Kitobni o'qish: «Я и Россия»

Shrift:

Огромная благодарность моему товарищу, коллеге Багжусу Сергею за помощь в создании этой книги

Коротко – технарь, по отзывам неплохой. Зам руководителя когда-то огромного машиностроительного предприятия. Литература пришла позже. Стихи печатались в разных поэтических сборниках.

В 2017 году издан мой фантастический роман.

В 2021 поэтический сборник «И только любовь».

Этот авторский сборник – третий.

История России

Империя

Среди огромных, вековых,
С величием потерянным
Одна живее всех живых —
Российская Империя.

Она шагала сквозь века,
Всегда росла и строилась.
И на особицу слегка
Жила своей историей.

Раскинулась на семь морей
От южных гор до Севера
Страна крестьян, церквей, царей,
Пространств никем немереных.

Народы разные свою
Навек судьбу доверили,
Вливаясь в дружную семью
В Российскую империю.

Завидовали ей враги
До умопомрачения,
И шли войной, вели полки
Всегда с одним стремлением:

Сломить, ограбить, превозмочь.
Лихие, Именитые.
И каждый раз бежали прочь
Раздетые, побитые.

Держава стала как скала
Надёжная, могучая.
И Вера Божия вела,
Да всё покрылось тучами.

Свалилась новая напасть —
Война – беда глобальная.
Хирела и слабела власть
С ветрами либеральными.

Страна обрушилась в пике
В разруху и безверие,
Порой была на волоске,
Но всё ж жива Империя.

Живым огнём озарена,
С идеей светлой сверена.
Поднялась новая страна —
Советская Империя.

И ей бы жить, цвести, лететь.
Но нет. Судьбой отмечено.
В сражении на жизнь и смерть
Сошлись с нацистской нечистью.

Был очень сильным этот враг,
Звериной полный злобою,
Но поднят был победный стяг
Над павшею Европою.

Пол века люди всей Земли
Внимали ей и верили.
Правители не сберегли
Советскую Империю.

В стране теперь иная власть,
Но в чём-то схожа заповедь.
Опять Империя сошлась
В смертельной схватке с Западом.

Опять нацистский жгучий яд,
И западные мускулы.
Теперь уж правнуки стоят
За наши земли русские.

И без пощады бьют врага.
Дедов своих достойные
Куют в сраженьях на века
Победу наши воины.

Чтоб навсегда запомнил враг
В Европе и Америке —
Орёл двуглавый, красный стяг
Над вечною империей.

Достало б мудрости элит,
Правителю умения,
А Бог всегда её хранит
Российскую империю.

Баллада о Росичах

Рось течёт неспешно в краешке лесов.
Предрассветный, ранний воздух стыл, свинцов.
Где-то ухнул филин, как бы ни к беде.
И туман уносит по речной воде.

Здесь в начале лета так из года в год
Росичей десяток караулит брод,
Часто, очень часто именно сюда
Из степи приходит грозная орда.

Половцы, хазары, печенегов рой
Рвутся порезвиться на земле чужой.
Жечь, нещадно грабить, и угнать в полон
Схваченных детишек, матерей и жён.

А дозорный чуток. Там, в туманной мгле
По воде донёсся еле слышный всплеск.
Браты как не спали, и любой готов
Смертным боем биться, не пустить врагов.

А в рассветном свете чёткий силуэт,
Что набег начался, больше не секрет.
Как струна тетива, и рука крепка,
Полетели стрелы бить наверняка.

Все настолько быстры, лес из стрел, настил.
За стрелой привычно руку опустил.
Больше не нащупал, опустел колчан.
Разрубил спокойно брошенный аркан.

Фыркнув, бьёт копытом богатырский конь
И рванул навстречу лаве степняков.
Девять побратимов зарубились в сечь,
И кривую саблю встретил добрый меч.

На удар ударом, смоет кровь река,
Главное подольше задержать врага.
Удержать, дать время быстрому гонцу
Донести известье к княжьему крыльцу.

Вихрем мчится всадник, не один – двуконь
Словно ветер, птица, палевый огонь.
Вот и поселенье, лишь по братьям – грусть.
– — – — – — – —
Так в боях с врагами становилась Русь.

Свадьба

Не по любви, велел отец,
Иные интересы,
Вёл русский княжич под венец
Хазарскую принцессу.

Он был не рад, растерян, стыл,
Ну как оно не кстати.
Но быть тому, раз Род решил,
И обижаться хватит.

Шкатулку передал слуга,
А в ней жених невесте
Серёжки с камнем, жемчуга
И драгоценный перстень.

Тут две отцовские сестры
Дают, склонив коленца,
В обшиве красной бахромы
Два белых полотенца.

Подарков всех не перечесть
Гостям, родным невесты.
А молодым – и живность, снедь,
Посуда, занавески.

А вот уже зовут за стол,
Они вдоль всей усадьбы,
И каждый гость удел нашёл,
И загуляла свадьба.

С различных явств терялся счёт,
Дивились диву гости:
Кабанчик в яблоках, осётр
Двухсаженного роста.

Звучал звеня за тостом тост
За молодых без счёта.
И поднимал речистый гость
Бокал хмельного мёда.

Сновала челядь там и тут
Умело, ладно, шустро.
Ещё мёд-пиво подольют,
И обновят закуску.

А княжич, сидя за столом,
Себе ответил честно:
Князь прав, досталось поделом.
И рассмотрел невесту.

Опущен взор, душа вразнос,
Недлинный волос, чёлка,
Вся в красном, грустная до слёз.
Совсем ещё девчонка.

Обнял, красив, высок, горяч,
Смутил призывным взглядом.
Сказал: – Не звери мы, не плач.
Всё будет так, как надо. —

Уже совсем погас закат,
Блеснул рогами месяц.
Вина смакуя аромат,
Сваты сидели вместе.

Хазарский хан и русский князь
Ромейское в бокалах.
Дён тридцать ране сговорясь,
И вот пора настала.

Обоим выгоден союз,
Сроднились два соседа.
Сильнее становилась Русь,
А к сильным реже лезут.

Медвежья потеха

Ваша светлость, поймали медведя, —
Доложил, низко кланяясь, ловчий.
– Из Залесья ещё на рассвете
Прискакал с вестью посланный хлопчик.

Тот медведь озорничал без меры
Все овсы потравил, съел корову.
Пойман в ловчую яму, и верно
Заперт в клетку и на цепь прикован.

Стихло в гриднице, ждали с надеждой.
Князь подумал, потрогал доспехи: —
Раз живой, непременно медвежью
На Купала устроим потеху. —

В полдень летнего солнцестоянья
В специально отве́денном месте
В светлых праздничных одеяниях
Собирался народ из предместий

Поглазеть на медвежьи забавы,
Скоморошьи послушать куплеты.
Увидать претендентов на славу
В смертной схватке бойцовой с медведем.

Поначалу был мишка учёный.
Низко кланялся, шапку снимая,
То лошадкой ходил обряжённой,
На спине скомороха катая.

Чуть поодаль смышлёный Потапыч
Под свирели отплясывал рьяно.
И прощаясь, помахивал лапой,
Маршируя под звук барабана.

На второе – потешная травля.
На площадке за крепкой оградой
Был смиренный Потапыч поставлен
Против стаи собачей зубатой.

Сколько прыгала, лаяла стая,
Нападали, рычали, хрипели.
Мишка лапой лениво махая,
Видом выказал – надоели.

Веселилась толпа, хохотала.
Вездесущим мальчишкам – раздолье.
Двум заморским гостям показалось,
Что народ этим очень доволен.

Скоморохи ушли, и глашатай
Объявился изречь княжью волю.
Посерьёзил народ, смех запрятал,
Весь вниманья, что бирич глаголит.

За оградой заметны подвижки,
Клетку вывезли там на площадку.
А глашатай, поднявшись повыше,
Поднял руку, взывая к порядку.

Князь Великий наш повелевает:
– Зверя лютого, только что с воли,
В поединке сразить. Кто желает,
Не боится ни смерти, ни боли? —

Из огромной толпы вышли трое:
Сотник, гридень и сельский охотник.
И не ясно, кто самый достойный,
Как узнаешь, что Богу угодно?

– Я своё объявляю решенье. —
Сквозь толпу князь явился в доспехах,
Десять ратников в сопровожденьи.
– Будешь первым. Желаю успеха. —

Он коснулся высокого гридня.
– Победишь и на службу вернёшься.
Если нет, за тобой сотник выйдет.
Он не справится, следом охотник. —

Дверь в ограде закрылась стеною,
И открылася дверца у клети.
Два бойца изготовились к бою
Человек с разъярённым медведем.

Зверь был быстрым и просто огромным,
Налетел он в мгновение ока,
Пасть разинута, острые когти,
И казался он ужасом, роком.

Не сробел человек перед зверем,
И, рогатиной прочной приемля,
В грудь ударил всей силой без меры,
Черенок опирая о землю.

Хищник лапами бил ошалело,
С рёвом рвался достать до героя,
Лишь сильнее нанизывал тело.
Кровь из сердца струилась рекою.

Зверь обмяк и затих. Гридень сразу
Поклонился, покинул неволю.
Подойдя, он услышал от князя:
– Молодец, ты прощён, я доволен. —

Князь кивнул, и глашатай степенно
Объявил: – Это только начало.
Витязь с нами пойдёт непременно
Отмечать День Ивана Купала.

Весь в лучах полуденного света
Смелый, собранный, гордый, уставший
Витязь сам был похож на медведя,
Дух убитого зверя впитавший.

К речке двинул народ. На гулянье.
Иноземным гостям было сложно,
Им пришло, наконец, пониманье.
Русичей победить невозможно.

Гридница – приёмная князя

Гридень – служивый

Бирич – глашатай

Москва

– Брате, ты приди до меня в Моско́в, —
Ненавязчиво князя просит князь.
Так Москва среди летописных слов
Упомянута в самый первый раз.

Почти тысячу лет тому назад
На крутом холме у Москва-реки
Вдохновлённый князь новый светлый град
В этой красоте думал возвести.

Боровицкий холм, где сосновый бор
Рос себе и рос, ростом в небо стал.
Осмотрелся князь, прояснился взор: —
Что же быть тому, вот он – материал. —

За бревном бревно, первый ряд готов,
Выкладка в замок, лестницы, карниз.
Вот стена вокруг и глубокий ров,
А по центру Кремль горделиво ввысь.

– Вырастут дома, обживётся край,
И торговый люд поплывёт сюда.
Всё само пойдёт, только не мешай.
Нужный есть простор, будет и еда. —

Двести лет прошли трудно, но не зря.
Жгли Москву не раз и давали бой.
А дубовые стены у Кремля
Белокаменный обретают строй.

Пусть платили дань, спор вели князья,
А Москва жила, город прирастал.
Как грибы росли храмы вкруг Кремля,
А Успенский храм самым стольным стал.

А потом ещё через сотню лет
Зодчих привезли из чужих краёв
Старому Кремлю, что в сосну одет,
Облик поменять и отстроить вновь.

И дошли до нас в память о былом
Стен широкий ряд, краснозвёздный Кремль
Облицованы алым кирпичом,
Островерхие башни выше стен.

И сама Москва вовсе не стара,
Бог дарует ей лучезарный свет.
Город красоты, мира и добра,
И по всей Земле её лучше нет.

Ушкуйники

В сонном предрассветном мире
Из ночных туманных далей
По речной волнистой шири
Словно лебедь плыл корабль.

Неглубокая осадка
И прямой квадратный парус,
Вольных братьев три десятка.
Вёсел спрятанная ярость.

Волхов – синее раздолье,
Разгорается денница,
Парус белый, ветер вольный,
И ушкуй летит как птица.

За излучиною взору
Разноцветно, величаво
Во всю ширь открылся город,
Город древней русской славы.

Новгородских рук творенье: —
Купола Святой Софии,
Белокаменные стены,
Терема бояр резные.

Мост Великий через Волхов,
Побережное преддверье,
И оставленный надолго
Долгожданный ро́дный берег.

Через заводь и до плёса,
Снизив быстрый ход помалу.
Парус скручен, только вёсла,
Аккуратненько к причалу.

Плещет радостная встреча.
Вездесущие ребята,
Слухи, разговоры, речи,
Слёзы, здравицы, объятья.

Напряжённые два года,
И заслуга атамана
Все вернулись из похода
В дальние чужие страны.

И заслуженный прибыток.
Всё поделено по-братски
Самоцветы, гривны, слитки,
Нет обиженных в ватаге.

А теперь быстрее в семьи,
Очень ждут там, не дождутся.
Для родни найдётся время,
Долгожданные минутки.

День за днём прошла неделя,
А за ней уже вторая.
Выпито немало хмеля.
Нагостились аж до края.

Атаману речат честно: —
Застоялся наш кораблик.
Кровь застопорилась в чреслах.
Затупились наши сабли. —

Не грустите, браты, скоро
Вновь пойдём дорогой дальней,
Тут в Детинец с разговором
Зазывает нас посадник.

Поутру у красной башни
Ко́локола вечевого
Сотни молодцев бесстрашных
Собрались по его зову.

А боярин седовласый
В шубу с золотом одетый
Им доносит громогласно
Предложения Совета.

Новгород даёт оплату,
И четыре новых судна.
И запомните, ребята: —
Это дело будет трудным.

Три ладьи, уж год как минул,
Свой товар везли по Каме.
Так булгары половину
Просто вырвали зубами,

Называя их подати.
В общем, просто обобрали.
Приструнить потребно татей,
Чтобы впредь не воровали.

И посадник новгородский
Добавляет вольным братьям: —
Только будьте осторожней,
На купцов не нападайте.

Пусть везут своих товаров
В земли русские побольше,
Чтобы полнили амбары
Снедь, металлы, ткани, кожи..

Вам ушкуйникам не сложно.
Вам всегда найдётся дело.
Расширяйте сколько можно
Новгородские пределы.
– — – — – —
По речным прозрачным струям,
Ветра подхватив поток,
Поздним утром пять ушкуев
Уходили на восток.

Вороний камень

Святой престол, Тевтонский орден
Собрали рыцарский союз,
Пока шалят монголов орды,
Добить ослабленную Русь.

Исполнить Папское веленье,
И датской знати подыграть,
Окатоличить населенье,
И земли Пскова отобрать.

Тянулось войско вереницей,
Чтоб край озёрный охватить
В Чудского озера границах
И войско русских разгромить.

В апрельский день, в морозной стыни
Озёрно-снежно-ледяной
Здесь князя Невского дружины
Готовились дать смертный бой.

Тевтонцы наступали клином.
По центру рыцарей полки,
Им вслед пехотою литвины,
По краю конников клинки.

Забравшись на Вороний камень,
Князь видел папские войска.
Он воинов своих расставил,
Чтоб бить врага наверняка.

Стрелки из Пскова против клина,
И новгородцы позади.
А княжеская вся дружина
Должна во фланг врагу зайти.

Давили рыцари напором,
Уже развеяли стрелков.
Князь Александр орлиным взором
С холма смотрел и был готов

Стремительно ударить с фланга,
Как только он махнёт рукой.
Вот долгожданная команда,
И русичи сорвались в бой.

Удар был жёсток, точен, страшен,
Был русский меч неотразим.
И враг был смят, обескуражен,
Уже не чаял быть живым.

Кой-где враг бился и ретиво,
Хватало и подобных сцен,
Но гордых рыцарей спесивых
Десятками набрали в плен.

И в хвост, и в гриву били вора,
Чтоб стал не мил им божий свет.
И побежал разбитый ворог,
Кровавый оставляя след.

Семь вёрст их гнали новгородцы,
Чтоб враг прочувствовал позор,
По снегу стылого болотца,
По льдам бесчисленных озёр.

Бежали прочь датчане, немцы.
Под тяжестью сломался лёд.
И утонули иноземцы
Во хляби хладных русских вод.

С Вороньего спустившись камня,
Князь отчеканил горячо,
Чтоб от меча полечь бесславно,
Пускай не ходят к нам с мечом.

С годами Невского не стало.
И незаметно в тишине
Пропал из глаз Вороний камень
Исчез в озёрной глубине.

Магистр ордена с крестами
Опять решил напасть на Псков.
Он в тайне полночью с войсками
Отправил множество судов.

Трудились паруса и вёсла.
Ночного озера простор.
Но вдруг луна исчезла, звёзды.
Поднялся ветер. Буря. Шторм.

И молнии ударил пламень.
Вскипела чёрная вода.
Из глубины поднялся камень
И вражьи разломал суда.

И снова рыцари в доспехах
В Чудской поплавали воде.
Ни звука не издав, ни эха
В холодной мрачной черноте.

Так до сих пор Вороний камень
Стоит на страже этих вод.
Суров с незваными гостями.
Теперь Россию бережёт.

Руси заступник и защитник
Святой наш Невский Александр.
Он за границами Отчизны
С небес присматривает сам.

Легенда об Угличском колоколе

На звоннице жил, красотой одержим,
Не прятались в нём ни задор и ни удаль.
И было ему триста лет с небольшим,
И все эти годы служил добрым людям.

И им же дарил по утрам благовест
Протяжным, густым и размеренным басом,
И в небо неслась заповедная весть
Душевная, полная солнечных красок.

А вслед благовесту звучал перезвон
Поочерёдно: большой, за ним средний,
Им вслед самый малый, затем в унисон
Все вместе к заутрене звоном приветным.

А в праздничный день был торжественный звон —
Симфония звуков с хрустальным напевом.
И таял и млел голубой небосклон.
И был в этот день звон особо душевным.

Был майский денёк облаками закрыт,
В подворье ножами играли ребята.
И вдруг закричали – царевич убит,
А колокол сам раззвонился набатом

И бил непрерывно. Сбежалась толпа,
Царица вся в горе ругала придворных.
Убитый Димитрий лежал у крыльца,
А кованый гвоздь был воткнут ему в горло.

Народ зашумел, бил причастных в лицо,
Крича: виноватый Борис, бей их братцы.
Тогда Годунов прислал в Углич стрельцов,
А также комиссию, чтоб разобраться.

Комиссия вынесла хитрый вердикт:
Царевич мол самоубился случайно.
Смутьянов решили отправить в Сибирь,
Убивцев казнили из самых отчаянных.

Из звонницы колокол скинули вон,
Язык оборвали и срезали ухо.
И должен ещё получить пустозвон
Двенадцать плетей и чтоб не было духа.

Дорога на север. Почти целый год
Толпою тянули собрата из меди.
В Тобольске был убран под крепкий замок,
А летом прислали за ним на рассвете.

Пристроили колокол в прочный подвес.
На новую службу, на новое место.
И снова плыл медный, густой благовест
Над северным градом, над северным лесом.

Прошло много лет. Как-то раз по весне
Случился пожар всеобъемлющий, хваткий,
И колокол ссыльный ушёл в небытие,
Расплавленный волей судьбы без остатка.

Самый младший семилетний сын Ивана Грозного от последней жены царевич Дмитрий был убит 15 мая 1591 года в Угличе. По преданию колокол сам заблаговестил.

Аркаим

Истончился свет утренней звезды,
Заалело небо на востоке.
Ветер ковыля тонкие листы
Тихо шевелил у степной дороги.

Впереди темнел сонный Аркаим,
Высились горой городские стены.
И казался звук звонким и густым
Ранней суеты караульной смены.

Он закончил путь у больших ворот,
Здесь открыта дверца спозаранку.
Кажется успел, в памяти живёт
Сладкий поцелуй молодой селянки.

Поворот, ещё, кузницы проём,
В печке уголёк чуть заметно шает.
Прокачать меха и подать дутьё.
О ночном турне мастер не узнает.

Кузня и литьё – только ученик.
Маленький шажок у большого дела.
Сам не раз отлил наконечник пик,
Отбивал меча бронзовое тело.

Мастер научил видеть нужный цвет
В огненной печи жидкого металла.
Точно бронзу лить, устранить дефект
Тонкого литья раскалённым жалом.

Мастер всё умел. Где искать руду,
Подобрать добавки в верной дозе.
Примеси убрать, и руду – в шихту,
А древесный уголь из берёзы.

Точную модель сделать из сосны,
Глину в литьевые сладить формы.
В бронзовом литье больше новизны,
Верх уменья – зеркало из бронзы.

Вроде бы вздремнул, затемнился вход —
Мастер появился на пороге,
Только посмотрел, воздух стал как лёд.
Губы сжаты, взгляд сквозит тревогой.

– Если б мог, прогнал я тебя взашей.
Что, гулёна, не поспалось ночью?
А у нас заказ – две руки мечей,
Пара дней на это между прочим.

Ну отливки есть, только проковать.
А вот сможет сонная тетеря?
Я ж тому мечу справлю рукоять,
И рисунок. Остроту проверю. —

Печь гаси, жар лишний от огня,
Сразу за тобой точить настроюсь.
Повезут купцы в дальние края,
Где цари себе пирамиды строят.

Славный Аркаим нынче на ушах.
Мастер-кожевни́к с гончаром сошёлся.
Предложить спешат свой товар купцам.
В дальние края проводник нашёлся.

Пеший переход и такой же град,
Между ними пашни земледелов.
Тысячи четыре лет назад
Время пирамид и Микейской эры.

Древний Аркаим – город мастеров,
Найденный в степной цветочной сини
Средь Уральских гор, ковылей, ветров.

-– —

Это всё – История России.

Соколиный двор

Нынче всадников без счёта,
Где хозяин, где слуга.
Соколиная охота,
Царский выезд на луга.

На переднем ездоке
В красном, ярком как зарница,
На перчатке на руке
Гордо восседает птица,

Что порой дороже злата,
Что живёт при королях.
Пойман молодым когда-то
В дальних северных краях

Серый кречет белогрудый.
Гнутый клюв, глаза как ночь,
Алым пламенем нагрудник,
Лап уверенная мощь.

Звон далёкий колокольный.
Смолк размерный стук копыт,
Грудь ласкает ветер вольный,
Снят клобук, и взор открыт.

Утро красками играет,
Звучно разметнулся луг.
Ждёт заветного сигнала
Сокол, старый, верный друг.

И сокольник успевает,
Отцепляет поводок,
Резко руку поднимает:
– Вот и твой черёд, дружок. —

Пара, тройка мощных взмахов
И стремительный полёт.
В страхе разлетались птахи.
Не до них, вперёд, вперёд.

Рвалось небо под крылами,
Ввысь забрался, не видать,
Там свободный лёт кругами,
Волей вольной подышать.

Но внизу летают птицы,
Соколиный явит взор.
А инстинкт зовёт спуститься,
Когти-бритвы, клюв остёр.

И в пике крутое, камнем —
Вихрь, молния, стрела.
Трюк отточен, стародавний,
Чтоб добыча не ушла.

Жертву влёт схватив когтями,
Клювом бьёт по голове.
Чуть полёта над полями,
Приземляется в траве.

Держит лапами добычу,
Весь на взводе, не отдаст.
Что ж вабило, как обычно,
Твой сокольничий припас.

Снова всадник, по привычке
Верный сокол на руке,
Быстрый взлёт, опять добыча,
Краткий отдых в клобуке.

Вновь полёт под небесами,
Вновь разорванная высь,
Даль пронзённая крылами,
И всё так же камнем вниз.

– Что ж отличная работа —
Зритель рад и впечатлён.
– Продолжай свои заботы,
Лучший сокол – это он. —

Раз за разом мчится сокол,
Беспрестанно птицу бьёт,
Но кончается охота.
В Двор Сокольный путь ведёт.

Здесь до следующей охоты
В клетке снова куковать,
Царской челяди заботы
С ленной грустью принимать.

Всё кончается когда-то,
И Тишайший вот ушёл,
Стало всем не до пернатых,
Коль ценою был престол.

Ссоры, споры, наконец-то
Младший сын на царство сел.
Он охоты с малолетства
Не любил и не хотел.

Двор скукожился сначала,
И хирел, хирел, хирел.
А когда оплат не стало,
Стал Сокольный не у дел.

Но рассеялось заклятье,
Триста лет прошло с тех пор.
Ныне здесь музей-усадьба
Царский Соколиный Двор.

Самый большой соколиный двор был у царя Алексея Тишайшего (второго в династии Романовых, отца Петра Великого).

Сам он был огромным знатоком всяких охот, а вот младший сын охоту не любил.

Музей-усадьба Соколиный Двор расположен на Коломенской.

Клобук – шапочка, закрывающая глаза сокола.

Вабило – приманка для отвлечения сокола от добычи.

Гусли

Поблекла бирюза небесной выси,
Зажглись заката огненные перья,
Незримых певчих голоса притихли,
Зато шептали меж собой деревья.

Я шёл по тропке к дачному посёлку,
Былой деревни грустные остатки.
И вот на месте. Отомкнул защёлку,
Окинул взглядом домик, двор, посадки.

Через межу с соседского придворья
Я вдруг услышал музыки звучанье.
Полёт мелодии, паренье грёз в приволье,
Кристально чистых, звонких нот сиянье.

В ней было что-то близкое, родное,
Самой, живой природы многозвучье,
То грустное чуть-чуть, то озорное,
То тихий шёпот звёзд, то солнца лучик.

Раскаты струн, порывы, переливы,
Спешит и тянется аккорд к аккорду.
И звук порой могуч и непрерывен,
А вдруг одни хрустальные осколки.

Вот музыка запела по-другому.
В ней стоны труб, призывный гуд и рокот.
В ней битвы, степь, мечи, раскаты грома
Несут к преданиям старины глубокой.

В ней всё, чем Русь жила, жила Россия.
Напевы колокольчиков и струны.
История побед, года лихие,
Старославянский алфавит и руны.

За речкой небосклон багрово-красен.
Под вишней на скамье старик и гусли.
Седобородый, весь он седовласый.
Суровый муж, сплав мудрости и грусти.

Великий Новгород в его таился взоре.
Былинный витязь с музой вдохновенья,
Садко играющий владыке моря,
Боян князьям дающий наставленья.

Касались пальцы струн и плыли тени
Тревожных дум, воспоминаний жала.
Смолк инструмент, исчезло наважденье.
Дед улыбнулся, вся суровость спала.

Сосед по даче столько лет знакомый,
Обычный старичок, каких не мало.
Он век живёт в старинном, крепком доме,
Где много поколений проживало.

Дед нежно прикоснулся к гуслям пальцем:
– Яворский клён, сосна и где-то вишня.
И струн не шесть гитарных, а семнадцать,
Ну, а звучанье, думаю ты слышал. —

Живые гусли, а была легенда.
Мы родовую поднимаем память,
И наш оркестр народных инструментов
Святой Руси поддерживает пламя.