Kitobni o'qish: «Той осенью на Пресне»

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Из роддома их разносили по домам. Ему достался ледяной январский вечер с копнами желтого света под низкими фонарями, расставленными вдоль улиц, скрипом снега и цоканьем трамвая на несговорчивых стыках серебристых рельс. И расставаясь с собственным безвременьем, не зная человеческих лиц, чувствовал ясновидением первого взгляда своих самых родных на земле и слышал гул расширяющегося перед ним пространства.

Ничто так не раскрывает мир, как сны, раскаленные жаром детских болезней, напичканные кошмарами и приправленные горечью лекарств. И тогда, в обморочной черной жути увидел и на всю жизнь запомнил, как уносит его куда-то прочь от всего, что существует на свете, и как стремительно уменьшается внизу голубой шарик в белесых венках и светлых пятнах, и ужас охватывает, обволакивает, становится единственно сущим.

Но было и такое: повозка у края булыжной мостовой, низкая подворотня кирпичного дома, и парень в полушубке и большой шапке. Развязывает веревку и поглядывает лукавым взглядом на щеголеватого молодого господина у подъезда. Тот поднимает глаза, и мгновение они смотрят друг на друга, будто пытаются узнать.

Через много лет, шагал по скверу в насыщенном и тягучем золотом цвете березовой листвы над первым октябрьским снегом, вспомнил о том сне и вдруг с оторопью понял, что вот так, давным-давно, волею случая могли столкнуться здесь в Москве, в пресненском переулке два его будущих деда.

Во второй половине ироничных восьмидесятых, в тот свой золотой век, когда годы еще не складываются из фраз: «Как быстро снег сошел!» и «Как незаметно лето пролетело» Олег стоял у метро «Баррикадная», ждал девушку из соседнего отдела, с которой встречался несколько месяцев, по наивности пытаясь делать из этого тайну для сослуживцев, и думал: «А ведь хочется чего-то этакого! Неизвестно чего такого!»

– Юноша! Очнитесь! – позвала его Ирина.

Она была в белом пиджаке, расстегнутом на все пуговицы, и узких, коротковатых брюках. В сдвинутых на лоб, зеркальных очках метались отражения то ли машин, то ли дома напротив. На плече висел на тесемке большой пестрый зонтик.

– Пошли быстрее! – скомандовала Ирина. – Вика, наверное, осатанела нас дожидаться. А почему ты не позвонил?

– Ну, вчерась вы, кажется, были в меланхолии.

– Чего-то голова побаливала. А у вас в отделе столько шума сегодня было! Даже к нам за каким-то отчетом прибегали.

– Не знаю, меня с утра в Госпатент услали, – ответил Олег.

– Слушай, почему я тебя развлекаю и везде таскаю, а ты даже не можешь билеты в театр купить?

– Хрен их достанешь.

– Захотел бы достал. Только жмотничать не надо.

– Буду развлекать, как могу! И театром, если возможность представится. А пока, уж извините – подручными средствами…

Был час пик, и со стороны Садового кольца шла густая толпа. Олегу приходилось чуть отставать, а Ирина оглядывалась и говорила:

– В общем, Вика нашла этого индуса, который у нас на факультете учился, позвонила ему, и теперь он дает ей сеансы от мигрени.

– Это как? – не понял Олег.

– Она – здесь, а он – там, у себя в Индии. Назначает ей время, она лежит на диване и ждет. Так и лечится. Один раз во время такого сеанса в квартире пробки выбило, и свет погас. Представляешь?

– С ужасом и трудом.

Вика стояла у небольшого двухэтажного домика в одном из переулков за Садовым кольцом. Удивленно посмотрела на Ирину и сказала:

– Ты даже не одна.

– А это что за красота? – Ирина кивнула на домик.

– Какой-то комсомольский центр, – ответила Вика. – Но у меня билет только на тебя.

– Давай его мне, – велела Ирина. – Я сама разберусь. Перед вахтером она почтительно остановилась, заулыбалась и доверчиво спросила:

– У вас сегодня барды выступают? Правда?

Вахтер, наверное, не любил бардов. Поморщился и отвернулся.

Ирина шепнула Олегу:

– Вике только бы из чего-нибудь проблему устроить. Завидно ей, что ли…

Олег оглядел узенькое, переполненное людьми фойе и тихо сказал:

– У! Сколько дам! Называется: «Ударим, туалетами по кавалерам»!

– Нам, кажется, на второй этаж. – Вика показала в сторону.

Поднялись вслед за ней по лестнице, заглянули в приоткрытую дверь. Спиной к ним перед столом стояла полная женщина и громко говорила:

– Илья Антонович всегда был сторонником того, что нуждается в поддержке. В том впечатлении, которое я получила от общения с ним, была огромная потенция.

– Это – не барды, – прошептала Ирина.

– Здесь партком, наверное, – предположила Вика. – Пошли отсюда.

Они спустились в (фойе. У телефонного аппарата стоял бородатый мужчина в вишневой рубашке навыпуск и докладывал:

– Алло! Я уже тут. Полно народа и этих самых…

В длинном зале были свободны только несколько мест у стены. Пролезали по узкому проходу между рядами, заставляя сидящих вставать, а на эстраде закончила выступать девчонка в светлой блузке. Держала в руке гитару и раскланивалась. Один из тех, кто встал с места, пропуская их, кивал на сцену и нарочито громко говорил соседу:

– Ну, так прям трогательно! Со слезами в голосе. Чтобы все моментально разрыдались.

Объявили очередного выступающего, и зал зааплодировал громко и дружно. Вика наклонилась, поманила Ирину и зашептала:

– Это тот самый Артамонов. Я о нем тебе говорила. Будет читать свое – о Высоцком. Он всегда это читает.

Ирина не удержалась и съязвила, понизив голос:

– Раз ее знакомый, то от талантов пробы негде ставить.

– «Страна похоронила совесть в тот жуткий из июльских дней…»

Ему долго аплодировали. Он выходил «на бис» и пел под гитару хрипловатым голосом про берега в тумане. За ним выступали любители турпоходов и пели про то же самое.

Ведущий объявил, что выступления закончены. Из зала закричали:

– Давайте обсудим! Обсудить надо!

На сцене под неодобрительные крики и хохот появилась бойкая девица с растрепанными волосами и заявила:

– Я – об Артамонове! Я хочу его отметить. В этом жанре, я бы сказала, хулиганствующего рыцаря, он…

Из зала кто-то закричал:

– Ерунда все это! В тоталитарном обществе поэзии никогда не будет. Как и колбасы!

– Так вот, об Артамонове… – попыталась продолжить девица. Ее опять оборвали, и она с обидой выкрикнула: – А я тоже часть общества! И отнюдь не задняя!

– Ну, да! – заорали из зала.

– А профессионализм у него такой, что граничит с профессиональной гордостью! – Девчонка готова была разрыдаться.

Вика обернулась и зашептала:

– Это что-то новенькое. Первый раз такую дуру здесь вижу.

Место девчонки занял лохматый парень. Щелкнул пальцем микрофон, дождался, пока тот перестанет противно гудеть и пробасил:

– А нам всем еще надо подумать, сможем ли мы, благодаря поэзии, ввести себя в этические рамки. С вами поговоришь, а потом опять размышляй о несовершенстве мира.

Вика повертела головой, оглядывая зал, и предложила:

– Слушайте, пошли в буфет, пока там все места не заняли. Тут междусобойчик начинается.

Из зала выходило много народу, и у дверей собралась толпа. Ирина и Вика протиснулись сбоку, а Олег шел медленно и оказался в фойе последним. Справа у стены стояла девчонка в светлой блузке, чуть сутулясь и опираясь о пристроенную у ног гитару в черном чехле.

– Вы очень хорошо пели, – зачем-то сказал Олег. – Лучше всех. Мне понравилось.

Девчонка взглянула на него, сощурилась и ничего не ответила. В ее красивом, с вытянутым овалом, спокойном лице что-то было слегка неправильным – то ли подбородок, то ли чуть вытянутый нос. Но все решали большие и светлые, необычайные глаза.

У входа в буфет Ирина и Вика говорили с тем самым Артамоновым. Лезть в разговор с местной знаменитостью не захотелось. Пришлось ждать у лестницы. Но компания разболталась и расходиться не хотела.

Подошла девчонка с гитарой и уверенно, даже недовольно спросила:

– Ты идешь или здесь остаешься? Он пожал плечами и ответил:

– Я не один…

– Тогда – пока. – Она быстро пошла к выходу, а он оглянулся и посмотрел на Ирину. Вика что-то говорила Артамонову, а Ирина стояла рядом и поправляла сдвинутые на лоб черные очки.

Олег отвернулся к стене, стал читать афишу и подумал: «В какую сторону она пойдет? К Садовому или к Бульварному?» Ирина стояла совсем рядом, и уйти было невозможно. Тем более, не угадать, в какую сторону пошла девчонка с гитарой. А если все-таки к Садовому? Можно успеть добежать и вернуться сюда. Если пустят. А если не пустят, то не он будет виноват! И что же? Так вот взять и уйти?

Он добежал почти до Садового. Ее нигде не было. Подумал: «Значит, пошла в другую сторону! И чего не пошел сразу! И чего ждал!»

Она стояла на другой стороне улицы Герцена и смотрела на него. Олег пропустил троллейбус, подошел и спросил:

– Тебе куда? К метро?

– Нет, я – пешком. – Она смотрела на него так, будто опасалась чего-то. – Я здесь, на Пресне живу.

– А где?

– На Заморенова. У «Башмачка». А что?

– А я – на Стрельбищенском.

– Это где?

– Как где? – удивился он. – За Красногвардейским.

– А, ближе к Шелепихе.

– Переехала сюда откуда-нибудь или всегда здесь жила?

– Всегда.

– Ну, почти родственники. Хотя бы по пространству. Давай гитару понесу.

– Она – легкая.

– Тем более. А родственники где? На Ваганьковском? Наших – Залесовых – там тоже полно.

Они остановились у перехода на Садовом кольце. Олег повернулся к девушке и спросил:

– А знаешь, откуда название «Шелепиха»?

– Потому что моему предку Петр Первый велел шлюпки делать.

– Да-а? – изумился Олег. – Вот те на! Так вы, из шлюпочных магнатов! Вот, значит, по чьей милости нас сюда из деревни пригнали. Мерси.

– А вон там, впереди, где сейчас метро и зоопарк, было имение.

– Я знаю, – отвечал Олег. – Пушкин им написал: «…кто вас певал в те дни, как пресненское поле еще забор не ограждал!»

– Да, они, наверное, обиделись. А может – и нет. Письма его Полина потом сожгла.

– И правильно сделала, – сказал Олег. – Свинский обычай – чужие письма читать.

– Не хочешь – не читай.

– Правда, я раз заглянул. Ну, тому же Верстовскому… Ведь пошутил с приятелем человек. Думал, никто больше не узнает. А они их – в собрание сочинений всем напоказ.

– Вот видишь! Осуждаешь, а сам туда же. А знаешь дом, в котором Бунин с Верой Муромцевой познакомился?

– Не-а.

– На пересечении «Алексея Толстого» с Гранатным. Его «кораблем» называют.

– А! Нескладный такой! – вспомнил Олег.

– В нем Борис Зайцев жил.

– А это кто?

– Писатель. Но его после революции не переиздавали.

– Слушай, я там, на концерте не расслышал, как тебя зовут, – сказал он.

– Аня.

Они спустились вниз по Баррикадной и зашагали вдоль ограды зоопарка. Девушка оглянулась, показала рукой на серую пятиэтажку почти напротив стадиона «Красная Пресня»:

– Вон там домик моей бабушки стоял. Двухэтажный, с мезонином. В мезонине бабушкина тетя жила.

– Сломали?

– Давно. Даже мама плохо этот дом помнила. В революцию он чудом каким-то уцелел. Бабушка рассказывала, тут все кругом горело. А она училась в гимназии, шла вечером домой, и совсем рядом с домом ее обогнали какие-то странные люди. Прошли вперед, а потом один из них оглянулся, и бабушке показалось, что он в нее целится. Она отшатнулась к забору, и тут раздался выстрел. Но калитка была открыта, и она успела в нее вбежать. А дома, когда снимала пальто, заметила дырку у воротничка. Представляешь, пуля над самым плечом прошла навылет. Блузку разорвала. Но не задела. Даже кровинки не было.

– А кто эти люди были?

– Не знаю.

У перекрестка ломали старые дома. Экскаватор бил ковшом о стену. Летела густая серая пыль. Ее поливали сразу две пожарные машины.

Они шли к Трехгорному валу, а позади все слышались глухие, тяжелые удары о старые кирпичные стены. Троллейбус притормозил у остановки и распахнул двери, а над его рогами закружился майский жук.

– Ой, сейчас на провода сядет! – вскрикнула Аня. – Киш! И откуда тут взялся!

Троллейбус тронулся. Жук взмыл вверх и понесся вдоль улицы.

– Правда, никогда их здесь не видел, – удивился Олег.

– А тебе выступления понравились? – спросила Аня.

– Ну, в общем, да.

– А мне – нет.

– Ну, почему же?

– Так, чего-то… Тебя кто-нибудь туда пригласил?

– Приятель с собой взял.

– Ладно, давай гитару, – сказала Аня. – И знаешь что! Пожалуйста, не проси у меня телефон.

– Не попрошу, – буркнул он. – Не очень и надо. – И тут же спросил: – А почему?

– Потому что очень недовольна я сегодня собой. Вот тебя и позвала.

– Тогда что ж, прощай! – ответил он, чувствуя обиду. – Раз так, то так. Тем более что я твое пение и не слышал.

– Я знаю. Ты позже пришел с двумя девушками. Ну, пока!

С утра предстояло разобраться с делами: выяснить отношения с Ириной и уговорить Борьку Мешкова из второй лаборатории не писать плохой отзыв на сводный отчет. Олег хотел начать с Борьки, но не успел. Ирина позвонила и раздраженно спросила:

– Ну и что? И куда ты испарился?

– А куда вы делись? Как спрятались…, – угрюмо ответил Олег. – Ждал, что в следующую секунду попадет под Иринин монолог, как под брандспойт, но ошибся.

– Мы в буфет зашли. Сидели, тебя ждали. Немного потрепались, а тут Вике плохо стало. И я ее поволокла на троллейбусе до самого дома. Она мне сейчас позвонила и говорит, что это ее индус ухайдакал. Ну, я тебе вчера рассказывала, – он ее оттуда, из Индии лечил. Из-за этого лечения у Вики случился жуткий запор.

– А что лечили? – спросил Олег.

– Я тебе говорила – мигрень. Ну, пока! Ко мне пришли!

Он положил трубку и подумал, что все сошло на удивление гладко. Странно даже, как просто получилось. А могла бы приключиться жуткая тягомотина с недельным выяснением отношений. Если бы не индус! Можно было приступать ко второй разборке.

Борька сидел в большой комнате вместе с двумя сотрудницами своей лаборатории. Окна выходили на южную сторону. Жарило солнце, и в комнате стояла духота. Борькины сотрудницы были одеты в легкие кофточки, а сам он восседал за столом, заваленными папками и книгами, в темном двубортном пиджаке.

Поговорить вышли в коридор. Борька скинул пиджак с плеч и прислонился затылком к стене:

– Уф! Ну и жарища!

– А чего ты так разоделся? – изумился Олег.

– На велосипеде вчера катался, – вздохнул Борька. – И упал. Вот, пришлось утром пиджак одевать. А он оказался без пуговиц. Хи-и! Теперь еще надо запахиваться.

– А какого хрена ты тогда пишешь гадости про наш отчет?

– Не твой же, а Веселова.

– Он от двух лабораторий, – разозлился Олег.

– Ну, вы там и дали! Хи-и! Ну, и винегрет. Бета у них – в знаменателе! Хи-и!

– Правда? – Олег даже смутился. – Я не заметил.

– Не, ну, бета в знаменателе! Хи-и!

Надо было ждать, пока Борька успокоится, или каким-нибудь разговором привести его в чувства. Олег сказал:

– А я тебя вчера весь день искал. Твои из лаборатории темнили, не выдавали, где ты.

– Ведь сразу два юбилея было. У Евгении Степановны из бухгалтерии и у Горбунского из вычислительного центра. Так что я вчера тосты произносил и за дебет пятидесятого счета, и за гетероскедастичность случайного члена.

– Откуда ты про дебеты знаешь? – удивился Олег.

– Ну, видишь ли, быть физиком и не знать, хи-и, про… про… дебет!

По коридору проходила дама предпенсионного возраста. Олег знал ее только в лицо, но всегда почтительно здоровался.

– Ой, Боря! – воскликнула дама. – Спасибо вам за книгу. Купила и сразу прочитала.

– Ну и славно! – ответил Мешков.

– Очень мне понравилась. И знаете, в книге как раз все то, о чем я сама думала. Представляете: я думаю, а в книгах уже пишут!

– А о чем книга? – спросил Олег.

– О вкусной и здоровой пище, – Борька захихикал.

– Он опять шутит. – Дама сохраняла серьезный вид. – Книга – о нелинейности.

– И они с Веселовым тоже о нелинейности. – Борька довольно кивнул на Олега.

– Правда? – Дама посмотрела на них с интересом. – Надо обязательно прочитать.

– Прямо скажу – чтение захватывающее! – выкрикнул Борька.

Дама заторопилась и ушла. Борька успокоился и стал серьезнее:

– Ну, ты тоже… За Веселовым отчеты не читаешь. Я его с института помню. Ему бы только по комсомольским делам бегать. Пар из порток… Ну, как говорилось у нас в Белой гвардии: «Пессимизму темных мыслей противопоставим оптимизм светлых идей!».

Олег понял, что договориться с Борькой не удастся и расстроился. С отчетом наверняка начнутся большие неприятности. Но злился он не столько на Борьку, сколько на Веселова.

– Есть большое и значимое дело! – негромко объявил Борька. – Восьмого числа будет очень интересная встреча. Соберется много разного народа.

– Мы с тобой в тот раз ходили. – Олег скептически поморщился.

– Ну да, неудачно, – согласился Борька. – Но в этот раз – точно! Народу будет – море.

– Ты в тот раз чуть ли не митинг обещал.

– Не все сразу. В тот раз чего-то не вышло.

– Ходи с тобой на баррикады. – Олег махнул рукой. – У вас – то порох отсырел, то патронов не завезли.

– Нет, а если без дураков, что ты считаешь? – Борька стал серьезным. Но серьезность у него была какой-то размыто-глуповатой. – Считаешь – просто так сидеть? Ой, я знаю, что ты сейчас скажешь про всякую сволочь и так далее. А где других найти? Ты других знаешь?

Продолжать этот разговор Олегу не захотелось. В лабораторию он вернулся в унылом настроении, застал Веселова и с порога объявил, что отчет зависает.

– Специально ему на отзыв подсунули, – ответил Веселов.

Галина Васильевна встрепенулась, поправила костюм с тремя значками и медалью на широком лацкане и заявила:

– Знаете что! Тот отчет – ладно! А теперь надо серьезно бороться за качество.

– Но вообще-то этому пройдохе Борьке хорошо бы сделать козью морду, – мечтательно произнес Веселов. – А то уж больно они умны-с. Только они в турбулентности и петрят. Надо бы организовать ему звонок из комитета по госпремиям.

– Можно, конечно, – согласился Олег. – Но это уже – тяжелая артиллерия. – Лучше что-нибудь попроще.

– А что? – спросил Веселов.

Олег набрал номер Борькиного телефона:

– Алло! Изобретатель дирижаблей! Самое главное тебе забыл сказать. Мы тебя включили в хозрасчетную тему. Мы – не ты. Мы таланты всегда поддерживаем и привечаем. Только ты разберись с первым отделом. Они чего-то про тебя говорили. Работа сам понимаешь, для кого. А они говорят, ты за границей был.

– Когда? – вскрикнул Борька.

– То ли сам, то ли с родителями. В какой-то Горгиппии.

– Идиоты! – заорал Борька. – Во, идиоты! Ну, я ща им скажу!

– Разбирайся там побыстрее, – перебил его Олег. – Мне надо документы отсылать. Пока!

Галина Васильевна побренчала ложечкой в чашке с чаем:

– Надо же! Побывать в Горгиппии! Эта страна народной демократии?

– Еще какой! – ответил Олег.

– Подойду-ка я к первому отделу, – сказал Веселов. – Посмотрим, что там.

Он вернулся минут через пять и разочарованно сообщил:

– Вот, пройдоха! Пошел в библиотеку и листает какую-то толстенную книгу. Энциклопедию, наверное.

– Действительно, пройдоха, – согласился Олег. – Эх, что-то мы тут недодумали.

– А может с директором насчет отчета поговорить? – спросил Веселов. – Дал бы он его кому-нибудь другому на отзыв. Я этот отчет третьей главой в диссертацию включил.

– Надо просто подработать, ошибки исправить, – ответил Олег.

– Это – целое дело, – недовольно говорил Веселов. – Меня и так с защитой два раза футболили. Я уже с секретарем совета договорился. Сколько мне можно в неостепененных сидеть?

Веселов был большим занудой и лентяем. Олег в общем-то к этому привык. Но иногда начинал злиться.

На субботний вечер Ирина пригласила Олега в гости. Из Тюмени на несколько дней приехал ее сводный брат. Не то, чтобы она хотела их познакомить; просто волей-неволей брата надо было звать к себе, и Ирина решила собрать сразу всех. Брат был намного старше Ирины. Вырос в Москве, работал в министерстве и с повышением был отправлен в Сибирь. Знакомиться с Ирининым родственником Олегу не очень-то хотелось. Но после своего недавнего исчезновения отказаться было невозможно.

Ирина жила вместе с матерью недалеко от метро «Профсоюзная» в большой двухкомнатной квартире. Под окном ходили трамваи. Днем их не было слышно, но в полночь они начинали носиться с грохотом и визгом, до звона оконных стёкол и подвесок на люстре. Часов в шесть утра этот грохот повторялся. Олегу приходилось выслушивать его всякий раз, когда Иринина мамаша уезжала в командировки.

В киоске у метро Олег обзавелся цветами. Сначала посчитал, что вполне достаточно обойтись одним букетом, но решил не жадничать и купил второй – для Ирининой мамаши Нелли Алексеевны.

– А, это ты уже! – сказала Ирина, открыв дверь, хотя он опоздал минут на двадцать.

В ее квартире, как всегда, можно было ноги переломать о ящики, сломанные стулья и завернутые трубочками половики. Ради брата кое-что убрали, и не так пахло пылью, как обычно.

– Нелли Алексеевна! – позвал Олег. – Вам цветы!

– Ой, какая роскошь и прелесть! – проговорила до сих пор несостоявшаяся теща.

«Все-таки она у Ирины – ничего, – подумал Олег. – Кажется, пока не злится. Во всяком случае собак не спускает. Хотя, еще не вечер».

– Проходите, и в комнате посидите, – велела Нелли Алексеевна. – У нас еще не все готово.

Большая комната была поклеена блеклыми алыми обоями. На стенах висели рисунки, пришпиленные булавками, медный эстамп, из тех, что припаривают юбилярам, и вывеска на гвоздике «Посторонним вход воспрещен». Гостей предполагалось потчевать за журнальным столиком. На нем стояли тарелки, рюмки и ваза с яблоками.

– Ириша, я начинаю оладьи печь, – сообщила из кухни Нелли Алексеевна. – Слышишь меня?

В дверь позвонили.

– Ой, вы, Сергей! – говорила в прихожей Нелли Алексеевна. – Какой вы солидный и серьезный! Рада вас видеть. Все хорошо у вас?

В комнату вошел полный человек лет сорока в больших очках, расстегнул пуговицы на пиджаке, протянул Олегу руку и важно представился:

– Сергей Павлович!

– Как ваша мама? – спросила его Нелли Алексеевна.

– Ничего. Хотя, по всякому бывает.

– Я слышал, вы с Ириной работаете? – Сергей Павлович обращался к Олегу.

– Да-да, поговорите. А то – у нас сегодня оладьи в программе, – сказала Нелли Алексеевна и ушла.

– Вместе работаем, – ответил Олег.

– И как? – важно спросил Сергей Павлович.

Олег не понял, что от него хотят услышать, и промолчал.

Вошла Ирина в цветастом, расклешенном платье с короткими рукавами. Она казалась в нем большой и нескладной. Брат чмокнул ее в щеку:

– Похорошела – невозможно! А мы с твоим товарищем беседуем, как у них там на работе.

– У них там все в порядке. – Ирина поправила брошь на платье и наклонилась над журнальным столиком.

– Тогда больше не спрашиваю. – Сергей Павлович уселся в кресло.

Из кухни несся запах горелого. Ирина выглянула в коридор и крикнула:

– Мам! Чего там у тебя?

Сергей Павлович посмотрел на Олега и спросил:

– Перспективы на работе есть? Кандидатскую готовите?

– Он – год, как защитился, – ответила за него Ирина.

– А я – в этом! – важно говорил Сергей Павлович. – Мне на защите восемнадцать вопросов задали. Столько никому не задавали. Тема очень большой интерес вызвала: «Организация соревнования в аппарате районных Советов». Ведь сколько там всяких проблем! И теоретические основы, и разработка методологии исследования, и практика реализации. А потом еще полтора часа спорили о моей трактовке стимулирования труда.

– И каких наук ты теперь кандидат? – спросила Ирина.

– Исторических.

Нелли Алексеевна принесла большую тарелку с оладьями, – сверху – более-менее белесые, а пониже – подгоревшие. Олег открыл шампанское, а Сергей Павлович сказал, что будет пить водку.

– Ну, кто-нибудь скажет? – спросила Ирина. – Или молча пить будем?

– Знаете, давайте вот за что? Вернее – за кого? За нашу Ирину! – Сергей Павлович поднял наполненную до краев большую стопку. – Чтобы Ирина всегда была внимательной, привлекательной и сногсшибательной!

При чем тут «внимательная», никто не понял.

– Пошла сегодня в магазин, – рассказывала Нелли Алексеевна, раскладывая гостям оладьи. – В «Вологодском масле» только один сорт сыра и любительская колбаса по два двадцать. А на Черемушкинском рынке цены на мясо – жуть. Восемь рублей! Ну, кто такое мясо может покупать!

– С ценами в последнее время – неладно, – объявил Сергей Павлович. – Мы этот вопрос недавно в обкоме обсуждали. Я считаю, надо с этих магазинщиков строго спрашивать.

– Варенье у вас вкусное, – сказал Олег.

– Покупное, – ответила Ирина. – Мама из командировки привезла.

– Нас там угощали, – заметила Нелли Алексеевна.

– Готовим пленум обкома, – продолжал рассказывать Сергей Павлович. – Очень интересно получается. Я свое выступление подрабатываю. Уже договорился, чтобы в повестку включили. От этого сейчас многое зависит. Меня депутатом облсовета будут выдвигать. Придется много выступать, объяснять рабочим. Иногда люди зададут вопрос, даже удивляешься! Как будто телевизор не смотрят и газет не читают.

Сергей Павлович, видимо, был абсолютно уверен в том, что все, о чем он думает, очень интересно окружающим.

Нелли Алексеевна вообще-то всегда была склонна поругать советские порядки. Но в присутствии партработника предпочла проявить лояльность:

– Я на днях из Ленинграда приехала. Такие опрятные поезда сейчас ходят! Такая везде чистота! И на вокзалах все прибрано.

– Последнее время только самолетами летаю. – Сергей Павлович откинулся на спинку кресла и поправил галстук. – Я через депутатский зал хожу.

Ирина тронула Олега под столом ногой, насмешливо посмотрела и отвернулась.

– В июле Ирочка в Болгарию поедет, – сообщила Нелли Алексеевна.

– Собираюсь, – кивнула Ирина. – Может, получится. Вот, платье себе новое купила.

– Хорошее, – соврал Олег.

– В Болгарии мне очень понравилось, – говорила Нелли Алексеевна. – Я там на международной встрече журналистов была. Нам всем вот такие эстампы подарили. – Она показала на стену.

Про Иринину поездку Олег ничего не знал. Но эта новость была очень кстати. Сама собой отпадала необходимость придумывать, как поехать в отпуск вместе.

Нелли Алексеевна повела гостя курить на кухню, и Олег, кивнув в их сторону, тихо спросил:

– А что? Он все это серьезно?

– Откуда я знаю! – Ирина скривила гримасу и пожала плечами. – Я его раз в пять лет вижу. А чего ты так на него? Я к нему обратилась, чтобы с поездкой помог, он мне в две недели через приятелей все устроил… А тебе мое платье, правда, нравится?

– Если честно, не очень.

– Если бы ты был дипломатично настроенным молодым человеком, ты бы так не сказал.

Ирина подошла к шкафу, достала соломенную шляпку с широкими полями и спросила:

– И как?

– К такой шляпке обязательно надо таксу на длинном поводке.

Нелли Алексеевна вошла в комнату, продолжая начатый на кухне разговор:

– Но Сергей! Я там, в ваших краях бывала. И все-таки здесь другая жизнь!

– У нас тоже всего полно! – ответил Сергей Павлович. – Выставок всяких, концертов. Даже клуб изящной словесности недавно открыли. Руководителем отставного военного назначили. Ха-а! Ну, так… Чтобы этим любителям словесности жизнь медом не казалась.

Ириша ушла готовить чай. Сергей Павлович налил себе стопку водки, выпил и сказал:

– Время нельзя терять ни в коем случае. Это я ещё в институте понял. До третьего курса кое-как дотянул и думаю: нет, хватит! Взялся лекции по международному положению в обществе «Знание» читать, на собраниях выступал. И дело пошло. А потом вижу: в Москве делать нечего. Уж очень густо тут все замешано. Этот – сын такого-то, тот – племянник. Нет, думаю, надо на широком месте прорываться. Про меня, я знаю, говорят: способный, инициативный. А с каким трудом все это дается? Ого, как все дается. И людей вокруг себя надо собирать отличных, дифференцированных. Но с этой диссертацией очень устал. Надо поехать куда-нибудь и морально отдохнуть. Н-да, время сейчас очень перспективное.

Ирина принесла поднос с чашками, спросила:

– Кто будет мой торт?

– Я насчет сладкого не любитель, – ответил Сергей Павлович. – Но попробую. Мы тут с твоим товарищем – про времена.

Брат собрался уходить. Кивнул Олегу на прощание, но руку не протянул. Прежде чем выйти за ним в прихожую, Ирина шепнула:

– Обожди. Вроде бы за матерью знакомые заедут и к себе на дачу повезут.

Дверь в лабораторию приоткрылась. Показалась лохматая голова Борьки Мешкова.

– А! Сидите тут! Прохиндеи! – заорал Борька.

– О тебе только что вспоминали. – Олег отложил в сторону папку с бумагами. – Я сразу сказал: «Гений и злодейство несовместимы».

– Хи-и! А я такой разгон в первом отделе устроил. Как стукну им по столу, как закричу, что за границей сроду не был. Тоже мне, нашли горгипийца! Они перепугались, обещали про эту Горгиппию у начальства узнать. Говорят, может там прогрессивный какой режим, может новое общество строят. В лагерях после четвертого курса, нам лейтенант говорил: «Там, где есть общество, там не должно быть продуктов!» Да-а, когда и пошутить с народом, как не при жизни.

– Это к чему, про продукты? – не понял Олег.

– Чтобы печенье в тумбочках не оставляли. Хи-и! Я в первом отделе заявление оставил, что ни в какой Горгиппии не был. И переданная первому отделу товарищем Залесовым информация не соответствует действительности. Хи-и.

– Ага, нашел дураков! – ответил Олег. – Как будто мы не знаем, куда ты сразу побежал. Но историю, братец, надо знать.

– Как-то я этим не очень увлекался, – признался Борька. – А это что у вас такое? – Он показал на плакат, пришпиленный кнопками к дверце шкафа – речные берега и большой белый пароход.

Галина Васильевна оглянулась и объяснила:

– Я на этом пароходе по Волге плавала. Красота – необыкновенная. А вы, Борис, по каким-то заграницам…

– Да-а, что делать! Приходится. – Борька рассматривал плакат. – Я бы тоже на таком поплыл. Но мне кажется, что он утонет… И всех прошу в двенадцать ноль-ноль в конференц-зал прослушать мое научное сообщение и поддержать в моем лице всю прогрессивную науку.

Олег посмотрел на Борьку и покачал головой:

– А я-то думаю, по какому поводу ты в новый костюмчик вырядился?

– В этом костюме я и диссертацию защищал, и женился. Первое прошло удачно, второе – не очень. И пуговицы на брюхе застегиваться перестали. Жена говорила, что костюмчик пора выбрасывать. А я сказал: пусть остается на крайний случай. А она: в нем и в крайнем случае никуда не пойдешь. Не, говорю, в крайнем случае донесут!

Борька ушел. Галина Васильевна доставала что-то из стола и говорила:

– Несмотря на все, Борис – интеллигентный человек. Вдумчивый и с фантазиями.

– Как своих хвалить, так вас нет, – отозвался Веселов.

– Почему же! Я и вас ценю.

– У него, видите ли, фантазии, а у нас их нет.

– Придумайте и вы что-нибудь такое, чтобы все ахнули, – посоветовала Галина Васильевна.

– Прихожу я как-то в общежитие, – рассказывал Веселов, – смотрю, стоит в коридоре женщина и плачет. Мне говорят: мать Борьки Мешкова со второго курса. Спрашиваю: что с ним стряслось? Говорят: жив-здоров, вот-вот должен с лекций прибежать. Отказывается этот олух написал письмо какому-то приятелю про свои донжуанские похождения, а отправил на адрес родной мамаши. Она плакала и говорила, что ее сын такого написать не мог.