Kitobni o'qish: «Библия как реальность. Предельные значения библейских картин мира»

ВВЕДЕНИЕ

Довольно-таки очевидно, что ключевые библейские смыслы органично инкорпорированы в само основание иудео-христианско-исламского восприятия "реальности". Это сюжеты и идеи, символический и образный "инвентарь" данных культур, исконно-метафизическое их воззрение на мир. Вместе с тем, для "картин мира" ныне существующих "библейских цивилизаций" (имеющих общий корень – Библию), они имеют теперь во многом метафорично-сакральный характер, не составляя одно основание, а являясь одним из "краеугольных камней" духа этих цивилизаций. Мы же в этом исследовании-размышлениях стремились рассмотреть Библию как суверенную реальность, может быть часто противоречивую и динамично многосмысленную, но единую, гомогенную и самодостаточную.

Введение предполагает предваряющее прояснение авторских мотивов, стиля рассмотрения и изложения, определения специфики его позиции (особенно, если дело касается такого суперсакрального текста) и круга вопрошаний, которые стимулировали исследовательский интерес при продумывании и написании данной книги. Последуем вслед этой традиции. Хотя при обдумывании этой книги использовалось много литературы о Библии, главным образом для того, чтобы удерживать во внимании и исторический контекст употребления тех или иных значений и смыслов, основной и, в этом плане единственный, объект нашего интереса – сам библейский текст. Все имеющиеся здесь интерпретации основаны на попытках постичь смыслы именно текста (разумеется, имея при этом в виду законы герменевтики, заставляющие помнить об относительности, ограниченности и субъективности этих самых интерпретаций), а не то, что о нем говорили и говорят другие исследователи. Признаюсь, у меня были вначале некоторые предубеждения, как следствия прежнего воспитания в духе советского атеизма. Но они были радикально рассеяны, особенно после второго прочтения Библии, бесспорным величием и беспрецедентностью этой Книги.

Предметом исследования предлагаемого сочинения являются значения библейской картины мира, представленные в каноническом изложении. Нас не интересует историческая критика и проблемы исторической датировки появления книг Библии (историческая критика указывает на 7 век до н.э. – "Пятикнижие") и проблемы конкретного авторства: писали или не писали Моисей либо пророки и апостолы, какие книги соответствуют каким историческим реалиям еврейского народа. Подобное – проблемное поле историков. Для нас библейская картина мира – цельная, связная реальность, давно имеющая уже свою логику, традицию – это самостоятельный духовный мир, в котором "живут" многие миллионы людей. Поэтому мы и исследуем, находясь в этом мире как бы "внутри его".

Постигая Библию, я относился к ней с большим уважением, как к одной из великих книг человечества, наряду с Кораном, Типитакой, Ведами, Авестой, Ши цзин и пр. Я уважаю суверенное право миллионов людей (иудеев, христиан, мусульман) верить в безусловность значений библейских картин мира, равно как и уважаю право других людей воспринимать их как "исторические картины мира". И хотя я не отношу себя к категории верующих, при работе с библейским текстом я пытался воспринимать его так, как если бы значения библейских картин мира адекватно воспроизводили объективную действительность, мир сам по себе – в его непрерывном развитии и становлении. Это было тем более нетрудно, так как даже в атеистической стране, каковой был СССР, в которой я вырос и живу, реалии Библии все равно являли себя – правда косвенно, через художественную литературу, общение с пожилыми, часто верующими, людьми, гуманитарные науки и пр.

Зачем мне это было надо? Для того, чтобы попытаться понять, эксплицировать генезисные значения смыслов, экзистенциальных пределов (Бог, человеческое, моральное) христианских культур. В этом, собственно говоря, и предназначение философов – рефлексия в поле личностного и всеобщего сознания – над его возможными предельными значениями, основаниями.

Каковы идеи, поддерживающие концептуальный каркас христианского символического универсума? Идеи, коим принадлежит функция предельной легитимации картин мира (философских, религиозных, этнокультурных) сообществ людей, разделяющих библейскую традицию.

Стиль рассмотрения и изложения – рефлексивное "скольжение" внутри самотрансформирующегося концептуального каркаса Библии, восприятие Библии как единого, органичного целого – гигантской совокупности стремящихся к самосогласованию смыслов. Мы стремились объяснять не "историей" и "условиями", а с точки зрения современного рефлексивного сознания. Является ли это неоправданной модернизацией? Не думаем. Многие тексты Библии, что и отличает ее от других древних великих книг, носят ярко личностный, самосознающий характер. Именно поэтому мы можем и должны понимать их, пропуская через наше самосознание, рефлексию, каковые имеют генезис, формируются в сознании, мыследеятельности ключевых библейских фигур: Моисея, Соломона, Екклесиаста, Иова, Пророков, Иисуса, апостолов.

Мы представляем себе и герменевтические сложности работы с библейскими текстами (особенности древнееврейского, арамейского, греческого языков, см. 3), и проблемы их аутентичности. Однако работа в основном с каноническими текстами (хотя привлекались отчасти и апокрифы), думаю, компенсирует, в известной степени, отсутствие развернутых исторических справок. Тем более, что книга носит скорее не научно-исследовательский характер, в традиционном смысле этого слова (филология, история культуры, религии и пр.), а философско-экзистенциалистский характер – исследование и осмысление базисных идей: реальности, Бога, человека – в библейском, парадигмальном для многих культур, контексте. Не воспроизведение того как понимали себе реальность, Бога и человека древние евреи, а как воспринимаем эти идеи мы и сейчас.

ГЛАВА ПЕРВАЯ
БИБЛЕЙСКАЯ РЕАЛЬНОСТЬ

Новое, возникшее в эту эпоху… сводится к тому, что человек осознает бытие в целом, самого себя и свои границы

К.Ясперс

Для человека, приступившего к чтению библейских текстов, но, вместе с тем, стремящегося доходить до всего своим умом, для которого сомнения – естественная и необходимая среда формирования собственных суждений, вполне уместны вопросы: "Как относится к библейским событиям? Реальны ли они, имели место в человеческой истории либо это выдумка, полезная фальсификация? Что стоит за идеями Библии: Бог или великие люди ?"

Эти вопросы не праздны, а вполне уместны и необходимы. Для обсуждения их нам необходимо погрузиться в самые метафизические глубины философии и попытаться осмыслить ее традиционную проблему о природе реальности, вернее, о природе значений "реальности" в человеческой жизнедеятельности.

Также в этой главе мы будем стремиться уяснить причину многообразия образов мира и возможность их сравнивания. Существует или нет некоторая абсолютная шкала ценностей, по которой мы могли бы сравнить разные представления о мире и сказать с уверенностью – правильны они или неправильны?

Сама Библия, как известно, очень разносмысловое образование – она источник и священная книга как иудаизма, так и христианства. И это несмотря на то, что в самой Библии часто акцентируется ее внутреннее общесюжетное единство: одна история, один Бог (Отец и Сын), один избранный народ. Иисус Христос всегда подчеркивал свою преемственность с Законом, стремился максимализировать совпадения пророчеств со своей жизненной стратегией. Наряду с этим он постоянно говорил о принципиальной новизне своих идей, радикальной трансформации прежней человеческой истории, новой нравственности. Известно, что и иудеи не восприняли учение Христа, для которых он навсегда остался еретиком, автором назорейской ереси.

Таким образом, в самой Библии есть и единство и глубокие внутренние смысловые различия. Что лежит в основание этих единства и различий? Что объединяет и разводит по разные стороны грозного, безжалостного Иегову и кроткого, проповедующего любовь Сына? Это "что-то" заключается не в "характерах" этих Трансцендентных Существ – оно есть то, что порождает самих этих Существ – "мир", "реальность", как их принимают (вос-принимают) люди. Круг подобных вопросов и тем составит содержание первой главы, призванной дать общие, мировоззренческие, понятийные координаты всей книге.

ПАРАГРАФ ПЕРВЫЙ
ЗНАЧЕНИЯ РЕАЛЬНОСТИ: МЕХАНИЗМЫ И СУБЪЕКТЫ ПОЛАГАНИЯ

Весь мир творится

П.Бергер, Т.Лукман

Что такое "реальность"? И почему нам это представляется подобным образом? Эти классические вопросы философского исследования встанут перед нами в этом параграфе прежде, чем мы приступим к выяснению специфики "библейской реальности".

В отличии от других предельных значений в философии (см. 22) типа "мир", "материя", "бытие", это значение ("реальность", "реальное") содержательно не нейтрально, т.е. не самодостаточно, а зависимо, неявным, скрытым образом субъектоориентировано – т.е. содержит в себе вопросы: "Для кого реально? Для какого субъекта? "

В предельном значении "реальность" современному рефлексивному разуму явствует некоторая совокупность смыслов. Наиболее явственен смысл, который можно назвать "индивидуалистско-прагматистским". "Реальный" здесь – чувственно удостоверяемый свою внеположенность нашему сознанию посредством ощущений "вещественности" (кстати, латинское значение "realis" – вещественный), "инаковости" (даже нежели "мое тело"), "инородности" (иной род – это в отношении не-человечески телесного). Инаковый, инородный – независимый от моего сознания и сознания мене подобных. Причем признается, что "мое сознание" может находится в разных состояниях в зависимости от экзистенциальных ситуаций. Сами значения "независимости" привязываются к состояниям, общепризнанными нормально-средними – бодрствование, физическое, психическое и ментальное здоровье – исключение сумеречных состояний (сон, бред, галлюциниации, наркотическое и алкогольное опьянения) и экстремумов (физиологические или психологические лишения, пытки, одиночное заключение, плавание и т.п.) Таким образом, здесь квалификация "реальности" приписывается части значений состояний нашего сознания и тела в контексте их окружения – при соблюдении определенных условий: постоянная чувственная сертификация "вещественности", внеположенность телу, самоотчет нашего сознания о своей "нормальности" (через сличение с опытом проживания не-нормальных состояний), коммуникативное подтверждение. Определение "реального", значений "реальности" здесь есть настоящий продукт полагающей деятельности самосознания, "Я", уже способного к артикуляции собственных состояний и критическому отношению к ним, их градуированию по шкалам "отчетливости – смешения", "ясности – смутности" – в зависимости от физиологически-эмоциональных состояний организма, состояния и уровня витальности (см. 25).

Индивидуалистско-прагматистское отношение к определению значений "реальности" сложилось – как установка массового сознания – относительно недавно, с утверждением индустриализма как типа цивилизации с соответствующим ему "массовым человеком" – рационалистической индивидуальностью. Описанное выше отношение к миру, где "реальностью" называют лишь некоторые определенные значения, подпадающие под "условия реальности", формируется в последние два столетия – сначала в науке и философии, затем постепенно утверждается и в массовом сознании. Конечно, речь идет в основном об "образованных массах" – среднем человеке современных более или менее развитых стран, имеющем среднее образование, средний уровень знаний и интеллектуального развитости (формируемых во многом масс-медиа и массовым искусством). Для него "реальность" – это внешняя объективная действительность, не зависящая от его сознания и физиолого-эмоциональных состояний тела, чья вещественность постоянно подтверждается органами чувств, а также аналогичными убеждениями других людей. Человек уверен, что есть одна, одинаковая (равным образом действующая и познаваемая) для всех людей действительность. Только одни люди составляют себе "неверное" мнение о ней, другие – "верное". Понятно, что о "своей" картине реальности человек думает как о "правильной". Подобная установка на отношение к тому, что считать "реальностью" неизбежно ведет к разделению людей на группы с разным мировидением, между которыми с самого начала существенно затруднено понимание, понимающая коммуникация.

На самом деле, если реальность одна и одинакова для всех, то есть истинные, адекватные образы ее – тех, кто обладает какими-либо гносеологическими преимуществами (благодаря либо "верному методу", "истинной вере", "научной идеологии" и т.п.) и ложные, извращенные – вследствии "неправильных" идей. Отсюда нетерпимость, непонимание, которые проистекают из самой глубинной, не поддающейся, как правило, самоанализу установки "ощущения реальности".

Наряду с этой, доминирующей пока в массовом сознании, установкой формируется – благодаря развитию таких философских направлений как феноменология, экзистенциализм и герменевтика – иное отношение к тому, что полагать за "реальность". Его можно обозначить как понимающе-рефлексивное -ибо в основе его лежат рефлексия – самоанализ и самообоснование человеческим сознанием имеющихся у него образов реальности, сознательное отношение к ним именно как к "образам", "значениям"; и понимание – признание равномочности, равнозначимости разных многих образов реальности, имеющихся у других людей, культур, эпох, их зависимости от полагающих субъектов (тех, кто устанавливает значения данных картин мира: ученые, философы, пророки и т.п.)

Действительность бесспорно объективна и фактична, но вот образы ее, интерпретации ее зависят от полаганий субъекта, а следовательно – от его исторического, социокультурного (социально-психологического, ментального) качества. Под "субъектом" понимается прежде всего определенная общность людей (этническая, религиозная, идеологическая и пр.), обладающая характерным мировидением, в среде которых есть некоторые индивиды, более других способные к осмыслению специфики бытия своей группы и ее выражению в виде кратких и емких характеристик – метафизических и ценностных ориентаций. Таким образом, "субъект" – это и все сообщество людей (этнос, конфессия, культура), обладающих в целом гомогенным коллективным сознанием, но, вместе с тем, и ключевые индивиды – персонификации и "уста" коллективного сознания – выдающиеся по своим психологическим и интеллектуальным качествам ("харизматики", "интеллектуалы", "творческое меньшинство", "пассионарии" и т.п.)

Разные субъекты устанавливают – и, как правило, спонтанно, нерефлексивно – разные образы реальности. Разные социально-исторические субъекты обладают различными картинами мира, живут в разных "символических универсумах". Из этого следует, что значения реальности плюралистичны и не имеют, в сравнении друг с другом, никакого приоритета (в том числе и значения научных картин мира и "здравого смысла"). Они есть функция состояний сознания социокультурного субъекта. Подобной позиции мы придерживаемся в отношении того, что считать "реальностью" – поэтому мы полагаем "реальности" Библии, Корана, Типитаки, Платона или Маркса равнозначными, не имеющими никаких преимуществ друг перед другом. Исследуя здесь значения реальности в Библии мы стремимся по возможности воспринимать, понимать их как "если бы" действительность была организована именно в подобных смысловых координатах, но, вместе с тем, привнести сюда и дух рефлексии.

Значения реальности, или то, что в данной картине мира полагается за реальность, составляют собой ее метафизическое (т.е. сущностное) содержание. Надо иметь в виду, что сама "картина мира" представляет собой совокупность уже достаточно общих и существенных представлений о мире и его устройстве – в отличии от гигантского массива повседневной информации, идущего через наши органы чувств и составляющего нашу жизненную среду, сам поток жизни, нашу явь беспокойства. "Картина мира", "реальность" – это уже абстракции, но абстракции, составляющие основу нашего миропонимания – не важно в каких лингвистических формах они выражены и как четко может себе их представить массовый человек – важно, что рано или поздно возникает эта необходимость самоопределить свое отношение к ним у большинства людей разных культур и времен.

Абстракция "реальности" обладает серьезной экзистенциальной спецификой – в сравнении с традиционными онтологическими категориями, такими, к примеру, как "бытие", "материя", "природа", "мир" и т.п. Это, конечно, может выявиться лишь при серьезном настрое человека на ответ при вопрошании о том, что есть реальность. Лишь тогда активизируется экзистенциальное содержание этого понятия – оно всегда глубоко и интимно взаимосвязано с индивидуальными состояниями ("явь", "я – в – …") проживания. Реальность всегда оказывается субъектно нагруженной, результатом ревнивого внимания "Я" к окружению, которое оно стремится артикулировать на "свое" и "не-свое". Но, разумеется, экзистенциально нагружены значения реальности только для рефлексивных индивидов – людей, способных к отстраненному самоанализу и критическому отношению к доминирующим мнениям. Для массового человека в нормально функционирующем социуме доминирующие в его время этнокультурные значения реальности, равно как и соответствующая им "картина мира", предстают как непреложная "данность" – как сама "реальность", представленная как в вещественном, так и в идеальном обличии. Их усваивают, к ним приспосабливаются – в ходе социальной адаптации, социализации, интернализации внешних непреложностей в непреложности внутренние. Для массового человека абстракция "картины мира", в основание которой лежат определенные значения реальности (характеристики природы мира в целом, его причин и движущих факторов развития; характеристики "человеческого" и "нечеловеческого", "материального" и "идеального", "сознания" и "вещества", "активного" и "пассивного" и т.п.), тождественна, жизненно-практически сливается с его повседневностью, успешно верифицируясь в ней. Человек видит в своем опыте то, что он уже ожидает видеть, встретить то, что готов встретить, – это то уже заложенно воспитанием, социализацией как "внутренняя структура" окружающего его мира. В этом, собственно говоря, и заключается функция "картин мира". Из этого следует, что хотя и действительность фактична, однако то, что мы называем действительностью, что мы принимаем за "действительное" – разнится и разнится существенно – в зависимости от полагающего субъекта (в единстве его массовидности как социально-исторической общности людей и творческой индивидуальности как настоящего, каждый раз, автора осмыслений мира).

Конечно, для нас интересны прежде всего настоящие авторы "картин мира", "в которых" впоследствии живут их соплеменники, соотечественники, соратники, единомышленники. Их имена, неповторимый жизненный стиль, вербально-смысловое своеобразие – в основном передаются традицией, в том числе и библейской: Моисей, Соломон, Иов, Екклесиаст, пророки, Иисус Христос, апостолы (прежде всего Павел, Иоанн). Это не просто активные люди, пассионарии деятельности, но и еще пассионарии интеллекта. Это люди, которым данная социально-историческая общность людей дает право на предельную легитимацию – узаконивать, определять, давать общую и нормативную для других смысловую интерпретацию значениям "реальности", "мира", "Бога", "человека" и пр. "Легитимировать" – означает делать общепризнанным, принимаемым всеми как бесспорное – какие-либо идеи, нормы, ценности. "Предельная" здесь обозначает квалификацию сферы компетенции и взаимосогласования некоторых весьма общих идей и ценностей. Речь идет о "пределах" помыслимого смыслового континуума: "Боге", "вселенском порядке", "судьбе", "мировом законе"(Логосе), "свободе", "любви", "грехе" и пр.

Вариант теоретической интерпретации и взаимосогласования подобных предельных значений составляет концептуальный (= понятийный и логически-сущностный) каркас той или иной исторически-определенной картины мира. Авторами подобных "смысловых рисунков" (концептуальных каркасов) являются харизматические личности, имеющие, однако, явно разные потенциалы интеллекта и рефлексии, экстрасенсорных способностей. Но почему именно значениям реальности мы приписываем такой приоритет в картинах мира? Нам представляется, что подобная приоритетность задаваема следующими обстоятельствами. Во-первых, большинство картин мира имеет биполярную структуру самоорганизации своего содержания в виде определенного соотношения ключевых понятий "субъекта" и "объекта" (оставшееся мньшинство не играло серьезной роли в истории мысли – см. 23,ч.2, с.99-107).

Во-вторых, само это соотношение "субъекта – объекта" представленно в, через, посредством значений "реальности". Это типичная медиативнная совокупность значений ( если же говорить о их генерализации в виде категории "реальности" – то она представляет собой как бы свернутость совокупности этих значений, а раскрытие категории – их разворачивание), содержащая в себе, явно или неявно, определенное решение о характере соотношения субъекта и объекта. А именно: активны субъект или объект, откуда они возникают и каков смысл их существования.

Конечно, мы говорим здесь "философским языком" – те же значения, но меньшей степени общности и более приближенные к повседневным смыслам, предстают в виде вопросов: о значимости людей и Бога (как "субъектов") в материальном мире; сферах их зависимости и независимости (как степени возможностей влиять или определять ход событий); насколько действенны или нет мысль, дух, убежденность для вещественного мира; что есть сфера "Я", откуда возникла подобная "реалия" и какова ее конечная судьба; что определяет человеческое поведение: дух или плоть и т.п. Таким образом, определенная интерпретация значений реальности является определенным полаганием (устанавливанием) "рисунка смысла" основной онтологической структуры (матрицы) – "субъекта и объекта". Разумеется, современных сторонников десубъективации философии (постмодерн) не устроят подобные констатации, которые они привычно будут классифицировать как очередное выражение застарелого предрассудка "логоцентризма" (Эго-центризма западноевропейского мышления) и догматов мышления, "застывшего в бинарных оппозициях". Полемическим ответом им могут служить следующие соображения. Первое.

Двоичная структуризация мышления людей или "субъект-объектная парадигма" признается (правда как ущербная, несовершенная, требующая "деконструкции") самим постмодерном. Второе. Полагания "бессубъектной реальности", "реальности объективных смыслов символического универсума" – это, скорее, один из возможных образов фактичности (которая в своей "непосредственности" обладает только одной бесспорной квалификацией-признанием – и опять-таки со стороны "субъекта" – признанием "наличности", т.е. что нечто имеет место быть), нежели ее "адекватный образ". Хотя, следует признать, что этот образ вечно становящейся, формотекучей, сложносмыслосоставной реальности является во многом весьма удачной метафорой, Но все же, это – "реальность" для особого субъекта – личностей с высокорефлексивным интеллектом, почему-то решившими предельно субстанциализировать (т.е. приписать значения самодовлеющего, объективного, всеопределяющего основания для вселенной) человеческие смыслы со свойственными им атрибутивными характеристиками процессуальности, динамизма и самоорганизации. В итоге – десубъективированный Гегель: значения реальности как самостановящейся тотальной идеальности смыслоскольжения, мира объективных смыслов – но, в отличии от Гегеля, – без "начала", "цели" (типа "самоусложнения", "саморазвития").

Итак, нет "истины" реальности, пусть даже и "без субъекта" – есть много значений реальности, являющихся "истинными" для разных субъектов, а не одного абстрактного "антропологического" (который существует лишь в вариантах философских антропологий). Конечно, есть несомненно общее в самой субъективности: одни основания, имеющие место быть у разных субъектов, делающие наш род, род homo sapiens, единым – рациональность, рефлексия, свобода, любовь, вера и пр. Но это субъективность, которая органично противится любой возможной унификации и гомогенности, – как на уровне индивидуальности, так и на уровне общности людей, Разумеется речь идет именно о субъекте, субъективности – самоцентрированной и самосоотносящейся целостности, другими словами, о самосознающем образовании (а не о "толпе", "массе"). Субъективность не может не утверждать себя как всегда разной. Утопия, равнозначная коммунистической, – стремится трансформировать человеческое мышление так (деконструкция, разрушение бинарности, прежних жестких логико-семантических форм выражения смысла), чтобы сделать его своего рода универсальным восприемником объективных, текучих смыслов – резонатором бытия самого по себе, своего рода "новым человеком".

Субъекты полагания "картин мира" (человеческие сообщества и авторы предельных легитимаций), таким образом, были есть и будут. Также всегда будут разные значения реальности, лежащие в основание разных картин мира. Не будет такого светлого (или сциентистского) будущего, когда объединенное человечество унифицируется до такой степени, что будет иметь одну общую картину мира. Это объяснимо тем, что для человека значения реальности – не столько гносеологическое образование, сколько антропо-экзистенциалъное. Через наделение специфическими смыслами значений реальности субъект (человеческие общности, эпоха, культура) не просто "познает" фактичность, но приспосабливается к ней, приспосабливает ее к себе – о-свояет ее, стремясь в максимуме переделать ее, зафиксировать стабильность как "покой" (в бегстве от "бес-покойства"), установив периметр воображаемой безопасности и надежности. Значения реальности и соответствующие им картины мира представляют собой необходимую форму, одно из антропокультурных условий существования "субъектов" – человеческих сообществ. Они являются легитимацией самоустанавливаний человеческих сообществ в противостоянии и адаптации их окружению. Поэтому это и знание (обнаружение) о фактичности, и самообнаружение себя в фактичности, и утверждение себя часто вместе (вместо ?) с фактичностью. Подобное сочетание разных мотиваций в картинах мира: познания, самопознания и самоутверждения, выражает триединство гносеологического, рефлексивного и экзистенциального аспектов человеческого бытия.

Первые два влекут людей к единению, в идеале – к универсальному родовому сообществу (homo sapiens) – людям действительно общи разум и рефлексия (примечательно, что философы, наиболее глубоко исследовавшие природу и механизмы рефлексии, – Аристотель, Декарт, Кант, Гуссерль – именно универсалисты в понимании человеческой природы вообще).

Третья же составляющая ("Dasein" социально-исторического масштаба) сочетает в себе совокупность важнейших начал: биологических (инстинкты агрессии, секса, этнотерриториальности и пр.), витальных (стремления к приоритету, "идеалам", любви и пр.) и прагматистских (ориентаций, отфильтрованных из "разума" и "рефлексии" по витальным и биологическим критериям полезности).

Эта составляющая человеческого бытия влечет его к уникализации и самоогораживанию. Особенно явственно это демонстрируют "субъекты" – человеческие сообщества. Итак, в самом человеческом бытии мы видим извечную двойственность, дихотомичность. Так, налицо стремление к унификации, приведение к гомогенности общеродового существования, максимальное выражение которого мы видим в универсалистских религиях, идеологиях, науке. Наряду с этим, наличествует и альтернативное стремление – к уникализации, самоутверждению конкретных социально-исторических субъектов в качестве самозначимых (и, имплицитно, "единственно-истинно" значимых – потенция универсалистских претензий любого конкретно-определенного самоутверждения субъекта), что стабильно проявляется в "картинах мира". Таким образом, это вечно присутствующее и непрерывно воспроизводимое противоречие (проблемность бытия) надо воспринимать как нормальное человеческое сущностное (метафизическое) состояние. Сие должно обуславливать также как нормальные состояния – состояния толерантности к равноценностным по своей природе картинам мира и необходимость рефлексивного самоограничения универсалистских притязаний любой идеологии, философии или науки на монополию – явную или неявную – на определения того, что есть реальность. Но если мы имеем дело со множеством отличных друг от друга картин мира (хотя и не настолько, чтобы быть непонятными для людей из других "символических универсумов"), то должны быть объяснения причин подобной отличности. В самом общем виде мы уже знаем, что таковой причиной является разность авторов полагания этих картин. Причем "автор" выступает в двойственой ипостаси: как человеческое сообщество (этнос, культурная, субкультурная, или еще другая, общность людей) – заказчик и потребитель картины мира; и как конкретные выдающиеся индивиды, обладающие соответствующими интеллектуальными и волевыми качествами, позволяющими им завоевать себе право на предельную легитимацию. И главное происходит здесь на индивидуальном уровне: творчество, генерирование новых идей и их пропаганда, демонстрация соплеменникам, соотечественникам, соратникам, единомышленникам и пр. Бесспорно, наличествуют и определенные социальные механизмы, посредством которых "идея овладевает массами" (типа: "психическое заражение", взаимная суггестия, консолидирующие процессы самоорганизации коллективного сознания, подражание низов элите и мн. др.) – но это тема работ социологов и историков. Наша же работа имеет философский характер и основное внимание мы уделяем собственно идеям, их содержательной сути и их конкретным авторам, чей облик отпечатывается в их идеях. Они, конечно же, разные – ибо живут в разных эпохах, имеющих разную степень массовой интеллектуальной развитости и своеобразия состояния нравственного сознания; исторических ситуациях, определяющих разные проблемы и задачи, стоящие перед "большим" субъектом (заказчиком и потребителем).

Адрес обращения (к какому заказчику-субъекту обращена совокупность предельных объяснений мира) определяет во многом характер утверждений, систему доказательств и методик воздействия, которые интуитивно находят конкретные индивиды-авторы нравственно-нормативных, религиозных, идеологических учений. Вместе с тем, есть и некие инварианты в механизме полагания – т.е. в процедурах творчества идеи и ее представления, защиты перед заинтересованным большинством. Причем при наличии общих, родовых форм поиска, схватывания и полагания смыслов как предельных объяснений мира у людей, обладающих соответствующими способностями, существуют серьезные различия в их характере у представителей разных сфер общественной жизнедеятельности.