Kitobni o'qish: «Поющий камень»

Shrift:

Сад

Не садом битого стекла –
Жизнь раскрывалась по-иному:
Каймой мушиного крыла,
Лучом, окрасившим солому,
Замедленною стрекозой
Над острою речной осокой,
Слепою выпуклой слезой,
Полдневной выбитой дорогой…
В июле высохла листва –
Из сердца зелени возьму я
И кистью прикоснусь едва
К траве в истоме поцелуя.
А после вымазан пыльцой,
В шмелях, в венке из повилики,
Века раскалывая в миги,
К тебе я поверну лицо.
И тихо попрошу:
Уста замкни для ненависти,
Стань здесь, на свету – я обведу
Твою фигуру в том саду,
Где – в завершенье теорем –
Земли и Неба хватит всем.

Наследство

Отшумят ли метели
Голодного года,
Возвратится ли детство
Дивной сказкой любви, —
Звонкость первой капели,
Запах свежего мёда,
Нам с тобою в наследство —
В родниках соловьи.
Пробежит в табуне
Желтогривая Осень —
Только цокот один
Да изорванный след…

Но привидится мне
За костром синих сосен
Тёмно-алых рябин
Ускользающий свет…
Может, в этом весь путь –
Добежать, дотянуться,
Эти светлые полдни
Не роняя на дно,
Солнцем вылечить грудь,
В сонм блаженных вернуться, —
С неба спущены сходни
На мгновенье одно.

Свидетель пыли

Он незримо проходит – свидетелем тайным –
Мимо снов и миражей, творимых умом:
Эскимо, детектив, резкий окрик трамвайный,
Лепесток на ладони, полуденный гром,
Суд и школа, кафе, симметричность творенья,
Звезды в небе и луже, в асфальте поля,
Воровское арго, никогда воскресенье,
Миллионы сознаний, закованных в бля;
Задыханье деревьев, военные клумбы,
Спертость воздуха, сердца и руки в мольбе…

Где глаза того юнги на мачте Колумба,
Что увидят не землю, а солнце в себе?
Вы, соратники пыли, молчаньем ответьте —
Ум вибрирует в такт повороту ключа…
Слышу я: Он идет, обреченный бессмертьем,
Брат коровы, чьи дети на бойнях кричат, —
Поломать наши дни, как убогие ульи,
И гордыню сердец, ненавидящих «нет»,
Ум, спрессованный в книги, доктрины и пули,
Выводя из потемок на солнечный свет.

Цель

Кто ходил по канату над стыдной толпой,
Знает горечь игры с хохотуньей Судьбой.
Одиночество – вот их извечный удел.
Ворон бел – не удержишься, если не смел.
Только падать нельзя в безобразные дни,
Потому что бесстыднее станут одни,
А другие вернутся в безверия круг,
Ведь провисший канат не транслирует мук.
Словно лезвие, режет ступни тот канат.
Шаг вперед – это рай, шаг назад – это ад.
Может, цель не в аду и не в верхнем раю.
Цель – все время идти и неметь на краю.
Если следом смыкает клыки вещество,
Можно верить лишь в Свет и величье Его.
И смотреть лишь вперед, в лучезарное «Я»,
Жить на кончике бьющего в небо копья.

Побег

На всех две сказки: жизнь и смерть.
Шуршит потусклых листьев медь,
Не отвечая на вопросы.
Чуть неприметней этот мир,
Все глуше бряцание лир,
Но Каин поливает розы.

Я правлю с чёрного листа
Паломничество белых стай —
Смешное грустное усилье.
Но это таинство для тех,
Кто знает, что и смерть – успех,
И что оковы – тайно – крылья.

Ещё есть время на побег.
Благодарю за помощь тех
Детенышей, не знавших правил
Для глаза, кроме облаков,
Для сердца, кроме вещих снов,
Для слуха, кроме Ом и Аве.

Секрет

Сойти с вершин, на птиц в пруду
Смотреть, почти не отрываясь.
Поверить в золотую завязь
На голубом осеннем льду.

Сойти с вершин и жить в бреду,
Наивно встречным открываясь,
И уходить от них, пугаясь
Ненужности любви в аду.

Зачем кулак или стилет,
Когда листва струится тихо?
Сойти с вершин, темнея ликом —
Страдания узнать секрет.

Осколок

Жизнь, как осколок древних молний,
Мудрее всех учителей.
Здесь чем больнее, тем безмолвней,
И чем безмолвней, тем светлей.
В ладонях теплых, с опозданьем,
Трезвее, чем седые льды,
Она приносит осознанье:
Паденье – милость Высоты.
Бессилье тайно служит Силе
В невидимых качелях тех,
И цепи – будущие крылья,
Готовящие твой побег…
Живи, величественный нищий,
В скорлупах слов, обид, одежд,
Ищи на горьком пепелище
Свободу от смешных надежд.

Белый трамвай

Имя Осени ветер в окно приоткрытое кинул,
Словно дату отпущенных телу пылинчатых лет.
Я вернулся вперед, прошлогоднее сердце отринул,
Позвоночник рванулся сквозь крыши и встретил рассвет…

Поживи там, где ящер не знает заезжего альта,
Там, где нравственность падает, не дожидаясь смычка.
Город липовых жизней, укрытый бронею асфальта,
В казино оставляет Пиноккио, выгнав сверчка.

Ум, увенчанный биржей, не знает, что он – заключенный.
Сериал об убийстве – пароль темноты без перил.
Кто сломает себя, поломает напев обреченный,
И лучом разорвет влажный кокон оскалов и рыл?

Так увидеть хочу ваши чистые детские души —
Без погон и погонь, без слепящей наживы и бомб.
Есть веление – жить поперек человеческой стужи,
Мячик Радости, бросив на землю, ударили чтоб.

Это поздняя осень, последняя первая осень.
Все сначала, все завтра, все было, исполнится вновь.
Ищет ухо поэта поэзии в гибельной прозе.
Ищет в жизни и смерти- свечения – только любовь.

Вот и белый трамвай,
за которым ни рельс, ни блестящего следа.
«Оплатите грядущее, – молвит кондуктор, – конь блед».
Я раскрою ладонь – сердце, тайно живущее Светом —
Мой билет на проезд в золотой долгожданный рассвет.