Kitobni o'qish: «По праву рождения»

Shrift:

* * *

Любви моей ты боялся зря –
Не так я страшно люблю.
Мне было довольно видеть тебя,
Встречать улыбку твою.

И если ты уходил к другой
Иль просто был неизвестно где,
Мне было довольно того, что твой
Плащ висел на гвозде.

Когда же, наш мимолетный гость,
Ты умчался, новой судьбы ища,
Мне было довольно того, что гвоздь
Остался после плаща.

Новелла Матвеева. «Любви моей ты боялся зря…»

«Матвей, я люблю тебя… Я очень тебя люблю. И знаю – ты тоже любишь меня. Казалось бы – вот оно, наше счастье… Но прошу тебя, не сердись, не обижайся, когда будешь читать это письмо. Обещаешь, правда?

Еще в детстве я прочитала где-то, что каждому положена только одна главная встреча своего человека, любимого, единственного, – по праву рождения. Но только одна, понимаешь? И нельзя ее пропустить… Нельзя, чтобы она мимо прошла, а человек не заметил, не увидел, не понял… И, что бы мне ни говорили, я свято верила, что эта встреча у меня будет. Судьбой положена, предназначена.

Так случилось, да… Случилось, что мы с тобой увидели друг друга, все поняли, не пропустили. Нам повезло. Это счастье, Матвей. Ты – мой, а я – твоя. Мы – избранные. И это счастье всегда будет с нами, что бы ни произошло, как бы мы ни были с тобой разделены, ведь правда?

И потому… Не сердись на меня, пожалуйста! Как это ни странно звучит, но… Если мы все про себя знаем теперь, нам и расстаться легче, Матвей. Так надо. Ты же понимаешь. Счастью не страшно, когда оно жертвует собой ради счастья других. Я очень люблю свою маму, и я должна… Пусть она будет счастлива. Она тоже любит, она тоже имеет право…

Это мой выбор, Матвей.

Не ищи меня, ладно? Я уеду. Я всегда буду любить тебя. Помни это, пожалуйста. Ты мой единственный… Тот самый, по праву рождения.

Прости, что не объяснила тебе всего этого там, на крыше… Я не могла. У меня бы не получилось, недостало бы сил. Письмом как-то легче.

Прощай. Твоя Анеля. Навсегда твоя».

* * *

Маргарита Сергеевна сидела за столом, подперев щеку ладонью, с улыбкой смотрела на внучку. И в который уже раз думала про себя: хороша как, чертовка! Вроде гадким утенком росла, худеньким заморышем, а теперь, смотри-ка, белым лебедем вылупилась. Век бы смотрела, и насмотреться бы не хватило! Да и вообще… Если со стороны на них посмотреть сейчас…

До чего же вся эта картинка милотой смотрится! Сердце радуется! Дорогая внучка Анеля пришла навестить в кои-то поры, и сидят они вдвоем, чаевничают тихо. Можно сказать, слишком тихо. Будто обе боятся эту благословенную тишину единения разрушить. Ведь как ни крути, а любое словцо преувеличением будет казаться. И это еще хорошо, что уговорила милую внученьку кусок пирога съесть, обычно ведь не заставишь…

Да и не скажешь, что Анеля этот пирог ест. Просто жует равнодушно, чтобы ее не обидеть. Жует и молчит. Вот заговори с ней сейчас – наверняка не услышит. Вся в себе, в мыслях-фантазиях варится. Такие глаза, будто слепые… И тоже будто в себя смотрят. Нет ее, нет… И в кого она такая выросла, марсианка большеглазая? И что дальше будет, как суровая жизнь с ней обойдется, даже подумать страшно…

Маргарита Сергеевна вздохнула, провела сухой ладонью по столешнице, проговорила тихо:

– Да уж… Сижу сейчас, смотрю на тебя и думаю… Как ты жить-то будешь, Анеля? Не знаю даже… Такая ты…

– Какая? – эхом откликнулась Анеля и даже изобразила на лице нечто похожее на удивление. То есть подняла брови, оттопырила нижнюю губу и сдула упавшую на глаза легкую русую прядку.

– Да такая вот… Сама знаешь какая… К жизни не приспособленная. Ты ее будто и не видишь, жизнь-то. Будто обтекаешь ее легкомысленно. Сейчас-то, конечно, можешь себе позволить… А потом? Когда надо будет в эту самую жизнь штопором ввинчиваться, зубами ее грызть?

– А зачем ее грызть, бабушка? Не хочу я грызть…

– Ну, не грызть. Замечать хотя бы. Учиться за себя постоять, не дрожать перед каждой дверью.

– А я дрожу?

– Да ты и под дверью еще не стоишь, если на то пошло. Надо заранее смелость в себе вырабатывать, зоркость, выходить надо из фантазий своих! Социум любит смелых и решительных, которые все видят, которые ухо с глазом рвут! Которые любую дверь ногой открыть могут!

– Ой, ну и выражения у тебя, бабушка! – тихо засмеялась Анеля, откидывая голову назад. – Прямо хоть записывай за тобой, честное слово! Дверь ногой открывают, ухо с глазом рвут… Я прям представила даже, как это ухо вместе с глазом летит в сторону!

– А ты давай не смейся, ты лучше прислушайся к тому, что тебе говорят!

– Зачем, бабушка? Я все равно так не умею и не хочу… И вообще… Зачем дверь ногой открывать, если ее и рукой открыть можно? Нет, не хочу…

И что, что ей на это ответить? Ведь правда – рукой открыть можно. И даже нужно, если по большому счету. Но если бы все в нынешней жизни было устроено так, чтобы по большому и правильному счету… Ведь нет! Жизнь нынче другая, любит именно тех, кто ногой может любую дверь открыть! А тех, кто не может, так и вовсе не жалует! Не хочешь ногой, стучишь в нее робко – так и не жди, значит, что она перед тобой распахнется!

– Дело не в твоем хотении, Анеля… Понятно, что ты не хочешь. И многие не хотят. Дело в том, что не можешь. Не умеешь… Зоркой наглости в тебе нет, необходимой для жизни, понимаешь? Вот что меня беспокоит, дорогая моя внученька.

– Хм… Ты хочешь сказать, что родители меня неправильно воспитали?

– Нет, не это я хочу сказать… Воспитание тут ни при чем. Просто… Просто мне жалко, что тебе не мамины гены достались.

– А мама, значит, такая? Ухо с глазом рвет, да? – насмешливо спросила Анеля.

– Да, мама у тебя такая… Может, и не рвет ничего, но коня на скаку остановит. И не только остановит, но и вспрыгнуть на него сумеет! И в горящую избу тоже… Если надо… А в тебе ничего этого нет, тебе не досталось. А жаль…

– А, поняла… Ты хочешь сказать, что у меня папины гены, да?

– Да, папины. Все к тебе перешли, до последней крошечки. И это не есть хорошо, вот в чем дело…

– Ну, бабушка… Не понимаю тебя. Папа же твой сын, а ты о нем говоришь… будто с сожалением.

– Да почему сразу с сожалением? Нет… Нет, конечно. Просто я констатирую факт… Да, ты вся в папу… Он такой же в твоем возрасте был. Да и сейчас тоже…

– Ну какой? Какой он, бабушка?

– Да такой вот… Из общего строя выбившийся. Рукой на себя махнувший.

– По-моему, с папой все хорошо… Живет своей жизнью и радуется. Как ему хочется, так и живет.

– Ну, допустим, это только звучит красиво. В этих самых новомодных тенденциях и звучит. Мол, надо жить так, как хочется.

– А разве это неправильно, бабушка?

– Нет. Неправильно. Потому что папа твой неудачник по большому счету. Потому что не смог натуру свою преодолеть. Он же… Он же внутри себя просто цветок нежный… А мужику не полагается цветочную душу иметь, ему камень внутри иметь надо, железобетон! Чтобы вперед идти, добиваться чего-то!

– Ой, бабушка… Ну что ты прям зациклена на этом стремиться и добиваться! Чем плохо цветочную душу иметь?

– Да я ж не говорю, что плохо… Я говорю, что жить с ней трудно. В любой момент можно под чужим сапогом оказаться, который этот цветок раздавит походя.

– Выходит, и я цветок, да?

– Конечно, еще какой… Сразу цветком родилась. У тебя натура, как нежная хризантема. И сама ты как хризантема… Любоваться на тебя можно, а трогать нельзя. Ну что ты смеешься, что? Разве я не правду сейчас говорю, Анеля?

– А может, мне нравится быть цветком, бабушка? И осознавать себя именно так… Нравится?

– А кому ж не нравится? Все бы хотели… Да только не все себе такое удовольствие могут позволить! Вернее, жизнь позволить не может… Ей ведь наплевать, как ты себя ощущаешь, ей главное, как ты с препятствиями борешься, которые она не устает перед тобой выстраивать! Вот потому я и боюсь – как ты жить будешь… Ветер холодный подует – и снесет хризантему к чертовой матери!

– Понятно… Вот и мама говорит, что я вся в папу… Особенно когда бывает мной недовольна.

– А ее-то он чем обидел, интересно? – обиженно произнесла Маргарита Сергеевна, пожав плечами. – По-моему, наоборот все было… Хотя я твою маму могу понять, что ж. Мало любить женщину, надо еще и силу характера ей демонстрировать. А мой Ваня… Да, он умный, тонкий, ранимый… А, да что там говорить, господи…

Маргарита Сергеевна махнула рукой, вздохнула, замолчала. Анеля смотрела на нее озадаченно, не зная, что сказать. Потом произнесла осторожно:

– Так ты ж его сама таким воспитала, он же твой сын… А теперь так говоришь, будто мама в их разводе виновата. По крайней мере, нотки у тебя в голосе такие…

– Да ничего я такого не говорю, не придумывай! Я ж тебе объясняю, что человеческая природа от воспитания не зависит! Кто родился хризантемой, тот всегда хризантемой и будет. А кто родился чертополохом, тот любой камень снесет с дороги и через асфальт пробьется! И сам себе все добудет, перед всеми ветрами устоит. Вот твоя мать – чистый чертополох, тут уж ни убавить, ни прибавить!

– Ты сейчас опять про нее с обидой говоришь, бабушка!

– Да нет, что ты… Это я просто так удивляюсь, как ее угораздило за моего Ваню замуж выйти? С Ваней-то все понятно – он любил… И до сих пор любит…

– Думаешь, любит? – тихо спросила Анеля.

– Конечно. Еще как любит. И не хотел бы, а любит.

– Как ты странно говоришь, ба…

– А чего странного ты услышала?

– Ну, что не хотел бы… Разве можно не хотеть, но любить?

– Можно. Еще как можно. Только не каждый с таким положением дел соглашается. Ну да ладно, оставим этот никчемный разговор… Скажи лучше, как у тебя складываются отношения с этим мальчиком… Кажется, Егором его зовут?

– Да никак. Вроде и есть эти отношения, и вроде их нет. Даже не знаю, как тебе ответить.

– Но он же вроде нравился тебе поначалу? Симпатичный такой…

– Да, внешне вполне симпатичный. А на самом деле он одноклеточный, ба. Скучный до ужаса.

– Что, книжек совсем не читает? – с явной иронией в голосе спросила Маргарита Сергеевна.

Анеля, конечно же, уловила эту иронию, глянула на бабушку с удивленной досадой. И произнесла тихо:

– Да не в книжках дело, ба… Хотя… И в них тоже, если честно. Он и правда ничего не читает, он только в телефоне все время сидит. Везде в Сети зарегистрировался и теперь считает святой обязанностью все отслеживать и везде след свой оставить. Знаешь, как собака… Она тоже озабочена обязательной меткой под каждым кустиком…

– Эк ты о нем, Анеля! Нехорошо, знаешь ли! – едва сдерживая смех, покачала головой Маргарита Сергеевна. – Больно уж строга, матушка! Тем более все теперь этой заразе подвержены!

– Да я разве против? Ради бога… Только он ведь и ко мне все время с расспросами пристает, почему я так же не делаю. Ну… Вроде как я ненормальная какая-то. Белая ворона. Я начинаю объяснять, почему этого не делаю, а он еще больше возмущается!

– А как ты ему объясняешь?

– Ну, вот вчера, например… Начала ему рассказывать про свою курсовую работу, там у меня такая тема интересная! Про социальное и духовное расслоение общества… В общем, я взяла за основу книгу Галины Щербаковой «Яшкины дети»…

– Ого! Спорная основа-то, не находишь?

– Нет. Но мы же сейчас не об этом, ба… Мы о Егоре…

– И что же Егор? Что ты ему поведала про духовное расслоение общества?

– Ба! Если ты будешь иронизировать, я вообще ничего рассказывать не стану!

– Все, все, молчу… Давай, с удовольствием послушаю. Я так полагаю, что в данном контексте «яшкины дети» звучат как имя нарицательное? Имеются в виду дети того Яшки, который хам-лакей из чеховского «Вишневого сада»?

– Ну да… Все правильно. Какая ты у меня умная, ба… Сразу все понимаешь. А вот Егор ничего не понял… Я ему рассказываю, что хам-лакей Яшка образно расплодил своих детей по белому свету и что они теперь правят миром… И что мы все в той или иной степени потомки этого самого Яшки… Нет, ну правда, если внимательно кругом посмотреть, ба! Ведь сплошные «яшкины дети» везде, одно хамство и чванство, и во времена Чехова со всем этим еще цветочки были! А наша современность более жестокая, хамство еще наглее стало и мнит себя определяющим новую духовность… И лезет везде, и командует… Что, разве не так?

– Понятно, что ж… А Егору, стало быть, твои рассуждения совсем не понравились.

– Ну да. Мне кажется, он меня и не понял… И обиделся даже. Долго молчал, потом спросил со злостью – я тоже, по-твоему, хам? Тоже Яшкин потомок? Зачем ты мне все это рассказала, мол, с какой целью? Еще и глянул так, знаешь… Будто я бред какой-то несу, будто я ненормальная и меня пожалеть надо. Да и не в этом даже дело, ба…

– А в чем тогда дело?

– Ну… В общей тональности, что ли… В том, что он все время раздражается будто…

– Чем раздражается? Что ты не такая, как он?

– Да нет… Понимаешь, он все время мне доказать что-то пытается, виноватой сделать… Что я… Что не тороплюсь с этим самым… Ну, ты понимаешь, ба…

– А… Да, я поняла… Он сердится, что ты не хочешь близости, да? Но отчего он тебя торопит? Зачем? Так же нельзя… Дикость какая-то, ей-богу…

– Да не дикость, ба. Сейчас так принято, понимаешь?

– У кого так принято? У тех самых «яшкиных детей» так принято?

– Ой, не смеши! Хотя да, если по большому счету… Да, у «яшкиных детей» так принято. Если парень уделяет свое внимание девушке, то она априори обязана… Без этого просто никак…

– А ты, стало быть, увиливаешь от обязанностей, да?

– Хм… Слово-то какое – увиливаешь… Нет, я не увиливаю, ба. Просто не хочу, и все.

– А как ты хочешь?

Анеля озадаченно уставилась на Маргариту Сергеевну, не зная, что ответить. Потом спросила вкрадчиво:

– Ба… Ты из любопытства интересуешься или действительно понять меня хочешь?

– Конечно, понять хочу! И помочь…

– Чем помочь?

– Да я и сама не знаю. Советы мои по времени наверняка давно устарели… В наше время не так все было, в наше время, помню, бабки своим юным внучкам говаривали что-нибудь этакое… романтическое… Мол, не отдавай поцелуя без любви…

– Как ты сказала? – тихо засмеялась Анеля. – Не отдавай поцелуя без любви?

– Ну да… Смешно тебе, ага?

– Нет, совсем не смешно. Знаешь, в этом есть что-то, смысл какой-то сакральный… Я бы с удовольствием этот постулат и в наше время перенесла… Если б у меня такая возможность была, конечно. Жалко, что я раньше не родилась, в твое время не попала…

Анеля вздохнула, улыбнулась каким-то мыслям, потом глянула на Маргариту Сергеевну, будто решалась, надо ли озвучивать эти самые мысли или нет. Маргарита Сергеевна подтолкнула ее осторожно:

– Ну, давай, говори… Я ж вижу, сказать что-то хочешь.

– Да, хочу. Только ты не смейся, ладно? И не называй это моими фантазиями…

– Не буду. Давай, говори.

– Ну, в общем… Я долго думала над этим, ба, и пришла к определенному выводу… Я считаю, что каждый человек должен встретить того, кого должен встретить. Такая возможность дается ему всего лишь один раз…

– Ну-у-у, Анеля… – насмешливо перебила внучку Маргарита Сергеевна. – По-моему, ты сейчас Америку открываешь, тебе не кажется? Уж сколько раз твердили миру про эту пресловутую половинку! Мол, у каждого где-то бродит по свету его человек, лично для него предназначенный, и задача у этих половинок вполне определенная – надо обязательно встретиться и соединиться в единое целое. И будет вам счастье, как говорится. Разве не так? Это ведь еще Платон придумал такую легенду, а люди ее подхватили да выдали всю эту романтику в разных ипостасях, кто на что горазд! Мол, только встретившись, эти две половинки обретают единую целостность, покой и счастье. А на самом деле все не так, вовсе не так…

– А как, бабушка? – тихо спросила Анеля, нахмурив недовольно брови.

– А так… Нет на самом деле никаких половинок. И даже четвертинок нет. Люди просто встречаются, влюбляются, женятся. У одних получается, у других нет. Одни дружат, другие конфликтуют. Все от характеров зависит. Вот твои мать с отцом… Они ж вроде любили друг друга, и вроде все должно было срастись… Ан нет, не срослось. Характеры помешали. А если б характеры меж собой переплелись… Жили бы себе дальше, вели общий быт, детей бы еще рожали… Вместе – так проще и легче. Так жить веселее. Вот тебе и вся легенда про эти пресловутые половинки…

– Нет, бабушка, я с тобой не согласна! То есть все ты правильно говоришь, да… Но я бы не хотела при этом исключать само предназначение, понимаешь? Когда именно этот человек предназначен другому человеку, и больше никак… Оно ведь не просто предназначение, оно ведь как обязательство дается, я думаю. Как статус. Как документ… Ну, как свидетельство о рождении, например, только не на бумаге. Ты родился на свет, и у тебя возникает право на счастье – любить… Того самого любить, твоего единственного, тебе по праву рождения предназначенного. Потому и обязательство возникает – найти его и не ошибиться.

– Хм… По праву рождения, значит?

– Ага. По праву рождения.

– И кто ж его выдает, этот документ интересный?

– Ну, не знаю… Судьба, провидение… Бог… Это уже другой вопрос, кто выдает… Главное, надо правильно им распорядиться. Не торопиться, не бежать впереди паровоза, а думать и приглядываться, сердце слушать.

– Ну, знаешь… Так можно до пенсии сердце слушать и куковать одной…

– Вот-вот, ба! Многие так и рассуждают! И все делают впопыхах, а еще от страха… Боятся не соответствовать законам, которые диктует социум! Не с тем в постель ложатся, не за того замуж выходят, не на той женятся… Потом, когда разочаруются, разбегаются в разные стороны и снова торопятся с кем-то соединиться, опять наступают на те же грабли! Вместо того чтобы слушать себя, ныряют в следующее по счету обманное очарование. Нет, я так не хочу, бабушка…

– Ох, Анеля… Какая ты еще… Даже слова подобрать не могу…

– Какая, ба? Наивная и романтическая, да? Слишком сентиментальная? Неправильная?

– Ну да, в общем… Нет, про вторую половинку я, может, и согласна, да… Но это ведь еще не значит, что надо на одном месте сидеть в ожидании этой половинки! А как же тогда опыт, сын ошибок трудных? Ведь надо же опыта набираться, чтобы на основе его понять, встретила ты свою половинку в конце концов или нет!

– А я пойму, бабушка. Я это сразу пойму, я знаю. Я дождусь.

– Ну, если так рассуждать… А вдруг не поймешь? А вдруг совсем не дождешься? Я считаю, что нельзя себя загонять в рамки одного только ожидания неприкаянного. Законы мироздания и продолжения рода никто еще не отменял. Я думаю, тебе надо пересмотреть свои взгляды на этот щекотливый вопрос. А если уж речь зашла о лимитах, которые даются человеку по праву рождения… У меня тоже свои соображения по этому поводу есть.

– Какие, бабушка? Скажи…

– И скажу! Может, они не совсем романтические, но я долго на свете живу, мне романтики по возрасту уже не положено. Исчерпала я всю романтику, если опять о лимитах толковать. Так вот, если без романтики… Я считаю, что при рождении каждому выдается сертификат не только на встречу любимого, но и на саму любовь. Вернее, на силу любви, на ее качество.

– Хм… Ты считаешь, любовь определяется силой и качеством?

– А как же! Конечно. Кто-то может молниеносно влюбиться и так же молниеносно разлюбить, оставив объект любви в несчастном недоумении. Потом опять так же влюбиться и разлюбить… И везде после себя деток оставить. И потом забыть о них благополучно. И в итоге лимит на любовь у него истончается, сходит на нет… Остается злая несчастная оболочка – вроде и есть человек, и вроде нет его… А кто-то всю жизнь несет в себе любовь в полном объеме, и достается она одному только объекту, да вот незадача – не нужна объекту эта любовь. Совсем не нужна. И что тогда делать? Молить небеса, чтобы освободили его от этого дара? Так ведь не освободят… И не знаешь почему. Может, там, наверху, считают, что это грех большой – отказываться от подарка… Что только избранных им награждают… По праву рождения, как ты говоришь… И ведь не спрашивают при этом, каково с этим подарком через всю жизнь пройти!

Маргарита Сергеевна вздохнула горько, оплела пальцами пустую чайную чашку. Анеля глянула на нее осторожно, спросила тихо:

– Это ты сейчас о папе говорила, да, бабушка?

– Да, о папе. О ком же еще…

– Но если бы папа любил маму, как ты говоришь… Зачем тогда он сам ушел?

– Это тебе мама сказала, что он сам ушел?

– Ну да… Почему он ушел, бабушка? Кому от этого лучше стало, не понимаю? Ну скажи, а?

– Да не знаю я… Что ты мне допрос устроила?

– Я? Допрос? Да ты же первая начала, бабушка!

– Ну ладно, ладно… Какая разница, кто первый начал, кто не первый… И вообще, не будем больше говорить об этом, слишком уж спорная тема, согласись? Да и не мне с тобой спорить… Мне уж и по возрасту не положено.

– Да при чем тут возраст, бабушка! Сразу уж и возраст…

– А ты как думала? С возрастом ведь все представления о мире меняются, да… Вот хотя бы относительно этой пресловутой теории двух половинок… Я ведь раньше тоже во все эти бредни романтические верила, а сейчас все больше понимаю, что я сама, как есть, и представляю собой единое целое, и никто мне рядом не нужен. И даже не приведи господь, правда! Вот она я, какая есть, и мне с собой хорошо! Смотреть в себя куда интересней, чем горевать о том, что могло случиться, да не случилось. Но это уже отдельная тема, тебе неинтересная…

– Почему же? Мне интересно, бабушка.

– Да ну… – махнула рукой Маргарита Сергеевна. – Налей-ка мне еще чаю, и покрепче! Посуетись… Ой, я ж забыла! У меня же варенье абрикосовое есть, соседка вчера угостила! Такое вкусное, с грецким орехом… Достань там, в холодильнике, на верхней полке!

Анеля поднялась из-за стола, начала неловко передвигаться по кухне. Маргарита Сергеевна исподтишка наблюдала за ее суетой, тихо удивляясь про себя, как в этой девочке совмещается несовместимое – эта угловатость, эта детская худоба и грация, и прелесть короткого взмаха руки, и этот жест, каким она откидывает с лица волосы… Да уж. Будет кому-то счастье, ничего не попишешь. Во все это ведь очень легко влюбиться именно потому, что оно такое неловкое и такое нежно грациозное. А еще эти светлые волосы, эти синие глаза… Которые смотрят на тебя и не видят. И это ведь тоже стимул для влюбленности, коварная замануха – отчего ж, мол, не видят-то? Вот он я, претендент на вторую половинку, как меня можно не видеть? И что там внутри такое у этой девочки спрятано, отчего синий взгляд внутрь направлен, отчего же не на меня? Неправильно это, несправедливо! Надо постараться, чтоб на меня смотрела! А пока стараюсь, и не пойму, что увяз коготок, и всей птичке конец… Даже жалко стало заранее этого претендента на вторую половинку, ей-богу!

Анеля почуяла ее взгляд, обернулась, улыбнулась…

Да, и эта улыбка ангельская – тоже хорошая замануха. И не захочешь, а улыбнешься в ответ, и зазвенит в душе тонкая струнка счастья, невесть откуда взявшаяся. Помнится, Ваня в детстве так же ей улыбался, да…

– Ты давно у отца была, Анеля? – неожиданно для себя спросила Маргарита Сергеевна.

– Давно, бабушка… – эхом откликнулась Анеля, пытаясь открыть банку с абрикосовым вареньем. Пыхтела от натуги, елозя тонкими пальчиками по жестяной крышке – не получалось никак.

– Дай сюда, я сама открою… А к отцу надо бы съездить, чего он там один да один… Хочешь, в этот выходной вместе поедем?

– Давай… Но я только в воскресенье могу, ба. В субботу мне надо к преподавателю на дом идти… курсовую показывать.

– Ту самую курсовую про «яшкиных детей»? Про то, как они комфортно устроились в новых реалиях?

– Ну да…

– И кто ж тебе такую щекотливую тему посоветовал, интересно?

– Да почему сразу щекотливую, ба? Не я же эту параллель провела, правда? Курсовая – всего лишь тематика повести Галины Щербаковой. Не забывай, что я в гуманитарном университете учусь, на факультете журналистики. Сейчас у нас идет курс литературного редактирования. И курсовую эту давно бы написать пора, да преподаватель заболела, Анна Антоновна… В деканате говорят, она после болезни может совсем уволиться. Так жалко, знаешь… Анна Антоновна такая… Я прям влюбилась в нее, ба! В субботу она обещала меня дома с курсовой принять… С ней так интересно разговаривать, если б ты знала! Я каждое слово ловлю… Так жалко, что она заболела, правда!

Анеля говорила и все больше распалялась восторгами, взмахивала руками и чуть не смахнула со стола стеклянную банку с вареньем – едва Маргарита Сергеевна успела ее удержать в последний момент. И глянула на внучку с укором, да только куда там… Никаких укоров и взглядов Анеля все равно бы не заметила. Так увлеклась своим рассказом о преподавательнице по имени Анна Антоновна. Взахлеб увлеклась. Даже ревность немного пробила…

Вот с детства она такая, Анеля. То слова из нее не вытащишь, то восторгами вдруг зайдется. И фантазии эти вечные… Сначала сказки сочиняла, потом стихи. Потом чтением увлеклась, причем страстно-запойно, на улицу не могли выгнать. А если выгоняли, то все равно обнаруживали где-нибудь на скамейке с книжкой в руках. Бывало, отрываешь ее от книги, а она глаза поднимет, полные синевы да отчаяния такого безысходного, что вздрогнешь испуганно и рукой махнешь – ладно, читай дальше, что ж…

И в школе белой вороной была, с трудом в коллектив вписывалась. Хорошо, что Юля, невестка, умела как-то все опасные ситуации разруливать, с учителями запанибрата якшалась, подружек для Анели приваживала. Нет, что ни говори, а Юля – хорошая мать…

Маргарита Сергеевна так задумалась, что не услышала вопроса Анели. Очнулась только тогда, когда Анеля тронула ее за руку:

– Ба… С тобой все в порядке? Я спрашиваю, а ты не слышишь…

– Да, извини, я что-то в мысли утекла… О чем ты меня спросила, дружочек?

– Да я говорю, мне пора уже… Меня Егор ждет. Мы договорились встретиться в семь часов. А сейчас уже без пятнадцати.

– А, ну да… Иди, конечно. Нехорошо заставлять себя ждать. Хотя и полагается даме опаздывать.

– Ну так это даме… А я ж не дама. Ну ладно, бабуль, я побежала, пока! Я позвоню вечером…

Маргарита Сергеевна подошла к окну, стала смотреть, как Анеля идет по двору. Как же, торопится она, бежит… Да не дождетесь! Так идет, будто никуда не опаздывает. Еще и голову задрала, словно к ветру прислушивается – нельзя ли его поймать, да вверх взмыть, да полететь…

Бедный, бедный Егор. Похоже, попался на эту удочку. Если девушка не торопится на свидание – плохи твои дела, Егор…

Пока мыла посуду, все крутилась в голове фраза, произнесенная Анелей. Как она там сказала – только одна любовь дается по праву рождения? Та самая, единственная и неповторимая? А остальное все – от лукавого?

Надо же, как сурово внучка разобралась с любовью-то. Молодая еще, максималистка. И сама еще не успела влюбиться, а рассуждает… Господи, да у некоторых людей к возрасту столько этих любовей набирается, что и пальцев на руках не хватит, чтобы сосчитать! И каждая из них единственная и неповторимая…

Или нет? Не каждая все же?

Маргарита Сергеевна вытерла руки кухонным полотенцем, прошла в гостиную, села на диван, включила телевизор. Тут же ворвались в гостиную звуки скандала, который сопровождает передачу, выходящую в эфир каждый вечер. Две женщины вполне благополучного интеллигентного вида сидели на мягких диванах и выясняли отношения, перекрикивая друг друга. Спорили о том, кого больше любит мужчина… Законную жену или любовницу.

И тут про любовь, надо же… И тут она единственная и неповторимая. Кричит во весь голос обиженной женщины – меня он любит, меня! А ты, дрянь такая, в мою семью ворвалась, любовь у меня отнять собралась!

Даже вникать не хочется в этот скандал, надоело уже – каждый день одно и то же. Лучше на другую программу переключить, там фильм старый идет… Классикой уже стал. С молодой Дорониной в главной роли. Как она страстно спрашивает своего физика, как смотрит ему в глаза… «Я не могу объяснить. Я все понимаю, но ничего не могу объяснить. Как собака. Кошка, собака… Я люблю тебя. Я тебя люблю. Ты меня любишь?»

Да, героиня права. Невозможно ничего объяснить. Если даже к своему опыту обратиться… Разве мало она в жизни любила? Два мужа было, и обоих любила. И умирала от горя, когда хоронила… И романы тоже были, и переживания всяческие, и ожидание телефонных звонков до обморока. Все, все было…

Да, было. Только если самой себе честно признаться… Ведь может она себе это позволить сейчас, когда поневоле приходится оглянуться и понять, что в памяти остался только один мужчина! Много их было, но помнит по-настоящему только одного, да! Хотя и особых страстей с ним не случилось, а помнит…

В студенчестве эта встреча была, на каникулах. Она тогда впервые к морю одна отправилась, мама путевку в пансионат достала. Он был местный, на мотоцикле ее возил по побережью, и ничего такого страстно романтического меж ними и не было… Вместо него были шум ночного прибоя да край скалы, на которой они сидели, свесив ноги. И молчали. Смотрели сверху на лунную дорожку. И такая внутри нежность была, такой покой…

Потом она домой уехала, он каждый вечер ей звонил. В одно и то же время. Мама еще шутила – какой, мол, кавалер пунктуальный… И она спешила каждый вечер домой, чтобы не пропустить звонок. Спешила и была счастлива. А потом это ощущение счастья сошло на нет… И новые отношения появились, и закружилась в них легкой бабочкой. Замуж за своего первого мужа выскочила…

Да, много времени с тех пор прошло. Целая жизнь утекла. Только память осталась. И вот поди ж ты, какой коварной эта память оказалась, а? Ничего толком в себе не сохранила, можно сказать, отторгла почти, отсеяла, а тот мальчик из ее студенческих каникул таким ярким видится! Смотрит на нее грустными карими глазами, будто спрашивает – ну что же ты… Мимо прошла… Ведь это я был, твой единственный, а ты моя…

Интересно, что с ним стало потом? Вспоминал ее или нет? Может, он сейчас тоже о ней думает… Черт возьми, может, Анеля не так уж и не права в этом своем открытии, а? Может, и впрямь только одна любовь дается по праву рождения, но мы часто мимо нее проходим? Другими дорогами идем? И пока идем, она прячется внутри нас обиженно… И только в конце дороги дает о себе знать яркой памятью, сожалением… Да, именно так, сожалением, причем довольно горьким! Когда понимаешь, что главное что-то сама упустила, и любишь эту память уже запоздало…

Да, жаль. И Электрона из старого фильма жаль. Не понял вовремя своего счастья.

Хорошо, что телефонная трель выдернула ее из грустных мыслей. Увидела, что Ваня звонит, поторопилась ответить:

– Да, сынок… Здравствуй, мой дорогой…

– Как ты, мам? Все хорошо?

– Да, все хорошо. Анеля недавно приходила, посидели с ней немного. Решили, что скоро к тебе соберемся, давно не виделись. Успели соскучиться.

– Да, я тоже по вам скучаю. Буду рад, если приедете.