Kitobni o'qish: «Царь-сокол Тартарии»

Пролог.

Когда Плиний Лермон, самый знаменитый путешественник, коих знала древняя Тартария, вынесший из своих долгих скитаний неизмеримые сокровища знаний и прослывший мудрейшим из всех фрягов, за исключением, пожалуй, его жены, отправился в Чудь на турнир мудрецов, то прихватил с собою своего старшего отпрыска.

В долине Намяги царил зной, путники выбились из сил, и когда они достигли Сури, Плиний сказал юноше:

– Сын мой, перенеси своего старика-отца через горы!

Изможденный сын возроптал:

– Я прошел тот же путь, что и Вы, и устал не меньше Вашего, отец!

– Ну что ж, вернемся домой, – сказал Плиний.

И они возвратились.

На следующее утро глава семейства сказал:

– Сегодня я возьму с собой своего среднего сына, и да поможет нам Пресветлый миновать вершины скал.

Зной палил, выжигая все живое и, добравшись до подножия гор, Лермоны валились с ног от усталости. И тут Плиний сказал:

– О, сын мой, перенеси своего родителя на ту сторону гор!

Отрок ответил:

– Я и сам даже во имя Митры не смог бы подняться на этот хребет…

– Вернемся! – Решил мудрец, и они пустились в обратный путь.

В эту ночь, когда Плиний лег спать, мать сказала своему младшему сыну:

– Мальчик мой, завтра утром твой отец возьмет в попутчики тебя. И, как только вы покинете земли замка, начни рассказывать ему быль о Царь-Соколе, какую по вечерам я рассказываю тебе.

Сын пообещал матери последовать ее совету, и сделал по ее слову…

–…И тогда Царь-Сокол Великий сказал, что отправляется в жилище богов, Чертог Отдохновения, чтобы там принимать своих друзей и павших воинов, – закончил мальчик свой рассказ. Плиний осмотрелся и увидел, что снежные вершины далеко позади.

– О, сын мой, – воскликнул он, – ты, верно, унаследовал и мою мудрость, и ум своей матери, раз так ловко перенес нас через эти горы.

И Вас, мой читатель, кому большую часть жизни приходится штурмовать непокорные скалы житейских трудностей, я приглашаю в страну ханов и нищих, пророков и колдунов, гномов и великанов, туда, где в магическом Зерцале Мира Вы, наверняка, увидите и свое лицо. А если я ошибаюсь, пусть лисица позавтракает тем гусем, чьим пером написана эта быль. Только, чур, перескажу я ее, как моей душе угодно!

Легенда Цикады

1 год до падения Небесной Скалы

Два закутанных в плащи всадника неслись по дороге, ведущей в имение Хелиоса.

Это были мужчины, четкость и выверенность их движений говорили о годах, проведенных в сёдлах. Первый, по китайской традиции, носил волосы коротко остриженными, а у второго, по обычаю венедов, на плечи ниспадал каскад длинных светлых волос.

Ночь выдалась тихой и темной, именно такой, какими обычно бывают ночи в странах Юга: звезды умиротворенно мерцали на небе, оставляя землю в непроглядной темноте и дымке речных туманов.

– Цикада, – обратился северянин к попутчику, – сдается мне, что здешняя погода создает особое расположение к любовным приключениям!

– О, да! – Смеясь, ответил тот, – и это особенно верно, когда под покровом темноты покидаешь душный город, чтобы направиться к домику с уютной спальней, в окне которой зажигаются условные огни!

– Цикада! – Пробормотал венед. – Ты самый…

–…Самый здравомыслящий из нас двоих! – Продолжил его собеседник. – Это чересчур отважно, Царь-Сокол, бросаться в объятья жены начальника городской стражи! Дважды нам повезло: однажды ты спрятался за драпировкой, когда Хелиос зашёл к жене, а в другой раз ты провел ночь на крыше…

– Да, и славно выспался под звездным небом! –

–…и ты должен знать, – уверенно продолжил Цикада, – что горяк, который настолько же хитер, насколько ревнив…

– Ха!

–…прикажет растянуть нас на тюремной дыбе, поскольку у него вряд ли хватит решимости биться с Царь-Соколом от Рода Русского! –

– В Пекло страх – повторил венед. – Я – не Царь-Сокол, если побоюсь скрестить мечи с любым из воинов! Ведь даже после смерти я не рискую оказаться в дурном обществе – меня ждет Сварог!

– Не уверен…–усмехнулся Цикада.

– В чем? – сверкнул глазами венед.

– Вспомни, Царь-Сокол, – Вспомни нашу первую встречу! – прошептал Цикада и утопил шпоры в бока своего жеребца…

_______________________________________________

2 года до падения Небесной Скалы

Цикада зацепился стальными когтями наручной кошки за подбой, завис вниз головой над оконным карнизом и заглянул внутрь комнаты. Волхв в ослепительно-белом балахоне налил из кувшинчика мёд, поставил наполненный кубок на стол, достал из складок одежды амулет и повернулся спиной к окну, чтобы рассмотреть камень в свете масляной лампы. Не теряя времени, посланник колдуна достал из поясного кошеля порошковый шарик величиной с горошину и, воспользовавшись духовой трубкой, еле слышным дуновением запустил его в чашу.

Внимательно рассмотрев руны, паучьими следами испещрившие амулет, Мирослав плавно подошел к столу и в задумчивости осушил кубок.

Цикада подождал, пока старик заснет. Опустился на подоконник. На мгновение задержал взгляд хищных глаз на волхве, борясь с искушением убить представителя чуждой расы, но беззаботное лицо спящего с расслабленными складками морщин не выражало никакого беспокойства, и наемник, легко переступая по стертым плитам пола носками тряпичных обмоток, подбежал к волхву, взял из расслабленных пальцев амулет и так же бесшумно, как возник, исчез в чёрном проеме окна.

Прислушиваясь к многочисленным ночным шорохам, наемник мягко приземлился на ноги и бросился в темноту, направляясь в сторону реки. Свежий ветер и чувство опасности вдыхали в него новые силы.

Выбравшись из города, вор стянул с лица повязку и осмотрелся. По холодному, влажному воздуху и запаху ила Цикада определил близость водоема. Он ускорил бег, превозмогая боль в дрожащих от напряжения мышцах. Похищение могли в любой момент заметить, и, кто знает, может быть, стража уже идёт по его следу.

Неожиданно твердая почва размякла, и ноги по щиколотку увязли в болотной жиже. Тучи москитов в предрассветном тумане с гудением облепили его лицо, ощупывая добычу жадными хоботками.

В зарослях камыша и осоки беглец обнаружил прибитое течением дерево, оседлал его, срубил одну из толстых ветвей, и резким махом направил ствол на середину реки – дитя гор, Цикада не умел плавать.

Лучи восходящего солнца с трудом пробивались сквозь марево тумана. Тяжелое дерево медленно продвигалось по руслу Ахерона, то и дело вставая поперек течения. Москиты, казалось, слетелись со всей Византии, темной массой облепив лицо и свободные от пропотевшей одежды руки. Отпугнуть их было невозможно, их можно было лишь стереть, размазав по коже, словно черно-красную жижу.

Наконец, решив, что удалился от Царьграда, Цикада повернул бревно к берегу и вновь ступил на зыбкую поверхность прибрежного болота. Его взгляд ощупывал поверхность реки, когда тихий голос произнес:

– Быстрый малый. Быстрый сам добежит, тихого – вода донесет! –

Цикада обернулся и окаменел – перед ним в рассеивающейся дымке возник златовласый исполин, опирающийся двумя руками на огромных размеров двуручный меч и насмешливым взглядом голубых, как родник, глаз, осматривающих промокшего вора.

На ходу выхватывая из заплечных ножен меч, наемник рассеянно отметил, что одежда у венеда суха, а это означало, что поблизости есть мост или плавучий паром, по которому и он мог бы переправиться, сберегая время и силы.

Наемник налетел на Царь-Сокола с быстротой ворона, молниеносными движениями легкого китайского меча стремясь изувечить плоть гиганта, но тот с неожиданной легкостью парировал выпады своим тяжелым оружием. Схватка затягивалась, ибо оба фехтовальщика были искусны, хотя их движения сковывала чавкающая болотная жижа, и орды кровососов, лезущих в глаза и ноздри.

Цикада удивлялся про себя умению Царь-Сокола управляться с мечом – тот применял финты и уклоны, известные лишь на крайнем востоке, передающиеся из поколения в поколение и охраняемые, как семейные реликвии. Царь-Сокола, в свою очередь, восхищало мужество изможденного противника, столь искусно владеющего клинком.

Восхищение уступило место ярости, когда наемник нанес ему три глубокие раны в то время, как сам остался невредим. Венед истекал кровью, и Цикада решил уже, что поединщик устал, и пришла пора с ним расстаться. Нанося вертикальный удар сверху, наемник вознамерился обойти отражающий удар и уколоть Царь-Сокола снизу в подбрюшье, нанеся достойному противнику прославленный удар Линь – смертельный укол.

Но наемник не ожидал, что в то же самое время венед решит применить прославленную венедскую тактику – подставив под выпад Цикады ответвление фламберга, Царь-Сокол молниеносным ударом кулака в нижнюю челюсть отправил противника в трясину.

Подобно незадачливой мухе в капле мёда, Цикада забарахтался в образовавшейся западне, не желая признавать приговора судьбы, но все глубже увязал в утробно урчащем чреве болота. Израненный Царь-Сокол, не спуская глаз с поверженного наемника, в изнеможении опустился на колено, обхватив ладонью крыж меча. Кровь струилась из ран, силы оставляли его.

Наемник уже полностью погрузился в жижу, на поверхности оставалось лишь его лицо, обращенное к небу, с раскрытым в немом крике ртом, судорожно делающим последние глотки жизни. Наконец, мутная вода и тина сомкнулись на месте, где только что человек бился со смертью: «Нет, не такой должна быть воинская погибель!», – билось в голове венеда.

Неожиданно, разметав успокоившуюся гладь трясины, на поверхности появилась рука с растопыренными пальцами. Не раздумывая, собрав последние силы, Царь-Сокол рванулся и мертвой хваткой сжал запястье вора.

Сознание венеда померкло.

______________________________________

В теплой вязкой тьме боль исчезла, и он попытался осмотреться, но мрак был настолько непроницаем, что человек готов был раздирать ее руками, лишь бы увидеть хоть отблеск света. Царь-Сокол попытался пошевелиться, и это ему удалось. Его тело легко и беззвучно исполняло его волю, но, тем не менее, он не мог управлять своим положением в этой темноте. Его будто несла невидимая и неосязаемая река, и он принял это, ведь бороться с ее течением было ему не под силу.

– Как во сне – прошептал он, радуясь уже тому, что слышит шелест своих губ.

Вдали возникло еле уловимое мерцание, слабая растущая точка света, и венед вдруг осознал, что находится на пороге другого мира.

– Чертог Отдохновения, – уверенно пробормотал он, еще издалека всматриваясь в выход из тьмы.

«Вот он какой…» – разочарованно подумал Царь-Сокол, оглядывая новое небо, усыпанное незнакомыми созвездиями. – «А где пиры, славные вои, медовое молоко и неиссякающее мясо, где Сварог и мои павшие друзья?!»

– Ты не слишком-то приветлив. – Услышал он тихий голос и по привычке сжал кулаки – пусть он и в преисподней, или на небе, и пусть этот мир не похож на все, что он видел ранее, но венед остался самим собой, и подкрадываться сзади никому не позволит.

Но вокруг были лишь насмешливо мерцающие звезды.

– Здоровы хоромы, да не веселы! – вскипел раздосадованный Царь-Сокол, – притащили меня на задворки, где ни медов, ни мяса, ни русалок! Что-то не очень походит эта дыра на вырий… И где мой меч?!

– Никто не входит сюда с оружием… – терпеливо разъяснил невидимый.

– А–а… Боитесь, что я разнесу ваши кисельные берега… Право дело, – проворчал венед. – Мне здесь что-то не по душе. Может, ваши жаворонки что напутали и запихнули меня не в ту загробную сферу, а? Может, это и не ирий? Может, и нет никаких ириев?

– Ты должен Постичь. Есть множество Миров. Один внутри другого они образуют вселенные. Их тоже множество. И после того, как ты достигаешь определенного уровня совершенства, ты переходишь в следующий. Если нет – возвращаешься в новое воплощение.

– Да, я точно помер. – Убедился венед. – Знаешь, давай договоримся – ты вернешь меня обратно, в Правь, где мой меч, моя кровь и плоть, а я за это никому не скажу, какая тут у вас тоска. По рукам?

– Твой разум не желает расстаться с земной жизнью. Но твой дух закален волей и готов к новой жизни.

– Нет, – упрямо нахмурился венед, – эти ваши вселенные и перевоплощения, конечно, занятен плод, но все они, вместе взятые, не сравнятся с солнечным светом, ярой битвой и любовью там, откуда я родом!!!

__________________________________________________

Тьма вновь поглотила человека и он, ощутив боль во всем теле, с недоверием приоткрыл глаза. Венед лежал под высохшим деревом аргосского болота. Над ним склонилось вымазанное болотной грязью лицо Цикады. Он обмотал самую глубокую рану на боку Царь-Сокола куском рубахи, пропитанной снадобьями, остальные просто обработал сфагнумом, красным мхом, и перевязал, приложив целебные травы.

– Ты бредил, хозяин, – сказал вор.

– Я беседовал с духами, – ответил Царь-Сокол, осматриваясь в поисках оружия, – и какой я тебе хозяин?

– Ты спас мою жизнь, и теперь она принадлежит тебе.

– В таком случае отдай амулет, и считай, что мы в расчёте.

Тонкие губы Цикады расплылись в улыбке.

– Ты можешь владеть всем, чем владею я, но там, откуда я родом, спаситель несёт ответственность за судьбу спасённого.

– Дивий мир – дивьи нравы. Быль глаголят иберийцы: «Прежде чем войти, подумай, как выйти».

– Позволь узнать, хозяин, с какими духами ты вел беседу?

– С духами чужой сферы. Они сказывали, что я должен жить в их мире, – он качнул головой, – то был не ирий. В ирии восседает Сварог с павшими воями, они пьют и едят, как положено мужам, и им служат златовласые девы…

– Народ, который меня воспитал, отправляет своих стариков к Озеру Дракона. Там за ними приходит золотая ладья и уносит их в подземный мир предков.

– Пора и нам в путь, пока эта ладья за нами не пришла. Аз голоден, аки медведь–шатун!

Наследник.

Полгода до падения Небесной Скалы.

Лебеди проносились над синей гладью Ахерона, над тартарской равниной, над бело-золотыми башнями Великого Новеграда. Медленно текли в зеркале рек серые облака, поля томились в бледно-зеленой поросли, и пронизывающий полуночный ветер трепал по просторам долин рыжие осенние листья. Природа затихла. Праздный шум, музыка и веселье переселились в летний дворец властелина Тартарии, протектора Византии, великого короля Яр-Тура, внука родоначальника царской династии – Царь-Сокола.

Бхаратские факиры, туранские крутобедрые плясуньи, глотатели огня забавляли его многоопытных сановников: князя Яр-города, остроносого Мстислава; посадника в Западной Марке бело–вежца Лютеня, защитника страны от гештайнских дикарей; сурового тауранского князя Тегора, ханского придворного жреца Митры Брулетиуса и хранителя казны, толстяка – фряга Лошака. На празднестве присутствовали также горделивые китежские послы Сябры: старший из братьев, Зиновий, преодолел течение Ширки и многодневную скачку, чтобы успеть на Бело-Вежскскую битву, слышал шепот духов и видел пресловутые китежские чудеса.

Гулко стуча копытами, во все концы Тартарии двигались караваны под охраной ордынцев. Замысловатыми тропами, мощеными литым камнем трактами, древней Дорогой Ханей; заносимые метелью Ванахейма и песчаным ураганом Хамата, палимые зноем в иссушенных степях Гиркании, на студёных перевалах Ингерманландии, погруженные во тьму туч подземных домен Чуди – они прославляли Тартарию всюду, где реял на ветру черно-золотой штандарт Орды.

Восседавшие на престолах соседних стран монархи, наполовину связанные династическими браками, признавали главенство лествичного права рода Царь-Сокола, а слово его потомка чтилось на бескрайних просторах Западного материка.

Внуку Царь-Сокола, наследнику Яр-Туру, непривычен вкус степного ветра. Царь кутается в китайские шелка и иберийский бархат, расшитые самарскими златошвеями, и былям о богатырях предпочитает замысловатые притчи мудрецов митраэмов. Вдыхая аромат благовоний, он испрашивает толкований снов и знамений, обретает плавную поступь, а раздобревших воевод, забывших упоение дикой скачки и исступление схватки, Яр-Тур потчует крепкими медами, пением манерных, сладкоголосых певуний с тонким станом.

Но, несмотря на дурман тридцатилетней изнеженности, ветер странствий каждую весну волнует его, словно простого искателя приключений. Тогда в Яр-Туре гудит голос крови деда, удалого венеда, начавшего странствия безвестным варягом, и завершившего их золотыми оттисками в памяти веков именем легендарного правителя да прибитыми на врата поверженных столиц щитов с грифонами.

В одну из подобных вёсен, у зазеленевшей проталины близ ручья, Яр-Тур встретил Лелю – юную горянку. И пусть наряд ее не был украшен рубинами и жемчугами, волосы девушки отливали золотом ярче златоцвета, а кожа её была белее морской пены. Нежнее лепестков речной лилии были ее пальцы и ладони, грудь и шея – белее лебединой, щеки же – ярче пунцовой наперстянки. Тут же он дал себе слово подарить ей венец… Три весны прошло с тех пор, Леля стала признанной при дворе фавориткой, но окружение короля изо всех сил препятствовало ее восшествию на престол.

_________________

Царь нахмурился, качнул копной русых волос, отгоняя беспокойство, и подозвал тиуна.

– Уж кони застоялись на нивах, и мечи поржавели в ножнах… – проговорил он. – Не пора ли свертывать скатки да грузить шатры?

Лицо толстого царского придворного налилось кровью, и он разразился хохотом – царь говорил о сборах в дорогу, как одетый в продымленную овчину венед. На самом же деле ханский переезд из летнего дворца в столицу представлял собой невиданно роскошное и многолюдное шествие: разряженные ловчие со львами и ручными медведями в поводу; закованные в вороненые латы всадники с реющими по ветру стягами; инкрустированные лазурью, глазуритом и золотом повозки вельмож; длинные вереницы равнодушных, мохноногих бело-вежскских тяжеловозов, везущих необходимый дворцовый скарб. А сам правитель разве поедет верхом по пыльному тракту в жестком ордынском седле, а не в позолоченной колымаге, запряженной цугом и обитой изнутри туранскими коврами и выложенной шелковыми подушками? Что и говорить, царь умеет тонко пошутить!

Накануне назначенного переезда Яр-Тур уединился в отдаленном покое с бой-ярином Мстиславом и крупно сложенным вельможей, почтительно склонявшим под взглядом хана поседевшую голову. Это был дьяк Детинец, под его началом состоял Тайный приказ Государева двора.

Беседуя, Яр-Тур прихлебывал из серебряного кубка напиток, доставлявший ему истинное наслаждение – золотисто-шипучий, как вода целебных источников химмелийских гор и сладостный, как мёд, сок лоз из солнечного Яр-города. Как богата и непредсказуема эта земля – она родит и сладкое хмельное, и таких людей, как яр–городский боярин Мстислав, общение с которым сродни употреблению кислого уксуса.

Плосколицый бой-ярин молча поклонился. Глава Тайного приказа закончил свой доклад о нашествии на неметчину орд первобытных дикарей культа Черной Тени, и, не успел умолкнуть его благородный чистый голос, как зазвучало змеиное шипение Яр–городского бой–ярина.

– Дикари у пределов ханства… Время бить в набат да сзывать полки, а не на перинах дремати… как наши бой-яре. – Мстислав закончил, возмущенно вращая маленькими глазками. В его планах было породниться с ханской династией, выдав за Яр-Тура дочь.

Царь встал. Аудиенция была окончена. Поклонившись, советники вышли.

Яр-Тур в задумчивости подошел к стене, завешенной древним иберийским гобеленом с изображением подвигов легендарного родоначальника. Да, свадьбу вновь придется отложить. И отчего этим поганцам не сиделось в своих хижинах? Царь поднял глаза и посмотрел в вышитое цветными нитками лицо Царь-Сокола. Неожиданно ткань отлетела в сторону, и Великий хан получил ошеломляющую затрещину.

Он поднял глаза. Великан, переодетый в одеяние жреца Сварога грозовой тучей возвышался над ним.

– Как ты посмел допустить такой позор? Срам – хуже смерти! Тиуны говорят с тобой, как с холопом, твой народ бедствует, на восходе – измена, на меже – дикари!

Царь съежился под взглядом титана и пролепетал:

– Что я могу?

– Ты царь, наперстник божий, отец народный!!! Тебе надобно быть достойным предков! В тебе – венедов руда, в ней – сокровенная жизненная сила родичей. Твой бог – Сварог – хранитель наш. Аще до рождения ты уж был един с цепью воплощений рода. Дух твоего народа – Сварог – силён, пока его питают славные подвиги. Посему надобно действовать достойно, да связать свою судьбу с женой достойной, чтобы не нарушить чистоту рода, не порвать узы с родичами. Наставить тебя, неразумного, вернулся я в стольный град.