Kitobni o'qish: «Не пей вина, Гертруда»

Shrift:

* * *

Гертруда. Я выпью за твою победу, Гамлет.
Гамлет. Благодарю.
Клавдий. Гертруда, стой, не пей.
Гертруда. Прошу прощения, милорд, я выпью.
Клавдий. Вино отравлено – я опоздал…
Вильям Шекспир. «Гамлет»

Не пей вина, Гертруда, —
Пьянство не красит дам.
Нажрешься в хлам —
И станет противно
Родственникам и друзьям…

Борис Гребенщиков. «Не пей вина, Гертруда»

Опять ей приснился Алеша. Слишком часто стал сниться… Главное, что радостным таким был во сне, улыбчивым. И говорил что-то. Вспомнить бы еще, что говорил… Всегда так и бывает – проснешься, а деталей увиденного сна вспомнить не можешь! Обидно.

Открыла глаза, потянулась, приподняла голову с подушки, глянула в окно. Хотя можно было и не глядеть. И без того понятно – ничего за окном не изменилось. День опять будет хмурым, солнца на небе не видно. И само небо такое… Будто депрессивным художником намалеванное серыми и белыми красками. Небрежные такие мазки, сердитые… Будто этот художник настроение на людях выместил – нате вам, нате! Не будет никакой небесной лазури, не будет солнца! Так живите, без солнца! Ишь, чего захотели! Берите, что дают, и радуйтесь!

Вздохнула, снова закрыла глаза. Надо все же вспомнить, что во сне говорил Алеша. Ведь явно что-то говорил, как она могла не запомнить? И по имени ее называл… Мол, ты что, Ладка… Лада, Ладушка… Я же с тобой говорю, а ты не слышишь! Я же твой Алеша, я здесь, с тобой!

И вдруг вспомнила. Вернее, услышала, как Алешин голос звучал. И поняла, что он хочет ей сказать. Вот глупая, как же она сразу не догадалась, как могла забыть! Сегодня же пятое сентября, у Алеши година! Он же в этот день погиб… Ей тогда девятнадцать вот-вот должно было исполниться… И вот уже тридцать один год прошел… Был бы у Алеши тоже в этом году юбилей…

Да, был бы… И жизнь была бы другая. Если б Алешу в Афганистане не убили. Если бы их ребенок жив был… Алеша отслужил бы в армии, вернулся, воспитывали бы дочку или сына… Она ведь поняла, что беременна, когда Алешу уже забрали. Писала ему и представляла, как он ответит: «Люблю, Ладка! Так рад! Счастлив! Я ж тебе говорил, что надо было перед призывом до загса добежать! А ты! Я говорил, говорил!» – сплошь одни восклицательные знаки.

Но ответа Лада так и не получила. Через три месяца Алешу убили. А она… Она, сволочь такая, пошла и ребеночка их тоже убила…

И нет ей за это оправдания, что ж. Да и бог уже наказал – после так и не забеременела. Пустоцветом жизнь прожила. Хоть и замужем. И нечего себе оправданий искать, что в то время по-другому не получилось бы… Мол, не от нее все зависело… Иногда обстоятельства складываются так, что ты плывешь по ним, как щепка по волнам, и не знаешь, к какому берегу тебя прибьет. Не знаешь, не знаешь…

Наверное, печальная эта мысль и дальше пошла бы по знакомому пути и привела к слезам, да телефонный звонок отвлек вовремя. Напомнил, что она в другой жизни живет. В той жизни, где на звонок надо обязательно отвечать. Где надо давно уже вскочить с постели и приступить к своим обязанностям. Потому что их много, обязанностей-то. И дел невпроворот. Как всегда…

– Лада Викторовна, доброе утро… А вы когда приедете, Лада Викторовна? Простите, что я вас беспокою…

Анин голосок звучал тревожно и в то же время довольно требовательно. Видимо, и впрямь что-то случилось, иначе бы не стала звонить, сама бы справилась. Она девушка деловая.

– Что случилось, Ань, говори?

– Да тут опять этот проверяющий из трудовой инспекции ко мне пристает… Сегодня наши трудовые книжки смотрит, и именно к вашей привязался. Говорит, запись у вас неправильная.

– Вот те раз! Чем это она неправильная? Уже больше двадцати лет назад сделана, не одну проверку пережила и стала вдруг неправильная! С какого вдруг перепугу-то?

– Так и я ему то же самое толкую, Лада Викторовна… Всегда такая запись была… А он… Еще он говорит, что и в бухгалтерских документах мы неправильно вас пишем… Что надо писать не директор магазина Любимова Лада Викторовна, а заведующий торговым объектом Любимова Лада Викторовна! Представляете? Я вообще в шоке… Даже не знаю, что ему говорить! Может, вы сами с ним объяснитесь, а? Когда вы приедете, Лада Викторовна?

– Хорошо, Ань… Я через час буду. Разберемся, не волнуйся.

Отложила телефон в сторону, вздохнула, закрыла глаза… Боже, как не хочется вставать и входить в эту суетную и беспокойную жизнь! И хорошо бы хоть один день делами не заниматься… Посвятить этот день Алеше, година все-таки… Но ведь не получится, это ясно. Надо вставать с постели, надо жить. Исполнять директорские обязанности. Хотя, как только что выяснилось, они вовсе и не директорские, а… Как Аня сказала? Она не директор продуктового магазина, а заведующий торговым объектом? Хотя какая, по сути, разница… Хрен редьки не слаще, как говорится.

Да, и надо Якову про это сказать. Теперь он имеет в собственности не три магазина, а три торговых объекта. Вот так-то, дорогой муж…

Муж, с которым она давно не спит в одной постели. Муж, который живет сам по себе в городской квартире, а она сама по себе здесь, в доме. Так получилось, что ж. Не сразу, с годами… Все супруги с годами разбегаются по отдельным берлогам, это понятно. Если такая возможность есть. А если нет возможности, так и маются до конца жизни в одной берлоге, толкутся в ней, злобясь друг на друга.

Да, у них с Яковом есть такая возможность – быть в браке и жить отдельно. Вроде и вместе, и не вместе. К возрасту каждому своя территория требуется, чтобы в ней быть самому по себе. Такое вот благо, что ж…

А дом свой она любит, очень любит. Он только ее знает, чужаков не терпит. Как не терпит ее долгого присутствия городская квартира. Она Якова больше любит…

С первого этажа потянуло вкусными запахами чего-то печеного – опять Татьяна Васильевна с утра изгаляется, хочет поразить ее воображение кулинарными изысками. Вот неудобно, ей-богу! Ну зачем она…

Татьяну Васильевну навязала ей мама, почти силой. Приспичило ей пристроить соседку-приятельницу на хлебное место, всю душу ей вынула просьбами. Мол, Танечке надо детям помочь, надо внуков поднять… А ты, Ладушка, хорошо ей платить будешь, я знаю. Уж как она сопротивлялась, мама и слышать ничего не хотела!

– Ну как, как она у меня в прислугах будет жить, мам, ну сама подумай, а? Я ж эту Татьяну Васильевну с детства знаю… Да я даже сказать ей ничего не смогу! Я ее боюсь! Она ж у меня в школе физику преподавала! Такая строгая была училка… страсть!

– Ну когда это было… От прежней строгости у Танечки уж ничего не осталось. Жизнь выбила всю строгость, как палками из ковра пыль выбивают. Сама ведь знаешь, она уж давно на пенсии.

– Тем более! Ей же тяжело будет ко мне на другой конец города ездить!

– Ну уж и город… Невелик наш город, чтобы с одного конца на другой трудно было доехать. Давай, Ладка, не воображай, сделай хорошее дело для человека! Знаешь, как Танечке деньги нужны? Ей надо одному внуку с ипотекой помочь, другому внуку с учебой… Он балбес у нее вырос, на бюджетное отделение так и не смог поступить. Ой, да она ж радехонька будет у тебя поработать, что ты! Кто еще пенсионерку на такое место возьмет? Не в уборщицы же ей идти… Она меня уж сколько раз просила, чтобы я с тобой поговорила насчет нее!

– Ну не знаю, мам… Я и сама неплохо справляюсь, в прислуге совсем не нуждаюсь…

– Да что ты заладила – прислуга, прислуга! Не прислуга, а помощница по хозяйству! Знаешь, как Танечка вкусно готовит? Да ты мне потом еще спасибо скажешь, я просто уверена! А про Танечкин возраст не думай, она еще вполне себе ничего, очень даже резвая. Да это и хорошо даже, что у нее возраст солидный… Молодуху-то хуже в дом брать, сама понимаешь!

– А чем хуже молодуха, мам?

– Чем-чем… Твой-то муженек дорогой в том сейчас возрасте, что от него всего ожидать можно… Седина в бороду, бес в ребро! Как раз в этом возрасте у мужиков башку и сносит относительно молодух, не хотят стареть, изо всех сил сопротивляются!

– Да ну, мам… Не говори ерунды. Будто ты Якова не знаешь. Ему кроме своих магазинов ничего больше не интересно в этой жизни.

– А я бы на твоем месте не была такой уверенной! Чего ты вдруг расслабилась-то?

– Да я и раньше не напрягалась особо…

– Ну и зря! То-то я смотрю, вы по разным местам живете… Ты в доме обосновалась, он – в городской квартире! Смотри, Ладка, вокруг него много всяких молодых девок вьется! И всем охота свой кусок от жизни урвать! Думаешь, никто из молодух на Яшу не обзарится, что ли? Да нынче они все хорошо жить хотят, молодухи-то. Им без разницы, сколько лет мужику, лишь бы содержал прилично. Вот о чем я тебе толкую, Ладка. А ты слушай мать, слушай… Бери в дом Танечку, не прогадаешь!

В общем, бесполезно было спорить. Да и никогда она маму переспорить не могла. Такой уж характер… Вот теперь и приходится неудобство это терпеть, будто она бессовестная барыня Салтычиха, которая нещадно эксплуатирует бедную пожилую женщину.

Вкусный запах, казалось, совсем перебрался к ней в спальню, словно требовал приличий – мол, хватит меня игнорировать, вставай быстренько, спускайся, прояви вежливость к первоисточнику! То есть к кулинарным способностям Татьяны Васильевны вежливость прояви… Старается же человек, чего ты!

И ведь не объяснишь этому первоисточнику, что это своего рода насилие. Что вовсе не нужен ей вкусный завтрак, к тому же свежеиспеченный… Это ж наверняка бешеные калории! При ее-то лишних килограммах…

Ладно, придется смириться. Все равно надо вставать, надо поторапливаться. Дела зовут, заботы.

В ванной долго рассматривала лицо. Такое оно было… Будто не выспавшееся. Из-за погоды, наверное. Хмурое утро, лицо тоже хмурое. И Татьяна Васильевна это заметила, кстати…

– Доброе утро, Ладочка! Чего-то ты бледненькая сегодня такая… Плохо выглядишь… Не выспалась, да? Неважно себя чувствуешь?

– Все хорошо, Татьяна Васильевна. Нормально я себя чувствую.

– Ну-ну… А я вот тебе пирожочки с творогом испекла, такие вкусные получились! Поешь, и сразу румянец появится! И чаек с травками заварила…

– Я бы кофе лучше выпила, Татьяна Васильевна.

– Что ты, Ладочка, что ты! Кофе в твоем возрасте уже вредно! Это дурная привычка – по утрам кофе литрами хлебать, от нее отвыкать надо!

– А я не хочу отвыкать, Татьяна Васильевна. Я кофе хочу.

Наверное, это как-то нехорошо у нее сейчас прозвучало. Вроде того – отстань от меня со своим чаем с травками и с советами отстань. Я тут хозяйка, я делаю все, что хочу. И раз уж пошла такая пьянка, то и про вкусные пироги с творогом надо тоже сказать… Чтобы навсегда упредить эти утренние печеные вкусности-поползновения!

– Я обычно чем-то легким завтракаю, Татьяна Васильевна. Овсянкой на воде, например. Или салатиком. Не наедаюсь с утра.

– Да-да, Ладочка, я услышала, я поняла тебя, да… Больше не буду… Понимаю, ты фигуру свою бережешь…

– Да было бы что беречь, Татьяна Васильевна!

– Ну что ты… Зря ты так о себе! Ты еще очень даже… Для своих лет вообще прекрасно выглядишь! Тебе ведь скоро пятьдесят, да?

– Да. Очень скоро. Через две недели уже.

– Ой! Так это ведь надо будет большой стол накрывать! Гостей-то много будет, я думаю?

– Не знаю еще… Но накрывать стол не потребуется. Я думаю, мы в кафе отмечать будем.

– Да? Жалко… Уж я бы с угощением расстаралась… Да разве в кафе могут так вкусно приготовить, Ладочка? Ведь нет?

– Могут, Татьяна Васильевна. Еще как могут.

– Ну, не знаю, не знаю… Наверное, я старыми понятиями живу. Раньше всегда юбилеи дома справляли, и ничего… Ой, да что ж я болтаю попусту, тебе ж кофе сварить надо! Я сейчас, я быстро… И салатик тоже нарежу…

– Да не надо салатик, я пирог съем. Я тороплюсь, мне давно уже пора из дому выйти. Сегодня вот только задержалась…

Быстро выпила кофе, съела пирог. Очень вкусный, кстати. О чем и сообщила Татьяне Васильевне, вставая из-за стола. И быстро пошла наверх одеваться. Быстро, быстро! Там Аня уже вся изнервничалась, наверное…

* * *

Дорога от дома была такой знакомой, что можно ехать, закрыв глаза. По крайней мере, не напрягаться лишним вниманием. И думать можно. И вспоминать… Сегодня ведь памятный день, даже положено так. И душа Алешина где-то рядом летает. Может, в машине сидит, на переднем сиденье.

От этой мысли напряглась немного, расправила плечи, улыбнулась. Пусть Алеша видит ее такой – улыбающейся. Ему ж наверняка хочется, чтобы она счастливо жила. Он же ее так любил…

И она его любила. С первого класса. Вполне ясно осознавала, что любит. Они и были неразлучны с первого класса, с тех пор как сели за одну парту. И близость у них получилась довольно ранняя, чего уж там… И планы строили на дальнейшую жизнь счастливые. Чтоб вместе, чтоб семья, чтоб много детей. А после того, как Алеша из армии вернется, чтоб непременно свадьба была. И белое платье, и машина с пупсом на капоте, и застолье широкое. И даже беременность она восприняла как вполне счастливое событие. Алеша уже два месяца далеко от нее был, а она поняла, что беременна…

И мама тоже поняла. И всплеснула руками, запричитала:

– Господи, Ладка, да что ж ты у меня глупая такая… Подождать не могла, что ли? Тебе ж восемнадцать всего! В институт не поступила, а пузо себе добыла, ума хватило! Что ж теперь делать-то будем, а?

– Да я на следующий год поступлю, мам… Подготовлюсь хорошо и поступлю!

– Ну да! Куда ты с дитем на руках поступишь? Кто ж с ним нянькаться будет, скажи? Я не могу, я работаю… А Лидка мала еще, ей только четырнадцать будет… Иль ты сразу на меня и на младшую сестру рассчитывала?

– Да ничего я не рассчитывала, мам…

– Вот то-то и оно, что не рассчитывала! А надо было все рассчитать-то! Не бежать впереди паровоза! Еще и не факт, что Алеша твой обрадуется, когда узнает!

– Он обрадуется, мам. Я знаю. По-другому просто быть не может.

– Ладка, Ладка… Ну вот что у тебя в голове творится, а? Молодая девка еще, и уж замуж невтерпеж оказалось! Так невтерпеж, что матери в подоле принесла! Ой, господи божечки, да что ж это такое, беда на мою несчастную голову… Сколько лет без мужа вас с Лидкой поднимаю, силы мои на исходе, а ты мне такой подарочек преподнесла! Хоть бы о матери подумала, бессовестная! Мать-то не семижильная, чтобы все на себе тащить! Где я сил столько возьму, из колена выколю? Ой, беда, беда…

– Мам, ну не надо! Разве можно так про ребенка говорить, что он беда? Это ж внук твой… Или внучка…

– А чем кормить внука или внучку станем, а? Ты подумала? Да тебя ведь даже на работу никто не возьмет, с пузом-то!

– Нет еще никакого пуза, мам… Не видно еще…

– Ну, хоть не видно… и то ладно. Надо тебе быстрее работу какую-нибудь найти, Ладка. Чтоб декретные выплатили хотя бы…

– Да, мам. Я устроюсь куда-нибудь, я уже думала.

– Надо же, думала она! И что ж ты надумала, интересно?

– Не знаю пока. Если б меня еще не тошнило все время и голова бы не кружилась…

– А ты как хотела, интересно? Думаешь, так просто детки даются, да? Ничего-ничего, привыкай… И через тошноту придется работать, и через головокружение. Так, чтобы не догадался никто раньше времени.

Мама вздохнула, помолчала немного, потом проговорила задумчиво:

– Ладно, переговорю я со знакомыми насчет работы для тебя… Может, и найдется что подходящее, чтобы в тепле, не на морозе… Не на стройку же тебя отправлять, в самом деле…

Уже через неделю мама, придя с работы домой, заявила ей прямо с порога:

– Ладка, завтра на работу выходишь, я договорилась!

– Куда, мам?

– Продавцом в магазин… Правда, первый месяц только на обучении будешь, потом уж по-настоящему…

– А в какой магазин?

– В новый. В центре города открывается. Продуктовый какой-то, новомодный. Говорят, там все как-то по-особому будет. Мужик, который магазин открывает, специально в Америке был, чтобы поглядеть, как там у них в магазинах все устроено. Теперь вот продавцов набирает! Причем исключительно молодых и красивых девок, у него прямо конкурс там… А моя сослуживица Фаина Марковна с ним в соседях живет, вот и похлопотала за тебя, ага. Я ж ей не сказала, что ты скоро в декрет подашься. Выходит, подставила Фаину Марковну под монастырь. Но что делать, пришлось… Наверное, поймет меня и простит. Так что наводи марафет, чтоб с утра свежим огурчиком выглядела, поняла? И кисленького чего-нибудь попей с утра, чтоб не тошнило. Ой, забыла совсем сказать! Знаешь, как магазин у этого мужика будет называться?

– Как, мам?

– «Любимый». Ловко придумал, ага? Мол, пойду-ка я в любимый магазин отоварюсь…

– Да. Смешно.

– Ну, нам-то с тобой не до смеха, сама понимаешь. Главное, ты улыбайся этому мужику позавлекательнее завтра, чтоб на работу взял. Ты ведь у меня тоже девка не из последних, все при тебе… Мордашка симпатичная, фигурка ладненькая. По крайней мере, пока…

На следующий день она познакомилась с директором магазина, звали его Яковом Никитичем. И очень смущалась, когда он ее разглядывал. Так разглядывал, будто лошадь на базаре покупал. Спасибо, что хоть рот не открыл, чтобы зубы проверить…

Взгляд у Якова Никитича был острый как лезвие. И лицо умное, насмешливое. И даже не чувствовалось, что ростом был ниже ее. Может, потому что крепок был, широк в плечах, и голова с порядочными залысинами. Ей вообще показалось, что он в солидном уже возрасте, такой весь дяденька-дяденька. Хотя другие девчонки, которые в тот день на работу устраиваться приходили, шептались меж собой, что ему и сорока еще нет.

Да, сколько же Яше было тогда лет? Если ей восемнадцать, то ему всего тридцать шесть… Молодой ведь совсем! А ей стариком показался. Еще и залысины эти на голове… Противные такие, фу! И взгляд оценивающий, и молчание долгое… Мол, брать эту молодуху или не брать?

Она ж не знала тогда, что Яша на нее сразу запал. Правда, первое время никак себя не проявлял, относился к ней так, как и к другим девчонкам-продавцам. Помнится, как созвал всех на общее собрание, целую лекцию прочитал об особенностях открывающегося магазина. Говорил тихо, спокойно, проникновенно даже:

– Как вы сами знаете, наш покупатель давно привык, что ему в магазинах всегда хамят… И хамство продавцов воспринимает как должное. Такова наша реальность, увы. Прибавить к этому еще и обвес, обсчет, плохое качество продуктов… Все это мы с вами знаем и понимаем. И потому будем работать по принципу от обратного. Вместо хамства – улыбка и сплошная радость с искренней вежливостью: ах, мол, какое счастье, что вы посетили наш магазин! Каждому покупателю в первую очередь улыбка и ваше здравствуйте! В буквальном смысле «здравствуйте», вы меня поняли? Вопросы есть?

– Есть… – тихо откликнулась одна из продавщиц. – Я вот не поняла. Яков Никитич, это что же, мы с каждым входящим должны будем здороваться, что ли?

– Да, именно так. Именно с каждым. Без исключения.

– Так они ж это… Они ж оторвутся на нас по полной программе! Они ж не поймут, Яков Никитич! А если они нам хамить будут, что тогда? Уж и ответить нельзя, что ли?

– Нет. Нельзя. Только улыбка, только доброжелательность и понимание в глазах. И вежливость бесконечная, до сахарного сиропа. И не забудьте – каждому покупателю полагается ваше «здравствуйте». Каждому без исключения! Усвойте это обязательно!

Нервный шепоток пробежал меж продавцов, кто-то даже хихикнул возбужденно, кто-то невольно покрутил пальцем у виска – совсем Яков Никитич ненормальный, что ли? Да где это видано, чтобы продавец в продуктовом магазине с каждым покупателем здоровался? Еще и вежливо улыбался при этом, радость искреннюю источал… Всегда ж прерогативой продавца было хамство, причем искреннее! Да и покупатели сами к такому привыкли… Зачем их с ума сводить такими сногсшибательными новшествами? Еще в обморок от удивления начнут падать!

– Я понимаю ваше удивление и возмущение, очень даже понимаю, дорогие мои! – поднял обе ладони Яков Никитич. – Да, такова нынешняя реальность нашей торговли, но наша задача – переломить эту реальность, вот в чем дело! Мы с вами, можно сказать, будем первопроходцами во всем этом… Будем работать так, чтобы покупатель валом валил к нам в магазин… хотя бы поначалу просто поглазеть и удивиться!

– Так ведь они сначала удивятся… А потом нам же и хамить начнут! – снова прозвучал чей-то робкий голосок.

– Да, начнут. Может быть. А вы все равно улыбайтесь. Вас провоцировать будут, а вы улыбайтесь.

– Ну, прям дурдом какой-то получится, а не магазин… Это с нашими психованными покупателями… Да они ж все ненормальные, Яков Никитич!

– Да, они ненормальные. Да, психованные. Но они несут к нам свои деньги, они делают нашу выручку. И будет так, как я сказал, не надо со мной спорить, ничего мне возражать не надо. Кто не согласен с такими условиями работы, может уйти прямо сейчас.

Яков Никитич замолчал в ожидании, обвел всех долгим взглядом. Ждал. Мол, давайте, давайте, ну же…

Никто не встал и не ушел. Надо сказать, что зарплаты в магазине новый директор установил довольно приличные, побольше, чем в других местах. За такие зарплаты и улыбаться не грех. И здороваться с каждым покупателем тоже можно, если уж такая у него прихоть странная появилась.

– Все, тогда завтра открываем магазин и приступаем к работе! Я думаю, у нас все с вами получится! Если вопросов больше нет, то все свободны, всем спасибо…

Так на другой день и получилось – народ обалдел и от улыбок, и от вежливости, и особенно от этого «здравствуйте» каждому в дверь входящему. И она тоже вместе со всеми улыбалась старательно. И здоровалась. Поначалу неловко было и дико даже, а потом ничего, к концу дня попривыкла…

Правда, без казусов не обошлось. В середине дня забежал в дверь довольно растрепанный мужичонка, лицо озабоченное, смурное. Она ему от прилавка сразу улыбку подарила и дежурно вежливое «здравствуйте». Мужичонка сначала отпрянул, потом застыл, долго глядел на нее в недоумении. Потом купил что-то, пошел к выходу… И вдруг развернулся, снова подошел к ней крадучись, спросил тихо:

– Слушай… Я не припомню что-то… Мы с тобой были где вместе, что ли?!

– В каком смысле? – удивленно подняла она брови, продолжая улыбаться.

– Да ты прости, я ж говорю, никак вспомнить не могу… Ты ж поздоровалась… Ну, вроде мы знакомы с тобой. Мне ж неловко как-то, что я не помню… Где мы с тобой были-то? У Петьки на хате, что ли?

– А, вот вы о чем… Нет, успокойтесь, нигде мы не были. Это мы теперь с каждым покупателем здороваемся, только и всего.

– Зачем?!

– Что – зачем?

– Ну… Зачем здороваетесь-то, не понял?

– Ну, как сказать… Из вежливости, из уважения…

– Да ты что? Прямо с каждым?

– Ну да…

– Во чудеса… Сроду такого не видывал… Надо будет всем рассказать, что у вас тут творится!

На другой же день слух о невиданном новом магазине облетел весь городок, и народ пошел пачками, они не успевали товар выставлять, все на ходу сметали. Так и стал магазин со временем в народе любимым. Оправдал придуманное Яков Никитичем Любимовым название…

Да, вот так все было. Теперь улыбкой и вежливостью никого не увидишь, привыкли уж давно к реверансам и подпрыгиванию продавцов вокруг покупателя. А тогда новшеством диким было. И Яша его первым в их городок принес. И она вместе с ним у истоков стояла…

Теперь у Яши уже три магазина «Любимых». Вернее, в их семье три магазина. В одном из них она трудится директором. Точнее, заведует торговым объектом, как давеча Аню поправил проверяющий из трудовой инспекции.

Интересно, почему это к ним всякие инспекции в последнее время зачастили? Опять кто-то жалобы пишет, что ли? Конкуренты балуются? А что, вполне может быть… Сейчас ведь среди всех этих «Монеток» и «Пятерочек» своя война за место под солнцем идет, попробуй удержаться на плаву! Да, надо на эту тему с Яшей поговорить…

Вот и дорога лесная уже закончилась, в город въехала. Тут уж надо выключаться из воспоминаний, зорко по сторонам глядеть. Хоть и небольшой у них городок, а движение на дорогах… будь здоров.

Аня встретила ее со сдержанным недовольством, которого ни за что и никогда не проговорила бы вслух. Но было недовольство, было… Мол, мы тут крутимся все с утра, а вы, уважаемая Лада Викторовна, изволите до позднего утра почивать, не торопитесь никуда!

– Что там наш трудовой инспектор, Ань? Накопал еще что-нибудь? – спросила на ходу, направляясь в кабинет.

– Да нет вроде… Вы уж сами с ним общайтесь, Лада Викторовна, хорошо? Я боюсь… Вдруг скажу что-нибудь не так…

– Хорошо, Ань. Чего у тебя лицо такое перепуганное? Подумаешь, инспектор…

– Да я не из-за него… Представляете, опять от поставщика бракованная партия тушенки пришла! Все банки в коробках мятые! Что делать будем? Опять возвращать? Жалко, хорошая тушенка, ее быстро разбирают!

– Ну, если разбирают, значит, не будем возвращать. Сделаем небольшую скидку, вот и все.

– Вы думаете? Ну, не знаю… Я бы вот не стала покупать мятую банку, к примеру… Хоть и знала бы, что внутри хороший продукт, а не стала бы. Тут, знаете, психологический уже момент…

– У тебя, Аня, зарплата позволяет этот самый психологический момент допускать. А другому его зарплата вовсе не позволяет… Для другого этим моментом как раз скидка и будет. Так что делай так, как я сказала, Ань.

– Ну, не знаю… А как же престиж магазина, Лада Викторовна? Вот Яков Никитич всегда говорит, что…

– Здесь я хозяйка, а не Яков Никитич, Анечка. Это мой магазин. Да, юридически он принадлежит Якову Никитичу, но я уже четверть века здесь всем управляю. А Якову Никитичу и без того работы хватает в других магазинах. И все на этом, вопрос исчерпан.

Аня пожала плечиком, кивнула, вышла из кабинета. Проводила ее глазами, усмехнулась – ишь ты, мол… Яков Никитич ей говорит, надо же! Авторитет непререкаемый…

Хотя надо признать – так и есть. Непререкаемый. И безупречный. Три магазина – три Яшиных детища. Всего себя он в это дело вложил, без остатка.

А с другой стороны… Это ведь и ее детища тоже. А если уж совсем с юридической стороны глянуть… Детища эти называются совместно нажитым имуществом. И никак иначе. В собственность перешли, когда они уже семьей были. Мужем и женой. Так-то вот…

Странно, почему именно сейчас ей об этом подумалось. Именно в такой день… Ведь особенный день-то сегодня. Година Алешина. Надо будет обязательно на кладбище поехать, как и всегда… Сейчас все дела разгребет и поедет.

Как всегда…

* * *

На кладбище было тихо и ветрено. Пока шла к Алешиной могиле, защищала от ветра купленные по дороге розы – как бы лепестки раньше времени не облетели. Почему-то это казалось очень важным, чтобы донести розы красивыми. Будто Алеша их видеть мог…

Издали еще заметила, что у памятника кто-то есть. По грузной фигуре узнала маму Алеши, Зинаиду Ивановну, свою несостоявшуюся свекровь. А с ней… Кто же еще рядом с ней?

Понятно… кто. Валера с Женей. То есть лучшая подруга Женька с мужем Валеркой. Почему тогда Женька ей не позвонила, не сказала, что они с Валерой вместе с Зинаидой Ивановной на кладбище пойдут? Подруга, называется…

А когда-то они вчетвером дружили, крепкая компания была, сложившаяся с первого класса. Валера был лучшим другом Алеши, Женька – ее ближайшей подругой. Помнится, даже свадьбу собирались играть совместную… Валеру тоже в армию забрали, и они с Женькой хотели их верно ждать… Вот и получилось, что Женька Валеру дождалась и замуж за него вышла, а она – нет. Отняли у нее Алешу. В цинковом гробу домой привезли.

Она потом даже на свадьбу к Валере и Женьке не пошла – не смогла как-то. Позже поздравила, хороший подарок преподнесла. Счастья от души пожелала. Да только со счастьем у них как-то кособоко все получилось… Нет, жили, не разводились, но и радости Женьке от Валеры мало перепадало. Пил он все время, крепко пил. И ничего она с этим зеленым змием не могла поделать. Уж сколько его по врачам водила, сколько раз кодировать пыталась – не счесть. Валера все равно выкручивался, как мог. В итоге Женька рукой махнула – пусть живет так, как хочет. Говорила ей в отчаянии:

– Мне что, больше не на кого силы тратить, Ладка? У меня вон дочь растет! Да я лучше своей Аськой заниматься буду, на музыку ее водить и на кружки, чем Валеру стеречь… Пусть он пропадает, если сам так решил! К тому же он в подпитии не буйный… Наоборот, начинает извиняться и рассказывать, как сильно нас с Аськой любит, как жизнь готов за нас отдать. А что нам такая жизнь боком выходит, сам того не понимает, ага. Знаешь, даже озлиться на него не могу по-настоящему, просто жалею его, дурака. А какой парень замечательный был, скажи?

– Да, Валерка хорошим был… Красивый такой парень, добрый. И мой Алеша тоже… Вот он бы точно Валерке помог, я думаю. Он его слушал.

– Да ладно… Откуда ты знаешь? Может, и твой Алеша… Знаешь, какими они из Афганистана возвращались? Злыми, нервными, с расшатанной психикой! Может, тебе повезло…

– С ума сошла, Женька? Ты что такое говоришь? Да как у тебя язык повернулся, не понимаю? Да пусть бы он хоть какой пришел, лишь бы живой… Я бы ему помогла, ты что…

– Ладно, ладно, прости! Я ж просто так рассуждаю, безотносительно. Я знаю, как ты его любила. И я Валерку тоже любила… Думала, самой счастливой женой буду, а на деле что вышло? Сама видишь…

– Зато у тебя дочка есть, Жень. Это уже счастье. А я… А у меня…

– Так ты сама виновата, Ладка… Не надо было тебе тогда аборт делать.

– Жень… Ты же знаешь, что я не могла тогда по-другому… Прекрасно знаешь…

– Да, знаю. И все же… Неужели ты после аборта ни разу не забеременела, скажи? Или тебе от Якова рожать не хотелось?

– Да не в том дело, хотелось или не хотелось. Я ж тебе говорила, что мне врач тогда сказал… Что не будет у меня больше детей. Вот их и не было… Яков поначалу очень хотел, а я не могла. Потом и он хотеть перестал… Да и не до детей ему было, времена такие пошли – в любой момент бизнес мог потерять. А ему его магазины как родные детища. Он же повернут на своем деле, всю душу в него вкладывает!

– Ну да, ну да… Кому что дано… Кто-то без детей жить не может, кто-то – без дела. Понимаю, что ж. И все же не надо было тебе тогда аборт делать, Ладка!

– У меня выбора не было, Жень. Так обстоятельства сложились, ты же знаешь. И хватит мне душу рвать. Ты мне подруга или ехидна?

– Да подруга, подруга… Твоя подруга – несчастная жена алкоголика, потому и ехидна самую малость. Ладно, не будем больше об этом…

Так и жили они, каждая своей жизнью. И всегда неизменным было правило – в Алешину годину встречаться и его вспоминать. Можно было и не договариваться заранее, все равно в этот день увидятся. Будто Алеша их у себя перед глазами собирал…

Женька первой ее увидела, обернувшись, помахала рукой. Лада подошла, встала рядом с Зинаидой Ивановной, ухватила ее за локоть, сжала слегка. Мол, вот и я пришла помянуть Алешу, ваша невестка несостоявшаяся.