Kitobni o'qish: «Антология юридического некролога»

Издательский дом «Городец» благодарит за оказанную помощь в выходе издания независимую частную российскую производственную компанию «Праймлайн» (www.prime-l.ru)

ПРАЙМЛАЙН: КОМПЛЕКСНЫЕ ЕРС-ПРОЕКТЫ

Автор идеи и составитель – заслуженный деятель науки Российской Федерации, доктор юридических наук, профессор, почетный работник высшего профессионального образования РФ Баранов Владимир Михайлович.

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Баранов В.М., автор идеи и составитель, 2024

© ИД «Городец», оригинал-макет (верстка, корректура,

редактура, дизайн), полиграфическое исполнение, 2024

* * *

Светлой памяти безвременно ушедшего от нас Антона Михайловича Треушникова

Память разума и сердца
(вместо предисловия)

Известный французский писатель-моралист Люк де Клапье Вовенарг (1715–1747) писал: «Предисловие – это обыкновенно защитительная речь, в которой все красноречие автора не может все-таки улучшить его дело, – речь, которая одинаково не способна ни возвысить цену хорошего произведения, ни оправдать дурное».

Составитель предлагаемого вниманию читателей сборника заведомо не ставил перед собой цели ни возвысить сделанное, ни оправдать возможные недоработки.

Некролог – всегда память, правильное или неправильное отношение к собственной памяти, к социальной памяти. Некролог – слово о мертвых, концентрирующее в себе разум и чувства, мысли и эмоции. Достичь гармонии этих составляющих в некрологе трудно, может быть даже невозможно.

Мария Степанова в книге «Памяти памяти» (М.: Новое издательство, 2017) заметила, что «мертвые – это пораженное в правах меньшинство, потому что на их личные истории каждый может покуситься». Жанр некролога из многих иных текстов об умерших меньше всего «склонен» к субъективности, хотя совсем от нее свободным быть не может. В рецензии на книгу М. Степановой Александр Марков отметил: «… Память никогда не бывает естественной или культурной данностью; напротив, она столь же неуловима и при этом столь же необходима, как истина». Тонкостью и изысканностью отличаются и такие его суждения о памяти: «Память не способ лучше или хуже передать чувства и мысли, но единственный желанный предмет мысли и чувства»; «Память не только воскресает, но и продолжается после воскресения»; «Память открывается нам не как ряд воспоминаний, но как постоянная работа над собой, как попытка жить после катастрофы или после тяжелой цепи неудач»¹.

Некрологи о юристах – память не только о правоведах, но и о самой юриспруденции. Они не позволяют равнодушно забыть, «отправить в небытие» как юристов, так и правоведение.

«Антология юридического некролога» – первый и пока единственный опыт издания совершенно особого рода. Отсюда и определенная трудность поиска материалов, с которой столкнулся составитель. Главное – в нравственной стороне работы над таким сборником. Конечно, у одних читателей предлагаемое издание может вызвать недоумение – а нужно ли оно вообще? У других, наиболее категоричных, – и вовсе полное неприятие, вплоть до обвинения составителя в морально-некрофильских наклонностях, т. е. в насилии над памятью об усопших. Но хочется надеяться, что это поверхностное и ошибочное впечатление, которое, несомненно, исчезает после прочтения грустных строк антологии, реальных посмертных документов о юристах, завершивших свой земной путь и оставивших в нем заметный след. При оценке настоящего издания очень важно учитывать и такой фактор. Не секрет, что при жизни людям, занимающим высокие посты, нередко льстят, выпячивая, а зачастую даже гиперболизируя лишь их положительные качества. Истинная же оценка заслуг человека в большинстве случаев обнародуется уже после его смерти, естественно, с определенной поправкой на нравы конкретной эпохи.

Составитель – не новичок в научно-публицистическом жанре. Но, несмотря на это, пришлось испытать немалые трудности при выборе названия выносимой на суд читателя работы. С некоторыми оговорками антологию юридического некролога можно было бы назвать разновидностью юридического некрополя (некрополь – от греч. nekros – мертвый и polis – город). Однако, опасаясь упреков в искусственном расширении термина, я не решился на это. Так сложилось (и так трактуют словари), что под некрополем обычно понимаются либо описание захоронения, либо справочные издания, содержащие надгробные надписи. Некрополем также называют еще и античные могильники.

Практике издания различного рода «Некрополей» уже не одна сотня лет. В России с конца XIX – начала XX в. издано немало столичных и провинциальных «Некрополей» – справочных книг, содержащих надгробные надписи. В 1991 г. в издательстве «Московский рабочий» вышла в свет первая книга из серии «Московский некрополь», посвященная Ваганьковскому кладбищу. Дворянское собрание сейчас занято русскими некрополями зарубежья. В «Российском некрополе в Египте», например, описано 300 российских захоронений в Каире, Александрии, Тунисе. Однако некрополь, как уже отмечалось выше, предполагает помещение в сборнике лишь надгробных надписей, которые хотя и глубоки по своему содержанию, но весьма кратки, а порой даже и лаконичны, т. е. неинформационны². Гораздо обширней в этом плане некрологи, дающие наиболее целостный и всесторонний портрет усопшего деятеля. Именно поэтому составитель настоящей антологии решил пойти дальше – предложить о покойных юристах значительно больше информации, чем обычно дается в «Некрополях».

К некрологам очень близко примыкают надгробные речи. Лишь некоторые из них «переплавляются» позднее в текст некролога. Чтобы ощутить содержательное и интонационное различие между надгробной речью и некрологом, понять разницу путей их трансформации, могу порекомендовать читателю уникальное издание, в котором впервые предлагается полное собрание древнегреческих надгробных речей, сохранившихся от периода с V в. до н. э. по IV в. н. э.

Составляя важную часть античного погребального обряда, надгробные речи (монодии и эпитафии) служили целям ритуального оплакивания покойных и увековечивали память умерших среди родных, сограждан и потомков. Адресатами подобных речей становились как люди всевозможных сословий и званий (безвременно почивший юный оратор; великий властитель, павший на поле брани; атлет, ушедший до поры и никем не побежденный; славный полководец и его безымянные солдаты-ревнители и защитники отечества), так и уничтоженные пламенем храмы, разоренные варварами дворцы, обращенные в прах колонны и статуи, наконец, целые города, до основания разрушенные людьми или же сметенные «изъявлением божественной воли».

Речи эти не только отличаются богатством языка и образности, обилием мифологических аллюзий и реминисценций, но и предлагают широкий исторический экскурс, отражая события военного и мирного времени, описывая торжественные обряды, развлечения и быт³.

Внутрижанровая некрологическая палитра отнюдь не однородна. Если брать, например, информационно-публицистическую разновидность некролога, то он, как правило, сводится к элементарному объявлению – кто умер, кто скорбит, когда и откуда вынос тела. Естественно, это не предмет изучения и исследований, поскольку по своей информационной насыщенности и аналитическим характеристикам такие некрологи если не менее, то, в лучшем случае, так же лаконичны, как и надгробные надписи.

Предметом же систематизации настоящей антологии являются некрологи литературно-публицистического характера.

Некрологи – весьма специфичный жанр. Это письменные «сгустки» лучших деяний (и, кстати, не только на профессиональной ниве) правоведов различных стран и народов. В них, как в зеркале, отражается как культура народа, так и дух эпохи, в которой жил и трудился человек.

Каждый помещенный в антологии дает почти физическое ощущение потери человека. Конечно, масштаб профессиональной потери от ухода того или иного юриста неодинаков, но в личностном ракурсе он всегда огромен и не восполним.

От века к веку менялись содержание и формы некрологов. Многие из них, публиковавшиеся в средние века, вполне можно отнести к самобытным литературным памятникам. Позже личностные оценки стали переплетаться с религиозными мотивами.

В советское время некрологи были предельно идеологизированы и умышленно «заострены» на заслугах в борьбе за коммунизм. Более того, последние, если таковые, конечно, имелись, служили своеобразным «пропуском» солидного, красивого, порой трогательно-скорбного некролога на страницы центральных и ведомственных изданий. Действовало некое неписаное правило (не изжито оно, к сожалению, и в постсоветской России), в соответствии с которым некролог с известными фамилиями походил на своеобразную «Доску почета». Негласно (в силу десятилетиями складывавшегося теневого «делового обычая») регламентировалось все: кто подписывает, в какой последовательности, какие слова употребляются и т. д., и т. п. В таких некрологах обычно шло перечисление заслуг покойного, содержался детальный послужной список в стиле анкеты. Истинная скорбь прорывалась меж строк скупо и редко. У близких умершего не всегда даже была уверенность в том, что все поставившие подписи под траурным сообщением действительно хорошо знали и, тем более, любили и уважали покойного. Так или иначе, но в некрологах не может не отражаться ушедшая циклизация с его символами и ритуалами.

Не всегда некрологи отличались своей целостностью и имели законченную жанровую форму. Подчас в некоторых из них содержались крайне скудные сведения об усопшем, имели место прочие изъяны как литературно-публицистического, так и иного характера. Отчасти это объясняется тем, что некрологи составляются в минуту скорби об умершем, когда невозможно абстрагироваться от тяжелого психологического фона смерти. Но, возможно, в этом их своеобразие. Именно поэтому я не разделяю мнения И. Беляева: «Отсутствие в органах печати строго очерченного круга сведений, которые должны быть в некрологе в обязательном порядке, – результат неуважения к читателю»⁴.

При любых возможных недостатках некрологи были и остаются содержательным описанием жизненных достижений тех, о ком они написаны. Именно поэтому бесценно их познавательное начало. Ведь практически любой некролог – это краткая «энциклопедия» жизненного пути человека, в данном случае – юриста, а значит, и развития правовой мысли, юридической практики.

Одна из жанровых особенностей некролога, его стилистика и интонация заключается в том, что его нельзя «переписать», уточнить, дополнить. Он не подлежит новой редакции, исправленной и дополненной. Он есть такой, какой есть. И коль скоро оценки, данные в некрологе, сохраняют истинность спустя столетия, можно с уверенностью утверждать, что сей жанр, без преувеличения, – свидетельство о достойно прожитой жизни.

Составитель видит ценность антологии в том, что, во-первых, это реальная возможность сохранения сведений о правоведах, памяти о людях, посвятивших свою жизнь служению закону. А слова, сказанные или написанные в минуты скорби, идут, как правило, от сердца, оттого и близки к истине. Во-вторых, это специфическая форма познания правовой сферы жизни, ибо «юридический срез» эпохи «высвечивается» и в некрологах. В-третьих, это сильное и практически неисчерпаемое средство правового воспитания, повышения правовой культуры граждан и особенно студентов-юристов.

Есть и еще один редко отмечаемый ракурс некролога – он иногда (у очень прозорливых, осторожных и, как правило, известных государственных и общественных деятелей) выступает «стопором» неблаговидных, несправедливых поступков. Опасаясь отрицательного общественного резонанса и возможного публичного упоминания об этом факте после смерти, некоторые должностные лица воздерживаются от такого рода деяний⁵. Иными словами, есть момент истины в тезисе – «каждый старается для своего некролога, как его понимает».

Междисциплинарные танатологические исследования, касаясь «опыта смерти», упускают из поля зрения профилактический ресурс некролога.

Суммируя вышеизложенное, нельзя не отметить, что воспитание юристов нового поколения немыслимо без освоения ими юридического богатства прошлого, ушедшего от нас носителя самобытного правового интеллекта. Надо помнить, что бережное отношение к чужой смерти, к памяти о покойных юристах – одно из неотъемлемых слагаемых профессионального правового сознания. Не случайно ведь говорят, что сложное взаимодействие мира мертвых и мира живых составляет единое духовное поле. «Для того чтобы судить о действительной важности человека, – писал П. Буаст, – следует предположить, что он умер, и вообразить, какую пустоту оставил бы он после себя: немногие выдержали бы такое испытание».

Одно из современных философских направлений исходит из того, что непостижимость смерти есть этическая, а не гносеологическая проблема. «Смерть, – отмечает А.А. Слепокуров, – это не знание, а философская проблема, и в качестве философской проблемы смерть не разрешима. … Непостижимость смерти открывает человека как этического субъекта, и если он отказывается от этой непостижимости в пользу какого-то знания, тогда он теряет свои нравственные свойства быть человеком»⁶. На с. 9 исследователь продолжает: «Неведение смертного часа и неведение посмертного состояния способствуют формированию чистого этического мотива поступка, исходящего из принципов истинного человеколюбия и сострадания». Такой подход в гуманитарной культуре имеет право на существование, но он не должен распространяться на все феномены, прямо либо косвенно связанные со смертью.

Некрологи – всегда знание, синтезирующее в себе как научную, так и вненаучную (обыденно-личностную) информацию. В этом особая ценность содержащегося в некрологах знания. И оно обладает значительной степенью истинности.

Конечно, содержание, форма, тональность, лексика некролога жестко ограничены своеобразными этическими требованиями. Древний римский принцип “De mortuls nil misi bene” (о мертвых ничего, кроме хорошего – лат.) считается незыблемым моральным постулатом. Правда, некоторые знатоки крылатых выражений добавляют к поговорке: «…кроме правды». Здесь важно «перекинуть мостик» к «участию» этого выражения к появлению иного классического латинского афоризма: “Memento vivere” – «Помни о жизни!», или: «Помни, что нужно жить!».

«Так или иначе, прощание с человеком дисциплинирует нашу риторику. Высказывать упреки по адресу покойного не вполне справедливо по той простой причине, что он уже не может вам ни ответить, ни оправдаться», – пишет С.М. Казначеев и задает далее отнюдь не риторический вопрос: «Но как же быть, если из жизни уходит тот, кто натворил немало очевидно недобрых дел, пользовался незаслуженной славой, стяжал себе награды и блага, пользуясь своим положением?»⁷ Далее С.М. Казначеев подчеркивает: «Критическое начало подключается в той части некролога, когда необходимо обозначить, так сказать, калибр конкретного деятеля и автора. Видный, замечательный, известный, выдающийся – всё это не просто абстрактные определения: за каждым из них стоит ответственность перед истиной, перед памятью умершего, а также перед друзьями и родственниками, которые могут обидеться из-за скромности оценки дорогой им личности, и перед недругами, которых возмутит чрезмерно громкая похвала. От автора некролога требуется принципиальность и точность в употреблении слов. Конечно, в отдельных случаях возможны и нестандартные варианты. Например, человека артистического склада можно назвать неподражаемым, бывшего душой компании – бесценным, а того, кто при жизни служил нравственным образцом, непогрешимым. Естественно, что в надгробных речах и текстах неуместными представляются слова: гениальный, великий, несравненный. Такого рода титулы присваиваются людям с течением времени и не по воле автора некролога, а самим ходом истории».

Составитель антологии сознательно абстрагируется от этого морального аспекта проблемы, поскольку он далеко выходит за рамки предлагаемого издания. Некролог – не тот жанр, где надо проявлять критическое мастерство, хотя усопшие «не читают своих некрологов» (Томас Гуд).

Глубоко прав Михаил Швыдкой, когда пишет: «Отношение к ушедшим – важнейший симптом здоровья или нездоровья общества и государства». И конкретизирует: «Некролог – своего рода напутствие ушедшему, некий посох, поддерживающий его в неведомом нам, живущим на этом свете пути. Он не может быть дубиной или пращей, которую бросают вслед уходящему»⁸.

Неординарную и странную идею, связанную со смертью, реализовал владелец вечерней газеты «Оуиенэйр» Эйб Хиршфелд из Нью-Йорка, который развил бурную предпринимательскую деятельность. Газета, выходящая в цвете и большим форматом, предлагает своим читателям присылать собственные некрологи, которые без всякого редактирования печатались на специальной полосе, озаглавленной «Летопись жизни в поминовении», всего за… 50 долларов. На вопрос о нравственном аспекте учреждения «службы некрологов» 76-летний мистер Хиршфелд отвечал, что результаты проведенного им опроса общественного мнения показали 100 %-ную заинтересованность респондентов, поскольку «каждый хочет оставить что-то после себя, и никому еще не удавалось открыть секрет бессмертия». Владелец газеты хочет, чтобы были «признаны хроники жизни простых людей, имена которых не могут попасть в прессу, если они не являются родственниками королевы»⁹.

Но отставим на время в сторону нравственный аспект новшества мистера Хиршфелда с последующими упреками в определенном кощунстве, поскольку циничная действительность дня сегодняшнего предполагает уже и заблаговременную покупку места на кладбище, и установку памятника с фотографией, датой рождения и свободным местом для даты смерти. Вопрос в свете настоящего издания в другом. Насколько правдивыми окажутся те, с позволения сказать, прижизненные автонекрологи, которые всяк желающий будет присылать в газету? Будет ли в них соблюдена объективность оценки собственного вклада в историю, науку, любую другую сферу человеческой деятельности? Далеко не каждый смертный способен на критическую оценку своего жизненного пути. Более того, не будет ли тем самым нарушен естественный ход событий? Не секрет ведь, что нередко известные исторические личности перед смертью в корне меняли свои взгляды на ту или иную проблему, что-либо возвышало их, либо наоборот – в той или иной степени перечеркивало достигнутое ранее.

Именно поэтому составитель антологии не поддерживает предпринятого мистером Хиршфелдом шага. Принципиально соглашаясь с принципом «на жизнь надо смотреть философски», я все-таки остаюсь на позициях невмешательства в старый добрый естественный ход развития событий в жизненном марафоне, до предела ограниченном простой схемой: «рождение – жизнь – смерть».

Чтобы избежать всякого рода «душевных искривлений», необходима специальная федеральная целевая программа «Память», одним из центральных разделов которой должны стать регулярные выпуски книг серии «Антология некролога». Речь, в частности, идет о том, чтобы за определенную плату родственники, друзья усопших могли помещать в таких сборниках развернутые некрологи с воспоминаниями об умершем, его прижизненными фотографиями. Каждый гражданин должен иметь возможность увековечить себя и тем самым остаться в памяти родных, близких, земляков. Изданные на хорошей бумаге, в строгом твердом переплете с золотым тиснением, подобные книги могут стать бесценной семейной реликвией, основой генеалогического древа чьего-то рода.

У настоящей антологии такая же, вполне конкретная цель – путем систематизации некрологов о юристах-ученых, юристах-практиках сохранить память о столпах юриспруденции, а в какой-то степени, возможно, и попытаться выстроить генеалогическое древо последней.

Дело не в коэффициенте правового величия и должностного ранга представленных в антологии правоведов. Дело в том, что картина их жизни до сих пор «работает» на право и законность.

Некролог – форма жизни после смерти. И эта уникальная форма жизни должна быть предельно точной, максимально адекватной заслугам и достоинствам умершего человека, ушедшего юриста.

Красивый афоризм философа М.К. Мамардашвили – «Человек начинается с плача по покойному» – не нуждается в какой-либо корректировке, кроме одного эмоционального «усиления» через дополнение кратким словосочетанием – «и памяти о нем».

Не уверен, что поступаю правильно, но завершу свои рассуждения об Антологии юридического некролога стихотворением Виктора Крупенина «Похороны»:

 
«Друзья мои уходят в мир иной,
Всё меньше нас теперь на белом свете.
Конечно, всё не вечно под луной,
Но почему ушли не те, а эти,
Которым жить и жить бы много лет
На радость всем:
Родне, друзьям, соседям,
Кто нас спасал и защищал от бед.
Но в катафалке мы печальном едем,
А рядом гроб, а в нем наш лучший друг.
Венки бумажными шуршат цветами.
О, боже правый, или недосуг
Тебе всё взять и поменять местами?
Пусть сгинут все заклятые враги,
Никчемные и подлые людишки,
А с ними вместе, Боже, помоги!
Их грязные, поганые делишки.
Всевышний, царствуй вечно в небеси,
Даруй любовь букашке, птичке, зверю,
Но друга нашего ты, Боже, воскреси,
И вот тогда-то я в тебя поверю»¹⁰.
 

Антология содержит значительно расширенный по сравнению с предыдущим изданием раздел некрологов на английском языке об американских юристах. Предвосхищая возможные упреки о выборе только США, поясню: весь юридический мир ни одно издание подобного жанра охватить не может, да это и не нужно. Каждая страна при желании в состоянии сама определить формат сохранения памяти о своих юристах. Этот раздел в нашей антологии выполняет вполне определенную роль: он показывает иную культуру памяти. Кроме того, он позволяет продемонстрировать необычные (отсутствующие в России) формы увековечения памяти о юристах. Например, в некоторых американских штатах некрологи систематизирует Ассоциация юристов, которая полагает возможным публиковать некрологи и об ушедших студентах-правоведах.

Источниками отбора материала являлись в основном интернет-издание журнала Американской ассоциации юристов ABA Journal (http://www.abajournal.com), интернет-сайты Tributes (http://www.tributes.com), Legacy (http://www.legacy.com) и Illinois State Bar Association (https://www.isba.org). Некоторое количество некрологов было включено из отдельных американских газет. Формальным критерием отбора произведений данного жанра являлось их размещение в рубрике Orbituaries (Некрологи) или наличие пометки Obituary (Некролог).

Составитель выражает благодарность кандидату филологических наук С.И. Балишину и моей дочери магистру по праву интеллектуальной собственности и праву информационных технологий государственного университета штата Огайо, legal assistant Attorney at law in Kernold and Coleman (USA, Charleston, South Carolina), магистру юридического факультета Национального исследовательского Нижегородского государственного университета имени Н.И. Лобачевского Веллмэн Марине Владимировне за оказанную помощь в подготовке данного раздела.

Антология юридического некролога имеет существенный и очень крупный пробел. В ней нет по понятным причинам некрологов о репрессированных в период сталинизма юристах. Их имена (но не некрологи) надо искать в Книгах памяти, которые издаются в регионах России. Многие талантливые юристы окончили свой земной и творческий путь безвременно по человеконенавистнической воле тиранов большого либо малого «калибра», и некрологи о них не сочинялись. Жаль, что жанр некролога не предполагает обнародования информации через десятилетия и столетия.

Свет угасших звезд в просторах нашей Галактики наблюдается посмертно. Именно так обстоит дело с юристами – учеными, преподавателями, правозащитниками, прокурорами, адвокатами, судьями. Их мысли и память о их деятельности живут за горизонтом отпущенных им судьбой сроков – в учениках, последователях, книгах, статьях.

Выражаю искреннюю признательность всем, кто оказал помощь в поиске материала для Антологии.

Прошу читателей помочь в подготовке следующего издания. Присылайте мне отсутствующие в книге некрологи о юристах-ученых и практиках:

603081. Нижний Новгород, а/я № 30, Баранову Владимиру Михайловичу.

Адрес электронной почты – baranov_prof@bk.ru