Kitobni o'qish: «Сладость чувств. В борьбе за сердце господина. Том 4», sahifa 3

Глава 154. Я скорее поверю, что Янму погиб

Гу Чэнсяо был уверен: Ша Кун не осмелится лгать – не после всего, что с ним сделали. Но также он чувствовал нутром: тот знает гораздо больше, чем говорит. И умело утаивает.

– Откуда ты знаешь, как его зовут? – медленно спросил он, глядя Ша Куну прямо в глаза. – Под прикрытием никто не использует настоящее имя. Ни имени, ни фамилии. А ты назвал и то, и другое.

Ша Кун дёрнулся. Разряд прошёлся по телу стремительно, как удар плетью. Его нога судорожно рванулась, и по уже травмированному колену пронеслась волна боли – словно кто-то со всей силы дробил кость молотком.

Он изогнулся, заскрипел зубами от боли… и вдруг, почти нехотя, с выражением усталой обречённости, сказал то, от чего вся комната замерла:

– Старина Фань работал на того самого старого ублюдка.

– …

Молчание повисло глухо, как плотный гробовой колпак. Оно длилось всего пару секунд – но за это время напряжение в комнате выросло до предела.

И тут, словно прорвало, вспыхнул сдерживаемый до последнего гнев. Вэй Нань, известный своим резким нравом, сорвался первым. Голос его зазвенел, как удар металла о металл:

– Да чтоб тебя! – рявкнул он. – Ты хоть разучись нести такую чушь, если хочешь остаться жив! Работаешь на человека, который вырезал всю твою семью?! Ты вообще в своём уме?!

Он почти плевался от ярости. Все знали: последняя операция Фаня Янму длилась всего полгода, после чего он исчез. Исчез – как будто испарился. Центр прочёсывал все тайные каналы, перетряс полмира, но всё было впустую.

Если он погиб – значит, пал как герой.

Но если жив… и при этом молчит?..

Слишком тонкая грань между преданностью и предательством.

– Босс, – вмешался один из бойцов, – этому Ша Куну вообще веры нет. Мы уже три месяца его допрашиваем, и ни одного полезного слова. Только дерзит и сказки рассказывает.

Остальные бойцы синхронно кивнули. Их взгляды были суровыми, лица – каменными. И всё же, в них теплился страх: страх перед правдой, которую они не хотели услышать.

Гу Чэнсяо медленно повернулся к Ша Куну. В его глазах не было ни крупицы сомнения – только ледяная решимость. Взгляд – словно стальной клинок, вонзающийся прямо под кожу.

– Когда ты в последний раз видел Фань Янму?

Ша Кун нахмурился, в его взгляде промелькнуло напряжение. Он сделал вид, что вспоминает, и, спустя пару мгновений, хрипло ответил:

– Это было ещё до того, как я прибыл в город Б… Больше года назад.

– Ты уверен, что видел именно его?

Ша Кун кивнул, будто механизм, настроенный отвечать автоматически: без эмоций, без колебаний.

Но Гу Чэнсяо не отступал. Его голос стал резким, словно удар обуха:

– Ты уверен, что тот человек – именно Фань Янму? Тот самый Фань из семьи Фаней, сгоревшей в собственном доме в Ханьчжуне, Шэньси?

Ша Кун медленно поднял голову. Его взгляд был мутным, но в нём не было и тени сомнения. Он снова кивнул – молча, глухо, как приговор.

Тело Гу Чэнсяо напряглось. Он будто окаменел, замер, стиснув челюсти. Лицо его ничего не выражало, но от этого становилось только страшнее.

И тогда сработал детонатор.

Вэй Нань, закипающий с каждой новой секундой, срывается с места, хватает висевшую у стены плётку и, не проронив ни слова, врывается в допросную.

Размашисто, с яростью он начинает хлестать Ша Куна, прикованного к креслу. Один за другим удары сыпались без остановки – по плечам, по груди, по рукам.

Ша Кун попытался защититься, инстинктивно вскинув руки, но это лишь усугубило боль – удар пришёлся по тыльной стороне ладони, кожа лопнула, мясо рассекло до белеющих костей. Его вопль разнёсся по комнате, как вой умирающего зверя.

Сун Цзинъюй бросился вперёд, испугавшись, что дело может дойти до убийства:

– Хватит! – крикнул он, врываясь внутрь. – Если продолжишь – он сдохнет, ты понимаешь?!

– Так пусть сдохнет! – заорал Вэй Нань, его лицо перекосилось от бешенства.

Он держал плётку обеими руками, будто она была продолжением его ярости.

– Он морочил нам головы, плевал в лицо, а теперь ещё смеет клеветать на тех, кого мы считали братьями?! Таких как он надо стирать с лица земли!

Сун Цзинъюй вцепился ему в руки, пытаясь вырвать оружие. К нему бросились ещё двое бойцов, и только общими усилиями удалось остановить Вэя, чья ярость захлестнула разум.

В комнате стояла тревожная тишина. Едкая, словно гарь после пожара.

И в этой тишине висело нечто страшное.

«Что, если Ша Кун говорит правду?»

«Что, если Фань Янму действительно оказался по ту сторону?..»

Сун Цзинъюй заговорил твёрдо, но спокойно:

– Вэй, остынь. У нас есть командир. Он всё видел – и сам решит, что делать. Мы все хотим его прибить, но… марать руки о такое дерьмо? Оно того не стоит. Закон с ним разберётся.

Ша Кун едва держался в сознании. Его тело превратилось в окровавленную массу – на лице, на руках не осталось ни клочка целой кожи. Всё было изрезано, в ссадинах, опухло и пульсировало от боли. Его внешний вид вызывал отвращение – не только физическое, но и моральное.

Кто бы мог подумать, что ещё совсем недавно этот человек – «брат Кун» – был ключевой фигурой на теневом рынке наркотиков, уважаемым и опасным.

А теперь… сломанный, жалкий пленник. Остаток от человека.

Сун Цзинъюй, обеспокоенный тем, что начнётся внутреннее кровотечение или произойдёт обморок, бросил короткий взгляд на его изуродованное тело и тихо спросил:

– Командир… вызвать Нин Чжиюаня? Пусть хотя бы осмотрит его?

Гу Чэнсяо коротко кивнул, не отрывая взгляда от Ша Куна. Но даже в этом молчаливом кивке ощущалась буря. Злоба в его глазах бушевала – холодная, густая, удушающая.

Обратный путь прошёл в молчании.

За рулём был Ли Буянь. Он только взглянул в зеркало – и по выражению лица начальника сразу понял: нужного не добились. Потому благоразумно не стал задавать вопросов.

Сзади, в салоне, Гу Чэнсяо, Вэй Нань и Сун Цзинъюй сидели в гробовой тишине. Закрытое окно между кабиной и салоном превратило пространство в глухую переговорную. Здесь будто завис воздух – тяжёлый, пропитанный напряжением.

Каждый был погружён в свои мысли.

Гу Чэнсяо наконец нарушил молчание. Он посмотрел на своих бойцов – внимательно, быстро, точно прицеливаясь.

– Как вы оцениваете достоверность слов Ша Куна?

Вэй Нань, который, казалось, ещё недавно горел яростью, теперь был собран и суров. Его лицо стало ещё резче – угловатое, будто вырезанное из камня. Он заговорил хрипло, будто с усилием выдавливая из себя слова:

– Я… скорее поверю, что Янму погиб. А не в то, что он нас предал.

Эти слова дались ему с трудом. Он не мог – не хотел – допустить даже мысли о том, что Янму мог перейти на сторону врага. Это было бы равносильно предательству не только команды… но и веры, памяти, братства. Это разорвало бы его изнутри.

Гу Чэнсяо медленно перевёл взгляд на Сун Цзинъюя.

Между ними давно установилось невидимое взаимопонимание – то особое чувство, которое возникает у тех, кто годами работает рядом, дышит одним воздухом, живёт в одном прицеле.

Они оба были снайперами.

Им не нужны были слова – часто хватало одного взгляда.

И всё же сейчас он ждал ответа.

Сун Цзинъюй молчал долго. Обдумывал, переваривал. И только спустя минуту сказал:

– Возможно… Ша Кун просто хочет казаться важнее, чем он есть.

Гу Чэнсяо слегка приподнял брови. Он оживился – мысли совпали, как это бывало не раз.

Молча давая согласие, он кивнул, и Сун Цзинъюй продолжил, уже с большей уверенностью:

– Мы допрашиваем Ша Куна уже три месяца. И – ничего. Ни одной зацепки, которая бы действительно продвинула нас вперёд. Я думаю, он знает меньше, чем хочет показать. Возможно, знает вообще почти ничего. А человек, который ничего не знает – это балласт.

Он сделал паузу, глядя прямо на Гу Чэнсяо:

– А теперь представьте: если похититель держит заложника… и тот перестаёт быть полезным… Что он сделает?

Салон погрузился в тишину.

Ответ был очевиден.

И каждый из них понимал, к чему ведёт Сун Цзинъюй.

Если Фань Янму знал слишком много – и перестал быть полезен… тогда…

– Убьёт, – мрачно сказал Вэй Нань.

– Именно, – кивнул Сун Цзинъюй. – А Ша Кун, скорее всего, не раз сам делал такие вещи. Он прекрасно знает цену «пользы». Потому и старается выглядеть полезным – надеется, что это отсрочит приговор. Поэтому и брякнул всё это, когда вы, командир, упомянули о семье Янму.

Он на мгновение замолчал, словно подбирал слова, потом продолжил:

– Я считаю, его слова нужно перепроверить. Но почти наверняка: расправа над семьёй Янму – это месть. Со стороны Золотого треугольника. Это объясняет, почему Ша Кун так хорошо осведомлён. Возможно… он сам участвовал в этом. Просто прошло слишком много времени. У нас нет доказательств. А значит – он может врать. Безнаказанно.

Сказав это, Сун Цзинъюй откинулся на спинку сиденья и бросил на Гу Чэнсяо короткий, но выразительный взгляд. Намёк был прозрачен: не всё ещё сказано.

Гу Чэнсяо сузил глаза:

– Договаривай.

Сун Цзинъюй глубоко вдохнул. Говорил не спеша, тщательно выстраивая фразы:

– Командир, вы ведь давно подозреваете, что среди нас есть предатель. Но сколько ни искали – пусто. Может… дело не в нас? Может, «крот» вообще не в отделе. Он… где-то снаружи.

Слова прозвучали глухо, как выстрел в темноте.

Гу Чэнсяо напрягся. Всё, что сказал Сун Цзинъюй, совпадало с его собственными догадками. Он просто не хотел… сам себе в этом признаваться.

Вэй Нань резко повернулся:

– Ты что, Кит? Говори прямо, чёрт возьми!

– Командир тоже понял, – спокойно ответил Сун Цзинъюй. – Именно поэтому вы остановили допрос. Если бы продолжили давить – Ша Кун, возможно, выдал бы больше. Но вы прекратили. Почему?

Он посмотрел прямо на Гу Чэнсяо.

– Потому что… каждый раз, когда мы выходим на операцию, Четвёртому дяде удаётся уйти. И не просто уйти – он исчезает, будто знал заранее, когда и где мы будем. Это не совпадение. Это – грамотная контрразведка. Он слишком хорошо понимает, как мы работаем. Если бы предатель был среди нас – у него был бы сообщник. Он бы не действовал в одиночку. А он один. Он всегда один.

Наступила гнетущая тишина.

– Поэтому лично я… – голос Сун Цзинъюя стал тише. – Пока не могу ни подтвердить, ни опровергнуть, жив ли Янму. Но теперь я думаю: возможно, он всё ещё там. Где-то. Но прячется. Ото всех. И от нас тоже.

Гу Чэнсяо закрыл глаза.

И снова в голове, словно нож, пронзил крик, который он не мог забыть. Голос невестки. Отчаянный, сломанный:

«Живым – покажите мне его. Мёртвым – принесите тело! Я не верю, что Янму мёртв, пока не увижу его труп!»

Прошло пять лет. Пять лет поисков, словно искать иголку в бескрайнем океане.

Но именно эти её слова не позволяли ему сдаться.

Не позволяли остановиться.

Не позволяли… поверить в смерть.

«Ты не разбудишь того, кто притворяется спящим. И никогда не найдёшь того, кто сознательно прячется».

Гу Чэнсяо погрузился в молчание. Тяжёлые мысли давили на грудь, как свинец.

«Если Янму жив – почему молчит?»

«Если мёртв – почему тело так и не нашли?..»

Глава 155. Пока не проверю сама – не успокоюсь

Субботнее утро выдалось на удивление ясным и солнечным: за окнами играли золотистые лучи, лениво растекаясь по полу и мягко ложась на постель. Линь Цянь всё ещё спала, уютно устроившись под тёплым одеялом – после долгой ночи, проведённой в объятиях Гу Чэнсяо, сон казался особенно крепким и сладким.

Но внезапный шум с нижнего этажа вырвал её из этого покоя. Он был громким, беспорядочным, даже тревожным – будто внизу случилось что-то срочное, важное, не терпящее промедления.

Вскоре в дверь комнаты постучали – настойчиво, с лёгкой дрожью нетерпения.

– Молодая госпожа, вы проснулись? – раздался голос Сяо Лин.

– Угу, заходи, – отозвалась Линь Цянь, приподнимаясь на локтях.

Сяо Лин ворвалась в комнату почти бегом, глаза её округлились, дыхание сбилось – она явно была на нервах.

– Молодая госпожа, приехала госпожа… и с ней целая группа военных врачей!

– Врачей? – Линь Цянь удивлённо моргнула. – Зачем?

– Не знаю, – покачала головой служанка. – Но она сказала, чтобы Вы немедленно спустились вниз.

В этот момент Линь Цянь поняла: тянуть нельзя. Она резко отбросила одеяло, села на край кровати и уже через секунду поднялась на ноги.

– Сяо Лин, помоги мне выбрать что-нибудь из одежды, я быстро умоюсь и переоденусь.

– Да, хорошо! – кивнула девушка, бросаясь к гардеробу.

Тем временем на первом этаже Е Цяньжу теряла терпение с каждой секундой. Взгляд её метался между часами и лестницей, губы были плотно сжаты. Внутри всё кипело. Этих врачей, профессионалов высшего уровня, она собирала буквально по крупицам, с боем пробивая каждый приём – и теперь, когда Гу Чэнсяо уехал, она наконец получила шанс. Упустить его было немыслимо.

– Нянь-гун, она до сих пор не спустилась?! – резко бросила она дворецкому, в голосе слышалось раздражение. – Посмотри на часы! Она в своём положении и до сих пор спит?! Это вообще нормально?! Где у вас тут воспитание? Ни у неё, ни у тебя!

Дворецкий съёжился, склонив голову. Его голос прозвучал тихо, почти извиняющимся шёпотом:

– Госпожа, обычно молодая госпожа встаёт рано, если есть занятия… Но сегодня же суббота…

– А в субботу, значит, можно валяться в постели до полудня?! – Е Цяньжу вспыхнула. – Это что ещё за манеры? Кто вас так учил?

На самом деле он прекрасно знал, что это было распоряжение молодого господина – никому не беспокоить Линь Цянь по утрам, особенно в выходные. Но говорить это сейчас было равносильно тому, чтобы подлить масла в огонь. Поэтому он предпочёл принять удар на себя.

– Простите, госпожа. Мы учтём это и впредь будем будить молодую госпожу вовремя.

– Просто безобразие! Никакой дисциплины, ни капли уважения к дому! – Е Цяньжу кипела от возмущения. Она бы с радостью избежала этого скандала на глазах у чужих людей – всё-таки семейные ссоры не для чужих ушей. Но речь шла о здоровье её сына – и молчать она больше не могла.

Линь Цянь наконец появилась на лестнице, торопливо сбегая вниз, едва переводя дыхание. Она была в светло-розовом спортивном костюме, волосы собраны в небрежный, но аккуратный хвост. В таком виде она выглядела особенно юной, даже немного по-детски – словно вернулась в школьные годы, когда всё было проще.

Спустившись, она бросила взгляд на Е Цяньжу, затем на незнакомых людей, стоящих рядом. Их лица были сосредоточены и серьёзны; кто-то был в военной форме, поверх которой белоснежным полотном струился медицинский халат. В их взглядах читалась сосредоточенность, как будто они прибыли на важную миссию.

Линь Цянь на мгновение растерялась, но быстро взяла себя в руки и подошла ближе, сохраняя внешнее спокойствие.

– Мама… Что это всё значит?

– А что, если мой сын полгода ко мне не заезжает, я и прийти не могу? – отозвалась Е Цяньжу холодно, в голосе звенела обида.

– … Конечно, можете, – Линь Цянь улыбнулась неловко, стараясь быть вежливой. – Мы сами собирались Вас навестить… Просто… Вы ведь не просто так сегодня приехали, правда?

– Перестань притворяться! – отрезала свекровь. – Ты что, не знаешь, в каком ты сейчас состоянии?

Линь Цянь окончательно запуталась. Она чувствовала, как её сердце учащённо стучит – будто предчувствуя что-то недоброе.

– Я?.. Что со мной не так? – слабо спросила она.

Но Е Цяньжу уже не собиралась вступать в долгие споры. Она и так потратила немало сил, чтобы не сорваться с самого начала разговора – знала, на что способна Линь Цянь, если начнёт огрызаться. И теперь терпение было на исходе.

Вместо ответа Е Цяньжу резко обернулась к врачам, даже не удостоив Линь Цянь взглядом:

– Доктор Ху, приступайте.

Мужчина в очках, с собранными движениями и суровым выражением лица, коротко кивнул. Подойдя ближе, он обратился к Линь Цянь с вежливой, но непреклонной интонацией:

– Госпожа Гу, нам необходимо взять у вас кровь для анализа. Прошу Вас – не сопротивляйтесь.

– Анализ крови?.. Зачем? – Линь Цянь сделала шаг назад, будто инстинктивно отстраняясь. В её глазах мелькнула тревога. – Что вы задумали?

Рядом с доктором Ху находились ещё двое врачей в военной форме – специалисты узкого профиля: венеролог, гематолог и эксперт по лабораторной диагностике. За ними стояли трое ассистентов – все в масках, в перчатках, с профессионально собранным видом. Один уже открыл тяжёлый медицинский чемодан, другой доставал шприцы и пробирки, третий – приближался к ней с намерением действовать.

– Что вы творите?! Не смейте подходить! – резко крикнула Линь Цянь, отступая и бросая испепеляющий взгляд на врачей. – Гу Чэнсяо разрешил вам это?! Или вы окончательно сошли с ума?!

Медики замерли на месте. Имя Гу Чэнсяо действовало на людей в форме безотказно. Без его прямого распоряжения они не могли действовать – не в его доме, не с его женой.

Но тут раздался резкий звук: Е Цяньжу с силой ударила ладонью по столику – звонко, властно, с вызовом:

– Ты хоть что-то умеешь, кроме как прятаться за именем моего сына?! – выкрикнула она. – Если он недоволен – пусть приходит и разбирается! А вы что встали?! Вперёд!

Как только врачи вновь двинулись к Линь Цянь, та метнулась прочь – через всю гостиную, уворачиваясь от рук, хватавших её за плечо. Она двигалась стремительно, отчаянно, с грацией испуганного зверька, загнанного в угол. Трое мужчин в белых халатах, несмотря на свою подготовку, не могли её схватить – она выскальзывала, петляла, отбивалась.

Домработницы, не успев сориентироваться, будто инстинктивно заслонили госпожу – рефлекторно, не по приказу. А Е Цяньжу уже кипела от ярости, восклицая:

– А вы ей ещё и помогаете?! Вы хоть понимаете, что она может быть заражена ВИЧ?!

Тишина опустилась на зал, будто с потолка спустилась ледяная пелена. Все – от врачей до слуг – замерли, словно перестали дышать. Даже воздух вокруг, казалось, стал тяжёлым и вязким.

Слова прозвучали слишком отчётливо, слишком страшно. Линь Цянь застыла посреди комнаты, не сразу осознавая, что только что было сказано.

– Что?.. – её голос сорвался. – Что Вы сказали?..

Е Цяньжу не ответила. Она лишь махнула рукой, будто подытоживая:

– Схватить её. Сначала анализ – потом будем разбираться.

И вдруг Линь Цянь остановилась. Не потому, что устала убегать, а потому что почувствовала: это – не просто угроза. Её свекровь могла быть жестокой, но не настолько, чтобы шутить подобным. Если она упомянула ВИЧ – значит, действительно подозревает. А это уже касалось не только её, но и Гу Чэнсяо.

Пусть и дрожащими руками, но она позволила себя усадить в кресло. Поначалу попыталась вырваться – скорее по инерции, чем по-настоящему – но быстро смирилась:

– Отпустите… Я не сопротивляюсь. Сдаю кровь. Давайте уже.

Двое врачей, осторожно, с уважением к её решимости, отступили назад, давая пространство доктору Ху. Тот в молчании подготовил шприц, проверил стерильность иглы и, действуя точно и спокойно, взял у неё кровь из вены. Всё прошло за считанные секунды, но для Линь Цянь это время растянулось до вечности.

Сидя в кресле, она выдохнула. Губы её дрожали.

– Мама… – тихо заговорила она, глядя на свекровь, будто пытаясь понять, что движет той. – При чём тут ВИЧ?.. Откуда вообще такая мысль? Это… невозможно…

Е Цяньжу метнула в неё тяжёлый, полный презрения взгляд:

– Всё ещё продолжаешь прикидываться? Думаешь, меня можно так просто обмануть?

Линь Цянь в замешательстве покачала головой:

– Обмануть в чём?.. Я действительно не понимаю, о чём Вы говорите…

Е Цяньжу по-прежнему смотрела на Линь Цянь с недоверием, но в голосе уже звучало не столь явное раздражение – скорее, лёгкое сомнение:

– Ты правда считаешь, что переезд в квартиру на Сяншань скрыл от нас хоть что-то? Вся армия знала об этом деле. Мы с отцом Чэнсяо были в курсе с самого начала.

Сердце Линь Цянь сжалось. Она попыталась мысленно восстановить хронологию событий, стараясь понять, о чём именно идёт речь.

– Вы о… похищении?.. Но какое это имеет отношение к ВИЧ? – спросила она осторожно, с явным недоумением. – Мама, я правда не понимаю. Можете объяснить подробнее?

Тем временем доктор Ху завершил процедуру: аккуратно уложил одну пробирку с кровью в надёжно герметичный медицинский кейс, а вторую тут же использовал для экспресс-теста. Всё происходило молча, быстро и чётко, как в хирургической операционной.

– Госпожа, результат будет готов через пятнадцать минут, – доложил он ровным голосом.

– Он точный?

– С момента предполагаемого контакта прошло более трёх месяцев. Точность теста – выше 99 %. Но, конечно, мы направим образец в лабораторию для расширенного анализа, чтобы исключить малейшие сомнения.

Е Цяньжу кивнула, лишь после этого вновь перевела взгляд на Линь Цянь.

– Когда тебя похитили, – заговорила она медленно, словно проверяя каждое слово на вес, – тебе ведь перерезали горло. Так?

– Угу…

– И тогда… тебе на лицо попала кровь преступника. Из носа, кажется?

– Да… – Линь Цянь в замешательстве приподняла брови. Откуда ей известно даже это?.. Значит, действительно не всё равно…

Но следующая фраза свекрови оборвала поток мыслей – будто холодной водой окатила.

– А тот человек… он был ВИЧ-положительным.

Линь Цянь побледнела. Губы её приоткрылись, но слов не было. Только молчание – плотное, звенящее. Мысли закружились в голове, будто кто-то разом сбросил их с высоты, и теперь они летели вниз в абсолютной тишине. Страх, дремавший где-то на дне сознания, в один миг вырвался наружу.

Е Цяньжу, глядя на её испуганное лицо, неожиданно вздохнула. И впервые за всё утро в её глазах появилось нечто, отдалённо напоминающее сочувствие.

«Похоже, не притворяется… Чэнсяо действительно её жалеет. Даже слишком. Настолько, что мне, его матери, становится немного завидно».

– На самом деле, тебе не стоит излишне волноваться, – её голос стал чуть мягче, интонации – сдержаннее. – Чэнсяо говорил, что твои анализы за эти три месяца были чистыми. Но… пока я не удостоверюсь сама – я не успокоюсь.

Она сделала паузу и продолжила, уже с чувством, в котором смешались упрёк и горечь:

– Ты хоть понимаешь, через что ему пришлось пройти? Он взял трёхмесячный отпуск. Забыл о себе, о работе, обо всём – лишь бы быть рядом. Он не отходил от тебя ни на шаг. Как ты думаешь, почему? От хорошей жизни?

Е Цяньжу посмотрела в сторону, будто не желая демонстрировать лишние эмоции. Но они всё равно просачивались – в интонации, во взгляде, в дрожи голоса.

– Ты знаешь, под каким давлением он находился всё это время? Знаешь, сколько людей жили в страхе, не зная, какова твоя участь, чем всё обернётся?

Она замолчала, выпрямилась, и в её голосе вновь зазвучала та самая жёсткость, которую Линь Цянь уже знала:

– Линь Цянь, я не знаю, чем ты в прошлой жизни заслужила такую удачу – встретить моего сына. Но если в тебе осталась хоть капля совести – подумай о нём. Ему нужна женщина, достойная его имени. Та, что сможет поддержать семью, а не тащить его вниз, за собой, в тень и позор.

Линь Цянь не ответила. Она просто сидела в кресле, опустив руки, будто в оцепенении. Где-то в глубине души у неё всплывали разрозненные сцены – разговоры, прикосновения, ночи, когда он сидел рядом, держа её за руку. Его тихий голос, обещания, улыбки. Она вспоминала, как спрашивала его, а он неизменно отвечал – мягко, с той самой терпеливостью, что всегда обезоруживала.

И только теперь, в этой странной, жестокой, до боли откровенной тишине, она вдруг поняла: всё это время он просто оберегал её. До последнего. Ценой собственного покоя.