Kitobni o'qish: «Райские сады кинематографа», sahifa 2
Я же, оставшись один, лишенный каких-либо перспектив, продолжал обивать пороги нашего объединения, главной редакции студии, которые в свое время утвердили сценарий «Взлетной полосы», чтобы те, кто принимал в этом участие, повлияли на Бондарчука и тот дал бы «добро» на новый запуск сценария в производство.
К давлению на Бондарчука подключилась и Марина Попович, в тот период жена космонавта Павла Романовича Поповича, пользовавшегося, как и все первые космонавты в нашей стране, большой всенародной любовью и уважением чиновников. Со скрипом дело все же сдвинулось с мертвой точки. Сергей Федорович был человеком добрым, отходчивым, и, случалось, давал слабину, жалея самых разных людей, стараясь им как-то помочь.
Итак, в феврале 1973 года я повторно – теперь уже один, без сорежиссера – был запущен в режиссерскую разработку. Имея на руках талантливый сценарий Г. Шпаликова, я был вынужден работать с прежним вариантом. И все же постепенно, шаг за шагом, мне удалось перетащить в исходный сценарий некоторые сцены и детали из сценария Шпаликова.
На новом этапе мне пришлось работать уже с другой творческой группой: Брожовский и Мешкова, не дождавшись повторного запуска, ушли на другие проекты.
Теперь оператором-постановщиком был назначен Игорь Черных, дотошный, преданный своему делу профессионал, снявший до нашей встречи ряд хороших картин, среди которых «Аленка» (реж. Б. Барнет), «Большая дорога» (реж. Ю. Озеров), «Бриллиантовая рука» (реж. Л. Гайдай). Художником-постановщиком стал Борис Немечек, талантливый мастер, остроумный человек, участвовавший в создании фильмов «Баллада о солдате» и «Чистое небо» (реж. Г. Чухрай), «У твоего порога» (реж. В. Ордынский), «Берегись автомобиля» (реж. Э. Рязанов) и др.
Борис Немечек работал в паре со своей женой, Элеонорой Немечек, являвшейся художником-декоратором. В последующие годы Элеонора Немечек, после смерти мужа, работала со мной в качестве художника-постановщика на трех картинах, и я благодарен судьбе за это.
Вторым режиссером на картину был назначен Леонид Васильевич Басов, старейший работник студии, бывший в пятидесятые годы заместителем И. Пырьева, когда тот руководил «Мосфильмом», являясь генеральным директором. Теперь Басов стал пенсионером, сменил род деятельности и время от времени работал в съемочных группах. Второй режиссер, надо признать, он был средний, но благодаря своему авторитету умел успешно решать необходимые производственные вопросы. Что было на пользу картине. Кроме того, он познакомил меня с некоторыми известными кинематографистами, и в частности с несравненной Любовью Петровной Орловой, с которой он был в дружеских отношениях. Знакомство с Орловой и полтора часа, проведенные с нею в личном общении в тот день, запомнились мне навсегда…
Переделки, которые были внесены в сценарий во время режиссерской разработки, на этот раз, в общем-то, с оговорками удовлетворили Бондарчука, и съемочную группу запустили в подготовительный период. Началась обычная для этого этапа работа: планирование объектов и сроков съемок, написание эскизов декораций, выбор натуры.
Начались поиски актеров. Особенность этого процесса заключалась в следующем. События в сценарии развивались в двух временных пластах: в годы войны, когда главные герои были молоды, и в настоящее время, то есть в 1973 году, где герои стали старше на тридцать лет. Мне не хотелось в сценах военного времени и в сценах, относящихся к сегодняшнему дню, снимать разных актеров (совсем молодых и пятидесятилетних). Хотелось, чтобы оба возраста сыграли одни и те же исполнители – из тех, что будут постарше. Это определенным образом усложнило задачу. Нужны были актеры, которых с помощью грима можно было сделать значительно моложе относительно их собственного возраста.
В результате долгого поиска, проб грима и многочисленных кинопроб на главные роли были утверждены следующие актеры: Игорь Ледогоров (стал летчиком Иваном Клиновым, побывавшим у немцев в плену и после войны в сталинских лагерях), Лариса Лужина (стала Надеждой, воевавшей в одном полку с Клиновым и любившей его), Владимир Заманский (стал Дмитрием Грибовым, ставший другом главного героя, дослужившимся в послевоенные годы до генерала и ставшим в будущем мужем Надежды).
С участниками современных сцен было проще. На роль Ирины, дочери Надежды, я пригласил Наташу Бондарчук, с которой мы учились в одно время во ВГИКе и поддерживали дружеские отношения. (Сам С. Ф. Бондарчук, следует отметить, отнесся довольно сдержанно к утверждению дочери на эту роль.) Роль летчика-испытателя Ягодкина досталась актеру театра «Современник» Владимиру Земляникину, моему близкому приятелю, который снимался еще в моих студенческих фильмах. На роль Клавдии, жены Клинова, была утверждена Зинаида Кириенко. До Кириенко я пробовал на роль Клавдии талантливую актрису Люсьену Овчинникову, и она очень подходила на эту роль, но от Овчинниковой пришлось отказаться из-за ее пристрастия в этот период к алкоголю (Овчинникова даже на важную для нее кинопробу пришла нетрезвой). Я не мог рисковать.
Еще об одном актере, принимавшем участие в наших кинопробах, хочу вспомнить. Это был Олег Янковский. Я пригласил его на роль Бориса, конструктора, мужа Ирины. Янковский на пробах был хорош, точен. Но имела место одна деталь: в тот период Янковский носил усы и категорически отказался их сбривать. А мне виделся в этой роли исполнитель без усов. Так мы и разошлись, не договорившись, о чем я жалел впоследствии. Конечно, надо было мне согласиться: черт с ними, с усами! Но я был молод, амбициозен и не хотел прогибаться под артиста, приглашенного на роль второго плана.
И вот исполнители ролей утверждены, натура выбрана, цеха приступили к разработке декораций. Наступил радостный момент – я со своими товарищами вошел в долгожданный съемочный период.
Натуру мы снимали на трех аэродромах: в Монино под Москвой (военные эпизоды), в Краснодаре и в Дягилево под Рязанью (сцены, показывающие современную авиацию). Нам повезло: руководство ВВС назначило главным консультантом на картину генерал-лейтенанта авиации Ивана Федоровича Мадяева, доброжелательного, интеллигентного человека весьма либеральных взглядов, любящего кино. Только благодаря его усилиям при съемках аварийного падения истребителя для нас подняли в воздух на вертолете с помощью тросов и сбросили с большой высоты вниз, а затем еще и подорвали истребитель МИГ-21. Ведь тогда ни о какой компьютерной графике и речи не было. Кроме того, с помощью И. Ф. Мадяева съемочная группа впервые смогла показать на экране истребитель МИГ-23. В этой связи вспоминаю курьезный случай, рассказанный тем же Иваном Федоровичем. Долгое время истребитель МИГ-23 запрещалось снимать в игровом кино. В эту пору Мадяев оказался по делам службы в ФРГ, в Гамбурге. Приехав в аэропорт, он остановился у газетного киоска, чтобы купить газету, и увидел в продаже несколько моделей боевых самолетов разных стран. Среди них был и советский МИГ-23, с подробным описанием всех его технических характеристик. Удивлению генерала не было предела.
Про съемочный период подробно рассказывать не имеет смысла. Скажу только, что группа трудилась дружно и дело спорилось. Актеры, особенно «старики» – Ледогоров, Лужина и Заманский, – были увлечены своим делом и старались всегда помочь мне, если возникали затруднения – ведь я снимал свою первую полнометражную картину и не имел необходимого опыта.
Был, правда, во время съемочного периода один случай, который подпортил общую положительную картину.
В те годы актерским отделом «Мосфильма» руководил Адольф Михайлович Гуревич, человек весьма неприятный, с замашками самодура, проявлявшимися в его отношениях с рядовыми актерами из числа ему подчиненных и начинающими режиссерами. В свое время на одном из профсоюзных собраний актер Л. Г. Пирогов, наблюдая, как Гуревич унижает штатных актеров, громко заявил ему: «Вы знаете, Адольф Михайлович, хорошего человека Адольфом не назовут!» В описываемое время на «Мосфильме» существовало положение, утвержденное генеральным директором студии: при выборе актеров приглашать в обязательном порядке на роли второго плана и ролевые эпизоды в основном только штатных артистов киностудии. От такого положения вещей страдали в первую очередь те же начинающие режиссеры, не имевшие достаточного авторитета. Им насильно навязывали штатных артистов, лишая свободы выбора, и они мало что могли с этим поделать. И следил за исполнением этого дурацкого положения А. Гуревич. Так вот этот самый Гуревич запретил мне снимать в небольшой, но весьма существенной по смыслу роли артиста Евгения Евстигнеева. Взамен мне было предложено взять на эту роль малодаровитого штатного артиста, находившегося в это время в простое. Гуревич в категорической форме требовал, чтобы я снимал только этого артиста. И когда я все же, наперекор ему, потратив немало усилий, отснял в данной роли Е. Евстигнеева, сыгравшего ее с блеском, начальник актерского отдела отказался выплатить Е. Евстигнееву гонорар. Дело дошло до скандала! Очень жалею, что впоследствии сцену с участием Евстигнеева пришлось вырезать из фильма по настоятельному требованию директора студии Н. Сизова. Слишком откровенно свидетельствовала она, по мнению Сизова, о непростой, лишенной блеска жизни бывших фронтовиков, оказавшихся ненужными в мирное время, а такой подход к показу на экране фронтовиков у тогдашних идеологов был не в чести!
Но вот съемки завершены. Группа приступила к монтажу картины. Готовую сборку фильма следовало показать – таков был порядок – художественному совету объединения, куда, помимо редактуры и руководства, входили авторитетные режиссеры, операторы, художники. В тот день, когда мы показывали собранную картину художественному совету, Бондарчука в Москве не было, он находился в командировке за границей. Картину принимали директор объединения, главный редактор и заместитель Бондарчука по работе художественного совета – Г. В. Александров. Был на худсовете и мой мастер, Ефим Львович Дзиган.
Сдача картины на худсовете прошла успешно. Съемочную группу хвалили, мне, как режиссеру-дебютанту, было сказано немало хороших слов. Нас поздравили с успехом. Поздравил меня и Дзиган с удачной работой. Я был счастлив.
Но, как оказалось, радость съемочной группы и моя была преждевременной. Через три дня картина была представлена на суд директора «Мосфильма» Н. Сизова и главной редакции студии. И вот здесь-то и произошла катастрофа, чего ни я, ни мои товарищи по работе над фильмом никак не ожидали.
Прежде чем об этом рассказать, следует кое-что пояснить.
Картина наша, отныне получившая название «Небо со мной», рассказывала о драматической судьбе боевого летчика Ивана Клинова. Клинов был сбит в воздушном бою. Контуженный, с трудом приземлился на вражеской территории. Застрелиться не смог. Оказался в немецком концлагере. Пытался бежать оттуда – неудачно. Когда кончилась война, был осужден за то, что находился в плену, и провел в советских лагерях десять лет, пока не был реабилитирован в 1955 году. Только после этого Клинов сумел вернуться к нормальной жизни. Но многое, увы, уже было безвозвратно утеряно.
ХХ съезд партии и доклад на нем главы советского государства Н. С. Хрущева, осудившего культ личности Сталина, взволновавший в свое время советское общество, после чего стало возможным открыто говорить о беззакониях сталинского режима – всё это к 1974 году осталось далеко позади. Оттепель закончилась. У власти уже восемь лет находился Л. И. Брежнев, человек весьма расположенный к Сталину и его деятельности. Постепенно последовал откат от решений ХХ съезда, из произведений искусства раз за разом стала исключаться тема «культа». А потом она и вовсе исчезла. В феврале 1974 года из страны был выслан Александр Солженицын. На другой день после высылки А. Солженицына был издан приказ на государственном уровне, запрещавший произведения писателя и санкционировавший изъятие его книг из библиотек и книготорговой сети… Неоднократно, будучи участником различных художественных советов, я был свидетелем того, как из мосфильмовских лент вымарывались сцены и мотивы, связанные с беззаконием сталинского времени. Будто этого беззакония и не было вовсе.
Итак, в дирекции студии состоялся просмотр нашего фильма. После просмотра директор Сизов вышел из просмотрового зала с мрачным лицом человека, оскорбленного в лучших чувствах. На обсуждении он заявил, что молодой режиссер (то есть я) не оправдал надежд, возлагавшихся на него, и снял плохую картину. Говорить в открытую о том, что всему виной явилась «тема культа личности Сталина», отчетливо прозвучавшая в фильме, он не стал. Видимо, было не совсем удобно. А то, что причина «неудачи» крылась именно в этом, я узнал некоторое время спустя от вернувшегося из поездки С. Бондарчука.
А тогда на худсовете Н. Сизов буквально уничтожил меня, говоря о моем якобы непрофессионализме. И то в картине, по его словам, не получилось, и другое, и третье. И сотрудники Первого объединения, горячо хвалившие картину тремя днями ранее, либо молчали, ошарашенные такой оценкой, либо вынужденно поддакивали ему. Жаль, в этот момент не оказалось рядом Е. Дзигана, который непременно встал бы на мою защиту, невзирая ни на какие авторитеты. Но он не приехал, уверенный после похвал на худсовете объединения, что все будет в порядке. Мои товарищи по работе – Черных, Немечек, Басов – были потрясены результатом обсуждения картины в генеральной дирекции.
Отделался молчанием на обсуждении и Г. В. Александров, замещавший С. Бондарчука в его отсутствие, человек весьма непростой, прошедший сложную школу жизни в сталинское время. Что касается оценочных суждений, Григорий Васильевич редко высказывался определенно, только если была полная ясность во мнении вышестоящего начальства. А так мастер кинокомедий отделывался общими фразами идеологического толка.
Вообще Григорий Васильевич Александров был вещью в себе. При всем внешнем дружелюбии он был очень закрытым человеком. Рассказывая где-либо о своей жизни и работе над своими комедиями, он мало сообщал подлинных фактов, а любил, мягко выражаясь, присочинить то, чего не было. Я был свидетелем любопытной сцены. Однажды Александров вместе с Л. Орловой, будучи на студии, зашли в кабинет директора Первого объединения Л. Канарейкиной, где в это время находились несколько сотрудников, и я в том числе, и остались пить вместе с нами чай. Александров все время что-то бодро рассказывал своим обычным несколько простуженным голосом, и когда его заносило в сторону сочинительства, Орлова останавливала его упреждающим восклицанием: «Григорий Васильевич!..» И Григорий Васильевич сбавлял обороты, стараясь держать в рамках свою неуемную фантазию. Потом он забывался и опять начинал привирать. В тот день на чаепитии Александров стал рассказывать историю о том, как во время Гражданской войны он по заданию большевиков работал в поезде белого генерала Шкуро электромонтером и передавал красным разведданные. Услышав это, Орлова вновь воскликнула подчеркнуто упреждающим тоном: «Григорий Васильевич!..» И опять Александров вынужден был сбавить ход и остудить свою фантазию.
Недавно по каналу ОРТ был показан сериал «Любовь Орлова и Григорий Александров». Герои далеки от реальных Орловой и Александрова, как Улан-Батор от Москвы. Создалось ощущение, что актеры на роли героев выбирались по принципу: чем меньше они внешне похожи, тем лучше. Это вообще тенденция сегодняшнего дня – не думать о сходстве актеров с историческими персонажами, которых они воплощают на экране. Особенно отвратительно выглядело поведение героя сериала (арт. А. Белый) в сценах, где он по воле драматургов и режиссера пытается встать на защиту сначала арестованного органами НКВД драматурга Николая Эрдмана, а потом оператора Владимира Нильсена, снимавшего с Г. Александровым фильмы «Веселые ребята», «Цирк» и «Волга-Волга»; он был больше чем оператор – он был сорежиссером на этих картинах и автором многих трюков. Ничего подобного в жизни не происходило. Александров был человек крайне осторожный. Очень лояльный к советской власти, разделявший ее идеологию. И никого из числа своих знакомых, попавших под арест, никогда не пытался защитить. Безответственно делать из такого осторожного человека отважного героя. По рассказу вдовы оператора В. Нильсена балерины Иды Пензо, Григорий Александров, узнав от нее об аресте мужа, настолько был перепуган, что потерял дар речи. А потом, выступая на собрании творческих работников кино, признался в отсутствии у него бдительности, ссылаясь «на гипнотическую силу Нильсена».
Но вернемся к несправедливой критике фильма «Небо со мной» на обсуждении в генеральной дирекции «Мосфильма». Не знаю, удалось бы мне пережить все это, если бы в тот вечер я не выпил бутылку водки. Только это и спасло! А утром, на следующий день, дышать уже стало легче.
Когда через несколько дней вернулся из-за границы С. Бондарчук, выяснилось, как я уже говорил, в чем суть дела. Сизов вызвал его к себе в кабинет и недовольно заявил: «Что же это, Сергей… У тебя в объединении делают антисоветские картины, а ты и в ус не дуешь!» Только после этого заявления директора «Мосфильма» стало ясно, где собака зарыта. Николай Трофимович Сизов был в целом приличным человеком и неплохим руководителем, но здесь он поступил жестоко, облыжно обвинив молодого режиссера в неумении работать и не объяснив прямо, в чем причина такой жесткой оценки.
Следует отметить, что С. Бондарчук, срочно посмотревший после этого фильм, будучи человеком искренним и эмоциональным (он не раз смахивал слезу во время драматических моментов), твердо встал на мою защиту. Он резко отверг обвинения в непрофессионализме, уточнил суть предъявленных картине идеологических обвинений и помог мне, хотя и с художественными потерями, довести начатое дело до благополучного конца. За это я ему бесконечно благодарен. Но тема культа личности вывалилась из фильма, как из телеги мешок с зерном на сельской дороге. Мне пришлось, следуя советам Бондарчука и требованиям Сизова, вырезать ряд сцен, одна из которых была особенно дорога мне (это сцена в вагоне метро, где беседовали о своей нынешней жизни два бывших фронтовика, обделенных судьбой, – герои И. Ледогорова и Е. Евстигнеева). Кроме этого, пришлось переозвучить текст в ряде ключевых эпизодов. В новой подрезанной версии фильма герой Ледогорова уже не сидел в сталинских лагерях, а провел несколько лет в разных госпиталях, поправляя пошатнувшееся за время немецкого плена здоровье. Чистейшая глупость, но пришлось с этим смириться. Ведь речь шла о моей дальнейшей судьбе на студии и в кино.
Хочу повторить еще раз: участие С. Бондарчука в защите фильма трудно переоценить. Благодаря его поддержке моя кинематографическая судьба сложилась более или менее удачно, а могло бы быть по-другому. Никогда не забуду его тост, который он произнес на дружеской вечеринке по поводу сдачи нашего фильма, проходившей в узкой компании. «Ты – режиссер, ты это доказал! За тебя! – сказал он. И лукаво добавил: – Но помни, есть еще понятие – гениальный режиссер!» Имея в виду, что просто быть режиссером мало что значит, надо иметь нечто большее. Свой особый художественный мир. Сказано это было в присутствии замечательных людей: оператора В. Юсова (в тот период он вместе с Бондарчуком приступил к работе над картиной «Они сражались за Родину») и моих товарищей по работе над фильмом «Небо со мной» Б. Немечека, И. Черных, Л. Басова и редактора фильма Э. Смирнова. К сожалению, из свидетелей этого разговора сегодня жив лишь один – оператор Игорь Черных.
Воскрешая в памяти события того давнего времени, связанного со сдачей фильма «Небо со мной», я вспомнил историю, произошедшую с самим Сергеем Федоровичем Бондарчуком. У прославленного мастера в жизни тоже не все было гладко. Случались события весьма драматические. Никогда не забуду, как в 1973 году его прессовало партийное и кинематографическое начальство, настаивая на том, чтобы он взялся за экранизацию книги маршала Советского Союза А. Гречко «Битва за Кавказ». Таково было желание самого Брежнева. Только Бондарчук и никто другой, считал Леонид Ильич, должен снять это бессмертное произведение, одним из героев которого был он сам. Актер Евгений Семенович Матвеев, видевший себя в роли Брежнева, не раз останавливал Бондарчука на студии с вопросом: «Когда же, Сережа, мы начнем фильм о Брежневе? Чего ты тянешь?» И Бондарчуку стоило немалых душевных сил отказаться от этого предложения. Мы, коллеги Бондарчука по работе в Первом объединении, видели, как он ходил в те дни с серым лицом. И все же Сергей Федорович отказался. Ему, правда, припомнили этот отказ. Во время съемок фильма «Они сражались за Родину» министр обороны маршал А. Гречко серьезно ограничил киногруппу в предоставлении ей для съемок батальных сцен необходимых воинских частей. Неоднократно ставило палки в колеса и руководство ГЛАВПУРа (Главного политического управления армии), затягивая решение ряда вопросов.
Но вернемся к фильму «Небо со мной». После всех мучений картину без осложнений приняли в Госкино СССР, дали первую категорию. Она широко демонстрировалась на экранах страны. Имела положительную прессу. Но радости особой мне это не принесло – слишком серьезными были художественные потери, произошедшие на завершающей стадии работы над фильмом.
И тем не менее, даже после относительно удачного завершения работы над фильмом я еще долго оставался в глазах директора «Мосфильма» Н. Сизова человеком с подмоченной репутацией. И нескоро, только через два года, мне удалось получить следующую постановку.
Не буду рассказывать о тех замыслах и проектах, которые я предлагал в течение двух лет у себя в Первом объединении. Некоторые из них находили поддержку. Но в главной редакции студии их отвергали, ссылаясь на разные причины. Думаю, те, кто отвергали, предварительно советовались с Н. Сизовым.
Однажды один из сотрудников главной редакции, кажется, это был В. С. Беляев, относившийся ко мне с симпатией, предложил мне прочесть сценарий «Приезжая» драматурга Артура Макарова, с которым редакция заключила договор. Сценарий этот получил первую премию на Всесоюзном конкурсе сценариев под девизом «Наш современник – строитель коммунизма», что служило гарантией, что он (сценарий) будет в обязательном порядке принят комитетским и студийным начальством к кинопроизводству. Следует отметить, что никакого отношения к «строительству коммунизма» сценарий А. Макарова не имел. Он рассказывал историю молодой учительницы, приехавшей на работу в деревню. Предлагая прочесть сценарий А. Макарова, В. Беляев предупредил меня, что сценарием заинтересовались три режиссера, и если я проявлю к нему интерес, мне предстоит конкурентная борьба.
Я прочел сценарий. Он подкупил меня свежестью, знанием деревенской жизни, колоритной речью героев, которые говорили не газетным языком, а так, как говорят люди в жизни. Впоследствии я узнал, что Макаров имел дом в деревне и подолгу жил там, испытывая все радости и трудности деревенского быта. Отсюда такое хорошее знание деревенской жизни, нашедшее отражение в сценарии.
Я решил побороться за этот сценарий. Позвонил А. Макарову, и мы встретились на студии.
Я увидел человека среднего роста, стриженного наголо, с глубоко посаженными глазами, с небольшими усиками, весьма похожего на уголовника. На первый взгляд ничего общего с привычным обликом сценариста, которых немало ходило по коридорам «Мосфильма». Загорелый, внешне похожий на охотника, легионера, мужика, с которым лучше не встречаться в темное время суток в глухих переулках, Артур Сергеевич Макаров оказался человеком незаурядным, умным, эрудированным, способным на серьезные поступки, которые отличают настоящих мужчин. О нем и его жизни можно написать целую книгу! Но в тот день, когда мы встретились впервые, я ничего еще о нем не знал и с подозрением поглядывал на него.
Я долго рассказывал Макарову, что меня привлекло в сценарии «Приезжая» и как бы я хотел его снять. Макаров внимательно слушал меня с хитрым прищуром, выкуривая одну сигарету за другой, изредка задавая короткие вопросы. Когда я завершил свою речь, мы некоторое время сидели молча. Потом Макаров, поглядывая на меня с тем же прищуром, сказал, что у него есть одно условие. «Какое?» – спросил я, напрягшись, не зная, что он может потребовать. «Сценарий написан для актрисы Жанны Прохоренко, и она должна сниматься в главной роли», – твердо заявил Макаров.
Жанна Прохоренко была широко известной актрисой, любимой зрителями, и трудно было возражать против ее кандидатуры. Но она, если говорить применительно к героине сценария, была несколько старше ее. О чем я и сказал Макарову. Но, подумав, согласился принять данное условие. И ни разу в дальнейшем не пожалел о том, что пошел на это. Жанна оказалась чудесным человеком, профессионалом высокой пробы, никогда не капризничала, доверяла мне как режиссеру, хотя и не всегда была согласна с моими решениями, и работать с нею было в радость. Но все это было потом.
Завершая наш тогдашний разговор, Макаров просил дать ему неделю сроку, прежде чем он даст ответ.
Через неделю он позвонил и, к моей радости, сообщил, что из претендентов на его сценарий выбрал меня. Не знаю, что повлияло на такое решение Макарова, ведь конкурировали со мной весьма достойные режиссеры, а двое из них были известными мастерами, сделавшими по несколько фильмов. Так или иначе, но судьба соединила нас. Мы на долгие годы стали добрыми приятелями, и я часто вспоминаю покойного ныне Артура, оставившего в моей душе неизгладимый след. Это был настоящий мужчина, смелый, решительный, мог с кулаками постоять за честь женщины и за всякое доброе дело. Он никого не боялся. И трагически погиб в 1995 году от руки негодяя-преступника, вонзившего ему, привязанному веревкой к стулу, нож в сердце. Представляю, как он презрительно смотрел убийцам в лицо, не страшась их и не страшась смерти.
Помимо множества сценариев, по которым были сняты фильмы, Макаров оставил после себя несколько талантливых книг деревенской прозы, которые, надеюсь, обретут свое достойное место в нашей литературе.
В общем, ровно через два года после завершения фильма «Небо со мной» я приступил к работе над новым фильмом «Приезжая». Но в отличие от предыдущей работы теперь у меня был хороший сценарий и талантливая актриса на роль героини.
Творческую группу составили новые люди. Те, с кем я работал на прошлой картине, давно уже трудились на других фильмах. Оператором-постановщиком по моей просьбе был назначен Владимир Папян, с которым мы в одно время учились во ВГИКе. После окончания института он работал вторым у замечательного оператора Маргариты Пилихиной. Художником-постановщиком стал Петр Киселев, рекомендованный мне Борисом Немечеком.
Директором фильма был назначен Сергей Вульман. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы пробить его в качестве директора на нашу картину, ставшую его первой самостоятельной работой на «Мосфильме». Я дошел даже до директора студии Сизова. К счастью, Сизов, вопреки мнению других студийных начальников, поддержал кандидатуру Вульмана. Сергей стал впоследствии хорошим организатором производства и способствовал созданию целого ряда ярких кинопроизведений, чему я очень рад.
Актерский ансамбль подбирали под Жанну Прохоренко. Долго не могли найти главного героя. На роль Федора мне виделся исполнитель типа Василия Шукшина. Но, увы, Шукшина уже не было в живых, а те, что приходили с похожей фактурой, явно были жидковаты и не имели такого личностного начала, какое было у покойного Шукшина.
Как-то наш второй режиссер Валерия Ивановна Рублева (мать актрисы Елены Сафоновой) предложила мне попробовать на роль Федора малоизвестного в то время артиста из Саратова Александра Михайлова. При первой нашей встрече он не произвел на меня должного впечатления. Показался слишком миловидным. Провинциальным. И я продолжил поиск. Надо отдать должное Рублевой – она продолжала настаивать на кандидатуре А. Михайлова, и я дал согласие вызвать его на кинопробу. Когда мы сделали кинопробу, я понял, что перед нами тот артист, который нам нужен. Он и стал сниматься в картине. Забегая вперед, скажу: мне нравится работа А. Михайлова в фильме «Приезжая». Они с Жанной Прохоренко составили хороший дуэт. С этой картины практически началась популярность Александра как актера.
Та же Валерия Ивановна Рублева настояла, чтобы я попробовал на роль отца героя артиста из Ленинграда Сергея Игнатьевича Поначевного. Его проба была так же убедительна, как и кинопроба Михайлова. Впоследствии я слышал от Артура Макарова немало хороших слов относительно актерских работ Михайлова и Поначевного. (До сих пор, когда картина идет по телевидению, а показывают ее довольно часто по разным каналам, зрители восторгаются работой Сергея Игнатьевича Поначевного, сыгравшего свою роль очень выразительно и точно.)
На роль матери мы пригласили Марию Савельевну Скворцову, сыгравшую двумя годами ранее мать в фильме В. Шукшина «Калина красная». Ее появление в нашем фильме считают еще одной удачей.
Младшую сестру Федора сыграла талантливая Елена Кузьмина. Жаль, что ее актерская карьера в дальнейшем как-то не заладилась.
Кроме вышеназванных исполнителей в фильме снимался целый ряд талантливых актеров и актрис. Это и Владимир Земляникин, и Лев Борисов (это была моя первая встреча с этим замечательным мастером, впоследствии он снялся у меня еще в четырех фильмах), и Мария Виноградова, и Раиса Рязанова, и Таисия Литвиненко, и яркий Сергей Торкачевский, артист театра «Современник», ушедший впоследствии из актерской профессии в священники.
Натура была выбрана в окрестностях города Осташкова в Тверской области. Кинематографическая деревня в фильме сложилась из трех деревень, расположенных в нескольких километрах от этого старинного русского города.
Работа над фильмом принесла мне настоящую радость. Вся группа трудилась дружно и весело. С легким сердцем мы одолели все возникшие по ходу съемок трудности. Не помешала нам и пришедшая до срока зима – первый снег в том (1976) году выпал в начале октября, что серьезно осложнило наши съемочные планы..
На этот раз директор студии Н. Сизов, принимая картину, был очень доволен. Хороший фильм о русских людях, пронизанный светлыми кадрами родной природы, актеры с хорошими славянскими лицами без каких-либо нерусских примесей – таков был подтекст его благостного настроения.
