильда. В первом ряду расположились корреспонденты самых влиятельных парижских газет – «Суар» и «Ля пресс».

Никакого конферансье на концерте не предусматривалось – как считал хозяин особняка, Мата Хари не нуждалась в представлении. Просто в какой-то момент половинки занавеса дрогнули и стали раздвигаться, большая люстра на потолке зала потухла, зал погрузился в полумрак. Все разговоры мгновенно стихли, зрители уставились на сцену. Несколько секунд она оставалась пустой. Затем зазвучала непривычная для европейского уха музыка, доносившаяся неизвестно откуда – музыкантов видно не было. И вот на сцене появилась Она. Потом, вспоминая этот момент, никто из зрителей не мог бы сказать, откуда и как Мата Хари вышла на сцену. Она не вышла – она именно появилась. Только что ее не было – и вдруг она здесь.

Знаменитая танцовщица была закутана в яркие индийские ткани, расшитые золотыми узорами. Она сделала несколько движений, закружилась – и алая, синяя, оранжевая ткань затрепетала вокруг нее, словно крылья чудесной бабочки. Дивное зрелище!

Но это было лишь начало. Музыка стала постепенно ускоряться, и танцовщица, повинуясь ей, ускорила свои движения. О, это было совсем не похоже на движения классического балета с его прыжками и хождением на пуантах! Это было нечто совершенно новое, непривычное! Вот темп несколько замедлился, танцовщица почти остановилась, грациозно изогнувшись, а потом вновь закружилась, взметнув вокруг себя целый вихрь своих экзотических одежд.

Вдруг зрители ахнули: одна из накидок слетела с плясуньи и, затрепетав, словно живая, улетела куда-то в угол. Но Мата Хари этого даже не заметила, продолжая свой танец. Между тем за первым покрывалом последовало второе, третье… И вот на танцовщице осталась лишь одна тонкая накидка, которая вовсе не скрывала ее прекрасное тело, а, наоборот, подчеркивала его формы. И тогда откуда-то из задних рядов донесся крик: «Браво!» Он был подхвачен кем-то из журналистов в первом ряду. Однако всеобщим крик не стал – ведь танец еще не закончился. Движения танцовщицы все ускорялись, она закружилась в бешеном вихре – и внезапно застыла, словно изваяние. При этом последняя накидка упала к ее ногам, и на несколько секунд Мата Хари предстала перед зрителями полностью обнаженной – ее тело украшали лишь две нитки жемчуга и золотые браслеты на руках и ногах. Затем свет в зале на одно мгновение полностью погас, а когда вновь вспыхнул, сцена была уже пуста.

Весь зал, словно по команде, взорвался аплодисментами и криками: «Браво!» Вначале зрители аплодировали пустой сцене. Затем из-за кулис вышла виновница торжества. Теперь на ней было строгое черное платье, и вся она была воплощенная скромность. При ее появлении аплодисменты переросли в дружную овацию, многие зрители встали. А ведь это была не та публика, которая легко увлекается и проявляет свои чувства! И эта избранная публика оценила тот факт, что новая знаменитость не чинилась, не играла в недоступность. Отвесив зрителям глубокий поклон, она спустилась в зал и подошла к своему другу и покровителю мсье Гимэ. Их тут же окружили журналисты и особенно восторженные зрители.

На следующий день репортер «Ля пресс», покоренный выступлением Маты Хари, опубликовал в своей газете статью, в которой писал: «Мата Хари воздействует на вас не только игрой своих ног, рук, глаз, губ, не стесненная одеждами, она воздействует игрой всего своего тела». Такие же восторженные отзывы появились и в других газетах. Слухи о новой танцовщице шли по всему Парижу. Особо отмечалась смелость Маты Хари, ее готовность обнажить свое прекрасное тело. Этот факт, естественно, больше понравился мужчинам, а дамы, исполнительницы танцев в «Фоли Бержер», взяли его на заметку.

Уже спустя пару дней номер отеля, где жила Мата Хари, был завален букетами, которые присылали ее новые поклонники. Среди них были представители самых знатных родов Франции, банкиры, писатели, офицеры… А затем стали поступать приглашения. Ее приглашали выступать на самых известных концертных площадках, звали и в театр «Олимпия». Пригласил знаменитую танцовщицу и столь же знаменитый барон Ротшильд. Слава озарила ее, как молния озаряет сад. Озарила – и представила в выгодном свете. Да, это был лучший год ее жизни… Да, лучший год… Но почему столько боли? Разве слава причиняет боль?

Маргарет застонала – и проснулась. Она узнала комнату в доме Антуана, зеркало на стене… И ее мгновенно охватила радость от ощущения подаренной жизни. Но это длилось недолго, боль в руке, заставившая ее поморщиться, оказалась сильнее радости.

И, словно кто-то ждал за дверью ее пробуждения, она открылась, и на пороге появилась Жоржет с подносом, на котором лежал шприц. Маргарет обрадовалась, как ребенок.

– Ах, Жоржет, скорее! – воскликнула Маргарет. – Так больно!

Она сама, не дожидаясь указаний сестры, закатала рукав сорочки и подставила сгиб локтя. Однако темнокожая служанка покачала головой:

– Нет, мадам, не сюда. Этот укол делают выше, в плечо.

– Как, разве это не морфий? – обиженным тоном протянула Маргарет.

– Нет, мадам, – ответила Жоржет, умело протирая руку больной. – Доктор сказал, вам нельзя больше морфий, иначе будет привыкание, а это плохо, очень плохо! Ничего, это средство тоже поможет, только не так быстро.

И действительно, через некоторое время Маргарет почувствовала, что боль начинает отступать.

– А где же сам доктор Моро? – капризным тоном спросила она. – Почему он не пришел проведать свою больную?

– Доктор поехал покупать мадам одежду, – шепотом произнесла негритянка. – Он не велел об этом говорить, хотел, чтобы получился сюрприз. Но я вам, так и быть, скажу. Он будет покупать и платья, и туфли, и белье, и перчатки, и шляпки, еще сотни других вещей, которые требуются мадам, чтобы выйти отсюда. Ведь у мадам ничего нет, буквально ничего!

– Значит, я смогу выходить… – удовлетворенно вздохнула Маргарет, вытягиваясь на кровати. Боль отступала, становилась совсем слабой, и это было замечательно. – Какой он заботливый, Антуан… Передайте доктору, что я очень ему признательна…

Жоржет что-то ответила и вышла из комнаты. Маргарет закрыла глаза и снова углубилась в прошлое. Но теперь ей вспомнились не танцы, не выступления, не овации публики. Воспоминания увлекли ее в тот день, когда она получила свое первое задание. Да, задания, вербовка, секретные шифры – все эти игрушки, в которые так любят играть мужчины, всегда были ей чужды. Да, она готова повторить то, что говорила тогда на допросах во французской разведке: Маргарет не считала себя шпионкой. Она позволила вовлечь себя в это занятие по двум причинам. Одной были деньги, а другой – мужчина. И сейчас ей вспомнились не коды и явки, а именно он. Да, этот день, когда ее завербовали, навеки связался в ее памяти с именем и обликом Вернера…