Kitobni o'qish: «Сквозь призму лет»

Shrift:

«Я всё могу принять без сожаленья…»

О стихах Валерия Тёркина

Вторая книга Валерия Тёркина имеет ряд достоинств. Хочется отметить следующие находки автора: «лохматый снег», «пришёл ноябрь в монашеских одеждах», «закрапи-вил мой сад», «от щедрого лета последние крохи октябрь-горемыка клюёт», «август надежду унёс склёванной вишней»…

Пишущий человек внимателен ко всему, что его окружает. Ведь именно благодаря заострённому зрению рождаются свежие образы. Вспомнились слова португальского поэта Фернандо Пессоа: «Поэзия – это чудо, достойное восхищения, словно ты только что упал с небес и, едва придя в себя, уже поражён прелестью земли. Словно душа вещей давно тебе ведома, и ты пытаешься её припомнить…»

Это радостное чувство как бы заново открывающего мир встречается у Валерия Тёркина:

Последний день зимы не пропусти,
Он выдался на редкость необычным…

(«Я щурюсь от слепящей белизны…»)

Разве заметит обыденный взгляд то, как «Дышит туманной прохладой / Старый жасминовый куст»? Разве захочет обыватель туда, «…где плещутся восходы, / Где витает дух свободы вечности земной»?

Или:

Раскатом разносится крик воронья,
Пронзая небесную бездну.
И катится эхо, по веткам скользя,
Чтоб так же бесследно исчезнуть.

(«Осенняя зарисовка»)

А лирик надеется на взаимность…

Любимая преображает жизнь. В четырёх строках сказано столько, сколько иным стихотворцам и на одном листе не выговорить:

Ты сверкнула лучом вдохновенья,
Полыхнула дрожащим огнём.
Угольки обгоревших поленьев
Становились во мне хрусталём.

(«Ты явилась волнующей музой…»)

У Афанасия Фета есть чудесные стихи о «влево бегущем проборе». В нескольких строках ярко запечатлён миг восхищения любимым человеком. Причём взгляд поэта сосредоточен на одной детали, точке. В этой точке сходятся и клёны, под которым сидит юное создание, её девичья головка, убор, и – крупным планом – пробор. Читаем Валерия Тёркина:

Вот смотрю на тебя скользящую,
А в душе расцветают лотосы.
Ты уходишь в весну звенящую,
Поправляя за ушком волосы.

(«Ладушка»)

Последняя деталь чем-то схожа с фетовским пробором, рисует образ более конкретно и запоминается с ходу. Конечно, это, скорее, по наитию. Очень жаль, что Валерий Тёркин обратился к поэзии в зрелом возрасте: у него не было настоящей поэтической школы. Но то, что представлено в книге, радует порой и взыскательного читателя:

А ты убежишь невесомой походкой
В белёсую дымку грядущего дня
Упругою ланью – красивой и кроткой,
Но только не будет в том мире меня.

Теплом пропитаюсь и запахом тела,
Скользнув незаметно по мокрой щеке.
Ты нежность мою ощутить не сумела,
Звездой недоступной свети вдалеке.

(«Снежинка на ладони»)

В греческой мифологии матерью муз считалась Мнемозина – Память. Художник слова служит памяти – памяти дарованных традиций, вероучительных заповедей и обрядов, памяти жизни. Как говорится, «забыть – значит, предать». У Валерия Тёркина в представленной книге немало стихов, посвящённых этой сокровенной теме:

Прошлых дней воспоминанья святы!
В городской среде другой уклад.
Но я помню стойкий запах мяты
И в цветах сирени палисад.

(«Русь»)

Встретим стихи о давно ушедших предках, отлетевшем детстве, хранящем дыхание родителей и тепло родного очага. Стихи о погибающей деревне и даже о Павле Флоренском, самом, пожалуй, великом нашем земляке ХХ века.

Мне близка позиция автора, сказавшего:

Я всё смогу принять без сожаленья,
На мир смотрю спокойно и любя…

Это взгляд вдумчивого, принимающего Бога и Его творение человека. Человека, который хотя и «устал ни во что не верить», но жаждет «водицы испить святой». Значит, автор всё же в поиске главных маяков. И это замечательно, потому как «спокойствие – душевная подлость» (Л. Толстой). Что ж, дорогу осилит идущий.

Александр Ананичев,

секретарь правления Союза писателей России,

руководитель Сергиево-Посадской

писательской организации

О, память сердца! Ты сильней
Рассудка памяти печальной…
К. Батюшков

Вместо предисловия

Поэзия – души моей заноза,
Ушедшие в бессмертие часы.
Ещё не музыка, уже не проза,
Но сколько в ней рифмованной красы.

Поэзия – источник откровений,
Так чувственна бывает и нежна.
Даёт немало тем для рассуждений,
Она – моя подруга и княжна!

В поэзии словесные полотна
Подобны нарисованным холстам.
К тому же и умна, и благородна…
Напевное звучанье по устам.

Поэзия – легка и музыкальна!..
Слова текут, журча, как ручеёк.
Всё чувствую и вижу – виртуально,
А иногда читаю между строк.

В поэзии картины мозаичны,
Калейдоскопом образов и фраз.
В ней автор открывается как личность,
С ним ощущаю внутреннюю связь.

Поэзия – души моей заноза,
Отдушина повинности земной.
Ещё не музыка, уже не проза…
И вьётся херувимом надо мной.

От лета до лета

Я от лета живу и до лета,
Как душистый жасминовый цвет.
Буду тенью скитаться по свету,
Если праздника летнего нет.

Я зачах бы в сезон листопада,
Замерзал бы на снежном сукне.
Не прельстит никакая награда,
Лишь бы лето вернулось ко мне.

Жду весну!.. Чуть сугробы подтают,
А берёзы нектар разольют,
Я подснежником сам расцветаю
И корабликом мчусь по ручью.

Только летом я черпаю силы,
Пью досыта бальзам, а не яд.
Только летом девчонки красивы,
Да и сам я – любовью объят!

А теперь – увяданьем изранен
Средь печальных бледнеющих лиц.
В ностальгии скупых ожиданий,
Оживу с торжеством медуниц.

«Вчера ко мне из юности далёкой…»

Вчера ко мне из юности далёкой
Пришла мечта, не пощадив седин.
Откуда ты взялась, с каких вершин?
Красавицей спустилась светлоокой.

Какое запоздалое признанье!
Где ты была, когда к тебе взывал?
Я не горю теперь во весь накал,
Тем более угасли все желанья.

Холодным светом призрачной надежды
Ты всколыхнула словом тишину.
Не верю я в осеннюю весну,
И не к лицу мне белые одежды.

Зачем, скажи, разбередила душу
Игрой воображенья прошлых дней,
Они намного ярче и нежней
И вышли из глубин моих наружу.

Мечта моя, сошедши с пьедестала,
Бессовестно свела меня с ума,
Лишь стоило забыть – пришла сама,
Но только вот немного запоздала…

«Печальны поздней осени картины…»

Глухая пора листопада,
Последних гусей косяки…
Б. Пастернак

Печальны поздней осени картины,
Они размазаны и ветром, и дождём.
Натруженные, сгорбленные спины
Мелькают тенью под моим окном.

И давит безысходность постоянно,
И нет в душе былого куража,
Мне будущее видится туманно,
Иду к нему по лезвию ножа.

Но стоит солнцу выглянуть из тучи,
Лучом своим пронзить всеобщий тлен —
Увидев мир не серым, а цветущим,
Я оживу и поднимусь с колен.

Не будет мне помехой даже холод,
Я красками наполню серый мир.
И цветом радуги раскрашу город,
А небо засияет, как сапфир.

«Всё разметил я, всё спланировал…»

Всё разметил я, всё спланировал,
По минутам расписан день.
Видно, кто-то мне позавидовал,
Стройность планов затмила тень.

Я с утра угодил в аварию,
Залетел прямиком в кювет.
Получилось не по сценарию,
Почему?.. Не найду ответ.

И провёл я остаток времени
У обочины – весь в пыли,
Озадаченный тяжким бременем,
От родного угла вдали.

Все дела мои разом брошены,
Завернулись в один рулон.
Потому-то сейчас и тошно мне,
И в душе только крик и стон.

Не исполнится воля попросту,
Может всё развалиться в миг.
Не забудь помолиться Господу,
Чтоб потом не зайти в тупик.

«Коротенький отпуск подписан…»

Коротенький отпуск подписан,
И сразу на сердце светло.
Уеду не ради каприза,
Уеду!.. Как прежде – в село!..

Поставлю машину под вишню,
Забуду проблемы – и вот:
Цикады стрекочут… так слышно!
И чист надо мной небосвод.

Сниму выходные одежды,
Какая вокруг благодать!
Приятно увидеть, как прежде,
В саду хлопотливую мать.

Ко мне со всей прыти собачьей
Несётся восторженный пёс,
Вот лапой рубашку испачкал
И тычет повсюду свой нос.

Но я не сержусь на бродягу,
Не каждый так искренне рад.
На мягкую травку прилягу,
А вечером встречу закат.

Сквозит свежескошенным сеном,
Немного парным молоком,
Здесь часто катался я с дедом
На смирной лошадке верхом.

Я жадно вдыхаю прохладу,
Шурша перезрелой травой,
Мне большего в жизни не надо,
Вела бы дорога домой.

«Предо мною бархатное небо…»

Предо мною бархатное небо
Деревенской вороной ночи.
Столько лет на Родине я не был,
Позабыл, как Млечный Путь лучист.

Подожду, пока в июльский вечер
Прогорит безоблачный закат.
И тогда обрушит бесконечность
На меня жемчужный звездопад.

Растворюсь в застывшем фейерверке,
Встречу полночь в роще у костра.
Радость созерцания померкла,
Где ты, вдохновенная пора!..

В памяти мелькнут далёким эхом
Отголоски улетевших муз.
Я вдали скитался без успеха,
Вот и здесь – не нужен никому!..

«Дороги – всегда искушенье…»

Дороги – всегда искушенье,
Бегут от холма до холма.
Надежда, мечта, вдохновенье —
В них жизни моей кутерьма.

Подъеду к намеченной точке,
Другая маячит вдали.
В азарте гоню по цепочке,
Купаясь в дорожной пыли.

Попутчики грязью швыряют,
А встречные – гонят волну.
Кто прыток – всегда обгоняет,
Не буду мешать – тормозну.

К родне забегу мимолётом —
И снова в кабину, на взлёт.
Я знаю: за тем поворотом
Увижу другой поворот.

Дороги сложны и опасны,
На каждой своя западня.
Но всё же мне ближе контрасты,
Чем скудость безликого дня.

«Я срываюсь из тёплой постели…»

Я срываюсь из тёплой постели,
В дефиците желанных минут.
Эти гонки мне так надоели
И упрёки домашних зануд.

Вот, казалось бы, что тебе стоит
Подниматься, как все, по звонку.
Аккуратного время не гонит,
Есть в запасе десяток секунд.

Жизнь проходит на грани гротеска,
Между светом мотаюсь и тьмой.
Я пишу на ходу смски,
Растворяясь в игре сетевой.

По привычке к своей остановке
Подбегаю в последний момент.
От напористой прыти неловко,
Даже спешка – не тот аргумент.

Тороплюсь, заполняя пустоты
Обезличенных душ и машин.
Вот опять опоздал на работу,
Не имея весомых причин.

«Накрапывает нудно дождь унылый…»

Накрапывает нудно дождь унылый,
Окутав землю серой пеленой.
Напротив мокнет ворон чернокрылый,
Стеклянный взгляд пронзает, как иглой.

Я маюсь в безысходности тоскливой,
В промозглой череде осенних дней.
Смотрю на остов облетевшей сливы
Потухшим взглядом… нет живых идей!

Во мне осталось только сожаленье,
Разбавленное скудостью садов.
Мы покорились и не ждём спасенья,
Тепло ушло от наших берегов.

Отныне прозябать в домашней клетке,
Погожих дней сверкающих не ждать.
Мой чёрный ворон, посидев на ветке,
Взмахнул крылом и скрылся, словно тать.

На жаркое лето 2010 года

Я скрылся от проблем за хвойным лесом,
В верховьях Волги прямо у реки.
От зноя дом казался слишком тесным,
А здесь свежо – просторы широки.

Я приобрёл желанную прохладу,
На краткий срок спокойствие в душе.
И каждый день, считая за награду,
Счастливо жил, как с милой в шалаше.

И вот опять вернулся в душный город,
Где раскалился докрасна бетон.
Как никогда мы ждём с надеждой холод,
Разрушить бы циклона бастион.

Я не носил блокнот в своём кармане,
Потраченного отпуска не жаль.
Затихла муза в торфяном тумане,
Не счастье вдохновляет, а печаль!

«В Петропавловской церкви венчались…»

В Петропавловской церкви венчались
На Казанскую будничным днём.
Наши лица в стекле отражались,
От волненья пылая огнём.

В центре храма стояли на плате —
Белоснежном, как выпавший снег;
Я в рубашке, ты в простеньком платье,
А над нами венцы – оберег.

Захмелели слегка от кагора
После нескольких жадных глотков.
Песнопенья церковного хора
Успокоило Божьих рабов.

Ощущая величие действа,
Трепетал, словно пламя свечи.
Как главе молодого семейства,
Сам Господь предоставил ключи.

Пред Твоими очами, о Боже!..
Мы как будто стояли в раю…
В тайне веря, что Ты нам поможешь
Сохранить освящённый союз!..

Снежное нашествие

За последнее время всё чаще
Потепление давит стеной.
В январе нет сугробов хрустящих,
Только лужи и дождь ледяной.

Закрепившись, ледышки на ветках
Прогибают деревья к земле.
Мы хвораем, глотая таблетки,
Не торим по лыжне новый след.

Да и солнце, как в круге полярном,
Не желает порадовать нас.
Мы отравлены светом фонарным,
Белизны не хватает для глаз.

Но сегодня… О чудо!.. Свершилось!..
Снегопад и метель в кураже.
Ты явила великую милость,
Поклонюсь Ледяной госпоже!

Я люблю по стихии побегать,
Пусть глумится пурга надо мной.
Поздравляю с нашествием снега:
Лучше холод, чем слякоть зимой.

Полынья

Храм души моей – словно пророчество,
Заколочены окна и дверь.
И бреду я по скользкой обочине
После долгих, жестоких потерь.

Сколько силы бездарно потрачено,
Заблудился в холодной ночи.
Сколько старых долгов не оплачено,
Незажившая рана сочит.

Не утешить недуги примочками,
От печали несдержан и груб.
Я страдаю бессонными ночками,
Отдирая просоленный струп.

Закружила зима и завьюжила.
Лето кануло в небытие.
Вместо инея – чёрное кружево,
И барахтаюсь я в полынье.

Русь моя

Русь моя тиха и безмятежна,
Бесшабашной удали полна.
Для очей восторженных – безбрежна,
Для души – такая глубина!..

Не чужой тебе, не постоялец,
Ревностно хранила столько лет!
Манит сквозь заснеженные дали
Уходящий в детство санный след.

Ты мне подарила звон покосов,
Скромный быт крестьянский – без затей.
Пчёл жужжанье в травах-медоносах,
Величавый вид монастырей.

Часто колесил я по ухабам,
Вспенивая глинистую хлябь.
Помогал в колхозах местным бабам
Убирать картошку на полях.

Донесётся эхом отдалённым
Стук бадей и плошек у крыльца.
Вижу в силуэте утомлённом
С дойки приходящего отца.

Прошлых дней воспоминанья святы!
В городской среде другой уклад.
Но я помню стойкий запах мяты
И в цветах сирени палисад.

Я обласкан летними кострами,
Шелестом берёзовых ветвей.
Русь моя, омытая слезами,
В колокольном голосе церквей.

Наследие

Бреду ли я полем душистым,
По кручам ли диким взбираюсь —
Дышу пьяным воздухом чистым
И радуюсь отчему краю.

От Рюрика земли России
В кулак собирались веками.
Кровавые дни тирании
Омыты скупыми слезами.

Мы многим обязаны предкам,
Им жить под ярмом не хотелось.
Сражались за Родину крепко,
Спасало упорство и смелость.

Дорога к свободе сурова:
Прошли через иго и смуту.
И если б не сечь Куликова —
Не быть в сорок пятом салюту.

Мы приняли знамя победы.
Наследие прошлого – свято!
Его нам оставили деды,
Их славой и честью богаты.

Пусть будет Держава всесильной,
Хранимой от войн и распада,
Пока в сизой дымке кадильной
Горит пред «Казанской» лампада.

Человек-великан

Дом Павла Флоренского – маленький домик.
Он выстрадал много за век роковой.
Стоит и поныне – застенчив и скромен,
Заросший сиренью, на горке крутой.

Учёный, священник, поэт и мыслитель,
Здесь жил «Леонардо» Великой Руси.
А рядышком Лавра – Святая обитель,
Источник его вдохновенья и сил.

Сюда приезжали Шергин и Волошин,
Сам Нестеров с кистью стоял во дворе.
Спокойный уклад большевизмом отброшен,
И в пропасть страна понеслась в ноябре.

Ты мог бы уехать, обет не нарушив,
Но выбрал Голгофу – дорогу Христа.
Сгубили пигмеи безгрешную душу,
Невинная кровь в Соловках пролита.

Смотреть тяжело в документах зловещих,
Каких величин достигал беспредел!..
Ранимое сердце с надрывом трепещет
От страшного слова в анкете – «расстрел».

Воздвигнутый крест, всем за веру страдавшим,
Напомнит потомкам о жертвенном дне.
Забыть невозможно о подвиге Вашем,
Со Всеми Святыми теперь наравне.

Дом Павла Флоренского – маленький домик,
Но в нём проживал человек-великан.
В истории нашей на самом изломе
России истерзанной Господом дан.

«Огни провинциальных городов…»

Огни провинциальных городов
Лампадным светом теплятся тоскливо.
Простая жизнь идёт неторопливо
Под скрип и шелест стареньких садов.

Дома покрыты пылью вековой,
И мало что меняется с годами.
Все улицы, размытые дождями,
Устремлены к дороге столбовой.

Я здесь мужал – в затерянной глуши,
Под марши первомайских демонстраций.
Среди кустов сирени и акаций
Формировался мир моей души.

Была ещё краса родных земель,
Наполненная белыми церквами.
И Благовест, и Пасха с куличами
Мою оберегали колыбель.

Народ глубинки добр и терпелив,
Привык по жизни обходиться малым.
Как и во всяком месте захудалом,
Одна отрада – пиво на разлив.

Преград не зная, тополиный пух
Летит в начале лета ошалело.
На ладане и ветхости замшелой
Заквашен русский уникальный дух.

Моему городу

Люблю я Сергиев Посад,
Мой городок провинциальный!
Его размеренный уклад
И звон – задумчиво печальный.

Люблю смотреть на суету,
Когда в ней сам не заморочен.
Ищу в толпе бегущих ту,
Чьё имя прячу между строчек.

Не надоест вокзала шум
И лязг усталых электричек.
В свободный день я не спешу,
В людском потоке – обезличен.

Законы жизни старят нас,
А город древний – молодеет.
Он выставляет напоказ
Свои фонарные аллеи.

В них новизны холодный блеск,
Уют приземистых скамеек.
Вот так и хочется присесть,
Когда на улице стемнеет.

Народ спешит, куда ни глянь,
И где-то я бреду, сутулясь…
А в центре – Лавра – бриллиант,
В огранке обновлённых улиц.

Люблю я Сергиев Посад,
За что люблю – и сам не знаю!..
Я именем твоим богат,
Грущу с тобой и процветаю!