За Родину и Славу. Вторая война за Силезию (1744-1745)

Войска сильно устали после напряжённого марша. Некоторым полкам из отдалённых областей королевства за короткий срок пришлось проделать большое расстояние. Батальоны, выступившие 3 августа из Штеттина, прошли за 19 дней 48 миль (356 километров), а батальоны из Хамма (Hamm) – за 16 дней 42 мили (311 километров). Большой конвой из 500 судов под командованием Бонина ещё 10 августа покинул Магдебург и, не встречая препятствий с саксонской стороны, миновал Дрезден и Пирну и проследовал вверх по Эльбе к Лейтмерицу. Всё шло так, как задумал король. Прусские войска во время марша соблюдали порядок, за нарушение дисциплины было предписано строгое наказание. В случае выявления насильственных действий по отношению к местному населению солдат ожидала смерть, а офицеров – позор разжалования. В кабинет-приказе, изданном королём в Потсдаме 13 августа, значится, что ни в Саксонии, ни в Богемии не должно быть ни малейшего грабежа. В войсках поддерживался высокий моральный дух, а местное лютеранское население встречало пруссаков без всякой враждебности и даже доброжелательно. Для сбережения собственных припасов и экономя на их подвозе, прусские солдаты в Саксонии покупали продовольствие у местного населения, расплачиваясь наличными деньгами, для чего каждому были выданы, так называемые, «хлебные грóши». При закупках фуража и подвод выдавались расписки, которые потом были погашены из прусской казны, а сельских старост обязали докладывать о порядке в проходящих через их земли полках.

А. Менцель. Пехота на марше.

В то благословенное время война для жителей нейтральных территорий, через которые двигались войска, часто была хорошей возможностью заработать. Помимо централизованных закупок по полкам, у мест расквартирования частей организовывались рынки, где солдаты могли купить всё необходимое для походной жизни. Французская армия в южной Германии в 1741 году и русская армия в Польше в годы Семилетней войны представляют собой примеры подобного делового общения иностранного солдата с местными общинами. Но закупкой продовольствия у населения можно было обеспечить потребности армии лишь наполовину. Тогда герцог Вайссенфельский, исполняя обещание, данное им королю Фридриху у пирнского моста, распорядился открыть для нужд прусской армии саксонский магазин в Пирне и разрешил организовать в этом городе пекарню для снабжения войск корпуса короля. Теперь прусские войска в Богемии были обеспечены шестидневным запасом хлеба, которого должно было хватить до обустройства магазина в Лейтмерице.

Вообще, с саксонской стороны были приняты все меры, чтобы избежать неприятных случайностей. Любой выстрел, любая стычка патрулей могли спровоцировать конфликт. Поэтому в Дрездене предпочитали идти навстречу пожеланиям пруссаков и делать всё, чтобы они поскорее ушли. Со своей стороны, прусское командование поддерживало в армии образцовую дисциплину. Она удостоилась похвалы даже самого хозяина этих мест, курфюрста и польского короля Августа, который поблагодарил короля Фридриха за поддержание порядка в войсках. Прусский король был не менее любезен, отправив герцогу Вайссенфельскому письмо с извинениями, что колонна маркграфа Карла увезла саксонские упряжки дальше, чем было оговорено. Порядок, поддерживаемый в прусской армии, настолько поразил посланника императора Карла VII в Дрездене, что тот сравнил прусских солдат с монахами-капуцинами, с той лишь разницей, что монахи получали свой хлеб даром, а солдаты за него платили.

Однако эти комплименты и любезности не могли обмануть ни одну из сторон. Позже, в «Истории моего времени», король Фридрих напишет, что, стоило ему только захотеть, он мог бы захватить Саксонию за восемь дней. В окружении короля даже звучали советы не останавливаться на полпути и полностью разоружить саксонскую армию. Однако король не рискнул прибегнуть к насилию. В то время он не рассматривал Саксонию в качестве противника, надеясь, что успешная война против Австрии привлечёт короля Августа в лагерь союзников Франции. «Брюль ворчит, – как писал король герцогу Ноайлю из лагеря у Петерсвальда, – но я уверен, что если император ему кое-что предложит, он будет у него в кармане». Время показало, что король ошибался, и через десять лет, при планировании войны против Австрии, он учтёт этот печальный опыт. Как только последний прусский солдат пересёк границу, в Саксонии началась мобилизация. После получения приказа от короля Августа из Варшавы армия была переведена на военные штаты, а войска начали собираться в четырёх лагерях – у Пирны, Фрайберга, Хемница (Chemnitz) и Цвиккау (Zwickau). Впрочем, мобилизационные мероприятия (организация магазинов, пополнение частей, закупка лошадей, подготовка артиллерии и многое другое) должны были занять несколько месяцев, так что пока саксонские войска не оказывали никакого сопротивления и не мешали маршу прусской армии. Предупредительность герцога Вайссенфельского также не должна вводить в заблуждение, так как саксонское руководство, не имея возможности препятствовать проходу прусских войск, было крайне заинтересовано в том, чтобы они как можно быстрее покинули территорию курфюршества. Король Август и его министры более всего страшились, что Саксония попадёт между молотом и наковальней и станет ареной борьбы, в результате чего будет разорена и опустошена.

Операция прусских войск в Саксонии с юридической точки зрения не являлась нарушением имперских законов. С разрешения императора или имперских округов и при соблюдении порядка, войска могли входить на земли нейтральных имперских князей и сословий. Однако, при соблюдении буквы закона, дух его в данном случае оказался совершенно выхолощен, что вызвало в Империи волну возмущения демаршем прусского короля. Германский князь, вероломно нарушивший заключённый ранее договор, выступил на стороне Франции – этого заклятого врага всех добрых немцев – и дискредитировавшего себя императора, которого многие в Империи расценивали как французского клиента, чем помешал возвращению в состав Империи исконных германских провинций Эльзаса и Лотарингии. Если прибавить, что выступление прусского короля сопровождалось оскорбительным посягательством на суверенитет одного из родовитейших Домов Империи, саксонских Веттинов, то возмущение германских патриотов выглядит вполне обоснованным.

Но с военной точки зрения операция полностью оправдалась. Король вновь нанёс удар в то время и в том месте, где этого никто не ожидал. Кампания близилась к концу и быстрая мобилизация с последующим выступлением прусских войск стали совершенной неожиданностью для дрезденского двора. Даже если бы приказы были отданы немедленно, первые части саксонской армии могли быть готовы к боевым действиям лишь спустя несколько недель. Кроме того, для успокоения горячих голов при дрезденском дворе, король оставил в старых провинциях прусского королевства обсервационный корпус во главе со старым князем Дессауским. Таким образом, вместе с пряником в виде заманчивых предложений, король Фридрих использовал корпус князя Дессауского в качестве кнута, занесённого над самым дорогим сокровищем курсаксонской короны – городом Лейпцигом. Эта угроза призвана была удержать саксонский двор от опрометчивых шагов.

Особое внимание следует уделить скорости проведения операции. Марш прусской армии был исполнен с неукоснительной точностью. В краткие сроки и в превосходном порядке около 60 000 пруссаков прошли через Саксонию и заняли лагеря на богемской территории. 26 августа, в точности как обещал король Фридрих Его Польскому Величеству, на территории Саксонии не осталось ни одного прусского солдата. При этом важнейшее значение имело использование реки для перевозки грузов. Сила ветра и течения с успехом заменяла труд десятков и сотен тягловых животных и не требовала огромных расходов на закупку скота и фуража. Примеры использования рек – этих железных дорог прошлого – для перемещения больших грузов и даже целых армейских корпусов часто встречаются в описаниях кампаний того времени. В 1741 году французы по Дунаю перевезли значительные силы и большие запасы непосредственно в Линц, а затем активно использовали в тех же целях каналы во время фландрских кампаний, да и сам король Фридрих умело воспользовался Одером при занятии Силезии в 1740 году. На этот раз река Эльба оказалась незаменимой при проведении данной операции. Следующие по реке 500 судов Бонина избавили армию от необходимости везти с собой огромный обоз, что существенно увеличило скорость марша. Принимая во внимание соревнование во времени с принцем Карлом Лотарингским, это обстоятельство стало решающим.

Одновременно с Валленродом и Винтерфельдом граф Дона должен был объявить в Вене о предстоящем вторжении прусских войск в Богемию. 3 августа Дона получил приказ из Берлина объявить венскому двору об отправке прусских вспомогательных войск для императора Карла VII и передать декларацию. Однако сделать это он должен был не ранее 6 августа, чтобы австрийское министерство не успело принять соответствующие меры. 7 августа Дона получил прощальную аудиенцию у Марии-Терезии, а утром 8-го на конференции зачитал новому австрийскому канцлеру Ульфельду текст декларации. В ней король Фридрих объявлял, что, так как все его прежние усилия по достижению мира в Империи и поддержке императорского достоинства оказались напрасными, он заключил Унию с влиятельнейшими из имперских князей, а также, что долг перед Империей и императором велит ему передать императору Карлу VII часть прусских войск. При этом прусский король не был намерен вмешиваться в распри австрийского двора с другими державами, которые не касаются Империи. Почти одновременно, 10 августа, в Берлине иностранным министрам было вручено «Экспозе мотивов…», в котором подчёркивалось, что король Фридрих не имеет в этом собственного интереса, а движим лишь желанием восстановить спокойствие в Империи^[81]. Покончив со своим заданием, граф Дона испросил отпуск для поездки в Штуттгарт. Австрийский посланник в Берлине граф Розенберг ещё в начале июля взял отпуск и отбыл в Москву, но окончательно дипломатические отношения между Австрией и Пруссией прервались лишь в сентябре с отъездом из Берлина австрийского поверенного в делах, после чего из Вены был также отозван прусский легационный секретарь.

Несмотря на почти ежедневные известия о военных приготовлениях со стороны Пруссии, многие высокопоставленные лица в Вене не верили, что король Фридрих нарушит Бреславльский договор. О начале военных приготовлений Пруссии стало известно очень скоро, но в Европе терялись в догадках относительно целей задуманного предприятия. Если отбросить самые экзотические предположения, среди которых поход в Польшу^[82] или в Голштинию, то наиболее вероятным казалось намерение короля двинуть армию в область Миндена или Магдебурга и, угрожая оттуда Ганноверу и даже Голландии, с позиции силы потребовать уважения прав императора Карла VII. Заключение Франкфуртской Унии ещё более упрочило европейские дворы в этом мнении. Однако сразу после заключения Франкфуртской Унии и договора короля Фридриха с императором Карлом VII к принцу Карлу Лотарингскому прибыл генерал Дегенфельд (Degenfeld) и сообщил ему о согласии императора передать королю Фридриху три богемских округа, за что тот обязался до середины июля вторгнуться в Богемию. Также прусский посланник в Гааге молодой граф Подевильс сообщил в Берлин об услышанном 1 июля разговоре между иностранными дипломатами, в котором австрийский посланник высказал сомнение, что военные приготовления прусского короля направлены против Австрии. Но далее посланник заявлял, что «если это произойдёт, то сначала Королеве будет нанесён тяжелейший удар, но затем у неё появится возможность вернуть прекраснейшую провинцию».

Подтверждения о подготовке прусской армии к наступлению в Богемии поступали с разных сторон, но при венском дворе не были склонны им доверять. Некоторые даже предполагали, что эти слухи намеренно распускались прусской стороной, чтобы угрозой нападения склонить Марию-Терезию к уступкам в Баварии. Сама Мария-Терезия ещё в июне заявляла, что не хочет и не может верить в возможность нападения Пруссии, а её главный советник и министр барон Бартенштейн до последней минуты считал, что «пока дела Королевы идут хорошо, король Пруссии не осмелится ничего предпринять; и напротив, если они пойдут плохо и на Рейне потерпят поражение, то неминуемо придётся иметь с ним дело» (из письма Великому герцогу Тосканскому Францу-Стефану от 30 июля). Впрочем, Бартенштейн считал, что с таким соседом, как король прусский, надо всегда быть настороже, и предполагал, что целью нападения будет Венгрия, на что указывали наличие там многочисленных прусских агентов, связи Пруссии с Османской империей, а также испытанного в Силезии ресурса в виде лояльного к Пруссии протестантского населения.

Такая уверенность австрийского двора в безопасности своих владений основывалась на предположении, что война может прийти только из Силезии, так как только там имелась общая граница с владениями прусской короны. Но находившихся в этой провинции прусских войск было явно недостаточно для успешного наступления. Кроме того, приближалась осень, а с ней и закрытие горных перевалов на границе, что значительно усложняло проведение не только широкого наступления, но даже небольшой операции. Главные прусские силы собирались в старых провинциях, которые были отделены от Богемии нейтральной Саксонией. Даже если в Вене кому-нибудь пришла бы в голову мысль, что король Фридрих собирается нарушить нейтралитет одного из влиятельнейших князей Империи, это опасение было бы успокоено уверенностью, что сопротивление саксонских войск сможет задержать прусского короля до наступления холодов. «Из его донесений, – писала Мария-Терезия о фельдмаршале графе фон Трауне (Traun), ставшему после смерти Кевенхюллера правой рукой принца Лотарингского, – я вижу, что Он очень опасается Пруссии. Это действительно очень опасный враг; однако Господь будет помогать нам и дальше, как помогал прежде». Поэтому, узнав, что пруссаки беспрепятственно прошли через Саксонию, венский двор пришёл в большое замешательство, обвинив Его Польское Величество в малодушии. Эти настроения быстро передались народу.

Известие о предстоящем нападении пруссаков вызвало настолько бурную реакцию среди жителей Вены, что прусский посол вынужден был всерьёз опасаться за свою жизнь, а к его дому была выставлена охрана, чтобы защитить графа Дона от расправы толпы. Поразительно, как изменились настроения населения за последние три года. Если осенью 1741 года жители Австрии приветствовали Карла-Альбрехта Баварского как своего законного сюзерена, а молодая наследница вызывала лишь сожаление, то после неожиданных и решительных побед австрийского оружия имя Марии-Терезии стало девизом, с помощью одной чудесной силы которого, казалось, можно было добиваться успехов там, где недавно виделись лишь горести и неудачи. Несчастная принцесса, покинутая своими генералами (Шметтау, Секендорф) и союзниками (Великобритания, Саксония, Россия), она была обречена быть погребённой под обломками некогда могущественного дома Габсбургов, но неожиданно для всех её враги разом были повержены, а сама она предстала перед своими подданными и друзьями в образе хранимой Богом защитницы земель своих предков. Настоящий символ монархии!

И теперь, получив известие о новой опасности, Мария-Терезия сохраняла спокойствие. Положение её было несравнимо лучше, чем четыре года назад, когда король Фридрих пересёк границу Силезии. Тогда её казна была пуста, войска состояли из рекрутов, генералы были ненадёжны, а министры немощны и безвольны. Тогда, выступая на венгерском сейме с младенцем Иосифом на руках, она была подобна Деве Марии, молящей о защите от окружавших её врагов. И тогда она получила эту помощь. Сейчас всё было иначе. Три года испытаний закалили молодую королеву, придали мужества её солдатам и генералам. Теперь она была окружена опытными советниками и, видя возрождение прежнего величия Габсбургского дома, к ней вернулись союзники и друзья. Австрийский дипломат в Гааге был прав. Если бы Австрия смогла выдержать первый страшный удар, результаты войны не казались настолько очевидными, и при удачном ходе военных действий можно было бы рассчитывать на возвращение того, что прежде казалось безвозвратно потерянным – богатой Силезии. Выслушав выступление графа Дона, Мария-Терезия после совещания с министрами распорядилась составить ответ. В нём было заявлено, что прусский король уже в третий раз нарушает договор, а его заявление о бескорыстности данного предприятия, нацеленного лишь на оказание помощи обездоленному императору, насквозь фальшиво, так как он должен был получить богемские округа и оставшуюся у австрийцев часть Силезии. В доказательство, к этому документу была приложена сепаратная статья договора об Унии, касавшаяся уступки этих территорий. Адресатом данной публикации было германское общественное мнение, а цель – ещё более дискредитировать прусского короля и императора Карла VII.

Наряду с обращением к общественному мнению, австрийское министерство также обратилось к союзникам. После того, как субсидии, выплаченные морскими державами в предыдущем году, иссякли, Васнер в Лондоне весной 1744 года обратился за финансовой помощью к королю Георгу, заявив, что Австрия ради общего дела содержит в Германии, Нидерландах и Италии 170 000 солдат и не может одна нести связанные с этим издержки. Переговоры эти, вследствие затруднений союзников после неудачной кампании в Нидерландах, долгое время не приносили результата. Но когда в самый разгар наступления принца Карла Лотарингского через Рейн Васнер представил лорду Картерету меморандум, в котором были затребованы значительные средства для продолжения этого наступления, английский министр был вынужден дать согласие на выплату 150 000 фунтов стерлингов. После подписания субсидной конвенции, но перед её ратификацией, в Лондоне стало известно о вторжении короля Фридриха в Богемию и условия конвенции были изменены. Не имея возможности помочь войсками, Англия попыталась решить проблему помощи союзнику привычными финансовыми инструментами. Теперь из обещанных 150 000 фунтов Австрия должна была передать 50 000 фунтов Саксонии, а на остальные средства провести набор 40 000 солдат, из которых 20 000 выставить против Франции. Саксония обязалась выставить корпус в 20 000 человек и присоединить его к австрийской армии в Богемии^[83]. Это вполне соответствовало австро-саксонскому договору, по расширенным условиям которого (13 мая 1744 года) король Август, в случае атаки на наследные земли, обязан был предоставить Марии-Терезии помощь в 20 000 человек^[84]. Кроме того, граф Розенберг в Петербурге получил приказ просить императрицу Елизавету о поставке вспомогательного корпуса на основании договора 1726 года, впрочем, безрезультатно. В России ещё не забыли о «деле Ботты», а императрица Елизавета заявила, что не считает себя связанной обязательствами по этому договору с Австрией.

Вместе с поисками внешней поддержки, венский двор использовал и внутренние ресурсы. Собственные финансовые возможности были близки к исчерпанию и теперь помощь должны были предоставить те, кто уже один раз доказал свою преданность короне. Венгрия опять, как и в 1741 году, должна была дать солдат, тем более что боевые качества венгерских войск постоянно улучшались. Принц Карл Лотарингский в последнее время расточал похвалы в адрес венгров. 30 марта 1744 года из Вены в Пресбург уже был отправлен рескрипт о проведении рекрутского набора в венгерских землях, но эта попытка была неудачной. Комитаты либо соглашались поставить солдат лишь для службы на территории венгерского королевства, либо же вообще обошли этот запрос молчанием. После того, как стало понятно, что только исключительные меры способны побудить венгров дать войска, Мария-Терезия приняла решение вновь выступить на сейме с призывом о помощи. 10 августа она отправилась в Пресбург, где предстала перед спешно собранным дворянским собранием. В результате переговоров с магнатами помощь была обещана, пусть и в обмен на налоговые послабления. В порыве энтузиазма венгерские комитаты обещали выставить вдвое больше войск, чем при наборе 1741 года, но это было лишь последствием всеобщей эйфории. Уже в день отъезда Марии-Терезии из Пресбурга 22 августа венецианский посланник Контарини (Contarini) писал, что её поездка оказалась не столь успешной, как того ожидали в Вене. Несмотря на то, что венгры обещали выставить 30 000 человек за три недели, в действительности нужно было ожидать не более 20 000 человек. Хотя войска были плохо вооружены и обучены, но это уже была значительная помощь. Однако венгерское ополчение, саксонский вспомогательный корпус и английские гинеи пока существовали лишь на бумаге. До появления этих войск на богемских полях, а денег – в австрийской казне, должно было пройти время, а пока провинции Богемия и Моравия были почти беззащитны перед прусским вторжением.

А. Менцель. Мария-Терезия с маленьким сыном Иосифом на руках перед венгерскими дворянами на сейме в Пресбурге.

Полевых регулярных войск в этих провинциях не было. Из регулярных войск в гарнизоне Праги находилось 9 рот, в гарнизонах Эгера и Кёниггреца – по 1 батальону. В Моравии гарнизон Ольмюца насчитывал около 5 000 человек, гарнизон Брюнна – около 4 000 человек^[85]. Кроме того, в Венгрии и Австрии находилось ещё 10 батальонов и 6 эскадронов. Помимо регулярных войск, в Богемии и Моравии находилось значительное количество ландмилиции (в Богемии около 10 000 человек), приказ к образованию которой был издан в январе 1744 года. За крайним недостатком регулярных войск, ландмилиция была использована для усиления гарнизонов, а также для несения службы на границе, в особенности, на горных её участках, где на дорогах были образованы завалы и засеки и поставлены посты. Из полевых войск на всём протяжении от Рейна до Вены имелось лишь около 25 000 человек в Верхнем Пфальце под командованием генерала от кавалерии графа Баттяни (Batthyányi). Однако этих войск было совершенно недостаточно для отражения прусского наступления.

Главные и лучшие силы австрийской армии, около 70 000 человек во главе с принцем Карлом, находились в это время за Рейном, готовясь к боям за Лотарингию. Австрийское командование до последней возможности противилось возвращению армии принца от Рейна. Понимая невозможность одновременно вести боевые действия в Лотарингии и Богемии, в Вене были готовы примириться с Францией, и армия на Рейне могла быть веским аргументом на этих переговорах^[86]. Наступающие войска прусского короля хотели сдержать одними лишь войсками Баттяни и саксонским вспомогательным корпусом. Однако надеждам на мир с Францией не суждено было сбыться. В Лондоне были решительно настроены к продолжению войны против исконного врага, и сепаратный выход из войны с Францией означал бы для Австрии прекращение выплат английских субсидий, без которых венский двор не смог бы выдержать новую войну с прусским королём. Готовность Франции к миру теперь также вызывала сомнения, так как уже распространились слухи о некоторых обязательствах, принятых Версалем по отношению к Берлину. Кроме того, саксонские войска, о чём заявил в Дрездене герцог Вайссенфельский, могли прийти на помощь королеве Марии-Терезии не раньше, чем через 3–4 недели. Принимая во внимание все эти обстоятельства, в Вене прекратили колебания и решили немедленно вернуть армию принца Карла Лотарингского в Богемию. Мария-Терезия ещё раньше сообщила принцу о возможности нападения со стороны прусского короля, считая, впрочем, это маловероятным. Но если это произойдёт, продолжала королева, необходимо было сосредоточить против него все силы и ограничиться на всех прочих направлениях лишь обороной. О ревизии статей Бреславльского мира в случае нарушения его королём Фридрихом открыто пока не говорилось, но, во всяком случае, это уже подразумевалось. Поэтому, когда известие о движении прусских войск через Саксонию положило конец всяким сомнениям, принцу Карлу был отправлен приказ быстрым маршем вернуться в Богемию.

Для австрийской монархии наступил момент истины. Из всех противников король Фридрих, несомненно, был наиболее опасным, но победа над ним открывала новые возможности. После нарушения Бреславльского мира закреплённый в нём отказ австрийской короны от Силезии и Глаца также становился недействительным. Восстановление герцогства Лотарингии или возвращение под скипетр Габсбургов Неаполитанского королевства всё больше становилось несбыточной иллюзией. Поиск компенсации был вынужденным решением, осложнённым необходимостью учитывать интересы внешних игроков. Короля Сардинии, который всеми силами противился возвращению Неаполя Австрийскому дому или Августа Польского, который приходился тестем неаполитанскому королю и принимал живое участие в его судьбе. Кроме того, при всех внутренних проблемах, Франция обладала гигантским запасом прочности, а стены «железного пояса» Вобана по-прежнему надёжно защищали внутренние пределы королевства. Но теперь, после возвращения в войну короля Фридриха, в Вене не скрывали, что постараются не только изгнать неприятеля из Богемии и вернуть Силезию и Глац, но даже лишить зарвавшегося прусского монарха части его старых владений. 22 августа 1744 года Франц-Стефан написал брату, что «было бы великолепно, если бы удалось раздавить этого дьявола одним ударом и навсегда обезопасить нас от него… Сам Бог, кажется, устраивает всё таким образом, чтобы хорошенько наказать того, кто стал причиной стольких несчастий».

На следующий день Мария-Терезия отдала принцу Карлу приказ начать отступление из Франции. Но австрийский полководец, будучи извещён графом Баттяни о наступлении прусской армии, ещё 20 августа собрал военный совет, на котором было принято единодушное решение о возвращении за Рейн. Подводя итог этого совещания, фельдмаршал Траун рассудительно отметил, что сейчас главной задачей является сохранение армии, от которой зависит судьба австрийской монархии, и отступление без потерь в сложившихся условиях будет лучше выигранного сражения. Однако исполнить это решение было непросто. На помощь французской армии маршала Куаньи двигались большие силы во главе с маршалом Ноайлем и самим королём Людовиком, отправленные из Фландрии на защиту Лотарингии. Австрийская армия должна была отступать через реку на виду у противника, что грозило обернуться тяжёлым поражением. Необходимо было действовать очень быстро. И здесь принцу Карлу помогло событие, столь же счастливое для австрийцев, сколь печальное для французов. По прибытии в Мец король Людовик был сражён тяжёлой болезнью, которая едва не свела его в могилу^[87]. Это обстоятельство сильно замедлило французское наступление и позволило принцу Карлу почти беспрепятственно осуществить переправу на глазах у французов. К утру 24 августа вся австрийская армия находилась на правом берегу Рейна, и готовилась быстрым маршем двинуться на помощь Праге.

Король Франции Людовик XV (1710–1774). После выздоровления от этой тяжёлой болезни получил прозвище «Возлюбленный».

Известие о болезни французского короля и медлительность французских войск, как уже упоминалось выше, вызвали сильное беспокойство короля Фридриха, войска которого в это время двигались маршем через Саксонию. Но ещё большее опасение вызвало у прусского монарха известие о беспрепятственном возвращении австрийской армии за Рейн, полученное им из Меца от графа Шметтау. После того, как прусские войска покинули территорию Саксонии, корреспонденция направлялась обходными путями, что занимало больше времени. Поэтому письмо с неприятным известием король получил лишь 30 августа, когда колонны армии принца Лотарингского уже маршировали по швабским дорогам. Король понимал, что если пруссаки не успеют взять город до подхода австрийской армии, кампания будет безвозвратно потеряна. Даже проиграв сражение, австрийцы смогли бы снабдить Прагу всем необходимым для длительной обороны. План кампании и, быть может, всей войны был под угрозой. 31 августа король написал ряд писем, в которых дал волю своему раздражению. В ответном письме графу Шметтау он потребовал подать жалобу королю Людовику на маршала Ноайля, который, по мнению короля, позволил австрийцам выскользнуть из ловушки. В письме к французскому королю он призывал вспомнить о союзническом долге и выполнять взятые на себя обещания. Французский посол Валори также получил очередную порцию горьких насмешек. «Мой большой Валори^[88], – писал король, – мы берём Прагу, а ваши французы занимаются глупостями».

В это время Шметтау в Меце извергал огонь и молнии, требуя сместить Ноайля и поставить на его место другого генерала, к примеру, герцога Бель-Иля. Разумеется, эти обвинения быстро стали известны Ноайлю, который ответил прусскому королю, что французская армия честно выполняет все обязательства и не потеряла напрасно ни единого дня. Оскорблённый Ноайль даже позволил себе колкость по отношению к Его Прусскому Величеству. Он заявил, что неосторожно рассуждать о деталях военных операций, находясь на таком большом расстоянии, тогда как сам он имеет за плечами 52-летний опыт службы, который позволяет отличить полезные военные планы от пустых фантазий. Однако одно было неоспоримо – армия принца Карла, освободившись от французов, быстрыми маршами шла к Праге. Утром 24 августа, сжигая за собой мосты, последние австрийские солдаты перешли Рейн, а уже 10 сентября армия была в Донаувёрте (Donauwörth), откуда принц Карл отправился в Вену, передав командование фельдмаршалу Трауну. Покидая Переднюю Австрию, принц Карл укрепил Фрайбург, оставив там сильный гарнизон и достаточное количество припасов. Фрайбург был важной крепостью, которая служила опорным пунктом для операций на французской границе, и с его потерей линия снабжения действующей на Рейне австрийской армии значительно удлинялась. В Баварии Траун оставил около 20 000 человек под командованием фельдмаршал-лейтенанта Бернклау (Bärnklau), и через Вальдмюнхен (Waldmünchen) 2 октября привёл армию в богемский Миротиц (Mirotitz), где его ожидал граф Баттяни^[89]. За 40 дней марша австрийские солдаты прошли около 650 километров, в среднем, более 16 километров в день. С учётом дней отдыха, скорость марша армии принца Карла составляла более 20 километров в день на протяжении более месяца, что являет собой выдающееся достижение, особенно, если принять во внимание, что марш сильно затрудняли большой обоз и непрекращающиеся дожди. Стоит ли говорить, что после такого тяжёлого перехода армия была сильно ослаблена и нуждалась в отдыхе и пополнении, тем более что положение в Богемии уже сильно изменилось.