Kitobni o'qish: «Ангола – СССР: дружба и забвение»

Shrift:

Виталий Хальпуков

Выпускник Минского государственного педагогического института иностранных языков. Окончил аспирантуру по специальности «социальная философия» при Национальной академии наук Беларуси (Институт философии).

Много лет проживает за границей. Работал переводчиком в Африке, долгое время находился в Латинской Америке. Более пятнадцати лет живет в США. В 90-е годы неоднократно посещал разнообразные страны Европы.

Подробное изучение социально-политического устройства разных государств помогает автору отмечать схожие и отличительные черты определенных обществ. В своих книгах автор делится с читателями персональной точкой зрения в отношении данного вопроса.

Предисловие

«Дамы и гос-с-спода!» – приятным голосом стюардесса сообщила, что наш самолет приступил к снижению и через двадцать пять минут совершит посадку в аэропорту Шереметьево-2.

Буквально мгновение спустя нас начало потряхивать. Казалось, что тяжелый воздушный лайнер неторопливо пробивался сквозь плотный слой облаков, которые нехотя расступались под тяжестью грузной машины. В это время окна с внешней стороны самолета заволокло бело-дымчатой пеленой, и стало невозможно наблюдать за красотой просыпающегося неба.

Пол уходил из-под ног, крен увеличивался, и, пытаясь сохранить равновесие, я еще больше вжался в узкое пассажирское кресло.

Удовольствие не из приятных – находиться в закрытом пространстве облачного смога на высоте тысяч метров над землей. Возникает ощущение, что в данный момент твоя жизнь всецело зависит от внешних сил, которые тебе не подчиняются и даже не обозримы. Чувство тревоги сразу же исчезает, как только самолет выныривает из облачного плена и в салон начинает проникать свет.

В Шереметьево-2 я прилетаю довольно часто, и каждый последующий раз похож на предыдущий: погранзона, таможенный контроль и ожидание у багажной ленты своего чемодана, потрепанного в путешествиях.

В этих поездках не происходит ничего необычного, они не запоминаются. Лишь иногда в памяти ненадолго запечатлевается какая-либо неординарная ситуация, имевшая место в дороге.

Так, однажды меня рассмешила служащая паспортного контроля, начавшая озвучивать версии моих частых визитов в российскую столицу. Но такие разговоры, исключительные для подобных мест, случаются крайне редко. Обычно в пограничной зоне все настолько строго и официально, что я только успеваю давать прямые, короткие ответы на вопросы государственных служащих, еще более лаконично сформулированные.

К Москве я испытываю особое чувство. Оно не изменилось ни за годы перестройки, ни в постсоветское время. Для меня Москва по-прежнему родная, как, в сущности, и вся Россия. Внутренне мне как-то трудно принять новое мироустройство постсоветских государств, хотя прекрасно понимаю, что случившееся с СССР уже не вернуть обратно. Однако мне не хочется верить, например, в то, что мой родственник, житель Москвы, сейчас является гражданином иностранного государства.

Я такой не один. В этом убеждаюсь всегда, когда случай сводит меня за границей с каким-нибудь человеком из бывшего СССР. Вне зависимости от национальности и места проживания моего временного знакомого общаемся мы, как правило, по-землячески, как будто продолжаем оставаться жителями единой страны, словно не было никогда развала СССР. Так будет продолжаться до тех пор, пока у бывших советских народов сильна память об их исчезнувшей империи. Память – это то, что невозможно отнять у человека никакими политическими решениями.

Конечно, есть среди граждан постсоветского пространства и те, кто рад распаду некогда мощного государства, ведут они себя обычно демонстративно обособленно и при случае или без такового подчеркивают свою национальную идентичность.

Не замечать их нельзя, но процент подобных людей в сравнении со всем постсоветским населением гораздо меньше.

И это несмотря на то, что долгие годы в средствах массовой информации не прекращается критика исчезнувшего советского государства, которая началась с приходом к власти в СССР М. С. Горбачева и продолжается на протяжении всех постсоветских лет.

Сильна она и в наше время, когда, кажется, можно было бы расслабиться и не оборачиваться так часто назад. Но подобного не происходит в связи с тем, что с умерщвлением СССР не удалось уничтожить память о его существовании. Трудно убедить людей даже в условиях оставшегося однополярного мира, что государство, в котором они жили, было антисоциальным. Особенно нелегко это сделать при нищете многих семей, существующей в современных постсоветских республиках. Простые люди воспринимают жизнь «на ощупь», а не по идеологическим клише с известными нам «измами».

В настоящее время, если быть кристально честным, как никогда раньше заметны негативные последствия исчезновения мощного государства для народов, когда-то его населявших. Их влияние и положение в мире в составе СССР было несравнимо более значимым, чем сейчас. Когда Россию, самую большую республику из прежнего Союза, обозвали «региональной» страной, имели в виду именно тот уровень экономической мощи, который у нее есть в настоящее время и который не позволяет ей больше претендовать на роль главного игрока в формировании международной политики, что имело место раньше.

Нельзя сегодня не замечать и того, что современный мир находится в полушаге от начала ядерной войны и экономика всех бывших советских республик, несмотря на почти тридцать лет свободных рыночных отношений, пребывает в нехорошем состоянии. Не верится, что совсем недавно, каких-то неполных тридцать лет назад, нынешние бедные независимые государства, будучи в составе СССР, пугали развитые капиталистические страны темпами роста именно своих экономик. По экономической мощи СССР уступал только США.

Исчезновение СССР запомнилось миру как событие эпохального исторического значения, положившее конец распространению коммунистической идеологии на планете, а для нас, граждан той страны, это было крахом государственности, почти полной потерей позиций экономики и достижений общей истории.

Россия, укреплявшая свою мощь на протяжении столетий и впервые ставшая одной из двух ведущих мировых империй, развалилась на части, совершив политический суицид. Такого в мире не было еще никогда!

Особенно странным это государственно-политическое самоубийство выглядело на фоне глобализации, происходившей повсеместно, когда каждая страна стремилась войти в какой-нибудь блок, выгодный для себя: экономический, политический или военный.

Трагедия, произошедшая с Советским Союзом, отрицательно отразилась на будущем всех его пятнадцати республик, отбросив их в далекое прошлое, из которого каждой пришлось выбираться уже самостоятельно.

Удивительно, но обновленный московский аэропорт, который сейчас намного красивее, просторнее, комфортнее для авиапассажиров, чем несколько лет назад, не представляется мне таким близким и родным, как его старое здание со слаборазвитым сервисом. Может быть, потому, что тот, прошлый, аэропорт был последней запомнившейся мне картинкой из прежней жизни. Тогда я мечтал о карьере военного, которая так и не состоялась. Моя память очень бережно хранит все, что происходило в тот день почти тридцатилетней давности.

Тогда в Москву из загранкомандировок прибывали оставшиеся советские военные. Это возвращение было каким-то хаотичным, организованным совсем не по-военному. Известный бардак в период правления страной М. С. Горбачева дошел и до армии – самой серьезной, дисциплинированной структуры государства. Последняя зашаталась, забилась в конвульсиях, как и другие министерства, от абсурдных и непродуманных решений верховной власти. Никогда мне не забыть, как встречавший нас в аэропорту полковник из 10-го Управления ГШ ВС СССР развел руки в стороны, когда мы спросили его, что же все-таки происходит в стране. «Никто не знает, – ответил он и растерянно добавил: – Горбачев принимает решения относительно армии без детального согласования с военным ведомством. В результате Министерство обороны с трудом успевает реагировать на его указания. Офицеров, согласно требованиям Горбачева, возвращают в страну из загранкомандировок, но у кадровиков нет заранее подготовленных планов по их дальнейшему распределению в другие воинские части».

В глазах встречавшего нас полковника, как и в тоне его голоса, чувствовалась усталость, которая внешне выражалась полным равнодушием к тому, о чем он говорил. Глядя на этого старшего офицера, можно было предположить, что эмоции давно его покинули. Наверное, ему приходилось каждой группе прибывающих военных отвечать на вопрос, ответа на который он не знал, но, будучи в курсе внутриштабных разговоров, предвидел серьезные проблемы в армии.

Вскоре после возвращения из-за границы я прочитал очень сердитую статью нашего военного переводчика, проходившего раньше службу в Анголе, о том, что военное министерство держит офицеров как бы на привязи, «за штатом». Трудоустроить не может, но из армии не исключает. Впервые за годы существования СССР – а может быть, всей российской истории – профессия военного начала утрачивать популярность в обществе.

…Наконец-то наш самолет пробился сквозь облачную стену и оказался в открытом воздушном пространстве. Я снова прильнул к окну и увидел внизу землю. Расстояние до нее было еще довольно большим, поэтому не все представлялось возможным четко рассмотреть, но по мере нашего снижения видимость улучшалась. Глядя на быстро увеличивающиеся в размерах строения и извилистую сеть дорог, я мысленно воскликнул: «Здравствуй, Москва!»

От скорой встречи с российской столицей мне было радостно, и в то же время я чувствовал себя не так, как в былые времена. Ведь прилетал я уже не в главный город могучей империи, а всего лишь в Российскую Федерацию, в одну из частей развалившегося СССР. «Нет больше у Москвы того величия, которое у нее было до развала Советского государства», – подумал я тогда.

Глава I. Уйти до срока (1989–1991)

«Аэрофлот»

После приземления наш самолет еще какое-то время двигался по взлетной полосе, аккуратно проплывая мимо таких же, как и он, красивых воздушных кораблей, выкрашенных в цвета российского флага. Люди в салоне забеспокоились: одни начали доставать свои вещи, с трудом вытаскивая тяжелые сумки и чемоданы из верхних багажных секций, другие принялись натягивать на себя верхнюю одежду, кто-то пытался двигаться к выходу. Стюардессы наблюдали за всем происходящим, но никаких указаний не давали, хотя по правилам воздушных полетов люди должны оставаться на своих местах до полной остановки двигателей машины. Чувствовалось, что к русскоговорящим пассажирам в российской авиакомпании относились с пониманием и старались не замечать их мелких шалостей.

Мои соседи, глядя на происходящее вокруг, нервно заерзали в своих креслах. Мне пришлось встать, чтобы пропустить их, хотя я понимал, насколько бессмысленной является вся эта мышиная возня. Мотивы преждевременного беспокойства наших граждан по прилету до сих пор вызывают у меня недоумение. Почему люди встают со своих мест раньше времени и затем, дыша друг другу в затылок, толкаются со своим багажом в узких проходах салона, создавая тем самым неудобства себе и окружающим? Иностранцы в этом отношении ведут себя гораздо культурнее. Как правило, большинство из них не покидают своих мест до полной остановки воздушного транспорта, встают лишь тогда, когда впереди сидящие пассажиры, не спеша забрав свой багаж, начинают выходить.

В очереди на паспортный контроль уже не наблюдалось никакой суматохи. Все вели себя в соответствии с серьезностью процедуры – пересечением государственной границы. Однако я был удивлен тому, что в зале находились пассажиры только нашего рейса. Наверное, мы прилетели раньше основного потока авиапассажиров, прибывших в Москву.

Я услышал разговоры людей, стоявших рядом, и мне стало понятно, что полет им понравился. «Так же, как и мне», – мысленно согласился я с ними. «Аэрофлот» – одна из немногих бывших советских компаний, которая не только удержалась на плаву в постсоветские годы, но и смогла составить своим зарубежным коллегам, иностранным воздушным перевозчикам, достойную конкуренцию. Она выстояла, несмотря на то, что после развала СССР различные мошенники «прибивались» к ней. Вспомнить хотя бы такого небезызвестного финансового махинатора, как Б. Березовский, умерший странной смертью в Англии. В девяностые годы прошлого столетия он благодаря своим связям с высшими эшелонами российской власти смог с группой мошенников, бывшими чинами «Аэрофлота», взять в свои руки финансовые потоки самого крупного отечественного авиаперевозчика.

Очень надеюсь, что прошедший трагический период в истории России ушел в небытие навсегда и больше никогда не повторится. Хотя вера в это у меня очень слабая, так как в российском государстве еще много общественной собственности, на которую не перестают жадно посматривать непорядочные коммерсанты или лживые государственные чиновники.

До сегодняшних дней размеру коррупции в самой большой стране мира отводится значительное место, о ней не перестают вещать средства массовой информации. В этом есть и положительная сторона. Если возникают коррупционные скандалы – значит, кто-то борется с непорядочными чиновниками. Полностью же победить одну из древнейших социальных болезней в мире не удалось еще ни одному обществу. Большее, на что можно рассчитывать в борьбе с коррупцией, – не позволять ей высоко поднимать голову и своевременно реагировать на любые ее проявления.

В настоящее время «Аэрофлот» по-прежнему продолжает быть лидером среди российских авиакомпаний и является серьезным бизнес-конкурентом иностранных авиакомпаний. Его сотрудники – профессионалы, в этом я убеждаюсь каждый раз, когда летаю на самолетах данного авиаперевозчика. Кроме того, «Аэрофлот» привлекает меня не только высоким качеством сервиса, но и ценовой политикой, позволяющей в отдельные периоды года приобретать билеты по невысокой цене. Также признаюсь: мне импонирует нахождение внутри лайнера с таким знакомым для меня названием, напоминающим о годах молодости и великой державе, которой уже нет. Наверное, с возрастом становлюсь сентиментальным. Но данный факт не преувеличивает справедливого мнения о том, что «Аэрофлот» – это комфорт, удобство и приятное времяпровождение на протяжении всего полета. Поэтому всем близким людям и знакомым иностранцам всегда советую летать самолетами упомянутой авиакомпании.

За последние годы облик Москвы очень изменился, стал более прозападным, с популярным в Европе стилем архитектуры. Шереметьево-2 тоже теперь другой: больше похож на западные места подобного типа. Однако по своим размерам он значительно уступает многим известным европейским или американским аэропортам. Он не такой внушительный, как последние, и поток пассажиров в нем, как я смог заметить, не очень масштабен – гораздо скромнее, чем в других аэропортах, в которых довелось побывать. А вот появившийся в постсоветские годы аэроэкспресс Шереметьево-2 – Белорусский вокзал выгодно его выделяет. В мире немного аэропортов с таким удобным сообщением с центром города. Теперь москвичам или гостям столицы достаточно около 35 минут, чтобы добраться из аэропорта до центра города. В советские же годы мне приходилось чаще всего пользоваться услугами такси при поездке в аэропорт. Выезжал я всегда заранее, чтобы точно не опоздать на свой рейс. А сейчас все иначе: не надо приезжать сюда за несколько часов до вылета самолета.

Пройдя паспортный контроль, я сразу направился к зеленому коридору. Сегодня он стал привычен для всех – как для пассажиров, так и для работников таможни. Но так было не всегда. Зеленые коридоры, если я не ошибаюсь, появились во времена перестройки и поначалу очень удивляли людей, вылетающих в другие страны.

Для нас, граждан, выросших в тоталитарном советском государстве, любые послабления в системе контроля были менее понятны, чем ужесточения. Тогда мы с недоверием отнеслись даже к появлению зеленых коридоров, предполагали, что это новшество не будет долгим. Нам было нелегко поверить, что проходить границу можно «втемную», без показа своих вещей служащим таможни.

В городе

Выйдя из электропоезда на Белорусском вокзале, я тотчас направился к метро, самому понятному и удобному транспорту для тех, кто не является жителем столицы. Здесь никого ни о чем не нужно спрашивать: все маршруты движения электропоездов показаны на карте, и даже ребенку легко в ней разобраться. Единственное, что следует знать, – название своей конечной остановки, этого вполне достаточно, чтобы не заблудиться и добраться до самого сердца Москвы.

Метро и вокзал навеяли воспоминания. Находясь внутри поезда, я стал вспоминать маршруты своих поездок тридцатилетней давности: от гостиницы, где мы жили перед отъездом за границу, до центра города, куда ежедневно приезжали в Десятое управление ГШ Министерства обороны СССР.

А перед этим…

До приезда в Москву в 1989 году у меня, как и у большинства молодых людей в то время, были прекрасные годы студенчества. Довольно беззаботные, если оценивать их с позиций сегодняшнего дня. О своем будущем мы сильно не беспокоились. Знали, что при любом жизненном раскладе обязательно будем иметь работу по специальности и государство бесплатно обеспечит нас квартирой. Тревожились только об одном: как избежать распределения в сельскую местность. Нецивилизованная деревня без бытовых городских условий, с грязью на дорогах пугала даже тех, кто был с ней хорошо знаком. Выходцы из деревни за годы учебы в белорусской столице привыкали к комфортным условиям жизни в городе и не желали возвращаться в уже подзабытый мир малой родины. Городские же ребята воспринимали работу в сельской местности не иначе как ссылку. Но для меня, распределившегося еще до окончания вуза в штат Министерства обороны, все эти страхи были позади. И, как следовало ожидать, в середине лета я получил официальное направление в Народно-Демократическую Республику Анголу.

Перед самым отъездом за границу начальство нас приятно удивило: на специальном складе мы получили одежду импортного производства. Как понимаю, в те годы холодной войны военнослужащие, выезжающие за границу, должны были выглядеть не хуже западных людей. Но в связи с тем, что предприятия отечественной легкой промышленности в то время еще не научились шить достойные, подобно европейским аналогам, образцы одежды, нам повезло стать обладателями импортных вещей, столь ценных в советские годы.

Однако уезжали мы в страну экономически слаборазвитую, поэтому нам не следовало «держать вид». Всю полученную одежду мы отправили домой, понимая, что эти вещи нам еще пригодятся в будущем.

В самолете

На данный момент точно не помню, по какой причине, но переводчики с советниками улетали в Анголу на самолетах нашего «Аэрофлота», а специалисты и техники – на боингах западных компаний. Кажется, такой принцип предусматривался договоренностью между двумя странами – СССР и Анголой. Транспортные расходы на специалистов несла ангольская сторона.

Я как переводчик отправился в столь длительный перелет на отечественном Ту, и моим соседом волей случая оказался старший помощник капитана гражданского судна лет пятидесяти. Он летел на смену экипажа судна, пришвартованного в порту Луанды. С ним находился и весь состав новой команды. Когда в Москве мы стояли в очереди на посадку, старший группы отстранил одного матроса от поездки – тот приехал в аэропорт в нетрезвом виде. В те времена социалистических производственных отношений, когда у людей отсутствовал страх потерять работу, даже в компаниях, трудящихся за рубежом, случались подобные некрасивые казусы. Работодателя в лице государства советские граждане не боялись вовсе и поэтому позволяли себе небольшие «слабости» на многих гражданских предприятиях.

Среди военных, отъезжающих за границу, подобные инциденты если и могли иметь место, то крайне редко. Армия предполагала другой уровень ответственности, наказания среди военнослужащих были строже. Случись у офицеров, командировочных за границу, что-либо подобное вышесказанному, нарушителя воинской дисциплины отстранили бы от поездки, и ему пришлось бы дослуживать отведенный срок где-нибудь далеко от центральной части страны, например в известной всем военным южной точке СССР – Кушке или в учебном военном центре – Мары, находящемся недалеко от нее. Этот центр славился тем, что даже выходцы из африканских стран, проходившие там обучение, теряли сознание от высоких температур.

В самолете много курили. На протяжении всего полета курильщики не прекращали дымить, и весь салон воздушного лайнера был в табачных облаках. Сейчас подобное трудно представить, а ведь тогда на это никто не обращал внимания, даже некурящие женщины не возмущались. Последних, правда, старались посадить в начале салона, чтобы они меньше дышали никотином, концентрация которого в конце самолета была выше.

Во время полета военные вели себя достойно, что очень их отличало от гражданских моряков, отдельные из которых не переставали употреблять алкоголь в течение полета, при этом громко разговаривали и постоянно ходили друг к другу «в гости». В местах скопления «друзей» дымовой никотиновый очаг был гораздо плотнее, чем в среднем по салону. Когда же мы прилетели в Луанду, то несколько тружеников моря, выходя из самолета, помогали одному из своих товарищей держаться на ногах. Так они, с ручной кладью и немощным коллегой, медленно двинулись к паспортному контролю.

На пути в Анголу у нас была остановка на Мальте – первая серьезная заграница на протяжении всего полета. Когда мы вошли в зал ожидания, он показался мне очень освещенным и непривычным в плане дизайна. Здесь же работал бар, который не походил на отечественный буфет. У военных не было при себе иностранной валюты. Следовательно, мы ничего не покупали, а лишь скромно прохаживались по залу. Гражданские же моряки, у которых валюта имелась, в плане финансовой свободы были более раскрепощены. Они собирались у бара и покупали на память всякие безделушки.

Стоя недалеко от входа в зал, я услышал, как один из военных, встречавшийся мне раньше в Десятом управлении, пожаловался на то, что начальство неуважительно к нам относится. «Выдали бы хоть несколько долларов в дорогу, чувствовали бы себя по-другому, не бедными родственниками», – сказал он. А затем добавил: «Ангольским курсантам, обучающимся в СССР, при поездке в отпуск всегда выдают командировочные в долларах». Стоящие вокруг него коллеги молчали. Почти все офицеры летели в Анголу в первый раз, и никто не задумывался о том, как должно поступать воинское начальство по отношению к командировочным военным, которые останавливаются в чужих странах ненадолго, до заправки самолетов. Они были рады уже тому, что летели служить за границу.