Kitobni o'qish: «Реабилитация»

Глава 1

– Виктория Юрьевна, можно?

Вывел меня из раздумий голос вошедшего в ординаторскую начальника. Как же я ценю эту работу, в том числе и за вот такое уважительное отношение наставников к приемникам.

– Да, разумеется Николай Константинович!

Пожилой мужчина мне по-доброму улыбнулся и присел в кресло, напротив.

– У нас новый пациент. Парень молодой, восемнадцать. Хоккеист, травма произошла на матче, перелом лодыжки со смещением, порваны связки. А мальчик, насколько я понимаю в спорте профессионально. Его родители, мои давние знакомые, я пообещал им сделать все возможное, чтобы их сын встал на коньки. А ты лучший реабилитолог из тех, кого я знаю.

Было приятно слышать комплименты о своем профессионализме от учителя, но я видела, что он что – то не договаривает.

– Я должна знать, что – то еще?

– Да, Вика. Я выбрал тебя и потому, что ты молода. Хоть и много старше него, но ближе к нему, чем все мы. Парень сломлен, а ты хороший человек и красивая девушка, что если это повлияет на его прогресс в лечении?!

Ах, вот оно что.

– Можно его историю?

Я взяла из рук Николая Константиновича историю болезни и на какое – то время погрузилась в ее тщательный просмотр. Что ж врач прав, у парня почти не осталось шансов не то что на коньки встать, но и ходить не хромая, в принципе.

– Хорошо, попробуем.

Хотелось порадовать, человека, который вложил силы в мое обучение. За свои двадцать пять лет, я встречала действительно достойных людей, которые проявляли ко мне немыслимую доброту, и я обязана быть полезной людям так же.

Красивая? Утверждает профессор. Ну, можно и так сказать. Невысокая, стройная, зеленоглазая брюнетка. Я выглядела моложе своих лет, что нисколько не влияло на мою работоспособность.

Не теряя времени даром, мы прошли в палату к парню. Еще из больничного холла я услышала его возмущенные крики, и в дверь ударился костыль, закинутый парнем так далеко, как только он мог. Понятная мне реакция, я повидала за годы интернатуры много таких. Люди, особенно молодые, и с которыми горе случилось нежданно – негаданно, отрицали свою немощь до последнего.

Из истории помнила, что парня зовут Егор Щукин. Именно таким я себе его и представляла. Поджарым, с торчащими в разные стороны, нуждающимися в уходе волосами, красно – белой хоккейной форме и не по-детски понимающими голубыми глазами.

Было видно, что парень борется, за то чтобы встать на сломанную ногу и убежать подальше отсюда. Шок. У него просто шок и он еще не ощущает боли, пройдет время, и он полезет на стену.

– Егор, здравствуй.

По – дружески похлопал хоккеиста по плечу мой спутник. Было видно, что они давно и не плохо знакомы. Парень, на какое – то время даже расцвел в улыбке, которая совсем меня не касалась. Ему было действительно не до меня, и даже если бы сюда зашла девушка его мечты, он бы проигнорировал ее. Так велика была его беда.

– Познакомься, это Виктория. Моя ученица и теперь и твой врач на ближайшее будущее.

Поморщился, окинул меня взглядом и, не задержавшись ни на чем во мне, грубо перебил Николая Константиновича.

– Мне не нужен ВРАЧ! Мне нужен ХОККЕЙ!

Я перевела задумчивый взгляд на Николая Константиновича. У парня настоящая истерика и сейчас не лучшее время для знакомства.

– Егор, послушай….

Врач протянул к нему руку, но парень из-под нее вывернулся.

– Нет, это вы послушайте, ничего вы не понимаете! Я должен быть сейчас на льду!

Руководствуясь едва заметным сигналом врача, медсестра вколола Щукину успокоительную инъекцию и, побушевав еще немного, парень уснул.

Мне было жаль его, как и большинство моих пациентов. Со спортсменами я сталкивалась не впервые, и многие из них успешно возвращались в большой спорт. Многие, но не все. И этот случай был из последних. Парень горяч, молод и не собирается слушать никого вокруг, а это уже гарантирует не успех.

– Николай Константинович?

Учитель посмотрел на меня осуждающе, у нас не принято было сдаваться.

– Я понимаю, Виктория. Но поставь себя на его место. Парень на пике популярности, у него вся голова только этим и забита. И настоящая трагедия для него, не остаться калекой на всю жизнь, а не встать на коньки, Вика.

Я никогда не буду на месте парня, потому что одержима лишь одной идеей – здоровье на первом месте. И все что его калечит, лишнее для жизни.

– Не отказывай ему в помощи, даже не попробовав.

Меньше всего на свете мне бы хотелось расстраивать этого доброго и благородного человека. Его личные качества пришли, казалось из того века в котором еще были рыцари и добрые волшебники. Рядом с учителем, хотелось верить в то, что все возможно. Что возможно вылечить такого тяжелораненого мальчика и подарить ему надежду на будущее.

– Я попробую.

В свои слова не верилось, но и мальчика было действительно жалко. Это чувство во мне пока не атрофировалось, но и с каждым годом, я чувствовала его все меньше. Сочувствовать каждому, болезненно для меня самой. Я выгораю, помогая этим людям!

– Хорошо, расскажите мне о нем.

Задача реабилитолога подружиться с больным. Узнать его точке опоры, понять на какие стороны в его характере давить, чтобы не только препараты, но и он сам себе помогал.

– Егор Щукин. Восемнадцать лет. Есть младший брат, тоже, кстати, хоккеист и мать. Отец ушел от них. Парни всю свою жизнь проводят на катке.

– Характер?

– Ну, тут ты и сама видела, Вика. Характер у парня боевой, но еще детский.

Как же просто очевидно быть ребенком на хоккее. В его возрасте я уже была в институте и училась лечить людей. День ото дня, нам внушали, что вы уже не дети и вскоре будете отвечать за человеческие жизни. Я была не из богатой семьи, и приходилось днями и ночами корпеть над учебниками, чтобы не вылететь из университета. И я преуспела. В двадцать два я получила красный диплом. В двадцать, уже на четвертом курсе начла подрабатывать в отделении реабилитации лучшей московской клиники этого профиля. Под началом Николая Константиновича. В двадцать пять, я могу назвать себя не плохим специалистом и уж точно очень трудолюбивым. Вся мя жизнь, пока замкнута на этом.

– Он любит что – то помимо хоккея?

– Я не так хорошо знаю мальчика. Попытайся сама разговорить его, узнать лучше.

Очевидное видение ситуации.

– Хорошо.

Еще раз дала я свое согласие и, подхватив блокнот и ручку со стола, пошла в палату. Около нее дежурила молодая женщина, лет тридцати восьми, сорока. Мать, наверное.

– Здравствуйте.

Привлекла я ее внимание и протянула руку в приветственном жесте.

– Виктория Юрьевна Волкова. Лечащий врач Егора Щукина. Вы его мать?

– Да – да! Что мы будем делать, он, как обезумел, хоккей, хоккей! А я же видела лица врачей, все намного серьезнее, чем то, что он не сможет встать на коньки?

Заплаканные глаза женщины смотрели на меня с надеждой. Я представила на ее месте свою мать, которая тоже растила меня без отца и вкладывала в меня все, душу, сердце, жизнь.

– Ваше имя отчество?

– Елена Константиновна.

Запинаясь сквозь рыдания, выдала женщина.

– Елена Константиновна. Чтобы я больше никогда, ни в присутствии Егора, нигде бы то ни было еще, не слышала, что у вашего сына все плохо. Я лично сделаю все возможное, чтобы для начала он сам в это поверил и помог мне научить его ходить заново. А там глядишь, и на коньки встанем.

Я видела недоверие в ее глазах. Конечно, это и так стресс для всей семьи, а тут еще и врач – молоденькая девочка, которая не производит никакого впечатления касаемо жизненного опыта.

– Вы Вика? Ой, простите! Виктория Юрьевна? Та самая, про которую рассказывал Коля?

Ее монолог вызвал у меня улыбку. Николай Константинович любил меня как дочь, и хвалиться моими достижениями очень любил.

– Да. Егор еще спит?

Женщина кивнула.

– Послушайте, – взяла ее за плечо и ободряюще сжала его, – у нас на втором этаже есть буфет. Побудьте там, выпейте чаю, попытайтесь успокоиться. А я пока зайду к Егору. Хорошо?

– Хорошо.

Женщина еще долю секунды смотрела в мои глаза, что – то для себя решая, а потом медленно побрела в сторону лифтов. Материнская любовь, самая крепкая. Сейчас ей больнее, чем израненному сыну.

Щукин спал, положив ладонь под щеку, и во сне из его глаз катились слезы. Ему или больно, или у парня болит душа, что куда хуже. Проверила лист назначений, обезболивающее ему вводили.

Что ж ….

От посторонних звуков в палате, молодой человек начал просыпаться и тут же растерянно озираться по сторонам. Видимо хотел убедиться, что кошмар ему приснился. И сейчас он проснется дома в своей кровати, подхватит сумку с формой и помчится на тренировку. Но нет, парень, гадости встречаются не только во снах.

– Егор?

Перевел на меня взгляд, и в них я прочла ненависть. Это типично винить врачей, ведь для него наше появление связано с болью.

– Болит?

Указала на его ногу, пока облаченную в гипсовом лангете, но операция неизбежна.

– Нет.

Пытается встать, и пересев на край его кровати, приходится силой удерживать парня в горизонтальном положении на кровати. Если он встанет с опорой на раненую ногу, осколки поврежденной кости сместятся и порвут связки и мышцы.

Да, парень. Тренажерный зал трижды в неделю, это только с виду я хрупкая, а профессия мне такого не позволяет.

– Пустите!

Попытался оттолкнуть меня от себя, больно впиваясь пальцами в предплечья. Быть синякам! Ну что ж, мне не привыкать, это часть моих профессиональных вредностей.

– Тебе нельзя вставать.

– Я сам в состоянии решить, что мне можно!

Боль в местах касания его рук моих усилилась, он делает это неосознанно, но сохранить беспристрастное выражение лица не удается, и он замечает, как болезненно я морщусь.

– Простите.

Руки убирает, предварительно, словно растерев мою кожу. Добрый мальчик, как же я хочу помочь тебе.

– Послушай. Я твой врач, ты можешь отталкивать меня сколько тебе угодно, но положение твоей травмы ухудшается. И чем больше ты будешь мучиться недоверием ко мне, и сопротивляться, тем больше сокращаешь мое время на помощь тебе. Ты не маленький Егор, все будет только хуже, если ты будешь сопротивляться.

Удар попал точно в цель.

– Вы сможете мне помочь?

– А ты всегда точно узнаешь, сможешь ли выиграть матч?

Впервые вижу его улыбку, и она прекрасна. Это удивительная редкость, встретить молодого парня, способного так искренне улыбаться.

– Попробуем?

Его вопрос, скорее ответ на мои сомнения.

– Конечно, Егор. А теперь попробуй поспать.

Поднимаюсь, но у самой двери добавляю.

– И не волнуй мать, она очень любит тебя.

Глава 2

– Операция прошла успешно, насколько это вообще возможно в данной ситуации.

Молодой, но талантливый хирург – травматолог, выдавал мне отчет о проделанной работе, при этом старательно флиртуя со мной.

– И все же не понимаю твоего стремления помочь этому парню. Ладно, Николай Константинович, друг семьи. Но ты, то куда, посмотри правде в глаза, он безнадежен.

Вот такой, я и боялась стать – черствой, равнодушной к чужому горю.

– Ему восемнадцать, Степ. Всего восемнадцать. Как можно сказать молодому парню, что он инвалид, и с этим ничего поделать нельзя?

– Но не ехать же с ним в Москву, теперь.

Николай Константинович выбил квоту в городском бюджете, помог еще и тренер Егора, и теперь мы едем в частный подмосковный центр реабилитации. Там я на современных тренажерах и свежем лесном воздухе, буду заниматься Щукиным.

– Степ, делай выписку и не суй свой нос в это дело, – с минуту смотрела за его реакцией, – и еще, не дай Бог, я узнаю, что ты настраивал парня на плохие прогнозы! Понял?

Из – за юного возраста, и женского пола, давно пришлось воспитать в себе менторский тон. И надо заметить, люди слушали меня.

У палаты парня толпилась целая хоккейная команда, и с разрешения Николая Константиновича, они могли проститься с Егором. Я наблюдала за ними из окна ординаторской и была несказанно поражена, как столько разных парней, могли так сдружиться.

– Они еще такие дети.

Елена Константиновна, мама Егора, пила со мной чай.

– Да, вы и сама еще девочка. Простите, конечно.

Эта женщина мне нравилась, своей безграничной любовью к сыну, заботой, терпением. Она не могла с нами поехать из-за младшего Щукина, и очень переживала по этому поводу.

– Не извиняйтесь, я завидую им. Они выглядят такими счастливыми и влюбленными в свое дело. В их возрасте, меня ломали как личность. Показывали только темные стороны жизни. То как люди страдают, болеют, умирают. А эти парни живут, как в сказке.

– Хороша сказка, в которой калечат детей.

Разумеется, женщина с недавних пор не поощряла занятия своих сыновей. Хоккей сделал одного из них инвалидом.

– Поверьте, сломать руки и ноги можно в самых неожиданных местах, не только на хоккее.

Женщина в задумчивости пила уже давно остывший чай. Я делала то же, при этом все еще смотря в окно. Удивительные мальчики, устроили крик на всю больницу, но при этом вызывают у людей улыбки.

– Сын не выживет без клюшки. Он внушил себе, что больше ни на что не способен. Хотя как мать скажу вам, что это не так. Егор умный мальчик, но весь свой потенциал и все время тратит на тренировки.

– Все спортсмены такие, Елена Константиновна. Не ваш сын первый, и конечно не последний. Кому то из них, мне удавалось помочь, другим нет. И те, кто остался инвалидами спились или стали уходить в депрессию. Потому я этим и занимаюсь, им нужно возвращать жизнь.

– Вика?

Я разрешила так себя называть. Женщине так удобнее, а мне не значимо. Уважение заслуживают не фамильярностью, а делом.

– Да?

– Скажите честно, у него есть шансы?

Она задавала этот вопрос, раз за разом и каждый из них я старательно и в подробностях ей отвечала. Для нее это было важным.

– Есть. Конечно же, есть. Егор здоровый и сильный мальчик.

– Мальчик.

Она улыбнулась и лукаво подмигнула мне.

– Вика, он такой же мальчик, как и вы девочка. Мой сын вырос без отца, он заботился о младшем брате, когда у меня на то не было времени. Он зарабатывал для семьи средства к существованию. И поверьте, он куда взрослее нас всех.

Я вздохнула. Судя по тому, как парня любили окружающие, в моих руках было золото. Да, вот только что с ним делать я не знала.

– Верю. Но это не делает его психику более защищенной. Он юн и горяч, а это всегда плохой советчик.

– Вы звоните в любое время, и я приеду! Сын мне дороже всего, я в лепешку расшибусь. Пришлю деньги, приеду сама, привезу Диму!

– Послушайте, – я беру женщину за руку, – не приезжайте, не привозите его друзей, тренера, и уж тем более брата. Не звоните сами и попросите не звонить других и не рассказывать про хоккей. Он должен абстрагироваться от всего.

– Но….

Я покачала головой. Профессия привила мне строгость ко всем, прежде всего к родителям, которые могли лишь навредить своей опекой.

– Вы должны сотрудничать со мной. А теперь пойду, разгоню нашу хоккейную команду. Егору пора засыпать, завтра тяжелый день.

Стоя под пристальными взглядами парней, я чувствовала себя неуверенно. Наглости у них было не занимать и меня рассматривали от носков белых больничных туфель, до края ворота хирургического костюма.

– Твоя докторша?

Видимо самый наглый из них. В чем-то похожий на Егора. Тоже русоволосый и голубоглазый, но явно более уверенный в себе.

– Кислый!

Одернул его Щукин.

Ясно, это их командные клички, не говорящие мне ровным счетом не о чем.

– Парни, вам пора, – я отошла от двери и указала рукой на выход, – Егору пора отдыхать.

– А как вас зовут, прекрасная леди?

Этот же наглый парень, попытался взять меня за руку. Ее я излишне нервно отдернула и, сделав шаг, назад уперлась телом в стену. Ох, уж мне эти гормональные подростковые бомбы. Похоже, мне повезло, что Егор куда более толковый парень.

– Андрей, отстань от нее!

Так значит Андрей, мило.

– Я жду!

Разозлить меня сложно, но мальчик явно был на пути к этому. Неохотно парни ретировались, и только теперь я заметила, как был напряжен Щукин. После операции, с металлоконструкцией в ноге и подвешенным к ней грузом в семь килограмм, трудно было сохранять достойный вид.

– Сильно болит?

Знала что сильно, парень напичкан обезболивающим до предела, но и того было мало.

– Нормально все!

А сам откидывается на подушки, и я вижу испарину на его лбу. За две недели, что он здесь, Егор осунулся и стал похожим на тень. Не проявлял интерес ни к чему, не ругался, не противился всем врачебным назначениям, но и не принимал ровным счетом никакого участия.

Волосы парня отросли еще сильнее, появилась какая – то странно мужская щетина. Выглядел он действительно, не важно.

– Послушай, – я сажусь на край его койки и склоняюсь к нему, – ты должен говорить мне правду. Если болит сильно – значит, говоришь, болит сильно. Иначе наше лечение не сдвинется с мертвой точки. Хорошо?

Кивает.

– Итак. Из десяти баллов, насколько болит?

Изумительные глаза, такими можно передать что угодно.

– Шесть – семь. Иногда восемь.

Хорошо, что не десятка. Всегда следует оставлять, что – то на потом.

– Когда сильнее, на ночь?

– Нет, вот парни пришли, разболелась, – помолчал, – еле выдержал. Извини, за Кислого, он не со зла.

– Извините, – поправила я.

– Что?

– Обращайся ко мне на вы, Егор. Я старше тебя, и я твой врач.

Мне нужно было возвращаться в квартиру и собирать сумку. Завтра вылет.

– Извините, – передразнивает меня парень и отворачивает голову к стенке.

Похоже, его разговор окончен и парень обижен. На себя? На меня? На жизнь? Ничего, Щукин, еще научишься слушать меня и уважать.

Глава 3

Полет давался Егору тяжелее, чем мне бы того искренне хотелось. Вертолет аэромобильного госпиталя качало порывами ветра и кабину трясло. Каждый такой вираж отдавался болью, в ноге парня и это было видно по выражению боли на его лице.

– Сколько?

Одними губами прошептала я, так как сидела в кресле второго пилота в наушниках и рации.

Щукин показал мне четыре пальца, и это было хорошим показателем в данной ситуации. Я боялась летать, с детства в моей душе поселился страх высоты, и даже покупая квартиру, я не рассматривала варианты выше третьего этажа. Но других способов быстро и с наименьшим ущербом перевести Егора, вариантов не было.

– Вика, как вы?

В наушниках раздался голос пилота, с Сергеем Александровичем я летаю не впервые, и для него мое такое поведение не новость.

– Терпимо.

Я сжимала пальцами подлокотники, что есть мочи и, закрыв глаза, пыталась выровнять дыхание. – Вы можете перебраться в хвост, к парню.

Это – вы, резало слух. Мужчине было уже за пятьдесят, добрый такой дядечка, всегда заботился обо мне. И перебраться в хвост вертолета было хорошей идеей, но не хотелось пугать Егора своим видом. Ему и так нелегко.

– Долго еще лететь?

– Полчаса Вика. Потерпи уж.

Сглотнула накопившуюся во рту слюну и вытерла потные ладошки о штанины хирургической формы. У всех есть страхи, нужно лишь понять, откуда идут их корни. В детстве я была шустрым ребенком, что называется – боевой девочкой и видимо выпала из окна второго этажа, квартиры маминых друзей. Ух, и досталось мне тогда, благо Бог уберег.

Нужно взять себя в руки и подойти к Егору, его состояние сейчас важнее моего. Дрожащими пальцами со второй попытки, я отстегнула карабин ремня безопасности и на ватных ногах подобралась к парню.

– Как ты?

Слишком бледен, а рука горячая. Первое время после операции у него может повышаться температура.

– Ты боишься летать?

Пытается увести разговор, верный признак храбрившегося мужчины.

– Немного. Так как болит?

– Немного.

Передразнил меня Егор, но с таким лицом скорее не шутки шутить, а играть в драме.

– Егор, не ври мне. Мне нужно рассчитать дозу обезболивающего, на срок до нашего прибытия!

– Еще немного и я сдохну!

Сквозь сжатые зубы. Мне жаль парня, но препараты вредны для его сердца и печени, если ими злоупотреблять, можно посадить и то и другое.

– Потерпи Егор.

Я провела пальцами по его растрепанным волосам. Слишком запутанные и грязные. Как только устроимся, нужно придумать, как ему принимать душ.

Парень уводит голову из-под моей руки.

– Не надо.

Стесняется. Для него я женщина, а не врач. И это большая проблема, поскольку для него мне следует стать безликим существом, выполняющим порой неловкие медицинские манипуляции.

– Потерплю, потерплю.

Я не испытывала боли, я имею ввиду сильной боли, никогда в жизни. Оттого не понимала, какого моим пациентам, которым порою каждое сокращение групп мышц ударяет болью в голову.

– Молодец.

Не знала, что еще сказать. Парень спортсмен и привык к трудностям, но к боли привыкнуть невозможно, как не храбрись. Перед нею все равны и дети, и старые и беременные женщины, и богатые бизнесмены, и бездомные. Всех она поедает одинаково и так страшно видеть все это и знать, что эта проказа может прийти и в твой дом.

– Виктория Юрьевна, приземляемся.

Первым порывом было перекреститься и закричать – Аллилуйя!

– Слава Богу.

Выдал мои мысли Егор, и я широко ему улыбнулась. Молодец парень, мы сработаемся.

На взлетной полосе нас уже встречал отряд врачей реаниматологов и травматологов. Некий Калинин, позаботился о том, чтобы нам было предоставлено все необходимое.

– Волкова Виктория Юрьевна?

Меня поприветствовал широкоплечий мужчина лет тридцати пяти и представился заведующим травматологического отделения.

– Да, – я пожимаю крепкую ладонь и считываю с бейджика, – Игорь Дмитриевич?

– Ах, да, – смеется, – это ваш знаменитый хоккеист?

Удивляюсь, ибо я до встречи с Егором и слыхом не слыхивала о команде Медведей. Тем временем Егора на носилках уже катили к входу в больницу, а мне, наконец, довелось вздохнуть спокойно. Теперь ответственность за парня, не только на моих плечах.

– Устали?

А вот это мне уже не нравилось, служебные романы не для меня, и не такую репутацию я хочу здесь себе взыскать.

– Да, немного. Простите, но можно быстрее показать мне мою комнату?

Знаю я подобный взгляд и уже представляю, от кого буду скрываться в ближайшее время.

– Такой красивой девушке, трудно отказать.

Сложно перестроиться, только что ты находился в замкнутом помещении с плохо пахнувшим парнем калекой, а вот теперь перед тобой дышащий силой взрослый мужчина. Но почему то, хочется вернуться к первому….

Мне показали комнатку очень похожую на гостиничный номер, с выходом в личный душ и санузел. Даже был маленький балкончик с видом на сосновую рощу. Если абстрагироваться от того, что это больничное заведение, здесь действительно красиво. Мужчина, понявший, что сегодня ничего от меня не добьется, удалился, наконец, оставив меня одну. Позвонила маме, немного поболтав и рассказав, что смогла пережить еще один полет. Отчиталась перед Николаем Константиновичем, который конечно рвался с нами, но из-за больного сердца был вынужден остаться.

Приняв душ и переодевшись в хлопковый белый сарафан на тонких бретельках, набросила на плечи врачебный халат и решила навестить Егора. Персонал жил этажом выше больничных палат и уточнив на посту размещение Щукина, без стука вошла в одноместную палату.

Парень был недоволен, жутко недоволен чем – то. Вокруг койки валялись столовые приборы и перевернутый ужин.

– Не нравится больничная пища?

Я не спеша подняла с пола разбитые осколки посуды и сложила их в мусорное ведро.

– Я не инвалид! С чего они взяли, что будут кормить меня с ложечки!

Видимо ужин ему доставили на подносе в кровать, и это уязвило парня.

– Егор, у тебя на ноге висит железный груз на семь килограмм, естественно о самостоятельном походе в буфет, можно пока забыть.

В меня полетела только что поднятая вилка. Ну, к таким поворотам событий я привычна, даже мускул на лице не дрогнул. Я вновь подняла столовый прибор и отложила чуть дальше.

– Спасибо, что не нож.

– Простите.

Он не находил себе места, и это так предсказуемо. Раненый зверь, всегда кусает больнее.

– Егор, если ты будешь отказываться от пищи, ты окончательно ослабнешь.

Хмурит брови, сейчас он как никогда похож на инфантильного подростка. Хотя, что греха таить, так себя ведут и взрослые люди, считающие, что если им больно, все должны плясать перед ними на цыпочках.

– И пусть!

И такое проходили. Не хочет, есть, пусть не ест. Убеждать не буду, иначе будет делать это мне назло.

– Тебе еще что – то нужно?

– Нет!

Почти кричит, и на сегодня я слишком устала, чтобы мириться с этим.

– Хорошо, тогда я гулять, а ты сиди тут и злись на мир, Егор. Так проще, винить кого – то в том, что ты больше не можешь играть в хоккей. И да, не кричи! Здесь находятся больные люди, которым требуется покой.

Я почти достигаю выхода, когда парень сдается.

– А просто сок у них попросить можно?

Указываю рукой на красную кнопку вызова у его кровати.

– У тебя есть все, только попроси.

Парень злится и хуже того, затаил обиду. Такие они мужчины, не любят чувствовать себя слабыми, тем более перед женским полом.

– Егор, что – то еще?

– Нет.

Вздыхаю, фундамент заложить всегда сложнее, чем строить дом.