Kitobni o'qish: «1917: Государь революции»

Shrift:

* * *

Искренняя благодарность всем моим коллегам, принимавшим активное участие в обсуждениях и доработке текста книги на сайтах «Самиздат» и «В Вихре Времен».
Отдельное спасибо Виталию Сергееву за помощь.
Спасибо вам, друзья. Мы вместе сделали книгу лучше.

Посвящается моей семье.
Спасибо вам за все и за то, что вы у меня есть.

Часть первая. Начиная освобождение

Глава I. Ветряные мельницы Петрограда

Петроград. Петропавловская крепость.

7 (20) марта 1917 года. Вечер

– Глазам своим не верю!

– И правильно делаете.

Человек, жестко зафиксированный на грубом деревянном стуле, мог лишь вращать головой, что с успехом и делал, глядя на то, как я усаживаюсь в кресло. Хотя нас и разделял стол, а мой «собеседник» был явно не в гостях, не было тут никаких дешевых приколов, типа света в глаза, стоящего за спиной допрашиваемого мордоворота в кожаном фартуке, многообещающе хрустевшего костяшками разминаемых перед «работой» пальцев, в общем, никакого антуража не было. В комнате вообще больше никого не было, только я и человек напротив.

Более того, я позаботился о том, чтобы нас тут никто не мог подслушать и за нами никто не мог подсмотреть. В общем, мы были одни.

Не спеша достал трубку, коробочку с табаком, набил чашу размеренными движениями и закурил, наслаждаясь ароматным дымом. Было видно, что сидящий напротив меня арестант жадно потянул воздух ноздрями и даже судорожно сглотнул.

Я просто сидел и с наслаждением курил. И молчал. Молчал, спокойно рассматривая сидящего передо мной. Рассматривал с тем спокойным интересом, с которым энтомолог рассматривает новый экспонат его коллекции. Причем рассматривает не как какое-то жуткое и редкое насекомое, а как интересную, хотя и достаточно заурядную бабочку. Эдак с легким любопытством, но без особых эмоций.

Что ж, определенное любопытство у меня действительно имелось, все же Сидней Рейли, он же Соломон Розенблюм, международный проходимец и лейтенант британской разведки, был фигурой колоритной. Во всяком случае, и в своем 2015 году я о его похождениях был наслышан, а теперь вот имею возможность, так сказать, познакомиться очно. Тем более что, в отличие от времен моей прошлой жизни в будущем, сейчас он для меня не персонаж исторических хроник, а человек, который за вчерашний день успел возглавить мятеж против моей персоны, а затем еще и устроил взрыв в Зимнем дворце, при котором я чудом уцелел. Так что интерес у меня к нему был не только академический.

Выкурив половину трубки, я вдруг поинтересовался у арестанта:

– Курить хотите?

Тот как-то замер на мгновение, затем, сглотнув, напряженно кивнул. Я достал из ящика стола пачку папирос, вытащил одну и, подойдя к сидящему вплотную, всунул папиросу ему в рот. Дождавшись, пока человек судорожными затяжками раскурит папиросу от поднесенной мной спички, я помахал спичкой в воздухе и все так же спокойно сел на свое прежнее место.

– Можете гордиться, вам дал прикурить сам император Всероссийский, – усмехнулся я. – Впрочем, господин Розенблюм, вы вряд ли об этом кому-то расскажете.

Я сделал несколько резких затяжек, возвращая силу огню в чаше, а затем откинулся на спинку кресла, глядя на Розенблюма сквозь клубы дыма. Тот попыхивал папиросой, пепел падал ему на рубашку. Он с этим ничего поделать не мог, а меня это не волновало.

– Итак, господин Розенблюм, что скажете?

Папироса у него во рту догорела, и, не имея возможности ее вытащить, он, изловчившись, выплюнул ее на пол. Правда, тут же сказал извиняющимся голосом:

– Простите мою неучтивость, ваше императорское величество, но поступить в соответствии с правилами приличий у меня не было возможности.

– Пустое, господин Розенблюм, пустое. Если мне потребуется содрать с вас живого кожу, я не буду искать поводов для этого. Так что оставим это. Итак, повторю вопрос: что скажете?

Тот несколько мгновений смотрел мне в лицо, а затем медленно произнес:

– Я думаю, да простит меня ваше императорское величество, что вы хотите меня купить.

С интересом смотрю на него.

– Аргументируйте.

Розенблюм пожимает плечами, насколько позволяют прижимавшие его к стулу ремни, и спокойно так (как будто он действительно в конторе, а я покупатель) отвечает:

– Простите, ваше императорское величество, но я не нахожу другого объяснения вашему нахождению здесь, да еще и без следователей и прочих помощников. Из этого я позволил себе сделать дерзкий вывод о том, что вам от меня что-то нужно и что я должен это сделать добровольно. И это «что-то» настолько большое, что для этого я должен буду получить такие гарантии, которых никто кроме вас дать не может. Но, ваше императорское величество, хочу сразу сказать, я подданный его величества Георга Пятого, и я не могу выступить против его интересов.

Я довольно продолжительное время его разглядывал, а затем все же усмехнулся.

– Если в вашем лице сейчас лейтенант Сидней Рейли, то спешу вас успокоить, мистер Сидней Рейли будет повешен во дворе Петропавловской крепости вместе с коммодором Кроми. Не исключаю, что компанию вам составит и мистер Локхарт…

– Но он же дипломат! – вырвалось у арестанта.

– Вот незадача, правда? Но вы-то не генеральный консул Великобритании в Москве и не обладаете дипломатическим статусом? И уж вами-то мой царственный собрат Георг Пятый пожертвует не задумываясь, и вы это прекрасно понимаете. Так что, если вы – мистер Сидней Рейли, подданный Георга Пятого, то на этом наш бессмысленный разговор заканчивается, а ваша недостаточно изворотливая шея начинает готовиться к петле. Естественно, перед этим вы нам все расскажете, что знаете и о чем только догадываетесь.

– А если не расскажу? – с неким вызовом бросил мой собеседник.

– Это Петропавловская крепость, а я не мой брат Николай, я не имею глупых предрассудков, а мои следователи очень изобретательны, так что можете поверить мне на слово: вы будете рассказывать все, изо всех сил, спеша и торопясь, боясь опоздать и что-либо из интересующего меня вдруг позабыть. Тем более после вчерашних-то событий. Но я не об этом сейчас. Итак, если вы Сидней Рейли, то наш разговор на этом окончен и вами займутся профессионалы, а если вы все же Соломон Розенблюм, уроженец солнечной Одессы и мой подданный, то мы с вами еще поговорим. Итак?

– Что вы конкретно от меня хотите? – выдавил вдруг севшим голосом мой визави.

– Вы чей подданный?

– Но…

– Всего вам хорошего, мистер Рейли. Удачного и полного впечатлений дня.

Я встаю и направляюсь к дверям.

– Согласен, я согласен!

Что ж, клиент дозрел. Можно и поговорить. Стою за спиной «потерпевшего» и жестко задаю лишь один короткий вопрос:

– Ваша фамилия?

Сидящий судорожно втягивает воздух в легкие и хрипит:

– Розенблюм…

– Тогда слушайте сюда, как говорят у вас в Одессе. Слушайте сюда и слушайте ушами. – Я вновь усаживаюсь в кресло. – Я потратил на вас слишком много времени и вступительной речи не будет. Итак, вы делаете то, что я от вас хочу. Первое, вы рассказываете все, что знаете о шпионской сети в России, а также о ваших агентах влияния и просто дураках, которые вам оказывали услуги. Второе, вы подпишете все, что вам скажут, хорошенько выучите свою роль и выступите на открытом процессе в качестве Сиднея Рейли, где поведаете все, что будет нужно для суда. После чего Кроми и Локхарт будут повешены, а сотрудничавшему со следствием Рейли смертная казнь будет заменена на каторгу, где он благополучно и погибнет, заваленный породой где-нибудь в шахте. Третье, вы, господин Розенблюм, меняете имя и фамилию и поселяетесь в одном из охраняемых поселков, где будете служить в качестве живого консультанта. Качество вашей жизни там, равно как и ваша жизнь в целом, будут целиком зависеть от вашего желания быть полезным консультантом и, что самое главное, быть живым и достаточно здоровым консультантом. Это будет не тюрьма, и в пределах охраняемого периметра вы не будете иметь ограничений. Возможно, когда-нибудь, если будете нам очень полезны, мы сможем заключить новую сделку, и вы сможете еще больше расширить уровень своей свободы и значительно увеличить уровень комфорта своей жизни.

Сделав паузу, я добавил:

– Вы авантюрист, Розенблюм, авантюрист, чуждый громких слов и пустых принципов. В этой игре вы проиграли. Но у вас появился шанс купить себе жизнь, выполнив все три моих желания. И у вас, возможно, появится шанс сыграть в новую игру по-крупному, как вы это любите. Быть может, это будет самая крупная игра вашей жизни. Итак, ваш ответ?

Соломон Розенблюм потер ухо о плечо и усмехнулся:

– Ну, я согласен, чего там…

Петроград.

7 (20) марта 1917 года

Обычный автомобиль из гаража Военного министерства. Лишь шторки на окнах не дают рассмотреть зевакам, кто находится внутри. Лишь пара казаков сопровождения. Мало ли зачем в военное время военный автомобиль выезжает из Петропавловской крепости? Мало ли зачем он едет в Главный Штаб? Кто подумает, что в скромном авто едет сам государь император Всероссийский Михаил Александрович?

Это все равно, как кортеж какого-нибудь чиновника на улицах Москвы моего времени – кому из москвичей приходило в голову на них оглядываться? Так, скользнут безразличным взглядом по очередным автомобилям с мигалками, спеша по своим делам, и не более того.

К сожалению, байки о подземном ходе между Зимним дворцом и Петропавловской крепостью так и оказались байками. Равно, как и не было никаких подземных ходов на ту сторону Невы, что, в общем, неудивительно. Туннели под Невой были непростой задачей и для метростроевцев XX века, что уж говорить о каких-то копателях прошлого. Но вот ход между Зимним и Главным Штабом действительно существовал, чем я и не преминул воспользоваться, не желая афишировать свое перемещение из дворца в Петропавловскую крепость.

Откровения Рейли произвели на меня тягостное впечатление. Разумеется, я в общих чертах понимал ситуацию с несостоявшейся Февральской революцией и вчерашним заговором в попытке формально посадить на престол «законного наследника» Алексея Николаевича, но масштаб измены в откровениях Рейли открылся воистину ошеломляющий. Великие князья, генералы, министры, придворные, депутаты Госдумы. И это не считая платных осведомителей в виде истопников, горничных, казаков Конвоя, шоферов и прочих борцов за денежные знаки иностранных посольств. Кто-то оказывал услуги за деньги, кто-то из идейных соображений, а кому-то очень хотелось оказать услугу «цивилизованным державам». И если немцы и австрийцы сейчас шпионили подпольно, то вот наши дорогие союзнички действовали практически в открытую, ведь быть полезными Лондону и Парижу среди русской аристократии считалось признаком хорошего тона.

А Рейли говорил, говорил, говорил. Называл имена, суммы, даты. Упоминал донесения и сообщения. Батюшин записывал, уточнял. А мне лишь хотелось немедленно отдать приказ об аресте и допросе с жестким пристрастием всей этой публики. Но я прекрасно понимал, что сделать этого сейчас не смогу, мои позиции еще слишком слабы. Да и доклады не вселяют оптимизм. Мягко говоря.

Сегодня днем во дворце было необычно оживленно – я давал аудиенции. И пусть это были сугубо рабочие доклады, которые не имели ничего общего с напыщенным придворным церемониалом, но все же Высочайшая аудиенция у государя – это Высочайшая аудиенция у государя императора. Тут ничего не попишешь. А потому к суете ремонтных работ во дворце добавилась и суета прибывающих с докладами военных, сановников, министров.

Они прибывали, ожидали своей очереди и, удостоившись права на Высочайший доклад, представали пред мои ясны очи. Доклады были сухи, коротки и сугубо по делу. Никакой воды, никаких рассуждений о смысле бытия. После вчерашнего подавления последнего (или крайнего?) мятежа желающих растекаться мыслью по древу стало значительно меньше.

Итак, доклады следовали один за другим, и чем больше я слушал, тем гаже была картина. Окончательно меня добили телеграфные переговоры с Лукомским, который до прибытия Гурко фактически исполнял должность Верховного Главнокомандующего Действующей армии.

Нет, не могу сказать, что доклады стали для меня откровением и прямо-таки открыли мне глаза. Многое я знал, о многом предполагал, имел свои прикидки и умопостроения. Но системный взгляд на ситуацию показал, что я и моя Империя по-прежнему находимся на краю пропасти и что от катастрофы нас отделяет лишь пара-тройка шагов. И, возможно, лишь слишком поспешный мятеж спас меня от более крупных неприятностей. Но не отменил всех предпосылок катастрофы.

Во-первых, Петроград по-прежнему переполнен войсками, и лишь чудом пока на улицах столицы вновь не вспыхнули бои. Слишком велика была неприязнь, слишком взлетели в своих глазах фронтовики, слишком презирали они «тыловую сволочь», потому отношения между запасными полками и прибывшими с фронта то и дело оборачивались мордобоями, а количество инцидентов с участием ветеранов, по докладам полиции, только за сегодня уже превысило десяток. Кутепов драконовскими методами как-то удерживал ситуацию в городе под контролем, но было ясно, что добром это не кончится. Тем более что после вчерашнего дня авторитет власти пошатнулся еще больше, поскольку чехарда на троне не могла не породить хаоса в головах, а мысль о том, что я узурпировал власть, принудив Николая отречься за себя и за сына, находила довольно широкое сочувствие.

Кроме того, ситуация с формированием полков Внутренней стражи из запасных полков Лейб-гвардии идет крайне туго, поскольку циркулирует упорный слух, успешно подогреваемый какими-то агитаторами, что под видом записи во Внутреннюю стражу будут выводить из города небольшими группами, разоружать и затем отправлять под конвоем на фронт, причем на самые ужасные участки фронта. И что лишь нахождение в столице гарантирует их неотправку на фронт.

Причем слух этот стал циркулировать еще вчера вечером, и кто-то явно вкладывал его в головы запасников. А это значило, что есть те, кто заинтересован в том, чтобы Петроград был переполнен войсками. Наполненный вооруженными людьми выше всякой меры город мог в любой момент стать ареной междоусобных боев, и такое положение превращало столицу в пороховую бочку, которая могла взорваться от малейшей искры.

Во-вторых, моя собственная, так сказать, нынешняя родня из императорской фамилии посылала мне откровенные и недвусмысленные сигналы, что мои действия ее не устраивают. Арест Кирилла Владимировича, явная перспектива репрессий, от которых, как выяснилось, ни у кого нет иммунитета, невзирая на происхождение, а также мои откровенные заигрывания с чернью обеспокоили знать.

А наметившийся разлад с союзниками не понравился очень многим. Министр внутренних дел генерал Глобачев докладывал о встречах некоторых великих князей и княгинь с представителями союзных держав, и подозреваю, что там выражали не только глубокую озабоченность, но и обсуждали конкретные шаги в духе борьбы с безумцем на троне.

Да и вообще ссора с Лондоном и Парижем напрягла многих в столице. Многие генералы, банкиры, промышленники и купцы были если не испуганы этим фактом, то как минимум очень обеспокоены.

В-третьих, бурлила Государственная Дума, возмущенная и испуганная арестом всех членов Временного Комитета Госдумы, то есть фактически всего руководства парламента. И в этом шуме угадывалось стремление и дальше мутить воду в Петрограде или как минимум обещание противодействия моей политике. Тем более что в числе депутатов парламента было довольно много крупных землевладельцев или тех, кто представлял в Государственной Думе их интересы. А их интересы входили в прямое противоречие с тем, что я обещал вчера солдатам.

В-четвертых, ситуация в армии была близкой к коллапсу. Дисциплина в войсках падала, агитаторы резвились, как хотели, разговоры о мире и братания входили в систему. И на фоне этого наш славный генералитет, как ни в чем не бывало, готовился к весенне-летнему наступлению согласно согласованному с союзниками графику. И у меня было смутное ощущение, что подавление мной мятежей сыграло злую шутку, поскольку в этой истории не оказалось сдерживающего оптимизм генералов фактора в виде революции и прочей демократизации армии. А значит, есть у многих генералов большой соблазн игнорировать доклады о разложении армии, а у командиров рангом пониже есть соблазн не информировать вышестоящее руководство о падении дисциплины во вверенном им подразделении или части, боясь гнева высокого начальства и последующих за этим гневом оргвыводов.

И это все при том, что наступать в ближайшие полгода нам нельзя категорически. В этом я был абсолютно уверен. Любое наступление будет иметь катастрофические последствия, результатом которого станет революция и следующая за ней Гражданская война.

В-пятых, союзники оказывали на нас огромное давление, требуя немедленно освободить всех арестованных британских подданных. Уже было заявлено, что до разрешения инцидента в Россию приостанавливаются все военные поставки.

От нас требовали извинений, отставки виновных и в качестве компенсации – расширения привилегий для британских подданных и французских граждан, вплоть до личной экстерриториальности и неподсудности. К этому добавился инцидент в Кронштадте, где англичане из Британской флотилии подводных лодок отказывались подчиняться приказам и требовали освобождения своего командира.

А, в-шестых, после допроса Рейли у меня появилось твердое ощущение, что главную гидру я пока не нашел. Лишь чувствую, что сидит где-то гадина, которая стоит за всем этим. И я пока даже не понял, где именно сидит эта гадина – в Петрограде ли, в России ли, а может, в каком-нибудь Лондоне. Но есть гадина, точно есть. Нутром чувствую. Причем такая гадина, перед которой все эти Рейли и великие князья лишь несмышленыши, лишь пешки, даже не фигуры на шахматной доске.

Автомобиль пересек Дворцовую площадь и, нырнув под арку, въехал в распахнувшиеся ворота. Еще пять минут, и я уже шагаю по освещенному туннелю, направляясь в свою резиденцию. Смотреть тут совершенно не на что, лишь редкие посты дворцовой охраны отдают честь по мере моего продвижения.

Мой военный министр великий князь Александр Михайлович молча шагает позади и не отвлекает меня от моих тяжелых дум. Совершенно очевидно, что попытки удовлетворить всех и быть со всеми хорошим это прямой путь к катастрофе. Но и открытая борьба со всеми сразу имеет такие же шансы на успех, как пробежка через утыканное заграждениями и минами поле боя под пулеметным огнем противника. Причем бежать буду я один, а пулеметов будет множество.

Что из этого следует? А следует из этого вот что. Нельзя повторять собственных ошибок. Нельзя пытаться действовать в режиме размеренного правления, я не в своем старом офисе руководителя московского медиа-холдинга, здесь мне не дадут расслабиться! Как только я на несколько дней расслабился, то тут же получил мятеж. И что с того, что мятеж подавлен буквально вчера? Так я и на троне-то лишь неделю!

Только темп, только опережение противников, только неожиданные ходы, резкие движения, нестандартное мышление и игра не по правилам – вот составные части успеха. Тем более что мыслю я все же по стандартам своего 2015 года. Пусть в будущее у меня возврата больше нет, но весь мой опыт оттуда никуда не делся, верно ведь?

Петроград. Зимний дворец.

7 (20) марта 1917 года

Во дворце меня уже ждал премьер Нечволодов.

– Чем порадуете, Александр Дмитриевич? – спросил я после обмена приветствиями. – Хотя, судя по вашему хмурому виду, ничем вы меня радовать не будете.

Председатель Совета Министров поклонился.

– Да, государь, вести нерадостные. Выявлено отсутствие целого ряда ответственных чиновников разных министерств. Причем вместе с чиновниками исчезли и весьма важные бумаги. Я связываю это с подавлением вчерашнего мятежа. Вероятно, исчезнувшие чиновники были как-то связаны с мятежниками, и бог весть, где сейчас они сами и исчезнувшие бумаги. Я распорядился провести полную проверку наличия чиновников по всем министерствам, предположив, что это лишь вершина горы. Но не слишком верю в результативность этого.

– Позвольте спросить, почему?

Генерал пожал плечами.

– Чиновничья солидарность, государь, будь она проклята. Я для них чужак, военный, а они десятилетиями красовались в вицмундирах в коридорах министерств. Естественно, они будут покрывать своих. В лучшем случае я узнаю то, что скрыть никак невозможно.

Я прошелся по Золотой гостиной, хмуро оглядывая следы разгрома. Стекла уже вставили, но вынос мебели из бывших комнат Александры Федоровны не прошел бесследно. Во всяком случае, относительно уцелевшая мебель из моего пострадавшего от взрыва кабинета смотрелась тут как на корове седло, усиливая и без того гнетущую атмосферу. Дойдя до дверей в Малиновый кабинет, я не удержался и открыл двери.

– М-да, – сказал я, обозрев хаос. – Александр Михайлович, а какова ситуация в Военном министерстве?

Сандро развел руками.

– Да примерно такая же. Только исчезнувших с бумагами больше. Впрочем, тут, как я понимаю, еще рано подводить итоги, у кого больше таких исчезновений. Ясно одно – исчезли далеко не все, кто имел отношение к заговору.

– К заговорам, – поправил я его. – Именно к заговорам! Не стоит забывать, что февральские события, заговор против моего брата, заговоры против меня и прочие антидержавные поползновения – это лишь малая часть всего, что задействовано против нас.

– Да, государь, разумеется, заговоры. – Великий князь склонил голову. – Но суть не меняется, поскольку разгребать эти авгиевы конюшни мы будем очень долго. Как всегда, будут созданы комиссии, образуются комитеты, пройдут совещания, будут написаны отчеты, а в результате, как обычно, будет пшик, да простит ваше императорское величество мою вульгарность.

Кивнув, я повернулся к окну. Хорошо быть царем хотя бы в этом, не надо думать о том, что ты к своим министрам поворачиваешься спиной. А вот они так не могут сделать. Впрочем, царю нужно думать о других вещах, которые поважнее этикета, будь он неладен!

За окном все было как всегда. Острый шпиль Адмиралтейства подпирал хмурое небо. Через Дворцовую площадь на Дворцовый мост тянулись сани извозчиков, проехало пару грузовиков, честной люд спешил туда-сюда по своим делам, а на грязном льду Невы суетились люди, вокруг прорубей. И никому не было дела до моих проблем.

А проблемы весьма серьезные. Ведь я могу сколь угодно долго грозиться начать решительную борьбу и всячески проявлять активность, но все мои повеления будут просто тонуть в бюрократическом болоте, не встречая яростного сопротивления, но и не оказывая на окружающую действительность никакого влияния.

Эх, столица-столица, будь ты неладна! Как бороться с тобою? Министры, чиновники, столоначальники, генералы, придворные, аристократы, прочие кровопийцы! И борьба с ними по их правилам это все равно что борьба с ветряными мельницами – суета есть, а результата, кроме смеха окружающих, никакого! Как я порой понимаю большевиков, которые перестреляли всю эту братию к едрене фене! Впрочем, зачем мне себя обманывать? Перестреляли они их уже значительно позже, а на первых порах даже они были вынуждены сбежать в Москву от всей этой братии. И разве только они? Самые жесткие и крутые государи не смогли сломать инерцию аппарата, вынужденно перенося свою столицу в другое место, фактически создавая державный аппарат заново. Иван Грозный перебрался в Александровскую слободу, а тот же Петр Великий вообще предпочел основать себе новую столицу. Про большевиков я уж молчу.

– Александр Михайлович, очевидно, послезавтра я отбываю в Первопрестольную. Потрудитесь взять с собой Маниковского и Кутепова и отбыть вместе со мной.

Великий князь сдержанно поклонился, ничего не сказав. Я обратил взор на премьер-министра.

– Александр Дмитриевич, вас с собой пока не зову. Для Империи вредно, когда и государь и премьер-министр уезжают одновременно. Но готовьтесь. В ближайшие дни вы мне понадобитесь в Москве. Сегодня жду вас со Свербеевым, а вечером жду вас для определения тезисов программы правительства в свете новых веяний.

Усмехнувшись, я добавил:

– Готовьтесь к бессонной ночи, но чтобы завтра были как огурчик. Вам еще председательствовать. И, кстати, как Дроздовский?

– Входит в курс, государь.

– Прекрасно. Передайте ему, что я на него рассчитываю. Все, господа, все свободны. Мне надо поработать.

Петроград. Казармы Лейб-гвардии финляндского запасного полка.

7 (20) марта 1917 года

На плацу замерли батальоны. Глядя на толпу стоящих в строю солдат, полковник Слащев не смог сдержать недовольной гримасы. Толпа. Чисто толпа. Одно слово – запасной полк, набранный в последнюю мобилизацию из тех, кого не брали раньше. Плохо обученные, необстрелянные, хилые и тощие, юнцы или великовозрастные мужики. Беда, а не воинство. И как он вчера решился с этой публикой идти захватывать Зимний?

– Здорово, орлы!

Сравнение с орлами прозвучало явным издевательством. Впрочем, разнобой ответного приветствия мог бы точно так же оскорбить чувства любого кадрового офицера. Однако Слащеву сейчас было не до вопросов дисциплины и слаженности подразделений.

– Братцы! Позавчера я взял грех на душу, подбив вас к мятежу и измене нашему законному государю императору Михаилу Александровичу. Участвуя в мятеже против помазанника Божьего, мы преступили законы Божьи и законы человеческие. Совершив такое, мы не заслуживаем прощения. Однако наш всемилостивейший государь даровал нам свое царское прощение и повелел мне повторно привести полк к присяге его императорскому величеству. Принося присягу, вы должны понимать, что Высочайшее прощение необходимо отслужить. После церемонии присяги полк покинет место своей нынешней дислокации и отправится на фронт искупать кровью свою вину перед государем и Россией. Говорю прямо – полку предстоит отправиться на самые опасные участки фронта. Думаю, излишне говорить о том, что отказ от присяги не снимает обвинения в государственной измене и таковыми изменниками будет заниматься военный трибунал.

Полковник замолчал на несколько мгновений, внимательно оглядев стоявших перед ним солдат. Те стояли молча, никак не выражая свое мнение. Неизвестно, что послужило большим сдерживающим фактором, то ли слова Слащева о том, что не принесшие присягу не получат Высочайшее прощение, то ли сыграли свою роль три броневика за спиной полковника, хищно направившие свои пулеметы на Лейб-гвардии Финляндский запасной полк…

Петроград. Зимний дворец.

7 (20) марта 1917 года

– Ваше императорское величество! От лица Действующей армии позвольте заверить вас в нашей полной верности и готовности сокрушить любых врагов вашего величества!

– Благодарю вас, генерал. Свою верность прибывшие с фронта полки доказали вчера. Мятеж подавлен и виновные понесут заслуженное наказание.

Гурко склонил голову.

– Государь! Известие о том, что за вчерашним заговором стоят наши французские и британские союзники, произвело тяжелое впечатление на русскую армию. Дисциплина и так слаба, а уж при таких новостях все шире расходятся вопросы о том, а за что и во имя чего мы воюем? Кто теперь наши союзники?

– Охотно верю, генерал. Судя по тому, как вчера разъяренная толпа чуть не сожгла британское посольство в Петрограде, такие вопросы задают себе не только в армии. И это при том, что заговор пустил глубокие корни, в том числе и в армии. Вот ознакомьтесь.

Я протянул ему папку с показаниями Рейли.

– Здесь есть много чего интересного. И про прошлые покушения и подготовки революций, а равно как и о будущих планах и об уровне их выполнения в настоящий момент. Кроме того, хочу вам предъявить некоторые результаты работы Высочайшей следственной комиссии, а также выводы после расследования обстоятельств заговора против моего брата, которое проводила комиссия под руководством генерала Лукомского. В этих папках есть много интересных показаний, которые дали интересные следствию люди, включая генералов, членов Государственной Думы и Государственного Совета, членов правительства, лиц из Свиты моего брата, моего собственного окружения, а также показания великих князей Кирилла и Бориса Владимировичей. Читайте внимательно, я вас не тороплю. Тем более что бумаги сии относятся к категории документов особой важности и не подлежат выносу из этого кабинета.

Я протянул Гурко папку с показаниями Рейли. Пока генерал читал, я, глядя из окна своего временного кабинета на Дворцовую площадь, вновь и вновь прокручивал расклад перед началом новой версии Большой Игры.

Минут через десять генерал начал промакивать лоб белоснежным платочком, еще через пять пальцы его начали подрагивать. Ничего, пусть почитает. Там много про кого чего написано. В том числе и про самого генерала Гурко. Нет, прямых обвинений в участии во вчерашнем мятеже ему там не выдвигалось, но при желании Высочайшая следственная комиссия могла начать задавать ему весьма неудобные вопросы. Во всяком случае, не вызывало сомнений, что Гурко был в курсе заговора против Николая и ровным счетом ничего не сделал. Да, разумеется, я даровал всем участникам тех событий амнистию, но несмотря на это, из Петропавловской крепости не были выпущены ни генерал Рузский, ни генерал Данилов, ни генерал Беляев, ни генерал Хабалов, ни прочая публика. А вчера к ним добавились новые персонажи – генералы Крымов и Богаевский, графиня Панина, Родзянко, Милюков, Гучков сотоварищи. И это, не говоря уж о великих князьях Кирилле и Борисе Владимировичах. Так что определенный дискомфорт в душе Гурко был вполне понятен и объясним.

Дочитав, Верховный главнокомандующий Действующей армии встал и вытянулся по стойке смирно. Он был бледен, и прочитанное явно не добавило ему лет жизни.

– Ваше императорское величество! По вашему повелению я ознакомился с показаниями офицера британской разведки господина Рейли и другими материалами.

– Что скажете, генерал?

– Я жду ваших повелений, государь, – глухо произнес он. – Дозволено ли мне спросить, что говорят союзники по этому поводу?

– Буквально перед вами у меня на аудиенции был британский посол господин Бьюкенен. Произошедшее вчера было названо прискорбным инцидентом, результатом частной инициативы отдельных британских подданных. Было выражено сожаление, но официальных извинений из Лондона и Парижа пока не прозвучало. Более того, от нас требуют немедленно освободить всех задержанных по этому делу французских граждан и подданных британской короны. И наказать виновных в их аресте.

– Неслыханная дерзость, государь!

– Это еще не все. От нас потребовали начать наступление на Восточном фронте не позднее чем через три недели.