Kitobni o'qish: «Завтрак с Машиахом»

И явится отпрыск дома Ишая (отца царя Давида, слав. Иессея), на нем почиет дух Господа, как дух мудрости, храбрости и веры, который будет править в страхе Божьем, опоясав свои чресла справедливостью и верностью (Ис. 11:1–3, 5). Он не станет вести войн, чтобы побеждать народы, и все орудия войны будут уничтожены (Ис. 9:4). Его единственным желанием будет установление справедливости среди своего народа (Ис. 9:6; 4). И плодами его справедливого правления будет мир и порядок в его владениях. И не станет ягненок бояться волка, а змея мирно уляжется рядом с дитятей. И на святой горе не будет процветать тирания и насилие, ибо вся страна будет полна познания Господа, подобно водам, покрывающим море (ср. Ис. 32:1, 2, 16). Народ перестанет увлекаться политическими успехами и будет вести идиллическую жизнь (Ис. 32:18–20). В идеальных условиях страна будет процветать и перестанет бояться нападений других народов (Ис. 9:6; 32:15). Новый отпрыск Иессея будет маяком для других наций, и они будут приходить к нему на суд и на совет (Ис. 11:10). «…и нарекут имя Ему: Чудный, Советник, Бог крепкий, Отец вечности, Князь мира» (Ис. 9:6).

Глава 1

Огненный шар неспешно плыл по бледно-голубому небосклону в направлении темных силуэтов старинных стен, оберегавших город с западной стороны. Повсюду стояла невыносимая жара. Раскаленная земля потрескалась и походила на безжизненную твердь пустыни. На обжигающие каменные мостовые невозможно было ступить ногой, даже облаченной в сандалии. Улицы опустели. Люди укрылись в домах, стараясь без лишней надобности не покидать свои жилища. Нельзя было спастись и в маленьких темных переулках древних кварталов Иерусалима. Пекло выжаривало город на протяжении последних двух недель. Торговцы, скрывшись в глубине своих лавок, степенно попивали чай и мысленно обращались к Богу с просьбой смилостивиться и ниспослать на город прохладу. Порой они собирались кучками, чтобы обсудить торговлю, ставшую для них тяжким бременем из-за несносной погоды. Вопреки угнетающий жаре где-то в затихших переулках нет-нет да и мелькали тени вездесущих туристов и паломников, принадлежавших к различным конфессиям, которые приехали в столицу трех религий со всего света. Однако сувенирные лавки они обходили стороной, оставляя торговцев без столь желанного барыша, видимо, спешили к святым местам, ради которых и прибыли в Иерусалим.

На Храмовой горе, прямо над Стеной Плача, сияя исполинским золотым куполом, величаво возносилась к небу мечеть Куббат ас-Сахра, поодаль от которой располагалось скромное, но более важное в исламском мире архитектурное сооружение – мечеть Аль-Акса. Несмотря на палящий зной, в этот час в ней, на удивление, было много народу. Завершив вечернюю молитву, имам Амин аль-Хусейн провожал прихожан, желая им мира и добра и неторопливо направляясь вдоль длинного ряда колонн к выходу. Все восемнадцать лет своей службы аль-Хусейн всегда соблюдал меры предосторожности, и когда последний посетитель покинул мечеть, он закрыл двери и внимательно осмотрел засовы. Мечеть нередко становилась яблоком раздора между иудеями и мусульманами, поскольку располагалась на месте самого священного для всех евреев храма, некогда разрушенного могущественными римскими завоевателями.

Имам едва заметно волновался – предстояло провести ремонт, заменить все изношенные полы в большом молельном помещении. Покрытия полов протерлись во многих местах до дыр и имели весьма непотребный вид, несвойственный столь величественному убранству мечети. Он не любил, когда в храме появлялись посторонние люди, но починку надобно было проводить, и, несмотря на свою неприязнь к пребыванию чужаков в священном месте, Амин аль-Хусейн повернулся к залу и громко крикнул: «Все ушли, выходите!»

Несколько мужчин среднего роста торопливо засеменили из соседнего помещения. Они были в белых круглых шапочках и без обуви. Богобоязненно оглядываясь по сторонам, рабочие окружили имама, почтительно склонив перед ним головы.

– Надо убрать старые ковры, унести их во двор, а затем вывезти за город на свалку. Новые покрытия лежат вон в той комнате, – аль-Хусейн рукой указал на узкий проем в одной из стен. – Времени у нас не так много. Все должно быть закончено в кратчайший срок, дабы наши правоверные братья возрадовались, увидев новое покрытие во время следующей молитвы. Только ко всему относитесь бережно, – Амин аль-Хусейн поднял указательный палец вверх, подчеркивая важность своих слов. – Этой мечети тринадцать столетий, и она занимает третье место по значимости во всем мусульманском мире, – голос имама зазвучал громче, вызывая у рабочих благоговейный трепет. – Здесь, у обрыва Храмовой горы, полторы тысячи лет назад оказался сам пророк Мухаммед, спустившись с небес после беседы с Богом, чтобы сделать этот город одним из главных центров ислама в мире. – Амин аль-Хусейн хотел продолжить речь, но вспомнив, что времени на ремонт осталось очень мало, произнес: – Приступайте к работе и не гневите Аллаха, ибо Он за всеми вами смотрит с небес. – Рабочие покорно выслушали наставления и почтительно поклонились.

Что-то смутное и неясное тревожило имама, и он напоследок внимательно окинул взглядом большой зал. Его центр был освещен ярким светом лучей заходящего солнца, пробивавшихся через многочисленные окна под куполом. Все было как обычно, и, успокоившись, Амин аль-Хусейн что-то проговорил про себя и поспешил в библиотеку, чтобы побыть наедине со своими главными друзьями – книгами. Серый силуэт человеческой фигуры, находившейся в тени колонн, остался незамеченным имамом.

Рабочие, впервые оказавшиеся в столь священном месте и от этого пребывавшие в сильном замешательстве, наконец пришли в себя и рьяно приступили к работе. К утру полы в мечети были заменены, даже раньше срока.

***

– Так ты говоришь, под полом были обнаружены рисунки, которые относятся к раскрытию тайны Ковчега Завета? – начальник управления могущественной разведки «Моссад» Кейла Овальская с холодным недоверием в глазах, едва заметно сжав чувственные губы, внимательно следила за лицом молодого агента из Восточного Иерусалима Менахема Овадьи.

Овальская по праву считалась одним из лучших аналитиков Израиля, о ее даре находить закономерности в хаотичной информации, которая обычному обывателю, да и не только обывателю, но и многим профессионалам, казалась лишь набором случайностей, ходили легенды. Но для Кейлы не было случайностей, любые сведения являлись своего рода знаками, которые она читала как открытую книгу, восстанавливая всю цепочку причинно-следственных связей. И когда самые известные аналитики вскидывали руки вверх с возгласом: «Разве здесь можно что-то понять?!», могущественные руководители Израиля, будь то министр обороны или министр иностранных дел, а порой даже и сам премьер-министр, спешили к директору «Моссада», чтобы он помог разобраться в бессмысленной путанице. А уж директор «Моссада» с улыбкой на лице, не задумываясь, отправлял всех к Кейле.

В своих рассуждениях Овальская большое внимание уделяла проверке изначальной информации, из которой ветвями вились ее умозаключения. Однако произнесенные сейчас слова «Ковчег Завета», даже ее, матерого аналитика, застигли врасплох.

Ее вмиг перестала беспокоить интифада, священная война, накануне объявленная палестинцами и накалившая обстановку в городе до такой степени, что штаб-квартира «Моссада» на некоторое время перебралась из Тель-Авива в Иерусалим, дабы быть поближе к Кнессету. Палестинские смертники один за другим взрывали себя в местах скопления израильтян в разных районах Иерусалима, забирая на тот свет десятки невинных душ. По неподтвержденным сведениям, нити всех этих преступлений вели к мечети Аль-Акса, и нужно было действовать незамедлительно и решительно, чтобы потушить огонь террора и ужаса, огонь, который вновь разгорался на Ближнем Востоке.

– Я своими глазами видел эти изображения и непонятные надписи! – спокойно ответил Менахем Овадья.

– А почему ты решил, что это относится к Ковчегу Завета?

– Потому что на одном из рисунков был изображен Ковчег Завета.

– Надеюсь, ты сфотографировал их? – умные глаза Кейлы впились в лицо оперативного сотрудника.

Молодой агент едва заметно усмехнулся:

– Нет, конечно. Вокруг было много людей.

Лицо Овальской омрачила тень разочарования:

– Скверно, – процедила она. – Эта информация очень нужна, ты и сам это понимаешь.

– Да, понимаю, и поэтому я все запомнил, босс, – невозмутимо ответил молодой человек, на которого удручающее настроение руководителя не произвело никакого эффекта. – И если вы будете так любезны и предоставите мне бумагу и ручку, то я могу все изобразить.

Когда Менахем Овадья воспроизвел увиденные им изображения на листках бумаги, Кейла Овальская склонилась над рисунками и принялась изучать загадочные символы. Через мгновение она спросила:

– Кто еще это видел?

– Только рабочие, которые меняли полы.

– А они доложили имаму об этом? – в голосе Кейлы слышалась несвойственная ей озабоченность.

– Думаю, нет. Им было не до этого. Они очень торопились закончить свою работу.

– Мда!.. – Кейла Овальская незаметно для себя стала накручивать на тонкий длинный указательный палец локон своих черных с каштановым отливом волос. Накручивание волос на палец было ее забытой детской привычкой. Она уже давно так не делала, с тех самых пор, как стала взрослой. И только один человек на свете, ее отец, знал, как сильно была встревожена Кейла в этот момент, раз принялась за старое. Казалось, Овальская была где-то далеко. Голос Овадьи вывел ее из раздумья:

– Босс, – Менахем знал, что Кейле не нравилось, когда ее называли боссом, но он почему-то продолжал к ней так обращаться и еще сопровождал это слово своей приятной и в то же время издевательской улыбкой, – хотел вам сообщить относительно моего задания: утром я видел, как к имаму в библиотеку входили несколько палестинцев. На мой взгляд, они пришли обсудить проведение новых терактов в Иерусалиме. Это не первая такая встреча, я уже докладывал вам об этом. После каждой из них в городе звучали взрывы, об этом вы тоже знаете. Я прошу вас наконец арестовать Амина аль-Хусейна как одного из предполагаемых организаторов интифады, – голос Менахема стал беспристрастным, он изучающе смотрел на руководителя.

– Интифада, говоришь? Что такое интифада по сравнению с Ковчегом Завета?! Если верить вашим рисункам, Менахем, сейчас Израилю, и не только Израилю, но и всему миру, угрожает куда большая опасность, чем интифада.

– Рисунки рисунками, а имам аль-Хусейн продолжает благословлять террористов, – Овадья отодвинул стул и встал, продолжая испытывающе смотреть в глаза Овальской. – Ваша медлительность, босс, заставляет меня лично доложить руководителю «Моссада» о вашей бездеятельности.

– Сядь! – голос Кейлы прозвучал так громко, неожиданно и по-военному, что Менахем невольно отпрянул, но продолжил стоять, не подчинившись.

Все агенты, которые работали в управлении Овальской, с глубоким уважением относились к ней и не могли даже помыслить о таком дерзком поведении, которое позволял себе молодой агент. Кейла была не из тех, кто плел интриги и сводил мелкие счеты, но все-таки она решила преподать Овадье небольшой урок и дать ему сложновыполнимое задание.

– Ты, Менахем, не очень разбираешься в угрозах, которые могут возникнуть, – сказала Овальская мягким голосом с чуть заметной улыбкой на губах. – Вот что, Менахем! Мне необходимы данные о рабочих, которые меняли полы той ночью в мечети! И нужно все это сегодня вечером.

– Разрешите идти? – сухо спросил Овадья.

– Идите! Жду вас с информацией.

***

В свои сорок пять лет Кейла Овальская завораживала ослепительной красотой. Черты ее лица были чувствительны и необычайно притягательны. Выразительные темные глаза временами излучали неуловимую поэзию, а временами обдавали холодом. Чувственные губы иногда обнажали белоснежную улыбку, но чаще были решительно сжаты, демонстрируя непреклонность характера Кейлы. Порой вздернутые вверх уголки губ и огонек в глазах придавали ее образу очаровательное озорство. Темные волнистые волосы изящно ниспадали на плечи. Притягательность фигуры Кейлы подчеркивала узкая талия. Стройные ноги и полная упругая грудь, почти всегда спрятанная под деловой блузкой, довершали обворожительный образ Овальской. Но жизнь имеет своеобразное чувство юмора, и трудно было сказать, существовал ли хоть один человек в «Моссаде», который бы воспринимал женственную красоту Кейлы. Скорее все воспринимали ее как безупречную машину, которой несвойственно ничто человеческое.

Знала ли Кейла, как она относится к самой себе: как к женщине, которая нуждалась во внимании и заботе, или же как к бескомпромиссной защитнице родного Израиля, готовой пожертвовать всем, в том числе своим счастьем, ради долга перед Отечеством. Время от времени какое-то смутное ощущение так сдавливало Кейле грудь, что она не выдерживала и вечером надевала какое-нибудь изящное платье, которое придавало ей неотразимый сексуальный вид, а затем отправлялась в непубличный бар, чтобы за столиком растопить леденящее одиночество бокалом мартини. Порой она чувствовала, как живительная теплота расползалась внутри нее, и душевная боль притуплялась.

Мужа и ребенка Овальская потеряла несколько лет назад, а самый близкий для нее человек, ее отец, покинул этот мир недавно. Его звали Аввакум Леви, он принадлежал к знатной ветви левитов, род которых шел по мужской линии, и был примерным семьянином, страстно желающим завести сына. Но, видимо, у Бога были свои планы, и каждый раз он одаривал Леви девочкой. И когда в очередной раз в роддоме Аввакуму Леви сообщили, что у него родилась девочка, он решил, что так тому и быть, и выбрал для нее имя Кейла, что означало на идише «совершенный сосуд». Аввакум полностью посвятил себя воспитанию младшей дочери, он нанимал лучших преподавателей и педагогов, и, когда пришло время, именно Аввакум Леви настоял, чтобы его дочь профессионально служила в армии. Казалось, военная служба была ремеслом, созданным специально для Кейлы, все у нее получалось лучше всех: рукопашный бой, снайперское ремесло, военно-тактическое планирование и разведывательная деятельность. Но в чем Кейла действительно превзошла всех, так это в анализе информации, ее наблюдательность и выводы были настолько гениальны, что легендарный боевой генерал Моше Шамон, командовавший тогда армией Израиля, порой лично советовался с ней.

***

Как только Менахем Овадья скрылся за дверью, Кейла схватила трубку телефона внутренней связи, а уже через два часа находилась в просторном кабинете директора «Моссада» Эфраима Галиви. Руководителю самой могущественной разведки мира было под семьдесят, и всю свою сознательную жизнь он всецело посвятил защите интересов Израиля от многочисленных злейших врагов. Будь то заговор арабских стран, желавших потопить еврейское государство в крови силой своих объединенных армий, или террористы Ясира Арафата, захватившие израильских спортсменов на Олимпийских играх в Мюнхене. А когда Ирак задумал создать ядерное оружие, люди Галиви проворно убрали ведущих ученых, остановив тем самым проект иракского диктатора по доминированию на Ближнем Востоке. Узнав об аналогичных разработках Ирана, сотрудники «Моссада» дали точные наводки на сверхсекретные лаборатории по обогащению урана, и боевые самолеты Израиля в течение пятнадцати минут уничтожили многолетние попытки иранцев разработать ядерную бомбу, которая угрожала в первую очередь еврейскому государству.

Худой, с большой лысиной на голове, Эфраим Галиви, казалось, был всегда спокоен и невозмутим. Практически никому не удавалось вывести его из состояния вечной внутренней гармонии. Однако сейчас его лицо исказила нервозная улыбка.

– Кейла, значит, по твоей информации Ковчег Завета может находиться в мечети Аль-Акса?

Овальская никогда не видела своего невозмутимого руководителя столь взволнованным.

– Полковник Овальская, вы понимаете, что это значит?!

В самом «Моссаде» не было званий, но так как многие агенты до этого служили в армии, к ним часто обращались по-армейски. Кейла Овальская была живой легендой спецназа и до перехода в «Моссад» успела дослужиться до звания полковника.

– Может быть, нам стоит послать туда своих людей, вскрыть пол и выяснить все обстоятельства? – пожала плечами Кейла, почувствовав неловкость из-за отсутствия обдуманного плана и попробовав хоть что-то предложить.

– Да ты что говоришь, Кейла! Ты сама знаешь, что, если хоть один израильтянин войдет в эту мечеть, против нас ополчится весь исламский мир. И тогда за безопасность Израиля я не ручаюсь.

– Что же нам тогда делать? – Овальская устало посмотрела на руководителя, тщетно придумывая хоть какое-то решение.

Наконец Галиви удалось побороть мимолетную слабость и взять себя в руки:

– В первую очередь нам надо найти всех рабочих и уточнить, знает ли имам об этой находке.

– Я уже дала поручения агенту, который и сообщил о рисунках, – быстро ответила Овальская. – Хотя, думаю, он не справится. Поэтому я прошу у вас разрешения подключить остальных…

Разговор прервал зазвонивший на столе телефон. Директор «Моссада» неохотно поднял трубку:

– Слушаю вас.

Ему что-то ответили, маска равнодушия на лице Галиви сменилась глубокой озабоченностью.

– Когда это произошло?

Встревоженный голос продолжал сообщать какие-то новости, должно быть неприятные, так как лицо Галиви становилось все серьезнее и напряженнее.

Побледневший Галиви положил трубку и медленно произнес:

– Полчаса назад при весьма загадочных обстоятельствах прямо во время намаза в мечети умер Амин аль-Хусейн.

***

Тем же вечером полковник Овальская встретилась с Овадьей. Сразу же после этой встречи она запланировала провести еще несколько совещаний, чтобы подключить других агентов с недюжинным опытом, которые могли бы быстро справиться с поставленной задачей. В то, что Менахем выполнит поручение, опытный полковник не верила. Когда Кейла встретила его у себя в кабинете, Овадья выглядел запыхавшимся, он был одет в кофту и брюки, которые обычно носят палестинцы, в руках у него ничего не было. Полковник с ироничной улыбкой на лице поинтересовалась:

– Менахем, вы смогли достать список?! – на слове «смогли» Кейла специально сделала ударение.

Овадья, пытаясь отдышаться, без разрешения отодвинул стул и сел за стол.

Немного смутившись от столь вольного поведения, Кейла решила, что ее воспитательный урок все-таки удался, и собралась поставить окончательную точку:

– Ладно, Менахем, не расстраивайтесь, – смягчилась полковник Овальская.

– Да я и не расстраиваюсь, босс, – спокойно проговорил Менахем, когда ему наконец удалось отдышаться. От столь спокойного тона молодого агента Кейле стало не по себе, и она даже не сразу сообразила, что ответить. А тем временем Овадья вытащил из-за пазухи сложенный пакет, извлек из него исписанный листок бумаги и положил его на стол.

Изумленная Кейла не сразу поняла, что происходит. Сначала она уставилась на бумагу, потом на Менахема. Ее лицо вспыхнуло, но в то же мгновение побледнело, а затем на нем появилось удивление. И все это не скрылось от любознательных и одновременно озорных глаз Менахема, который изучающе смотрел на своего руководителя. Лишь в уголках его губ застыла незаметная издевательская ребяческая ухмылка.

Овальская наконец взяла лист в руки и стала внимательно его изучать. Это был список рабочих, которые меняли полы в мечети. Все они были жителями Вифлеема, расположенного на Западном берегу реки Иордан. Кейла подняла телефонную трубку и набрала номер:

– Майор Леви, мне нужно, чтобы ты задержал тринадцать арабов, жителей твоего города, и срочно доставил их в Иерусалим.

– Но полковник! – возмущенно ответил обладатель хриплого немолодого голоса. – Как я объясню причины их ареста?

– Майор, ты не первый год работаешь, придумай что-нибудь! Задержи их без лишнего шума, нам надо только поговорить с ними, и мы их тут же отпустим, а за все причиненные неудобства выплатим определенную сумму.

– Разрешите провести операцию чуть позже, вечером в субботу, а то в шабат не хочется наших людей тревожить.

– Майор, ты, наверное, что-то не понял?! – голос полковника стал железным. – Сегодня они должны быть у меня! – и Овальская повесила трубку.

Глава 2

Длинный, бесконечный поток людей, которых египтяне иногда называли евреями, иногда – израильтянами, а порой – иудеями, растянулся на многие километры. Люди покидали Египет, не желая больше носить оковы многовекового рабства. Впереди, гордо подняв голову, шествовал Моисей. Он был облачен в белоснежную тунику, которая порой сверкала столь ослепительно, что людям приходилось щуриться. Светящийся образ пророка внушал иудеям веру в Бога, а когда Моисей обращался к людям, они смиренно опускали головы, ибо слово пророка для них было словом Отца Всевышнего. Решение распроститься с изумрудной долиной, полной прохлады, и ступить на обжигающую каменистую землю пустыни казалось полным безумием, но, несмотря на это, вера евреев в слова Моисея была непоколебима, и они уходили семьями, волоча за собой весь скарб.

Люди шли днями, неделями, месяцами, вскоре запасы воды и пищи начали подходить к концу. Огненное солнце беспощадно обжигало израильтян, угрожая испепелить всех до единого. Евреи всматривались в небо, прося у Бога хоть немного прохлады и дождя, их ноги подкашивались от жары и изнеможения, но Моисей не останавливался. Его туника ослепительно блистала в начале шествия. И хотя из-за долгого пути одежда иудеев потемнела, туника Моисея продолжала сиять, как белое пламя. Но иногда вера, будь она сколь угодно крепка, может дать трещину, и эти трещины незаметными паутинками покрывают самые стойкие чувства. Так и по толпе иудеев едва слышно прокатился гул возмущения, он как ветер всколыхнул море людей, предвещая ураган. Через три дня уже более гневный ропот пронесся среди евреев. Он нарастал и затихал, но лишь для того, чтобы позднее прозвучать еще сильнее. Словно приближающийся шторм, негодование усиливалось то в одном конце людского потока, то в другом. Не слышно ропота было только в начале колонны, где шел пророк. Люди спрашивали друг у друга: «Куда мы идем? Дети изнывают от невыносимой жары, еды практически не осталось. Зачем нужна такая свобода? Что мы забыли в этой мертвой пустыне?» Кто-то уже почти рыдал тихим голосом: «В Египте было тяжело, но там нас кормили, давали воды вдоволь, и была крыша над головой, а что ждет нас здесь? Только мучительная смерть среди этих сыпучих песков и раскаленных камней».

Вскоре слова возмущения достигли ушей Моисея. Но пророк не обратил внимания на мольбы и ропот. В белом одеянии с гордо поднятой головой он продолжал идти вперед. Моисей не обладал даром оратора, не в его силах было красиво говорить, но его чистая и чуткая душа терзалась и переживала за каждого иудея из толпы, что следовала за ним. Может, не стоило ему противостоять фараону и добиваться свободы для своего народа? Он говорил с народом от имени Бога, но его встречи с Всевышним были столь коротки, что часто трудно было понять, что происходило на самом деле. Яркий свет ослеплял на время глаза. Слова, как гром, неслись с неба, парализуя волю. Наказы были короткими и повелительными. Затем свет гас, видение исчезало, и только эхом повторялись слова, произнесенные не кем иным, как самим Богом. Всевышний явно не хотел, чтобы кто-то из смертных видел Его облик. Почему Бог выбрал именно его? Этот вопрос терзал Моисея, и каждый раз он не мог найти подходящего ответа.

Прошло еще несколько дней, и перед скитающимися евреями стали вырисовываться очертания горы Синай. Тем временем роптание толпы, поначалу тихое, скрытое и опасливое, переросло в открытое недовольство, и сердце Моисея дрогнуло, нет, не от страха за свою жизнь и не из-за опасения услышать гневные слова в свой адрес, а от лицезрения страданий своего народа. Вечером, когда позади загоралась вечерняя заря, а впереди нависла гора Синай, пророк дал знак старейшинам, которые почтенно шли рядом с ним, что утром он объявит свою волю народу. Вряд ли сейчас Моисей знал, что он хотел сообщить. Может, стоило вернуться назад? Это выглядело бы предательством народа и его прокляли бы на века, но так люди хотя бы остались живы. А может быть, стоило предоставить каждому выбор – искать дальше Землю обетованную или возвратиться в Египет, обрекая себя на еще большие страдания и унижения, чем до освобождения? Слезы досады навернулись на глазах пророка, он отвернулся от людей, чтобы скрыть свою слабость, и вдруг заметил на вершине горы светящийся луч. Пророк подолом белоснежной туники протер глаза. Его лицо осветилось подобно вершине Синая. Он почувствовал, как теплое чувство веры наполняет его израненную душу. Моисей выпрямился и обернулся к старейшинам. Его голос прозвучал громогласно: «Отец наш Всевышний зовет меня. Ждите меня здесь, я вернусь и сообщу волю Его. А пока молитесь, ибо все в руках Отца нашего Бога. А ты Аарон, брат мой, пока меня не будет здесь, оберегай наш народ, постарайся найти еды. Выройте колодцы, чтобы в воде люди не нуждались». Моисей крепко обнял своего брата и поспешил на гору, навстречу лучу света.

Наступило утро. Белый туман накрыл гору, и не было видно, что происходит наверху. Прошел день, другой, третий. Моисей не возвращался. По ночам выли голодные волки, пугая людей своими почти человеческими стонами. «Плохой знак. Волки чувствуют – рядом злые силы», – перешептывались старейшины. Даже они, верные соратники пророка, с испугом смотрели на гору. Минуло две недели. Вода в вырытых колодцах иссякла, а весь скот пошел под нож. Начался голод. Негодующие евреи собирались в небольшие группы, от которых доносился глухой гул: «А может, и нет никакого Бога? А может, это выдумки Моисея, чтобы захватить власть?»

У небольшой палатки, рядом с которой собрались несколько десятков недовольных иудеев, сидела на коленях молодая красивая женщина и отчаянно прижимала к груди младенца, порой ее объятия были слишком крепкими. Из-за жары и постоянного недоедания у нее пропало молоко, и малыш громко кричал, требуя еды. Мать метнула испепеляющий властный взгляд на мужа и выкрикнула: «Ну сделай ты хоть что-нибудь! Что ты стоишь?! Ты что, не видишь, что наш сын умирает?!» Высокий стройный мужчина с тонкими черными усиками на лице неистово метался рядом с палаткой. Желваки на его скулах дрожали, руки тряслись, на глазах выступили слезы. Исхак попытался взять ребенка на руки, но женщина в гневе оттолкнула мужа. В отчаянии он упал на колени перед любимой женой и зарыдал. Она презрительно отвернулась от него, злобно плюнув в сторону. В ярости Исхак вскочил на ноги, вскинул руки к небу и надрывно закричал во все горло: «Так где ваш Бог?!» Находившиеся рядом люди оглянулись и приблизились к палатке, попытались успокоить бунтаря, но Исхак диким взглядом окинул окруживших его людей и снова выкрикнул: «Почему ваш Бог допускает голод? Мой ребенок умирает, а Ему все равно! Где Моисей? Бросил нас на произвол судьбы, а сам исчез! Куда ушел Моисей? Почему он оставил нас посреди мертвой пустыни? Сколько можно это терпеть? Пора потребовать ответа от Моисея и наших старейшин!» – и решительным шагом двинулся в центр лагеря, увлекая растущую толпу недовольных за собой.

Разгневанных людей встретили мудрые старейшины. С пониманием качая головой, один из них, седовласый мужчина со сгорбленной спиной, попытался образумить людей:

– Моисей сейчас общается с Богом и вскоре должен вернуться с хорошими новостями.

– Да он просто сбежал от нас! – заревела толпа.

– Нет никакого Бога, это выдумки Моисея, – выкрикнул Исхак, решительно шагнув в сторону старейшин. – Наши дети умирают, старики тоже долго не протянут. Посмотрите вокруг! Вместо обещанного рая мы найдем здесь только смерть.

Толпа напирала сильнее:

– Нет вашего Бога здесь! Нас всех ждет только медленная мучительная гибель!

Народ плотной стеной обступил старейшин, и они, вскинув руки вверх, воскликнули:

– Послушайте, люди! Мы всего лишь выполняем волю пророка. Моисей, когда уходил, оставил вместо себя своего брата, Аарона. Мы можем его призвать к ответу!

И старцы, возглавив толпу недовольных людей, направились в сторону шатра брата Моисея, Аарона.

***

Звонок мобильного телефона застал Кейлу Овальскую в небольшом кафе на улице Царя Давида, куда она часто заходила, чтобы немного перекусить после тяжелого рабочего дня. Домой полковник не торопилась, там ее никто не ждал. Трагическая случайность или злой рок забрали ее супруга вместе с дочкой. Это была очередная годовщина их свадьбы, и муж взял с собой пятилетнюю дочку, чтобы купить Кейле подарок, а заодно и прогуляться с ребенком. Когда они, счастливые, возвращались домой с подарком, на улице разразилась гроза и пришлось воспользоваться общественным транспортом. Они сели в полупустой автобус и заняли место у окна. Муж Овальской часто сетовал, что Кейла с раннего утра до поздней ночи пропадала на таинственной работе, про которую она почти никогда не рассказывала и которая забирала у Кейлы все время, даже те минуты, которые по праву предназначались маленькой дочке.

Водитель в громкоговоритель объявил остановку. В салон вошел молодой человек с утонченными чертами лица, у него был прямой нос и высокий лоб. Большими карие глаза светились каким-то странным огнем. Юноша неторопливо прошел по салону и остановился около пустого сиденья, рядом с Овальским и ребенком.

– Извините, здесь свободно? – он виновато улыбнулся.

– Да, конечно, присаживайтесь, пожалуйста, – ответил муж Кейлы.

Молодой человек осторожно снял с плеча рюкзак и сел рядом с мужчиной и девочкой. Муж Кейлы услышал тихое тиканье, которое раздавалось то ли в автобусе, то ли в рюкзаке молодого человека. Шум закрывающейся двери на мгновение заглушил трудно уловимое тиканье, и автобус тронулся с места. В этот момент раздался взрыв.

Кейла ответила на звонок:

– Да, слушаю, майор. Ты нашел рабочих, о которых я тебя просила?

– Да, полковник, – голос в трубке поник.

– Когда доставишь их ко мне?

– Не знаю, – представитель Вифлеема замолк.

– Как это не знаю? Ты что, забыл про сроки, которые я тебе установила? Мне нужны эти люди сегодня! Срочно! Ты слышишь меня, майор?

Из трубки доносилось только тяжелое дыхание.

– Что ты молчишь? В молчанку решил со мной поиграть? – полковник начала выходить из себя.

– Никак нет. Я нашел двенадцать рабочих, но все они мертвы, – майор выдержал паузу, а затем продолжил: – Их обнаружили час назад в микроавтобусе, на котором нужные нам люди возвращались домой из Иерусалима. Водителя на месте не оказалось. Тринадцатого рабочего найти пока не удалось. Этим двенадцати бедолагам перерезали горло, – голос в трубке затих.