Kitobni o'qish: «Национальная идея России», sahifa 6

Глава 5
Британскость и английскость в национальном проекте

Причиной выбора Великобритании как еще одного сравнительного примера стали следующие соображения автора. Первое – это наличие явных параллелей между двумя нашими странами по части вариантов национализма и идеи нации. Важное обстоятельство заключается в имперском прошлом двух стран – Великобритании и России, переживших в ХХ веке распад и глубокие трансформации с образованием диаспоральных сообществ и миграционных движений. Второе соображение – это выполненные в последние годы российскими учеными исследования на эту тему, которые были опубликованы в том числе и в коллективных трудах под моей редакцией⁷². Было бы грех не использовать материал и аргументы научных соратников, хотя это не означает единомыслие в оценках.

Соединенное Королевство Англии, Шотландии и Северной Ирландии (Великобритания) – одно из старейших государств мира и крупнейшая европейская нация-государство с очень сложным составом населения и своеобразным государственно-политическим устройством. Еще более сложными представляются процессы в этнокультурной сфере, идентификационные характеристики жителей этой страны. Эти стороны общественной жизни настолько динамичны, что порою даже трудно проследить за их динамикой. Естественно, многое зависит от элитных предписаний, предпочтений и действий элит, геополитического контекста. Но в рассматриваемом случае есть многое и от исторической предопределенности, традиций и ценностей, в которых отражается многовековой опыт этой некогда «великой морской державы», крупнейшей в мире колониальной империи, стране – первичном носителе языка, на котором говорит больше всего в мире людей. Даже после выхода страны из Европейского Союза парламент и бюрократия ЕС продолжают говорить на английском языке. Оказали на ситуацию в постимперской Великобритании конца XX в. и начала XXI в. миграционные процессы и политика мультикультурализма, которым в ответ обозначился консервативный поворот в пользу культур большинства и т. н. традиционных ценностей и образа жизни.

В центре всего этого оказались дебаты о национальной идентичности, поиски нового образа гражданской нации и отношения бывшей «титульной нации» англичан и других локальных наций страны к общебританскому национальному проекту. Вот как характеризует эту историческую ситуацию М. А. Липкин: «Начиная с 1990 г. во многих культурных исследованиях на Британских островах произошел всплеск интереса к изучению британской культуры с акцентом на изучение исторической эволюции термина британский (British) и его идеологический подтекст. В общественно-политической лексике страны вместо термина инглишнес (Englishness) в последнее время все чаще вводится понятие бритишнес (Britishness)… Очевидно, что в условиях роста сепаратистских тенденций не только в Северной Ирландии, но также в Шотландии и Уэльсе употребление понятия Англия и англичане стало сужать географические рамки страны до нескольких десятков графств в центральной и юго-восточной части острова Великобритания. Между тем, подобно возрождению термина россияне в современной России (граждане многонациональной страны, не обязательно русские), употребление терминов Британия и британцы (по крайней мере в политической риторике) означало обращение к Соединенному Королевству Великобритании и Северной Ирландии в целом и ко всем его гражданам, независимо от их этнической принадлежности… На официальном уровне в последнее десятилетие слова Англия, английский заменяются на Британия и британский, а употребление старых терминов считается дурным тоном»⁷³. Эти слова историка относятся к 2007 г., но последние полтора десятка лет добавили драматизма и усложнили ситуацию.

Британскость против английскости?

Сначала рассмотрим, как обстоит дело в Великобритании, где британская нация или британцы, казалось бы, являются доминирующими концептами гражданской нации. Известно, что страна делится на ряд регионов с собственной давней историей и явными культурными различиями. За последние десятилетия в стране очень выросло население иммигрантского происхождения, т. е. это – британцы или их родители, которые родились за пределами Великобритании. Как и во многих государствах мира, включая Россию, регионально-этническая идентичность здесь конкурирует со страновой, общегражданской идентичностью. Причем не только среди исторических меньшинств и групп иммигрантского происхождения, но и среди «ядерного» большинства, т. е. среди собственно англичан. Английскость издавна, а в последние годы особенно, больше всего конкурирует с британскостью, ибо культурно-историческая дистанция здесь незначительна, и оба понятия воспринимаются и используются как синонимы.

Здесь такая же ситуация множественной и не взаимоисключающей идентичности, которая характерна прежде всего для регионов Шотландии, Северной Ирландии и Уэльса. Так, например, Шотландская социологическая служба в 1979 г. установила, что 95 % жителей Шотландии считают себя «шотландцами» в разной степени значимости этой идентификации (первичная, вторичная или второстепенная по сравнению с другими) и 80 % считают себя также «британцами» в разной степени. Если же вопрос ставится как единичный выбор между шотладскостью и британскостью, то 57 % идентифицировали себя как шотландцы и 39 % – как британцы. С тех пор британскость среди жителей этой части страны пошла на убыль: в 2000 г. при единичном варианте выбора уже 80 % назвали себя «только шотландцами» и 13 % – «только британцами», но все равно 60 % продолжали считать себя также и британцами в разных сочетаниях с другими идентичностями. Но спустя полтора десятилетия опрос 2014 г. показал, что при единичном выборе уже 31–36 % показали себя «прежде всего британцами» и 58–62 % – «прежде всего шотландцами»⁷⁴.

Причиной снижения уровня британской идентичности в Шотландии в 1980–1990-е гг. было правление консерваторов во главе с М. Тэтчер и Д. Мэйджором, которые проводили непопулярную политику в отношении преимущественно лейбористской Шотландии. Но после учреждения собственного Шотландского парламента в 1999 г. и уже на референдуме 2014 года по поводу независимости Шотландии общебританская лояльность все же не позволила осуществить сецессию. Брекзит снова поменял ситуацию в пользу отделения, и перспектива сецессии выглядит на сей раз вполне реальной. В таком случае концепт шотландской нации, который существует издавна преимущественно как культурное понятие, может обрести гражданско-политический смысл, ибо возникнет новое суверенное государство-нация. Ничего невероятного в данном исходе судьбы нынешней британской нации и опыта нациестроительства из отколовшейся от нее части нет. Это очень распространенный случай в истории наций и государств, который неправильно трактовать как якобы отсутствие существования британской нации как народа и самосознания. Также ошибочно трактовать распад СССР как подтверждение якобы фейкового существования советского народа и советского самосознания.

Большой интерес в сравнении с российским опытом представляет собой ситуация с сердцевинной культурой (core culture) Великобритании – а именно феномен английскости, т. е. англичане как общность и как форма самосознания. При вопросе сделать единственный выбор в наборе идентичностей 43 % жителей Англии назвали себя британцами по сравнению с 65 % в 1992 году. Этот спад был вызван разными обстоятельствами, среди которых реакция на сепаратизмы регионов Шотландии, Северной Ирландии и Уэльса, а также недовольство растущими численностью и влиянием британцев иммигрантского происхождения, размывающими культуру и традиции «старой, доброй Англии».

Самая большая оппозиция ЕС и евроскептицизм характерны именно для Англии и Уэльса, что и подтвердил референдум. Позицию за выход из ЕС поддерживали прежде всего те, кто считал себя в большей степени англичанином, чем британцем. Эта бифуркация в национальном самосознании назад от британскости к английскому национализму происходила довольно быстро среди части населения страны. Еще в первой половине 2000-х гг. те, кто определял себя как англичане, были не большими евроскептиками, чем остальные. Их больше волновало положение «коренного населения» внутри страны. Явный рост английского национализма в британской политике произошел с середины 2000-х гг., особенно после публичного высказывания премьер-министра Д. Кэмерона, что «должны быть услышаны миллионы английских голосов…». В ходе референдума и в процессе выхода из ЕС главным лозунгом правящих кругов уже был лозунг «вернуть страну», обращенный прежде всего к английскому избирателю. Тогдашний лидер Партии независимости Соединенного Королевства Найджел Фарадж (с 2019 г. он возглавляет Партию Брекзита) вообще выступал за возрождение Англии на основе фабрично-заводской промышленности, без этнокультурного разнообразия.

Английский национализм стал реакцией на деиндустриализацию страны, на наступление современных транснациональных технологических связей и коммуникаций, размывающих старый уклад жизни и классический английский патриотизм, замешанный еще на имперском величии, святости короны и Великой хартии вольностей. К этому добавились недовольство жителей бедных районов Англии, культурные озабоченности перед воздействием иммиграции и последователей исламской веры и традиции. Таким образом в Великобритании обозначился конфликт между поборниками гражданской, неэтнической британской идентичности, которую политики типа Г. Брауна представляли как антидот шотландскому национализму и радикальному исламу, и политиками, которые выступали против либеральной глобализации, за укрепление английской идентичности с ее корнями в народной культуре и локальных сообществах.

Этот тип конфликтности в сфере идей и политики идентичности обозначился и в других странах Европы с неясным исходом, ибо мультикультурализм и последствия иммиграции во многом уже неустранимы. Но на данном этапе мы имеем пример того, как не рациональные расчет, а эмоциональная составляющая политики и общественных настроений в пользу национальной идентичности в ее классическом страновом и культурном смыслах взяла верх, по крайней мере, в Великобритании. Другими факторами объяснить явление Брекзита и проигрыш глобалистского проекта британскости в пользу английскости довольно сложно. Это еще одно подтверждение, что национализм не сходит с арены и он противостоит глобализму, разрушающему суверенность национальных государств.

Тауэрский мост в Лондоне (фото Д. Н. Караваевой)

Однако подъем английскости выявляет ее неоднородное и сложное содержание. Среди вариантов английского национализма есть поборники как многокультурности, так и т. н. младоанглийскости, но, пожалуй, самым перспективным и единственно реализуемым вариантом утверждения Англии и английскости при сохранении целостности государства является вариант отстаивания и укрепления этого доминирующего компонента государственности и культуры в составе культурно-сложной гражданской нации британцев. Другого варианта без распада страны не существует. Как, кстати, его и не существует и для России, о чем и пойдет речь в последующих главах книги.

Британский народ как нация

Нет сомнений, что британскость как форма идентичности как бы заново появилась в самом конце ХХ века, но специалисты по этой проблеме, включая таких известных авторов, как Линда Коллей и Кришан Кумар, проследили корни британского самосознания с XVIII в. и даже раньше⁷⁵. С момента возникновения государства «Королевство Великобритании» в 1707 г. начинается вполне определенное формирование страновой британской идентичности, которая изначально носила сложный характер, включая в себя шотландскую, английскую и уэльскую идентичности. С эпохи Наполеоновских войн и с ростом морского могущества империи понятие британскости обретает более значимый характер, тесно связанный с англиканской церковью и политической традицией парламентской монархии, несмотря на культурные различия между жителями разных частей одной страны. Именно Британская империя породила и сделала сердцевиной идею британскости, которую принимали как англичане, так и шотландцы, участвовавшие в имперской экспансии и пользовавшиеся дивидендами колониальной державы. Для англичан британскость представлялась всего лишь синонимом английскости, ибо английская политическая история, право, язык и культура лежали в основе имперского контекста. Британскость принималась охотно и уэльсцами, которые считали себя потомками древних бритов.

С эпохи королевы Виктории протестантизм уступил место имперскости как ключевому компоненту британской национальной идентичности. Британская корона с ее ритуалами и символами вошла в репертуар национальной идентичности, проповедуя могущество нации, уникальность ее достижений и культуры. Национальной традицией стали празднования Дня Империи, юбилеев королевы Виктории, а также всего, что было связано в Британским парламентом – старейшим в мире представительным учреждением. Децентралистские тенденции существовали всегда со стороны основных четырех частей Соединенного Королевства, но только с 1970-х гг. начинается процесс деволюции – создания отдельных правительств для Северной Ирландии, Шотландии и Уэльса. Затем последовали открытые конфликты с подпольем и террористическими актами в Ольстере, референдумы в Шотландии, национализм в Уэльсе и многое другое, что поколебало британскость и вынудило искать для нее новые обоснования и новое наполнение.

Сегодняшние британцы, или «народ Британии», – это полиэтничное, многоконфессиональное и многоязычное общество с региональными различиями и идентичностями. Состав этого общества сильно изменился после распада Британской империи и иммиграции в страну миллионов бывших подданных и их потомков, которые составляют значительную часть нынешних 66 миллионов жителей страны. Причудливость современных идентификационных диспозиций в стране отражается в том, что в собственно Англии автохтонные «белые» жители воспринимают себя прежде всего как англичане и уже потом как британцы, а большинство людей из этнических меньшинств воспринимают себя как британцев и никак как англичан, ибо последнее ассоциируется с «белыми». Наоборот, в Шотландии и Уэльсе как «белые» британцы, так и этнические меньшинства больше ассоциируют себя с Шотландией и Уэльсом соответственно, чем с Британией. В Шотландии и Уэльсе британскость зачастую воспринимается как форма культурного империализма, которую правящие элиты Англии навязывают населению страны.

Отметим, что в Великобритании иное понимание и отношение к этничности и к использованию категории «нация» и «национальное». Здесь встречается понятие «этническая группа», но это главным образом применительно к меньшинствам иностранного происхождения. Как и в России, этничность и национальность зачастую используются синонимично, но вмещают в себя страновую принадлежность и расовые характеристики. К тому же переписями населения фиксируется смешанная этническая (национальная) принадлежность. Что касается понятия «нация», то оно используется применительно к совокупности граждан Великобритании как британская нация (британский народ), но также используются такие самообозначения, как английская и шотландская нации.

Самый фундаментальный вопрос для страны – это соотношение британскости и английскости (Britishness versus Englishness), точно так же как это имеет место в России между российским и русским. При этом под британцами понимаются граждане Соединенного Королевства Англии, Шотландии и Северной Ирландии, а под британскостью – чувства принадлежности к общему государству, к его доминирующей культуре и историко-культурному наследию, общим ценностям и символам. Что касается англичан и английскости, то речь идет в большей мере об этнокультурной идентичности англичан и в их среде о локальных группах, но также и об английской сердцевинной (референтной) культуре в рамках общебританской культуры.

Проблема «английскость versus британскость» сложна и динамична. Как много среди британцев считают себя также англичанами или как много англичан считают себя также британцами? Эти две категории издавна и часто используются взаимозаменяемым образом. Точно так же, как русский и россиянин зачастую неразличимые понятия, особенно для внешнего мира. Один из исследователей английской идентичности К. Кумар приводит распространенный пример языкового выражения «Англичанин/английский, я имею в виду британец/британский». Эта оговорка делается обычно только самими англичанами. В период моей работы в Международном институте мира в Осло (PRIO) в середине 1990-х гг. я однажды спросил его директора Дэна Смита: «К какой нации он сам себя относит?» «К английской», – сказал он. «Может быть к британской?» – сказал я. «Да, конечно, к британской нации», – был его уточняющий ответ. В этой словесной неопределенности на самом деле косвенно отражается доминирующая позиция Англии и англичан в стране, и это также говорит о трудностях для английской идентичности смешивать или расширять ее до британскости. Англичане как бы отделяют себя от остальных жителей Британских островов. Опять же сходная ситуация с русскими в России в их неудобстве считать себя также и россиянами. «Мы – русские, а остальные – это россияне», – заявлял В. В. Жириновский.

Как считает Д. Н. Караваева, «соотношение английскости и британскости целесообразно рассматривать как форму оппозиции и взаимодействия „Britishness versus Englishness“ (как имперскость versus самобытность, мультикультурализм versus культурное единство, магистральность versus локальность), наиболее точно отражающую содержание неотделимых друг от друга британской и английской идентичности. „Englishness“ в исследуемый период условно означает совокупность английских культурно-исторических ценностей и ориентаций, „Britishness“ – концепт зонтичной гражданской (имперской и постимперской) британской идентичности (подобно понятию „россияне“ в постсоветской России (граждане многоэтничной страны, не только русские)». Британскость обладает особой культурной сложностью, вмещает в себя расовые, религиозные и культурные различия, но она «по-прежнему основана на установках англичан, и сердцем Великобритании остается Англия»⁷⁶.

Отметим, что при проведении переписей населения Великобритании сравнительно недавно стали выяснять этничность/национальность постоянных жителей страны. Но делается это через закрытый список предполагаемых ответов, когда переписываемый должен отметить себя в перечне обобщенных расово-этнических конструкций. Например, самая многочисленная подгруппа «британцы» в группе «белые» включает в себя следующий обобщенный перечень: «English, Welsh, Scottish, Northern Irish or British». В принципе это расовая трактовка этничности, при которой этнические группы вообще невозможно выделить, а только разные варианты самосознания по предлагаемой шкале. С 2001 г. британская перепись регистрирует также религиозную принадлежность верующих жителей страны, поскольку англиканская церковь уже не является единственной и даже перестала быть официальной религией государства. С ростом иммигрантских сообществ в стране увеличивается количество мусульман: за период с 2001 по 2011 г. с 1,5 млн чел. до 2,7 млн человек (4,8 % населения). За последние 10 лет численность мусульман и их доля в составе населения страны выросли еще больше. Подавляющее большинство новожителей выбирают территорию Англии и Уэльса, прежде всего Лондон и другие города Юго-Востока страны. В 2001 г. численность меньшинств в Англии и Уэльсе по сравнению с 1991 г. увеличилась до 8 млн чел. (14 %) по сравнению с прежними 3 млн чел. (7 %). Самой быстро растущей категорией являются выходцы из африканского региона (990 тыс. чел.). Прирост индийцев в 2011 г. по сравнению с 2001 г. составил 34 %, и эта группа самая большая среди меньшинств Англии и Уэльса – 1 млн 400 тыс. человек⁷⁷.

Столичный мегаполис существенно отличается от остальной Англии. Сегодня это конгломерат людей самого разного происхождения, расы, этничности и религиозной принадлежности. Здесь особо чувствуется растущее влияние представителей этнических меньшинств, которые занимают руководящие должности вплоть до мэра Лондона. Иммигранты второго или третьего поколений отличаются социальной мобильностью и высоким уровнем образования, который выше среднего по стране. Лондон как место притяжения представителей молодого поколения и иммигрантов имеет уровень рождаемости, который в два раза превосходит средний по стране. Большинство населения столицы идентифицируют себя как «белые британцы» или же как «британцы азиатского и африканского происхождения». Представители этнических меньшинств отличаются достаточным уровнем социальной включенности, но в британском обществе достаточно проявлений дискриминации в отношении «небелого» населения страны.

Биг-Бен и лондонское метро (фото Д. Н. Караваевой)

Изменения в составе британского населения становятся причиной перемен в содержании британской идентичности. В опросный лист переписи 2011 г. впервые был введен пункт о «национальной идентичности», и в ответе на него разрешалось сделать выбор в пользу смешанной идентичности. Авторы пошли на это, принимая во внимание то обстоятельство, что в современной Великобритании респондент часто не может однозначно себя идентифицировать. Отметим, что под «национальной идентичностью» понимается не британская – гражданская идентичность, а принадлежность к одной из «внутренних наций»: Шотландии, Северной Ирландии, Англии или Уэльсу⁷⁸.

У британских граждан в зависимости от их этнического происхождения формируются разные идентичности. Основная разделительная линия проходит между «белым большинством» и «небелым меньшинством». Внутри указанных групп распространены разные варианты сложных идентификаций. Так, количество белых жителей Англии и Уэльса, которые назвали себя «только британцами», составило 14 %. В то же время этот показатель среди представителей этнических меньшинств приблизительно в три раза больше. Но в целом количество граждан, которые выбрали британскость как свою единственную идентичность или в комбинации с другими (шотландская, уэльская, английская или североирландская), достигло 29,1 % (16,3 млн чел.). А 60 % белых респондентов Англии и Уэльса предпочитают называть себя «только англичанами».

Более этнически гомогенной и мобилизованной выглядит ситуация в Шотландии: в 2011 г. только 4 % отнесли себя к тому или иному меньшинству, а 62 % жителей Шотландии выбрали для себя шотландскую идентичность как единственно возможную, и только 8 % назвали себя британцами без всяких оговорок. Причем это представители более старших возрастов. Как показал референдум 2014 г. в Шотландии, современная британская молодежь, среди которой есть иммигранты второго и третьего поколений, готова поставить под угрозу территориальную целостность и перспективы британской идентичности ради региональной самостоятельности. В Шотландии явно идет процесс этнонациональной консолидации на основе концепта «белой» шотландской нации. В его основе как глубокие исторические обоснования, так и культурная отличительность. Не последнюю роль играют экономические соображения и опасения остаться без общеевропейских регуляторов «лицом к лицу» с английским большинством и растущим «цветным» меньшинством после выхода страны из ЕС. Сколько ныне остается людей с британской идентичностью в этой части Соединенного Королевства, сказать сложно. И все же нельзя сбрасывать со счетов общеимперский контекст и теснейшие взаимосвязи двух частей единого государства на протяжении более трех столетий. Наконец, Вестминстер и британская корона имеют и свои рычаги воздействия, в том числе по определению времени и формата возможного референдума о независимости Шотландии.

Британская идентичность не теряет своей актуальности в Англии и Уэльсе. Здесь не только старшее поколение, но и люди трудоспособного возраста, а также молодежь выбирают именно ее при ответе на вопрос о национальности. Пожалуй, только для Уэльса характерна тенденция, при которой нынешние подростки и молодежь реже, чем их родители, называют себя британцами. В этом может сказываться введение курса валлийского языка в школьные программы, а также движения английских футбольных фанатов. И все же в Англии британскость выражена сильнее прежде всего по причине демографической ситуации. Здесь сосредоточена большая доля граждан иммигрантского происхождения. Именно они преимущественно отождествляют себя с британской идентичностью.

Концепция британскости переживает то подъем, то падение интереса к ней со стороны политиков и рядовых граждан. В январе 2006 г. Г. Браун, который тогда занимал должность министра финансов Великобритании, выступил с докладом на конференции Фабианского общества под названием «Кем мы хотим быть? Будущее британскости». Стержнем концепции Брауна была опора на идентичность на основе общих ценностей, уходящих глубоко в историю страны. Браун также предложил новые элементы для актуализации британскости. В частности, это введение тематических государственных праздников для укрепления связей поколений и национального единства. Под общими ценностями понимались ответственность и свобода как приверженность гражданскому обществу и социальной справедливости⁷⁹. В свое время еще правительство Т. Блэра объявило курс на создание «единой нации», в которой любой цвет кожи заслуживает уважения, а расизм – неприемлем. Большое внимание было уделено гражданству как инструменту обеспечения равенства и выработке дополнений к процедуре получения гражданства. Ставший премьер-министром Г. Браун, шотландец по происхождению, возродил идею британскости. Как он считал, что «лучше справиться с глобальными переменами удастся тем странам… чьи народы сумеют объединиться и сформировать… единый и общий взгляд на цель, ради которой они готовы приносить жертвы, и на главные составляющие национального успеха»⁸⁰.

За последние двадцать лет существенно выросло количество британцев, которые отождествляют себя со «смешанной категорией». Например, за период с 2001 по 2011 г. эта группа в Англии и Уэльсе увеличилась с 672 тыс. человек до 1 млн 224 тысяч. Как правило, этот выбор делают родившиеся в семье, где один из родителей принадлежит к этническому меньшинству. Именно представители этой группы чаще называют себя британцами. Высказывается точка зрения, что «этническое меньшинство не теряет своей культурной идентичности, а в психологически комфортных условиях, предложенных большинством, его члены предпочитают называть себя британцами. По сути, такой подход оправдывает британский мультикультурализм, поскольку способствует укреплению чувств национального единства у граждан с недавним иммигрантским прошлым»⁸¹.

В свою очередь противники мультикультурализма высказывают недовольство тем, что в результате роста групп «цветных» меньшинств в Лондоне происходит отток «белых» британцев из столицы. Уже сотни тысяч англичан переехали из мегаполиса в более однородные по этническому составу места. Обсуждается также падение уровня жизни «коренного населения», особенно англичан. Если еще в недавнем прошлом англичане находились в более привилегированных условиях по уровням образования и заработной платы, то сейчас малоимущие англичане не всегда могут рассчитывать на поддержку социальных служб, подобную той, которая оказывается иммигрантам.