За Родину и Славу. Вторая война за Силезию (1744-1745)

Неутешительными также были известия из Франкфурта, где начавшиеся 11 марта в Рейхстаге консультации относительно плана секуляризации и нейтралитета Империи почти полностью прекратились после смерти курфюрста Майнцского. С передачей архиепископской кафедры графу Остейну добиться решения Рейхстага о формировании нейтральной имперской армии и вовсе не представлялось возможным. После отказа от плана секуляризации и формировании нейтральной имперской армии король Фридрих вынужден был отступить. После сепаратного мира в Бреслау он не мог рассчитывать на Францию и, вместе с тем, не был готов к конфликту с Англией, бывшей единственным гарантом этого мира. Угрозы прусского короля ни к чему не привели, а воплотить их в реальность у него не было возможности. Напротив, его попытка вето лишь вызвала волну возмущения английского общественного мнения, которое после этого стало ещё более настойчиво требовать от своего короля активных действий на континенте. Это был сильный удар, как по самолюбию короля, так и по всей его германской политике. В этом положении ему ничего более не оставалось, как умерить свою гордость и, отказавшись от угрожающего тона, безучастно наблюдать за маршем Прагматической армии в ожидании исхода военного противостояния, которое могло изменить к лучшему и политические конъюнктуры.

Находясь к лету 1743 года в сложном политическом положении, король Фридрих вынужден был быть вдвойне осторожным. На призыв французского посланника Валори исполнить обязательства по оборонительному договору от 1741 года и предоставить помощь Франции, прусский король ответил отказом. Также вежливый, но решительный отказ был передан имперскому фельдмаршалу Секендорфу, когда в ответ на высказанные им надежды на скорую помощь Пруссии, король Фридрих 27 апреля отвечал, что «он (король Пруссии – прим. авт.) хорошо знает, когда придёт время, но этот час пока не настал». В данном положении важным достижением для Берлина стало заключение 27 марта 1743 года договора с Россией. Работа над заключением нового договора началась сразу после заключения австро-прусского мира в Бреслау, но в конце 1742 года переговорный процесс заметно активизировался. Король Фридрих после Бреславльского мира получил свободу рук, и петербургский двор был заинтересован если не в помощи, то, по меньшей мере, в невмешательстве Пруссии в русско-шведскую войну. Содействовать улучшению отношений Берлина и Петербурга должно было включение камергера Воронцова, зятя императрицы Елизаветы, в число кавалеров ордена Чёрного орла, и последующий за этим обмен орденами Чёрного орла и святого Андрея Первозванного между Фридрихом Прусским и императрицей Елизаветой. Это сближение царственных особ было отмечено грандиозным празднованием в Зимнем дворце. Однако яркая обложка договора скрывала под собой довольно неопределённое содержание. Прусский король так и не смог добиться от петербургского двора гарантий своих новоприобретённых владений в Силезии и Глаце, без чего договор во многом терял свою действительную ценность. Король красноречиво называл его набором бессмысленных фраз. Однако для короля Фридриха важно было наличие договора с Россией, союз с которой выводил Пруссию из изоляции. Сам договор без включения в него статей о гарантии Силезии и Глаца, не стоил, по выражению прусского короля, затраченного на него труда, но, как стекло, которое принимают за бриллиант, вполне подходил, чтобы произвести необходимое впечатление в европейских столицах^[43].

Весна-лето 1743 года принесли для прусского короля новые беспокойства. Неожиданно быстрая оккупация Баварии, беспомощность франко-баварского командования вместе с поражением маршала Ноайля при Дёттингене и перенос военных действий к самим французским границам заставляли опасаться скорого военного поражения Франции. Расчёт на равновесное положение Версаля и Вены в Германии, в результате чего обе стороны, устав от войны, будут готовы на примирение при посредничестве прусского короля, очевидно, не оправдывался^[44]. После выхода из войны Франции в Вене мог бы быть поднят вопрос о пересмотре условий Бреславльского мира. Хотя пока известия из австрийской столицы звучали успокаивающе. Граф Дона писал, что главной целью венского двора остаётся Франция и что «Королева может погубить её (Францию – прим. авт.) при условии, что никто другой не захочет ей помочь». Также он передавал заверения Бартенштейна, что, несмотря на то, что для королевы Марии-Терезии тяжела потеря Силезии, она готова ещё раз гарантировать Силезию Пруссии, при условии, что Пруссия также даст ей свои гарантии. Но король Фридрих не испытывал доверия к этим словам. По его мнению, гарантии Силезии со стороны Вены ровным счётом ничего не значили, так как Силезию могла атаковать только сама Австрия и это, по выражению короля, было бы «всё равно, как если бы мы хотели гарантировать королеве Моравию». Со своей стороны, Пруссия обязана была бы гарантировать габсбургские владения «против Франции, Испании, турков и кто знает, против кого ещё». У короля складывалось подозрение, что в его нейтралитете нуждаются, чтобы разгромить Францию, после чего, принимая во внимание двусмысленную позицию Великобритании и неопределённость обязательств со стороны России, он останется в совершенной изоляции. В этом случае, перед лицом мощного дипломатического давления и угрозы формирования против Пруссии сильной коалиции, он вынужден будет пойти на уступки в вопросе реституции Силезии и Глаца.

Дальнейшие события только упрочили недоверие и увеличили беспокойство прусского короля. После неудачной попытки принести мир в Империю и вывести императора Карла VII из-под удара, король Фридрих должен был испытать ещё одно разочарование. Чрезвычайный посланник и друг прусского короля ещё со времён курпринца 29-летний граф Финк фон Финкенштейн^[45], который должен был принять участие с прусской стороны в переговорах с Карлом VII в Ганау, сообщал о холодном приёме, оказанному ему лордом Картеретом и королём Георгом Английским и об их желании самим решать судьбу императора. Было очевидно, что Великобритания не намерена допускать прусского посланника к переговорному процессу и делить с королём Фридрихом место посредника, чтобы самой распоряжаться судьбой императора. Лорд Картерет прекрасно понимал замысел прусского короля и, держа этого «чертёнка» графа Финкенштейна подальше от переговоров, как-то сказал тому: «Ваш король добился, чего хотел, живёт в мире и может никого не бояться до тех пор, пока будет заботиться, чтобы у него были друзья; ни одна держава не в состоянии защитить себя сама в одиночестве». Некоторое успокоение королю Фридриху принесло сообщение графа Финкенштейна, что действия союзников ещё более спонтанные и хаотичные, чем у французов, их военная кампания проходит без единого плана, в Прагматической армии царят сильные разногласия, а дисциплина полностью разладилась. Кроме того, в Республике Соединённых Провинций всё громче были слышны голоса за мир, а Карлу Лотарингскому так и не удалось форсировать Рейн и перенести военные действия на французскую территорию. Всё это, как писал граф Финкенштейн, вселяет уверенность, что военное решение во Франции будет отложено, по меньшей мере, до весны 1744 года. Кроме того, твёрдая позиция короля Фридриха не допустить присоединения Баварии к Австрии и унижения императора Карла VI, о чём граф Финкенштейн сообщил в Ганау лорду Картерету, возымела действие на английское министерство и вынудила его отказаться от поддержки австрийского плана по получению компенсации за Силезию в Баварии.

В это время в Берлин прибыл Вольтер с целью выяснить внешнеполитические планы прусского короля и, по-возможности, направить их в выгодном для Франции направлении. Как уже говорилось, «король философов» встретил тёплый приём со стороны «короля-философа», но проникнуть в замыслы Его Прусского Величества ему не удалось. Все попытки Вольтера начать переговоры король неизменно обращал в шутку. Как саркастично писал король в «Истории моего времени» (Histoire de mon temps), Вольтер думал, что достаточно иметь покровительство в Париже, чтобы вести важные переговоры, но, так как он не имел аккредитивов, его миссия стала просто игрой. Тем временем, прусского короля не оставляла идея об образовании в Германии третьей силы, возглавив которую он, как посредник, мог бы вынудить императора Карла VII и королеву Марию-Терезию пойти на примирение. При невозможности одобрения предложения об образовании имперской армии в Рейхстаге, король Фридрих решил лично посетить некоторых германских князей, которых он планировал привлечь в союз князей во главе с императором, и выяснить их отношение к данному проекту. Помимо старого французского клиента Пфальцского курфюрста и обиженного на союзников после Ганау Вильгельма Гессен-Кассельского, прусский король рассчитывал на герцогство Вюртемберг^[46], маркграфа Байрётского, епископа Вюрцбургского и архиепископа Кёльнского, которого надеялся убедить отказаться от договорённостей с Англией. Однако эти князья были слабыми в финансовом отношении и либо вообще не имели полевых войск, либо не могли самостоятельно их содержать и нуждались для этого в субсидиях. Так как ни Пруссия, ввиду ограниченности её ресурсов, ни, тем более, император Карл VII, не могли обеспечить необходимую финансовую поддержку этому предприятию, король Фридрих не видел иного выхода, как обратиться за помощью к Франции. Кроме того, после оставления Баварии, отступления французских войск к своим границам и подписания Нидер-Шёнефельдской конвенции сторонники Карла VII в Империи были подавлены и финансовые гарантии Франции и военные гарантии Пруссии были необходимы, чтобы вновь вдохнуть в них уверенность.

Король Фридрих и Вольтер беседуют во дворце Сан-Суси.

В сентябре 1743 года король Фридрих под предлогом визита к своей сестре, супруге маркграфа Байрётского Вильгельмине, совершил поездку в Байрёт (Bayreuth) и Ансбах (Ansbach), результаты которой хотя и не оправдали его ожиданий, но не заставили отказаться короля от своих планов. Его франконские родственники оказались значительно сильнее привержены союзу с Веной, чем предполагал король. Они ревновали прусских Гогенцоллернов к их могуществу и желали возвращения императорской короны Габсбургскому дому, покровительство которого обеспечивало им безопасность и спокойствие. И даже любимая сестра Вильгельмина сообщала в Вену об опасных планах своего брата, покушающегося на устройство Империи. В Вюрцбурге, Вюртемберге и Саксен-Готе также не выказали энтузиазма, предпочтя занять выжидательную позицию. «Я не нашёл никого, кто согласился бы, – писал король, – одни отказались из слабости, другие из преданности Австрийскому дому». Таким образом, расчёт короля на сословия передних имперских округов не оправдался, но контингенты Гессен-Касселя и Пфальца, остатки имперской армии и прусские войска при французских субсидиях уже представляли собой внушительную силу. В Ансбахе прусский король встретился с имперским фельдмаршалом Секендорфом и обсудил с ним вопросы взаимодействия будущей армии союза германских князей с имперскими войсками. Консультации с Секендорфом продолжились позже в Берлине. В Оттингене (Öttingen) король Фридрих имел возможность лично осмотреть имперские части и, несмотря на значительный некомплект штатного состава, нашёл их состояние хорошим, а боевой дух высоким, подвергнув, однако, резкой критике офицерский корпус.

Вернувшись в Берлин 25 сентября, король Фридрих уже через два дня направил своим министрам документ, озаглавленный «Вопросы, над решением которых должно работать прусское министерство» (Points sur lesquels le ministère prussien doit travailler), где в краткой форме изложил ближайшие цели прусской внешней политики. Пруссия должна стать посредником при заключении общего мира, где ей будет гарантирована Силезия, при этом Австрия ни при каких условиях не должна получить Баварию и императорский титул. Так как достичь этих целей при помощи одних только переговоров оказалось невозможным, прусский король рассчитывал подкрепить свои предложения военной силой. Он был намерен организовать вокруг императора Ассоциацию верных ему германских князей, сформировать из их контингентов армию и самому же её возглавить. «Переговоры без оружия, – любил повторять король, – как ноты без инструмента». Средства на изготовление этого инструмента министры Карла VII должны были изыскать в Версале. Французские субсидии, чтобы не беспокоить общественное мнение Германии, должны были направляться не непосредственно князьям, а поступать сначала в распоряжение императора.

Таким образом, не сумев добиться согласия Рейхстага на формирование имперской армии, прусский король теперь рассчитывал собрать под своим руководством войска лишь некоторых германских князей, содержать которые предполагалось на французские субсидии. Если добавить к этому, что бóльшую часть этой армии должны были составлять прусские войска, становится очевидным, что император оказался бы в полной зависимости от своего коннетабля. Сам коннетабль, примерив на себя роль защитника имперской власти, в этом случае получил бы достаточный вес, чтобы выступить посредником на будущем мирном конгрессе. Кроме того, условие, что французские субсидии будут выплачиваться через Карла VII, учитывая зависимость императора от прусского короля, означало, что после этого французская политика в Германии могла бы осуществляться только при посредстве короля Фридриха. Прусский король считал, что Франция находится в тяжелейшем положении и, перед лицом вторжения весной 1744 года союзнических армий в пределы королевства, вынуждена будет принять его предложения. План Ассоциации имперских округов был представлен имперским посланникам в Берлине вместе с заверениями короля Фридриха, что в мае он непременно выступит гарантом данной Ассоциации. При этом целью заявлялась лишь поддержка верховной императорской власти и подчёркивалось, что прусский король не вмешивается в борьбу Бурбонов с Великобританией и Австрией, а радеет лишь за интересы Германии. Такая формулировка формально позволяла прусскому королю избежать обвинений в нарушении условий Бреславльского мира, в той его части, которая касалась неучастия на стороне противников Марии-Терезии в текущем конфликте.

2 октября Валори был представлен план, озаглавленный «План, которому должны следовать французы, если проявят благоразумие» (Projet que doivent suivre les francais, s'ils sont senses). Вместе с ним король дал французской стороне ряд советов касательно обороны границ и действий против англичан и предложил выставить весной 1744 года 160 000 полевых войск во Фландрии, Эльзасе-Лотарингии и на Среднем Рейне, выплатить по 300 000 талеров субсидий Пфальцу и Гессен-Касселю на содержание войск, а также склонить на свою сторону герцогиню Вюртембергскую. При этом король, ссылаясь на условия Бреславльского мира, не мог заключить союз с Францией, но был готов включить прусские войска в состав армии Ассоциации, доведя её численность до 60 000 человек. Однако во Франции отнеслись к этим предложениям гораздо сдержаннее, чем ожидал король Фридрих. После неудачных попыток примирения, в Версале пришли к тем же выводам, что и в Берлине – для хорошей музыки одних нот мало. Нужен ещё хороший инструмент. Иными словами, дипломатией, подкреплённой силой, можно добиться гораздо большего, чем одной только дипломатией. Там убедились, что Австрия не отступится без Лотарингии и\или Эльзаса, а Англия – без смертельных для французской торговли уступок. Участие Франции в войне после отклонения союзниками её мирных инициатив сделалось неизбежным, что требовало, прежде всего, выхода из политической изоляции. Ответом на Вормсский договор и вступление Сардинского королевства в войну на стороне Великобритании и Австрии стало подписание 25 октября 1743 года в Фонтебло Второго Семейного пакта с Испанией. В соответствии с этим договором, Франция обязывалась объявить войну Англии и Сардинии и не складывать оружия, пока в состав Испании не вернутся Гибралтар и Менорка, а Дон Филипп не получит Милан, Парму и Пьяченцу. Кроме того, предполагалось отнять у Сардинии территории, полученные ею по Утрехтскому договору 1713 года, а также лишить Англию колонии Джорджии.

В Германии также были предприняты энергичные попытки поиска новых союзников и усиления позиций императора. Как уже говорилось, во Франкфурт был переведён шевалье де Шавиньи, один из лучших французских дипломатов и творец Венского мира, венчавшего войну за Польский трон. По замыслу Шавиньи, в Германии Франция должна была следовать модели Рейнского союза образца 1658 года. Версаль должен был выступать гарантом свободы германских сословий против попыток подчинения их воле Австрийского дома. Первой целью этого союза Шавиньи видел в том, чтобы вынудить Вену признать Карла VII императором и вернуть ему Баварию. Разумеется, французская сторона предполагала возглавить этот союз и уже только поэтому предложение короля Фридриха не нашло понимания в Версале. Недоумение министров короля Людовика можно понять. Им казалось странным, что прусский король предлагает тайно оплатить из французской казны чужие войска под чужим командованием и вдобавок называет всё это благоразумием. 20 декабря прусский посланник в Париже барон Шамбрие (Chambrier) передал королю Фридриху слова государственного секретаря Амело, что у Франции нет денег на выплату субсидий. Кардинал Тансен, имевший большое влияние при дворе, входивший в качестве министра без портфеля в Королевский Совет и даже, по оценке некоторых исследователей (Брольи) являвшийся «тайным первым министром», прочитав проект короля Фридриха, пересланный ему Валори, сказал, что он лишён здравого смысла.

Кроме того, к словам и обещаниям самого короля Фридриха в Версале, памятуя о недавнем предательстве, относились с большим недоверием. Шавиньи передал прусскому посланнику при Рейхстаге советнику Клинггреффену (Klinggraeffen), что король Фридрих «сможет сохранить Силезию только при помощи тех же самых средств, которые помогли ему её захватить, то есть, участием в общей развязке, которая навсегда увенчает его славу и обеспечит его безопасность. Все козыри у него на руках…». В следующей беседе он добавил, что «у вашего короля совсем нет друзей; Австрия к нему непримирима, а Саксония с ней заодно. Если он не хочет, чтобы его опередили, нужно действовать быстрее самому». Здесь Шавиньи почти буквально повторил предостережение, сделанное прежде лордом Картеретом о необходимости заручиться друзьями. Таким образом, король Фридрих получил от обеих противоборствующих сторон недвусмысленный намёк о том, что в то время, когда по всей Европе гремит гром войны, его дальнейшее пребывание в благословенной Аркадии невозможно, и если он хочет сохранить за собой Силезию, пришло время активных действий. Ответ Клинггреффена был осторожным: «Хотя мой король не хочет оставлять руки в карманах, но он должен быть уверен, что не обожжёт себе пальцы». Прусский король с недовольством узнал о том, что Франция пытается оспорить у него лидерство в создаваемой им Ассоциации имперских округов и вновь подчеркнул невозможность заключения договора с Францией, так как это противоречило статьям договора в Бреслау. Французский план военной кампании также не устраивал прусского короля. Он предусматривал три направления, на которых Франция будет вести активные действия – на море, в Южной Германии и во Фландрии, совершенно не упоминая о наступлении против Прагматической армии и освобождении Баварии, что, по замыслу французского командования, должно было входить в задачи армии Ассоциации имперских округов.

Таким образом, к концу 1743 года король Фридрих всё ещё был твёрдо намерен придерживаться избранной ранее внешнеполитической стратегии и, поскольку участие Пруссии в войне сделалось необходимостью, предполагал его не на основе прямого договора с Францией, а лишь в составе широкой коалиции германских князей, возглавляемой императором. Это легитимировало его выступление и делало бы прусского короля в глазах общественного мнения защитником германских прав и свобод. С другой стороны, такое решение позволяло обойти условия Бреславльского мира, которые не позволяли прусскому королю вернуться в войну. Это лишало Вену оснований для объявления короля Фридриха агрессором и последующей денонсации данного договора^[47]. Однако поступившие вскоре известия заставили прусского короля изменить своё решение. 24 декабря 1743 года из донесения прусского посланника Бееса король Фридрих узнал о заключении австро-саксонского договора, условия которого, казалось, оправдывали самые мрачные его подозрения. При этом Беес сообщал, что Брюль уверял его, что Саксония будет придерживаться строгого нейтралитета. Фельдмаршал Секендорф, считавший необходимым привлечение Саксонии в Ассоциацию имперских округов и по заданию императора Карла VII занимавшийся тогда челночной дипломатией между Дрезденом и Берлином, также утверждал, что союз Саксонии с Австрией не опасен для Пруссии. Секендорф подчёркивал, что этот союз имел исключительно оборонительный характер, а гарантии Прагматической Санкции со стороны Саксонии даны на момент заключения договора, то есть, исключают Силезию. Но эти заверения не могли успокоить подозрения прусского короля, тем более что граф Дона в ноябре-декабре 1743 года сообщал из Вены о военных приготовлениях Австрии в Богемии и Моравии, организации там магазинов и сборе войск. Эти подозрения вскоре переросли в уверенность, что, как только будет повержена Франция, Пруссии неминуемо грозит вторжение, предотвратить которое можно лишь нанеся удар первым.

Такое неожиданное решение связано с публикацией во французских газетах текста Вормсского договора, который в феврале 1744 года отправил королю из Гааги молодой граф Подевильс. Именно известие о подписании австро-саксонского и оглашение условий Вормсского договоров ряд авторитетных исследователей (Дройзен, Ранке, Карлайл, Брольи) называют главной причиной, побудившие прусского короля изменить своей внешнеполитической стратегии и вступить в войну, опираясь на прямой союз с Францией. При европейских дворах быстро узнали о подписании Вормсского трактата. Уже 28 сентября король Фридрих дал задание графу Финкенштейну выяснить подробности договора Австрии с Сардинией, а 12 ноября в депеше посланнику в Вене графу Дона пишет об уступках, сделанных венским двором в Италии. Но, так как договор касался Италии, он мог повлиять на германские дела лишь опосредованно и не вызвал сильного беспокойства прусского короля, который за добрые полгода лишь пару раз упомянул о нём в своей политической корреспонденции. Однако 9 февраля 1744 года в Берлин пришла депеша от молодого графа Подевильса с текстом Вормсского договора, который Его Величество «сильно поразил и внушил большое недоверие к намерениям английского и венского дворов…».

Такую резкую реакцию прусского короля вызвали вторая и тринадцатая статьи трактата, в которых речь шла о взаимных гарантиях земель договаривающихся сторон и об использовании австрийских войск в случае освобождения итальянских владений^[48]. В первом случае в перечне договоров, которые подтверждали Австрия и Сардиния, отсутствовал Бреславльский договор, тогда как по перечисленным договорам Силезия оставалась австрийской. Кроме того, согласно тринадцатой статье, австрийские войска могли быть переведены в Германию, а оборона австрийских владений в Италии возлагалась на сардинские войска. Так как Бавария была повержена, а Франция оттеснена к собственным границам, австрийские войска в Германии могли быть использованы только против Пруссии и король не находил другого объяснения этим намерениям, как подготовка к попытке ревизии Бреславльского мира после примирения с Версалем. Из других источников король Фридрих также получал информацию, которая подтверждала его опасения. Так, например, от Секендорфа он узнал о содержании сепаратной статьи австро-саксонского договора, согласно которой Саксония обязывалась выставить в помощь Австрии 6 000 вспомогательных войск, но не в текущем, а в следующем конфликте. Это было истолковано прусским королём, как очередное доказательство враждебных намерений венского двора. Кроме того, у короля были основания сомневаться в искренности морских держав. После уже упомянутых высказываний секретаря Фагеля и лорда Тревора, в руках короля Фридриха оказалась копия письма короля Георга, в котором английский монарх, в ответ на сетования Марии-Терезии о сделанных ею уступках, отвечал: «Мадам, что легко взять, легко и вернуть обратно». В достоверности данного письма существуют большие сомнения^[49], но оно определённо повлияло на последующие решения прусского короля.

И эти решения были приняты быстро. Король незамедлительно поручил своим министрам, Борке и Подевильсу, независимо друг от друга в письменной форме представить ему свои соображения относительно содержащихся в Вормсском трактате статей. Но министры не разделяли опасений короля. Борке, который прежде был посланникам в Вене и Лондоне и прекрасно разбирался в политике этих дворов, признавал, что Мария-Терезия никогда не забудет потерю Силезии, а Ганновер всегда будет ревниво относиться к Пруссии. Но он был уверен, что у Австрии сейчас нет возможности начинать новую войну, а Англия не откажется от гарантий Силезии, по крайней мере, до тех пор, пока Пруссия сама не нарушит положения Бреславльского мира. Борке считал, что упомянутые статьи Вормсского договора не угрожают Пруссии, и король не должен вступать в новую войну и рисковать ради помощи Франции, которая была слаба и на которую нельзя было положиться. Графу Подевильсу также казалось невероятным, что Австрия и Великобритания подвергнут себя новой опасности. Он также считал, что Вормсский договор не направлен против короля и советовал ограничиться запросами в Вене и Лондоне относительно его содержания, а также выразить в Лондоне удивление по поводу того, что англичане не сообщили о Вормсском договоре в Берлин, как должны были в соответствии с условиями Вестминстерского договора. Однако король Фридрих назвал эти соображения «брюлианой» и, как далёкой осенью 1740 года, был намерен осуществить свои решения, невзирая на мнения своих министров^[50]. Насколько вескими были опасения короля, и насколько они могли оправдать нарушение договора и вступление в войну, в рамках данной работы останется за скобками. Однако заметим, что королю были известны лишь открытые статьи договора, и он имел основания опасаться тайных статей этого соглашения. Сейчас мы знаем, что эти подозрения не подтвердились. Также приведём аргументы австрийского исследователя Арнета, который оценивает австро-саксонский союз как исключительно оборонительный и возникший, напротив, из-за недоверия к прусскому королю. Этим Арнет объясняет военные приготовления в Богемии и Моравии.

Сразу после получения ответов от своих министров, король Фридрих составил весьма примечательный документ, в котором подробно разобрал аргументы в пользу готовящегося нападения Австрии и её союзников на Пруссию и здесь же сам попытался их опровергнуть. Во второй части документа король подвёл итоги этого внутреннего диалога и взвесил возможности, к которым можно было бы прибегнуть для отвращения угроз, и риски с этим связанные. Вывод, сделанный королём, был однозначным – Австрия при поддержке Великобритании, уже начиная со времени подписания Бреславльского договора, готовилась к его ревизии и после завершения войны против Франции готова будет напасть на Пруссию. В этой ситуации лишённой союзников Пруссии предстоит в одиночку противостоять целой коалиции держав, к которой король Фридрих, помимо Австрии и Англии с Ганновером, причислял, по меньшей мере, ещё Саксонию и Данию. Как писал король Фридрих тогда он «не найдёт никого для диверсии против королевы Венгрии…, а гаранты его договора либо очень мало, либо совсем не будут расположены ему помочь». Единственное средство, по мнению короля, с помощью которого можно избежать поражения, это заключить союзы с Францией, Россией и Швецией и уже в 1744 году, пока австрийские и союзные им войска заняты на Рейне и во Фландрии, нанести превентивный удар по Австрии и лишить её Богемии. По убеждению короля, если этого не сделать, «королева Венгрии всегда будет оставаться слишком сильной». Часть Богемии к северу от Эльбы прусский король рассчитывал присоединить к своим владениям. Ещё во время Первой Силезской войны на переговорах с бывшим королём Богемии Карлом-Альбрехтом и с Марией-Терезией король безуспешно пытался получить эти богатые богемские округа, которые, в качестве предполья Силезии, имели не только экономическое, но также стратегическое значение.

Как видно, выводы, сделанные в этом документе представляют собой разительную противоположность прежней внешнеполитической стратегии короля, направленной на поиск путей влияния на конфликт в рамках условий Бреславльского мира, при помощи нейтральной армии Ассоциации имперских округов. Можно утверждать, что с середины февраля король Фридрих принял решение о непосредственном вмешательстве в войну на стороне Франции, чтобы не допустить выхода её из войны. После этого конфликт вновь обрёл бы равновесное состояние, которое затем должно было быть закреплено статьями общего мира с непременным включением в них гарантий Силезии со стороны всех его участников. Также очевидно, что нарушение прусским королём мирного договора с Австрией освобождало другие стороны от его соблюдения, что, при неудачном исходе войны, могло повлечь за собой потерю не только Силезии, но также других территорий. Король Фридрих хорошо видел эту опасность, но считал, что бездействие будет ещё губительнее и потому «было бы глупостью не желать предотвратить несчастье, имея в руках средства от него защититься».

Основными условиями для исполнения данного смелого предприятия были боеспособная армия и наличие союзов с Петербургом и Версалем. Армия у короля была, а вторую часть задачи должна была решить дипломатия. От спасения Франции, которую он сам оставил два года назад ради Силезии, теперь парадоксальным образом зависело сохранение этого приобретения. Также для претворения в жизнь этого плана необходимо было заручиться союзом или, по крайней мере, нейтралитетом России. О необходимости поддержания добрых отношений с Россией говорил сыну ещё король Фридрих-Вильгельм^[51], а после силезского предприятия короля Фридриха роль России во внешней политики Пруссии ещё более возросла. В контексте противостояния с Австрией, позиция восточного соседа, обладавшего мощными вооружёнными силами и практически неуязвимого для ответного удара, приобрела для прусской политики критическое значение. Как указывает современный германский исследователь Духхрадт (Duchhardt) применительно к ситуации после Семилетней войны, союзные отношения с Россией являлись необходимым условием безопасности Пруссии, и король Фридрих, образно выражаясь, вынужден был постоянно сверять свои планы по петеребургскому времени^[52].