Kitobni o'qish: «Соно Вероника. Пьячере!»
Глава 1
Как мне не хватает солнца.
Снаружи и внутри.
Весна в этом году совсем на себя не похожа. Куда ни посмотри – везде серость: серый залежавшийся снег, серые дома. И неважно, многоэтажка или барак как у нас – всё одно.
И души.
Скитаются, барахтаются в своей серой жизни между домом, остановкой и работой. Сижу на подоконнике в наушниках и смотрю на остановку, что возле дороги напротив дома. Пасмурное небо нагоняет тоску.
Оборачиваюсь.
И наши обои тоже, отслаиваются в углу от сырости. Вздыхаю и слушаю женский голос в наушниках. Опускаю взгляд на сестру. Она лежит на диване, обнимая подушку, пялится в телефон, потом снова его кладёт рядом и рычит от злости.
Боже, что может быть печальнее на свете, чем злая Карина из-за сплетен?
Хихикаю.
– Соно Верóника. Соно Верóна. Э лей? – Повторяю в слух за голосом в наушниках.
Учу итальянский.
Однажды я сбегу из этого города.
В Италию.
Туда, где всегда солнце, море, счастливые лица, а не эти.
Снова смотрю в окно на людей и спрыгиваю с подоконника, сажусь в кресло напротив дивана.
И не это лицо, что лежит напротив и пилит грустным взглядом потолок. С самого утра моя систер рыдает в подушку и материт профиль одной из местных девчонок. Сестра старше меня всего на год, а по ощущениям, что я старше её года на три.
Глупая!
Стала бы я переживать из-за такой ерунды? Из–за парня. Слишком много чести. Она по уши влюбилась в сына родительских друзей, а тот только из армии вернулся и, конечно, ему льстит чрезмерное внимание девчонок с его района. А на неё внимания не обращает. Вернее, обращает, но не так, как ей бы хотелось. Только по–дружески.
Ладно, скажу по секрету: он сохнет по мне. Сам признался неделю назад, на восьмое марта. Но Никита совсем не в моем вкусе. Я так ему и сказала, прямо в лицо.
Нет, он симпатичный, не спорю. Улыбка, ямочки и всё такое, и рост как я люблю. Но характер. Ненавижу нытиков! Бр-р!
И мне кажется сестра услышала наш разговор.
Ненормалистка!
Пожаловалась маме, мол отбиваю у ней парня, который ей не парень вовсе… по крайней мере, пока. И мама, мой идеал нравственности, устроила разбор моего «недостойного» поведения.
Боже! Я всю жизнь выстраиваю образ правильной и недоступной девушки, а моя ма считает меня путаной. Больно и обидно слышать такие слова от неё!
«Ми кьямо Вероника! Соно путана. Пьячере ди коношерти!» (Меня зовут Вероника! Я шлюха. Приятно познакомиться!)
Если я в кого–то и влюблюсь, то только в итальянца.
Под мелодичный женский голос диктора открываю приложение знакомств и листаю ленту с молодыми итальянцами. Боже, какие они стильные и солнечные.
Не то, что наши в поселке.
Иногда мне кажется, что я родилась здесь по ошибке. Когда выдавали билеты на рождение, кто–то взял и подменил. И вместо итальянской огромной и дружной семьи, меня отправили в эту.
Я даже внешне на них не похожа, разве только на папу, совсем чуть-чуть. А сестра – нет. Она копия мама: тёмненькая, смуглая, с карими глаза, а я наоборот – серо-зеленые глаза, светлокожая и светловолосая.
Я ворона, я ворона!
Белая ворона.
Должна признать, что люблю быть не как все.
Санта Клеопатра! Опять эти всхлипы.
Не могу больше смотреть на сестру. Страдает.
Я снимаю наушники и сажусь рядом с ней:
– А ты знала, что твоё имя Карина на итальянском значит красивая?
Не помогло!
Дурында отворачивается к стене и снова открывает страницу Никиты в социальной сети, разглядывает фото.
– Я про то, что ты красотка и, если будешь тупить, а не возьмёшь своего Никитоса за рога, или что там у него ещё выпирает, это сделает кто–нибудь другой! – хочу еë взбодрить и выхватываю телефон.
– Отдай, живо! – зыркает на меня ядовитым взглядом.
– Никита, любовь моя! – кривляюсь в экран и говорю её наигранным писклявым голосом.
О! Это отдельный вид актёрского мастерства. Мне стоит взять у неё уроки, перед тем как поступать после школы в театральный.
Дома моя сестра – фурия. Слово не скажи, четвертует парой матов, и низким, почти мужским тембром голоса. Но стоит ей оказаться рядом с Никитой, еë голос превращается в соловьиную свирель.
Сю–сю–сю! Тошнит от этой мимимишности.
– Ладно, забирай своего мачо! – хихикаю и отдаю телефон ей в руки. – Надоели твои розовые сопли!
Я подхожу к старому музыкальному центру, что стоит у окна и, выбрав заезженный диск Линды, врубаю на всю катушку:
«Я Верона, я Верона, на-на-на-на!» – перекрикиваю певицу.
На лице сестры появляется улыбка:
– Верóна–ворона! – смеётся от моих паралитических подёргиваний под музыку.
– Давай, вставай! Надо встряхнуться! – кричу, перебивая музыкальный центр. – Пошли сегодня с нами на концерт! По–любому он там появится. Нарядись, накрасься и покажи этому дурачку, что такой красотки как ты он больше не найдёт!
Соседка снизу стучит по батарее.
– О-оу! – нажимаю на паузу. – Я забыла про тётю Любэ́.
Смотрю на сестру, вспоминая, что обещала сегодня заскочить и съездить в аптеку на конечную остановку. Она частенько страдает мигренью, а тут я со своей громкой музыкой.
Как–то даже стало стыдно.
– А разве твоя детская влюблённость не приехал? Пусть сам по аптекам бегает. – цыкает Карина.
Моя детская влюблённость – это она про соседа снизу. Он после школы уехал в Москву к своей сестре, учиться. Не видела его несколько лет и ещё не видеть бы столько же.
– Не знаю, Любэ́ мне ничего про него не говорила. Думаешь, вернулся? – припадаю ухом к полу.
Голоса не разобрать, булькают эхом. Сестра смеётся с меня. Ну, хоть развеселила.
– И часто ты так подслушиваешь? – она встаёт с дивана и падает рядом со мной, прижимаясь к полу. – Ничего не слышно.
– Тише! – недовольно смотрю и, прищуриваясь, шепчу. – Ушли в другую комнату.
– Кто? – тоже шепчет, выпучив глаза.
– Голоса.
Я ехидно улыбаюсь. В голове возникает коварный план. Узнает ли он меня через столько лет?
Знаю, что нравлюсь многим парням: и в школе, и в посёлке, и одногодкам, и парням постарше, как сосед. Люблю проверять эту теорию и ловить восхищенные взгляды.
Ладно! Начинаем эксперимент.
Я встаю и открываю шкаф. Достаю кроп-топ с пуш-ап эффектом, снимаю с вешалки белую, почти прозрачную рубашку. Обтягивающие джинсы уже на мне. Снимаю домашнюю футболку и вешаю на спинку кресла. Натягиваю топ и сверху рубашку.
Моя грудь и так – высока и упруга, но пуш-ап… дай Бог здоровья тому, кто его придумал!
Сестра сидит на полу, оперевшись о диван и смотрит на меня снизу-вверх, улыбается:
– Ты ведьма! Ешь булки, а на животе ни жиринки! – фыркает и снова хватает свой телефон, разговаривает со мной между делом. – А если всё-таки приехал? Что скажешь?
– Сделаю вид, что я к Любэ́! Пришла помочь как обычно.
Я смотрю в зеркало в пол, что является дверью шкафа-купе. Не хватает глянца, поэтому достаю из сумочки бледно-розовый блеск и касаюсь кисточкой губ, а после, поправив пальцем, наношу мазки на скулы.
Сгибаюсь пополам и опрокидываю голову. Взъерошив волосы, выпрямляюсь и радуюсь объёму в волосах.
Готово!
– В таком виде ты пойдёшь в магазин? – усмехается сестра. – На улице минус семь. Ау, ворона!
Она крутит пальцем у виска и снова залипает в телефон.
– Нет, конечно! Если что, вернусь и оденусь во что-то потеплее.
Я ещё раз гляжусь в зеркало и улыбаюсь.
– Бон джорно! Соно Верóника! Мóльто пьячéре! (Здравствуйте! Я Вероника! Очень приятно!)
Сестра закатывает глаза, поражаясь моей уверенности в себе.
– Я пошла! – выхожу из комнаты. – Каблуки или кроссы? – кричу из коридора.
– Валенки! – слышу усмешку в ответ.
***
Я спускаюсь на каблуках по отёсанным бетонным ступенькам на первый этаж. Лишь бы не навернуться. Сколько раз я падала с этой лестницы. Мои шрамы на ногах свидетели тех кульбитов.
Сосед, кстати, тоже.
Первый раз в третий класс.
Не дошла.
Сползла со ступенек, распорола гвоздём бедро, осыпав Ромку лепестками гладиолусов и своим диким воплем. Он ждал меня, чтобы вместе идти в школу. А пришлось дуть на мою рану, пока тётя Любэ́ заливала её зелёнкой.
Это был последний год, когда мы были друзьями. Потом он стал засматриваться на девочек своего возраста.
Растущая грудь решает многое!
А я страдала, что у меня вместо них прыщи и меняла платья в день по несколько раз. Но он всё равно катал на качелях девчонку с соседнего двора и смотрел на неё влюблёнными глазами.
На неё, не на меня – ту, которой дарил цветы, милые открытки с котятами и носил в школу тяжёлый рюкзак. А я стояла в сторонке и тихо его ненавидела, что предал меня и мои незрелые чувства.
Ненавижу!
Я поправляю свой топ – красивая грудь решает всë!
И нажимаю на звонок. Тишина.
Натягиваю лучезарную улыбку и снова жму на звонок. Слышно вошканье за дверью, она плавно открывается.
– Бон джорно! – громко восклицаю, ожидая увидеть перед собой тетю Любу.
Мама миа!
Неожиданно сердце колотится, как сумасшедшее. Передо мной не она, а Роман.
Романов Роман Николаевич собственной персоной.
Раз ромашка, два ромашка, семь!
Вспоминаю нашу детскую шутку и смотрю на него. Он стоит, держась за ручку, изучает меня взглядом или пытается вспомнить.
На его лбу испарина и мелкие капли на голом торсе. Взъерошенные волосы. Дышит часто и вскидывает в вопросе бровь.
– А Любэ́… То есть тётя Люба… дома?
Заикаясь произношу, и не могу отвести от него глаз. А его – такие же синие, как и раньше. Тёмная чëлка спадает на лоб, нос с горбинкой, под ним короткая щетина и на щеках тоже.
Он вымахал раза в два.
Возмужал.
– Мамы не будет пару недель. – Произносит, постоянно выдыхая и оглядываясь, будто я оторвала его от чего–то важного.
Смотрит на меня внимательно, ожидает ещё вопросов.
Интересно, он меня узнал?
– Ясно. Я думала…
– Да, сейчас!
Он захлопывает перед носом дверь. Слышу за ней чей–то женский голос. Стою в недоумении.
Ромка открывает и протягивает мне деньги.
Зачем? Не понимаю…
– Мама сказала отдать, – суëт мне в руку свернутые купюры и снова оглядывается. – У тебя всë?
Он нетерпеливо подёргивает ногой и ждёт, когда уйду.
Опускаю взгляд на трико и еле сдерживаю улыбку. Понятно, от чего отвлекаю!
Я поправляю волосы и прошу сексуальным голосом:
– Можешь тогда больше не стучать по батарее? – натягиваю искусственную улыбку. – Бесит!
– А ты можешь не врубать так громко музыку и не орать, как кошка в поисках кота? Телевизор не слышно!
– Порнушку помешала смотреть? – наглею и с ухмылкой смотрю прямо в глаза.
Ромка фыркает и хлопает перед моим носом дверью.
Опять? Это просто!
Рычу, растерянным взглядом упираюсь в дерматиновую обшивку с мелкими гвоздиками.
Вот придурок!
Денег я никогда не просила, но Любэ́ знает, что я коплю.
Спасибо ей, конечно! Только чувствую себя от этого неловко. Или от того, что наглец выбил меня из колеи. Разворачиваюсь к лестнице и вялым шагом поднимаюсь домой.
Глава 2
Захожу в квартиру с задумчивым видом.
Нужно срочно обсудить эту новость с лучшайшей подругой. Систер в ожидании моего рассказа, выходит из комнаты.
Я молча снимаю каблуки и прохожу мимо неё за телефоном.
– Ну? – спрашивает и переминается с ноги на ногу, выпучив глаза.
Уже забыла про своего Никитоса.
Я снимаю с зарядки телефон и интригующе молчу. Поганенько как-то на душе. Будто съела ложку майонеза, который терпеть не могу.
– Приехал. – сухо выдаю и открываю мессенджер.
– И как? Стал хоть немного симпатичным? Какого роста?
Нахожу в мессенджере «Ленок» и открываю с ней переписку.
– Метр восемьдесят пять или девяносто. А дальше не поняла. Красивый или нет. Вроде ничего. – протяжно отвечаю, бессмысленно пялясь на страницу.
– Надо было с тобой пойти, глянуть на этот шедевр!
Перевожу взгляд на сестру и прихожу в себя.
– Да какой там шедевр! Самовлюблённый кретин, – отмахиваюсь от сестры. – Ты меня сбиваешь! Надо с Ленкой вечер обсудить. С нами пойдёшь? Что ей Бóлику сказать, сколько нас будет?
– Не знаю. Пока не решила. – Карина складывает руки на груди. – А если он не придёт?
– Ну хочешь, я тебе напишу, если появится?
Кивает головой.
– Не придёт, с другим познакомишься.
– Мне нужен только мой! – она делает лицо страдающей Мадонны и уходит на кухню. Слышу, как щёлкает чайник.
Так, Ленок.
Пишу в мессенджер:
– «Аюто, аюто! (Помогите, помогите!) Код красный!» – ставлю смайлик красного демона.
– «Код красный? (Смайлик выпученных глаз) Месячные? Клуб отменяется?»
– «Раз ромашка, два ромашка, семь!»
Мучаю её ассоциациями.
– «Нужна прокладка с ромашковой пропиткой?»
А–а–а! Не догоняет!
– «Сосед приехал!» – не выдерживаю и говорю прямо.
– «???» – молчание на три минуты. «Приходи! Сама не могу, полы домываю, иначе не отпустят».
«Сейчас буду!»
Тыкаю по буквам и блокирую экран. Лишний раз не хочу выходить на улицу, но всё–таки придётся. По телефону долго объяснять проблему. Ещё дурацкий Т9 коверкает слова. Ленок и так не улавливает мои мысли, а с авто заменой так вообще – Зомби Лэнд.
А голосовые… терпеть не могу эти разговоры по–купечески.
Смотрю на экран. До часа «Х» осталось три часа.
Мои тоже скоро вернутся с работы. Пятница, на час раньше. В аккурат, когда мне нужно будет уйти. Надеюсь, ма будет в настроении и с отцом не успеет поругаться по дороге. Иначе найдёт мне занятие на вечер.
Снимаю рубашку, кроп-топ и надеваю свитер.
Карина на кухне заливает растворимый кофе кипятком.
– Ты куда? – зависает с чайником над кружкой.
– К Ленке! Я на пять сек. Туда-обратно. – надеваю пуховик и залезаю в зимние кроссы. – Иначе меня разорвёт от возмущения!
Показываю ей деньги, что подкинула Любэ́ и кладу их на полку у зеркала.
– Стоп, стоп! – ставит чайник на стол. – Сгоняй за печенéгами! А то кроме дохлого «Сникерса» к чаю ничего не осталось.
– Как? Было же конфет пол пакета?
– Я нервничала, а когда я злюсь, сама знаешь!
– Ладно! Постараюсь не забыть. – с недовольным лицом прячу деньги в карман и выхожу в подъезд.
Не успеваю спуститься на один пролёт, как этажом ниже возникают шевеления. Я машинально приседаю и подглядываю между металлических прутьев за соседской дверью. Ромка выходит в подъезд с какой–то девчонкой. Никогда её не видела. Я всех симпатичных нашего посёлка знаю в лицо и даже поимённо. Мониторю конкуренток.
Ромашка в своих трико и надел, наконец, футболку.
Фу! Как противно слюнями обмениваются, причмокивая.
Он поднял взгляд наверх.
Санта Клеопатра!
Машинально отклоняюсь назад, прикрываю рот рукой.
– Я тебе наберу, завтра–послезавтра! – говорит ей тихо.
Ага, жди… наберёт, как же!
Расходитесь, мне идти надо и ноги затекают!
Стук каблуков отдаляется. Ушла.
Слышу запах сигаретного дыма. Аккуратно подглядываю. Ромка дует кольца в потолок и косится в мою сторону.
Отстраняюсь.
Что делать?
Идти домой или ждать, когда докурит?
Жду. Сижу на корточках, стараюсь не дышать, иначе чихну и всё пропало. В носу свербит.
«Их вилль! Их вилль!» – неожиданно «Рамштайн» разрывает мой телефон.
Ленка, зараза! Всегда не вовремя.
Это фиаско!
Слышу покашливание.
Нет, это провал!
Ладно. Без паники. Если позориться, то до конца и с гордо поднятой головой.
Главное, снова на него с лестницы не свалиться. Как будто так и надо, делаю вид, что была здесь давно и просто ждала звонка из Италии.
– Мáрко, бонджорно! – восклицаю с итальянским акцентом.
Я поднимаюсь и неторопливо спускаюсь по ступенькам, стараюсь на него не смотреть.
– Си, соно а каза! Е ту? Аха–ха… (Да, я дома! А ты?)
Мило смеюсь, будто по ту сторону трубки Марко делает мне комплимент.
Ромка хмурит широкие брови, делает вид, что знает итальянский. А я смотрю пристально в его синие глаза и улыбаюсь мнимому собеседнику.
От волнения мой словарный запас итальянского внезапно заканчивается.
Вот, как отрезало, ничего не помню! Надо импровизировать.
Ноги трясутся. Я не упаду!
Несу какую–то аллалу на псевдо итальянском, эмоционально жестикулируя. Я же итальянка, а они так и разговаривают!
Благо осталось пара ступенек.
– Прошутто, джелато, эмоционе! (Ветчина, мороженое, эмоционально). Бенвенуто колаборанти аль маре! (Непереводимый набор слов)
Покашливая, вхожу в облако дыма. Ромка тушит окурок о внутреннюю сторону перил и, пропуская меня, бросает равнодушный взгляд.
Сверлю своим высокомерно:
– Си, грацие, Марко! Чао! (Да, спасибо, Марко! Пока) – и специально вскидывая руку, касаюсь его спины.
Захожу за поворот и слышу, как хлопает дверь и поворачивается замок.
Фух!
Останавливаюсь под пролётом, чтобы успокоить себя и ноги. Руки тоже трясутся от волнения и сердце бешено стучит. Хорошо, что надела кроссы.
Ленка ржёт в телефоне. Представляю, как она катается по полу от моей актёрской игры, которая точно тянет на Оскар.
Еле сдерживаюсь, чтобы самой не засмеяться.
Не здесь! Ромка может услышать за стеной. Выбегаю на свежий воздух.
Так я ещё не позорилась!
***
Ленка почти час не может успокоиться. Она уже третий раз отжимает тряпку и снова кидает еë в ведро в попытках справиться со смехом.
– Всë, хватит заливаться, домыть не успеешь! – бурчу на неё и смотрю на экран.
Мне ещё за печенегами топать. Договорились с ней встретиться на перекрёстке ровно в шесть. При параде, как положено.
Лёлик и Болик – идеальная пара. На самом деле её парня зовут Саша. Это я его Боликом прозвала. Просто складно звучит.
Он старше подруги на целых восемь лет! Устроился охранником в новый и единственный бар в нашем поселке, который открылся месяц назад. Ей уже есть восемнадцать, исполнилось в январе, а мне только будет, летом. Но Бóлик нас проведёт.
Я должна сегодня там быть. Выступает моя любимая группа «Три дня дождя». Это целое событие для нашего города. Как же я их обожаю! Будет аншлаг, и если я не возьму автограф… Даже думать не хочу!
– Всë, я побежала! – целую подругу в щеку. – Ровно в шесть! – напоминаю и выхожу за дверь.
***
Прежде чем зайти в подъезд, я внимательно прислушиваюсь. Позориться дважды я не собираюсь. Вроде тихо. Неслышно взбираюсь по ступенькам, захожу домой и разуваюсь.
Карина хоть бы вышла, сидит в зале перед телевизором.
Вот такая у нас семья! Всем плевать на провалы и удачи друг друга.
Никакой поддержки!
Громко кладу упаковку печенья на кухонный стол и захожу в комнату, падаю звездой на разложенный диван.
Равнодушный ромашечный взгляд меня не отпускает.
Неужели в нём ничего не всколыхнулось?
У всех вспыхивает при виде меня, а этот… чёрствый сухарь! Может включить ему «Рамштайн» на всю катушку? Или лучше Надежду Кадышеву? Чтобы крошки его воспоминаний зашевелились от децибелов.
Хихикаю.
Представляю, как он в бешенстве стучит по батарее!
Ладно, я сегодня добрая. Впрочем, как всегда. Пусть подавится своими крошками. Мои давно склевали голуби!
***
Держась друг за друга, чтобы не упасть, мы с Ленок скользим на каблуках по накатанной дороге к бару. Возле него уже много людей, ждут, когда откроется. Смотрю на вывеску: при дневном свете она совсем неприметная, а сейчас красиво переливается неоном от красного к сиреневому. И название непривычное для нашего посёлка – не какая–то там «Берëзка» или «У Светланы», а «Оле Лукойе».
Вполне оригинально!
Мы пробираемся через толпу и подходим к охране. Бóлик расплывается в улыбке при виде Ленки, но тут же делает грозную физиономию по статусу и, под возмущение толпы, пропускает нас вне очереди.
Сразу обдаёт теплом. Прийти в капроновых колготках и без шапки, чтобы не испортить причёску – всё–таки морозно для нашей весны, но что не сделаешь ради красоты.
Мы сдаём пальто в гардероб и проходим в зал. Играет лёгкая музыка.
Справа от входа барная стойка. По залу расставлены высокие столики и обычные на втором этаже. Напротив бара, в другом конце зала – танцпол и сцена с аппаратурой.
Решаем с Ленок сидеть ближе к симпатичным барменам, которые, улыбаясь нам, натирают стаканы. Одного из них я знаю. Это Лëшка – друг Никиты. Значит и он здесь появится, любит он тусить на халяву.
Надо не забыть Каринке написать.
Столики почти все забронированы, на них стоят закуски и люди потихоньку расползаются по залу, занимают свои места.
Ленок уходит в туалет, а я сажусь на барный стул и ставлю на Ленкин свою сумку. Рассматриваю людей: многие лица мне знакомы, компании с разных районов. Но в основном взрослая публика, старше двадцати.
О, вот и Каринкин краш нарисовался, не сотрешь!
Никита, смеясь, заходит с парочкой приятелей и, заметив меня, приближается.
Совсем не хочу с ним говорить, после того, как я ему отказала. Сейчас начнёт проявлять задетое самолюбие.
Точно говорю! Поэтому достаю из сумки телефон и делаю вид, что его не замечаю.
– Заяц, привет! Что ты тут делаешь? – подходит близко и закидывает руку, чтобы обнять.
Я уворачиваюсь и чуть не спрыгиваю с высоты стула.
– То же, что и ты! Отдыхаю, не видно? – натянуто улыбаюсь. – Посмотри внимательно, у меня что – длинные уши? – спрашиваю, убирая за них волосы.
Улыбается и мотает головой:
– Нет.
– Вот и не надо меня называть ни заяц, не кошечка, ни медвежонок! Договорились?
– Как скажешь, но моë предложение в силе! Готов за твоими ушками чесать на постоянной основе.
– Другой кому–нибудь почеши! А от меня отчеши! – советую в шутку.
Он делает шаг еще ближе и шепчет на ухо:
– Ты думаешь, что ты какая–то особенная? Строишь из себя недотрогу. Доиграешься!
– Это угроза?
Смотрю и не понимаю – он в шутку, по–дружески или как?
– Нет. – вскидывает руки, сдаваясь. – Но я привык брать своё.
– Только я – не твоë, Никит! Я тебе уже говорила. Не трать на меня силы, а присмотрись к кому–нибудь другому: к Карине например!
Морщится, будто предложила съесть жабу:
– Она же мне, как сестра!
Нормально! А я нет? В чем разница?
– Будь аккуратнее, не пей много алкоголя. А то вырядилась… – осматривает моё облегающее чёрное платье чуть выше колен и вьющиеся светлые волосы, отчего я машинально поправляю юбку. – Кто-нибудь за угол утащит, отымеет как львицу, и снимет на телефон. – ухмыляется. – И тогда твоя репутация недотроги… пуф–ф! Лопнет, как воздушный шарик.
Оглядываюсь в поисках Ленки, мне нужна еë поддержка. Но она завязалась языком с Викой из параллельного класса.
Не знала, что Никита, друг детства, может такое мне сказать.
Его в армии контузило?
Даже бросило в жар от этой пошлости. Щёки горят, но я держусь уверенно.
– Моим родителям это повтори, и своим не забудь! – делаю вид, что мне плевать на его слова.
Усмехается.
Надо Карину убедить, что он ей точно не нужен.
– Ладно! Захочешь потанцевать, я к твоим услугам. – касается пряди моих волос.
Я отстраняюсь, даю понять, что его услуги не понадобятся. Слава богу, подходит Ленка. Никита вальяжно, обойдя её, направляется к лестнице на второй этаж. Там уже за столиком его приятели дымят кальян.
– Что с ним? – спрашивает Ленок, сверля Никите спину. – У него такая злая физиономия.
– Просто в очередной раз дала понять, что нужна не я, а Карина.
– И как? Помогло?
Недовольно кривлю уголок верхней губы.
– Смотри, чтобы я была трезвая, ладно? А то ещё одно неприятное событие, и я точно сегодня напьюсь. А мне нельзя, ты же знаешь!
– Постараюсь. – она усмехается. – Кто бы за мной следил… Я точно собираюсь сегодня оторваться, как следует. – Лена смеётся и смотрит на выход, где виднеется спина Бóлика. – Хочу, чтоб мой масик понервничал, приревновал к кому–нибудь. – улыбается и машет бармену, чтобы обслужил нас, королев.
– Масик? – смеюсь в ответ. – Твой Сашка не масик, а шкафчик с полированной башкой.
– Ну ему же идёт! И шкафчик очень вместительный.
Музыка становится громче. Я пишу Карине, что Никита здесь, но тут же прошу на нём не зацикливаться. А лучше, присмотреться к кому более подходящему. Может, бармен Лëшка? Он – ничего такая партия для сестры. Но она про это слышать не хочет и сообщает, что летит на всех парáх. Только макияж подправит и скоро будет.
Глупая!
Как её отвадить от Никиты? Она же опять подумает, что я у неё парня отбиваю.
Санта Клеопатра! Как сложно быть хорошей.
Лëшка ставит перед нами коктейли: мне безалкогольный с лимонным тоником, а подруге «Беллини».
Музыка становится громче и шум голосов тоже.
Я припадаю губами к соломинке и разворачиваюсь в сторону сцены, иногда поглядывая на вход. Вдруг увижу, как заходит любимая группа? Перепутает случайно главный с чёрным, и солист, сражённый моей красотой, посвятит мне мою любимую песню «Еле дыша».
Размечталась!
Поднимаю голову. Никита ловит мой взгляд и опрокидывает в себя рюмку водки.
Отворачиваюсь. Даже думать не хочу, что он способен осуществить угрозу. Буду стараться с ним вообще не пересекаться.
Ленка толкает меня в плечо:
– Ты что такая кислая? Мы веселиться пришли или жевать лимоны?
Неожиданно играет моя любимая старая композиция: Варум и Агутин – «Я буду всегда с тобой».
– Заяц! – голос Никиты, переходящий в свист, прорывается сквозь песню.
Я поднимаю голову, а он расплывается в улыбке. Знает, что песня мне нравится и в детстве была на повторе несколько месяцев. Только даже не догадывается почему, из–за кого я знаю эту песню наизусть.
Совсем не улыбаюсь в ответ, а просто опускаю голову и пью коктейль. Если упрямец не успокоится, мне придётся что–то предпринять. Не хочу из–за Никиты пропустить выступление любимой группы.
«Я буду всегда с тобой, воздухом и водой, краешком той земли, что навсегда с тобой…» – подпеваю тонкому голосу певицы.
Воспоминания накрывают с головой. Я будто снова падаю на асфальт и сдираю с локтей засохшие раны.
Нет, так дело не пойдёт! Так я совсем раскисну.
Дождусь весёлой мелодии и пойду танцевать, даже если буду одна на танцполе.
Ленка пьёт уже второй коктейль, а я слезаю с высокого стула и двигаюсь плавно на месте, чтобы хоть как–то поднять себе настроение.
***
Мой третий коктейль и мочевой пузырь грозится взорваться на миллион пузырьков. До выступления группы осталось полчаса, поэтому есть время по–быстрому сбегать в туалет. Прошу подругу никуда не уходить, пока не вернусь, а то она уже немного окосела и скулит, что хочет поцеловать своего масика. А тот тоже нервничает, стоит в углу и раздевает её взглядом.
Подруга обещает, что не сбежит, и я беру свою сумку, телефон и спешу в дамскую комнату. Там тоже аншлаг. Огромная очередь, кабинки заняты. Если сейчас кто–нибудь не выйдет, у меня будет ещё один повод опозориться! Стою, нервничаю и слушаю сплетни.
Оказывается, наш Ромашка – звезда вечеринки! Через одну слышу обсуждение, что он вернулся и стал красавчик, и что каждая хотела бы с ним переспать.
Боже, как это бее–е!
Не выдерживаю и со злости, что очень хочу в туалет, вмешиваюсь в разговор:
– Да он же гей!
Наступает гробовая тишина. Все смотрят на меня с выпученными глазами, как будто стали участниками тайной вечери. Даже одна из кабинок внезапно освобождается.
– Гей! – повторяю и, недолго думая, запрыгиваю в эту свободную.
– Да она всё врёт! Не может такого быть, откуда ей знать, малолетке? – слышу шушуканье за дверью и, с лицом полного блаженства, журчу.
– Он – мой сосед, с детства его знаю! – выкрикиваю и поправляю платье.
Опять тишина. Я довольная, что успела, открываю дверцу и подхожу к крану, включаю воду. Они все смотрят на меня, шепчутся и переглядываются с недоверием.
– Может я и малолетка, но всё про него знаю. – смотрю в зеркало на их лица и еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться. – Поэтому в Москву и ездил. Искал любовь. Там с этим попроще! А у нас быстро лицо за это разукрасят.
Говорю, а сама прошу себя остановиться. Мне бы Ромка сам дал леща за такие слова.
Не верят!
Ну и хорошо!
Надо уходить. Что я и делаю, даже руки не сушу, быстро оттуда исчезаю. А самой смешно! Радуюсь, что не такая я уж и хорошая, как о себе думаю. И подняла себе настроение.
***
Ленка всё–таки сбежала к Бóлику, пританцовывает возле него.
Ну и ладно! Как я и хотела звучит зажигательная песня, значит пора танцевать. А то скоро Каринка придёт и заставит меня помогать подкатывать к своему Никите.
Поднимаю голову, его с дружками нет. Наверное, вышел освежиться.
Я оставляю сумку на баре Лешке, прошу присмотреть, а сама иду в центр танцпола.
– Соно Верóника. Мольто пьячéре! – повторяю свою персональную мантру.
Рядом пара девчонок, уже подвыпившие, танцуют в конвульсиях.
Изящнее надо, как я!
Ловлю ритм и, не обращая на них внимание, плавно двигаюсь, ловлю на себе взгляды.
Внезапно кто–то подхватывает меня и кружит.
Никита, дурак! Ну что не понятно? Удерживая моё брыкающееся тело, он ставит меня на ноги и оказывается спереди, улыбается во весь рот. Это уже раздражает. Чувствую себя бешеным драконом, но Никита не унимается и снова хватает. Он поднимает меня, крепко сжимая руки, что вырваться невозможно. Моё лицо оказывается на уровне с его.
– Отпусти! – рычу, искря глазами.
На нас все смотрят, чувствую внимание, но этот дурак мотает головой и жадно впивается в губы.
Я брыкаюсь, пытаюсь вырваться, но он так крепко держит, что приходится укусить.
Никита вскрикивает и отпускает руки.
Санта Клеопатра!
У барной стойки, облокотившись, стоит Роман и смотрит не отрываясь, а на входе – Карина. Будь у неё копьё, она бы в гневе запустила в меня, но лишь молнии сверкают из глаз.
Так бывает только в турецких сериалах, которые любит наша ма! Со всей дури толкаю Никиту в грудь и бегу за сестрой, которая демонстративно, даже театрально, разворачивается к выходу.
Только не это!
Глава 3
Выбегаю за ней на улицу.
– Карина! – кричу, чтобы остановилась, но она быстрым шагом сворачивает за угол бара в сторону чёрного хода. – Да, стой же! – скольжу до неё и хватаю за плечо.
– Как я тебя ненавижу! – произносит сквозь зубы и оборачивается.
Она злится больше, чем утром.
– Карина, я тут не при чем! Он сам… пьяный!
– Вот почему ты такая? – не слышит меня. – С самого детства всё портишь! Сперва родителей у меня забрала, теперь его! – машет в сторону бара.
– В смысле забрала? – имею в виду родителей.
– Любишь к себе внимание привлекать! – у неё глаза на мокром месте, а я трясусь от холода. Колготки прилипают к ногам. – Лучше бы тебя никогда из детдома не забирали! Ненавижу тебя!
– Ты сейчас злишься, да? Это же неправда?!
Но она смотрит, растопырив ноздри, как будто хочет что-то сказать, но не решается.
– Неправда? – повторяю и чувствую, как слезы подбираются к глазам.
– А ты думаешь, что тебя в детстве все соседи подкармливали? Печенья, конфетки! – шмыгает носом и смотрит с такой ненавистью, словно это не я, не еë сестра, а самый чужой человек на свете. – Потому что жалели! Потому что ты – жалкая! Жалкая ворона!
Я смотрю на неё и не знаю, что сказать. Уверена, она говорит со злости и всë неправда!
– Я – Верóна! – от холода дрожащим голосом правлю, а сама уже не знаю, кто я. Щиплет глаза. Наверное, потекла тушь и, возможно, она уже права – я похожа на ворону.
Карина травит взглядом и, вытерев слезы, поворачивается спиной.
– Ненавижу тебя! – кричит и сбегает прочь.
Я впервые в такой ситуации. Холодно, но стою, соображаю, что мне делать, стираю змейки слез. Зубы стучат, и тело трясётся с такой силой, что с трудом держусь на ногах, чтобы не поскользнуться. Карина растворяется в темноте.
