Kitobni o'qish: «Выход. Роман-антиутопия в двух частях. Часть 1»
Я обычный сторожевой… (Ф)
***Ф***
Я обычный сторожевой, следящий за Их собакой. Предыдущий, проработавший на моём посту не более двух лет, умер – по слухам, при загадочных обстоятельствах. И меня взяли ему на смену.
В мои обязанности входит: разбудить Нору с утра, если она не проснулась раньше, и поставить варить ей завтрак. Обычно это какая-нибудь каша с маслом, ряженкой или молоком, иногда хрустящие хлопья или мюсли. Пока всё готовится, шипит и пенится, я надеваю на неё комбинезон (не знаю, зачем нужно подобное издевательство, но это прихоть её хозяев) и прибираюсь в будке: вытрясаю матрас, взбиваю подушку, подметаю и протираю пыль. Отодвигаю шторку, проветриваю помещеньице. Нора тем временем наводит марафет (баба ведь как-никак): моется, чешется, лижется. После того как завтрак готов, я ставлю его остужать, и мы с Норой совершаем утреннюю пробежку вдоль леса. Вот уж чего-чего, а носиться она любит, нюхая, как за ночь изменилась природа, и махая хвостом при виде каких-нибудь мелких зверушек или птичек.
После прогулки приступаем к завтраку: я к своему, а Нора – к своему. У нас там импровизированная кухня под навесом, где, кроме меня и Норы, питается иногда и другой Их персонал. Но утром, как правило, пусто, и я ем то, что имеется. Мой друг из «зелёного» надо мной вечно смеётся, что я ем собачий корм. Помню, я пытался растолковать ему, что входит в это понятие, но он мне просто не поверил.
На десерт я достаю ей яблоки, она с удовольствием их грызёт. А после завтрака у нас свободный режим: либо она гуляет по двору, а я просто за ней присматриваю, либо идёт с Их сыновьями на охоту.
К обеду я варю ей какой-нибудь суп с мясом: борщ, щи, рассольник, гороховый, а иногда что-нибудь из рыбы – уху или другую похлёбку. Меньше всего она любит супы с кислой капустой, но хозяева прописали её кормить разнообразными овощами, поэтому в таких случаях я делаю особо вкусную заправку, чтобы она не привередничала. В качестве салата она с удовольствием грызёт морковку, тыкву или огурцы. А в полдник я запекаю в духовке бутерброды с сыром и колбасой и пою молоком.
После обеда обязателен сон-час. В этом время я прошу её зайти в будку и читаю ей сказку, пока она не уснёт, или пою колыбельные. Они разрешили мне пользоваться для этих целей Их гитарой, поскольку, когда я только начал работать, Нора никак не хотела спать после обеда. Но почему-то моя мелодичная игра на этом струнном инструменте её успокаивала, и сейчас она привыкла, поэтому укладывать её с помощью пения мне приходится лишь в исключительных случаях.
После сна мы полдничаем и уходим в лес на собачью площадку. Там я её обучаю различным командам: перебрасывать своё ленивое тело через высокие препятствия, бегать по узкой дощечке, ходить по высокой, перемещаться между кеглями так, как то никогда бы не сделал медведь, и многое другое. Список того, чему мне надо её выучить, даётся на четыре месяца, а затем мы сдаём с ней экзамен. Я работаю уже больше года, и за это время мы с Норой так хорошо научились понимать друг друга, что она не подводит меня во время показательных выступлений. Да и комиссия в лице какого-то унылого старикашки особо не придирается, словно ему всё равно на наши успехи.
Где-то с час мы занимаемся с ней упражнениями, а затем идём просто гулять в лес. Вот это моё (и её, наверное) самое любимое время дня. Этот ведь единственный лес во всём нашем государстве. В остальных четвертаках только парки… Там не так дико.
В лесу хорошо, тихо и красиво. Деревья защищают от шумов и визгов города, переносят словно в другой мир. Я обычно останавливаюсь и подолгу изучаю растения, когда лето, и звериные следы, когда зима. Хотя с тех пор как я познакомился с… Впрочем, об этом позже. Я хотел сказать, что лес – это ещё хорошее, защищённое от посторонних ушей и глаз место для свиданий.
Нора тем временем рыскает по кустам хвост трубой и гоняет сусликов и мышей. Иногда мы с ней играем в догоняшки или другие игры – по настроению. Ей, похоже, больше всего нравится «дразнилка». Она всегда, когда видит наше любимое дерево, прыгает вокруг него, хвостом машет и на меня поглядывает – мол, ну давай, лезь, поиграем! И я забираюсь на него, устраиваюсь на нижних ветках и начинаю всячески дразнить Нору: громко тявкаю по-собачьи, мяукаю по-кошачьи, корчу ей рожи либо просто размахиваю палочкой или кусочком прихваченного сыра у неё перед носом. Она злится, лает, подпрыгивает на задних лапах, роет землю от нетерпения, скулит. Мне очень смешно наблюдать за ней. Она такая прикольная, непосредственная! Бывает, так взглянет на меня по-человечьи, аж за душу дерёт. В такие моменты ей удаётся выхватить у меня палочку или сыр. Теперь уже она меня дразнит – скачет вокруг, довольная, с громким чавканьем жуёт сыр и так хитро поглядывает! Мне с ней всегда весело.
В общем, прогулочка наша длится часа два, а то и больше, после чего мы возвращаемся, и я кормлю её ужином. Это, как правило, остатки с обеда либо какая-нибудь еда быстрого приготовления: лапша, макароны, полуфабрикаты, яйца. После этого я стягиваю с неё комбинезон и вывешиваю его на улицу проветриться. Каждые два дня я его стираю и надеваю на неё другой.
После ужина Нора либо ложится спать, либо бегает по двору, но я уже сваливаю домой.
Таков распорядок, который сложился задолго до меня и продолжает действовать сейчас. Правда, бывают и исключения: в любой момент кто-либо из Них может забрать её у меня, не сказав, куда, зачем и надолго ли. Для каких целей? Этого мне знать не дано. В конце концов, это Их собака, а не моя, и Они имеют на неё все права, а я – только временный сторожевой. Нянька.
***Ф***
Честно – я не писал дневники. Это типично женское занятие. Кто ж ещё с таким смаком станет обмусоливать свои эмоции по двадцать раз на дню. Однако… Нет, об этом позже. В общем, есть одна причина, точнее, необходимость, почему я взялся за этот бесполезный, на первый взгляд, труд. Но сначала о работе. О том, как я, собственно, попал в свои молодые зелёные годы на этот «престижный» пост.
Дело было в сопливом детстве, когда маленький мальчик по имени Фредли стал проявлять недюжинные способности в конструировании. Помню, в семь лет я соединил какие-то проводки и смастрячил кнопку в телефоне, при помощи которой можно было слушать разговоры соседей. Родители тогда очень испугались и попросили меня убрать эту кнопочку. Сказали, иначе придёт строгий дядя и заберёт меня от них. Я нехотя послушался.
Но на этом дело не кончилось. Я подрос и стал ходить в школу. Первые два года, с пяти до семи лет, мы учимся в центральном образовательном доме. Здесь за нами наблюдают и делают первичную диагностику. По её результатам нас распределяют в районные школы: каждого в соответствующий район. С семи лет учиться я ездил сюда, в «болотный», хотя жил ещё до 18 лет с родителями в «розовом».
Если случаются ошибки в диагностике, то ребёнка могут перевести в школу другого района. В 18 нам дают паспорт, где указано точное и окончательное место жительства, которое нельзя менять в течение жизни.
Самое интересное началось в старших классах. Нас стали учить в усиленном режиме, поэтому домой мы приезжали только на выходные. И я, чтобы не плевать в потолок от безделья и скуки по вечерам после занятий, вечно искал какой-нибудь прибор и пытался расширить сферу его действия. Мальчишки всегда мне помогали. Однажды я сделал радио на основе обычного, с помощью которого можно было подслушивать разговоры в учительской. Да, слегка аморально, согласен. Но я даже толком воспользоваться своим новым изобретением не успел. Кто-то наябедничал, и меня вызвали к директору, где мне такое устроили, что я после этого долго ходил, как в воду опущенный, не желая ни учиться, ни экспериментировать.
Тем временем настала пора университета. Без сомнений и колебаний я поступил на радиотехника. Нам дали квартиры в соответствующем районе, паспорт с именем, и я, отъединившись от родителей, стал жить один. Вот здесь-то у меня снова проснулась тяга к конструированию. И я соорудил простую штуку на основе предыдущего опыта, полезную при сдаче экзамена. У нас много было совершенно ненужных, на мой взгляд, предметов. И, не желая их учить, я решил облегчить себе жизнь. В общем, принёс новый механизм в университет.
Действует он опять же с помощью радио. Обычные наушники, маленькое устройство в форме портсигара, небольшая антенна – вот и все прибамбасы. Работает просто: на одном конце подсказывают, а на другом слушаешь. Два экзамена из четырёх я сдал, благодаря этой штуковине, и ей же помог некоторым своим товарищам.
Но однажды, как и следовало предполагать, устройство было обнаружено. И началось… Подняли всю мою биографию, родителей, старых учителей. Выяснилось, что я чуть ли не с детства уголовный преступник, без конца вызывали и допрашивали – фу, мерзко. Словно я на тайны государственной важности покусился. Кончилось тем, что из университета меня отчислили, обвинив в шпионских наклонностях, и отправили на работу сторожевым в центральный район, в Их Резиденцию. Чтоб всегда был под контролем и не давал воли «дурным способностям».
На самом деле у меня где-то в подсознании, наверное, сидела мечта – сделать что-нибудь полезное для общества, государства, для людей. Изобретая всякую хренотень, я просто тренировался, прежде чем создать что-то великое и нужное. Но проанализировав отношение властей к моим способностям, я стал понимать, что государство не нуждается в изобретателях. Оно просто не хочет, чтобы кто-то или что-то выходило из-под контроля. Они хотят, чтобы все люди были одинаковы, занимались молча своим делом и не высовывались. Вот что я понял, хоть и поздновато.
Так я, недоучившись, попал сюда. От работы первое время я просто вешался. Не мог выносить эту бессмысленную тягомотину, когда каждый день, без выходных, совершаешь никому не нужные действия, тратишь время впустую, желаешь скорее сократить его и смотаться домой, к тому же находишься прямо на виду, не имея никакой возможности заняться чем-то иным. Это я где-то слышал про такую пытку: хочешь довести человека до сумасшествия или самоубийства – заставь его каждый день делать несложную и бессмысленную работу.
Я ездил каждый день из нашего «болотного» в Центр и наделся, что за моё примерное поведение мне в конце концов разрешат вернуться в университет, к товарищам. Но этого не происходило. И я был в весьма удручённом состоянии. Думал, что уж лучше б сапожником отправили – и пользы больше принесёшь, и хоть какой-то намёк на творчество. Были моменты, когда я хотел бежать, но не знал куда. Я стал задумываться, как вообще можно уйти из этого мира, чтобы можно было бы жить так, как желаешь ты, а не по чьей-то указке. Я не выносил того, что меня заключили в самую настоящую тюрьму, и хотел найти какой-нибудь выход.
Всё кончилось тем, что я пристрастился к алкоголю. Вообще-то напитки крепче 11 градусов пить запрещено законом, но я познакомился с одной барменшей в нашем «болотном» районе, ей лет около тридцати пяти. И она в своём баре угощала меня самодельными настойками, и очень часто вечера я проводил там, делая вид, что пью вино, а на самом деле глотал окрашенную водку. Мы с ней за всё время не перебросились и парой слов, просто она однажды предложила мне чего покрепче, и я не отказался. Теперь я приходил и садился куда-нибудь в угол, а она, обслуживая клиентов, успевала принести мне мою бутылку.
Алкоголь на время облегчал мне жизнь, но утром она казалась дерьмовее в сотни раз. Тем не менее, я приходил снова и снова. Помню, как-то раз, два месяца спустя, в какой-то будний день у неё не было посетителей, и мы, сидя за бутылкой её очередного напитка, разговорились:
– Смотрю я на тебя, – проговорила она, глядя перед собой скучающим взглядом, – и думаю: какой смысл в том, что ты пьёшь?
Она первый раз заговорила со мной об этом. Я прищурился и оглядел её. Неужели ей действительно интересно? Почему она спросила тогда только сейчас, через столько времени?
– Я что, уже опустошил твои запасы алкоголя? – хмыкнул я, делая очередной глоток и не морщась.
Она только покачала головой:
– Ставлю бутылку, что дело в бабе.
– Банально мыслишь, однако! Гони бутылку.
Её лицо не выразило ни жеста удивления, и она пошла. Я нам разлил, и она продолжала:
– Тогда я понятия не имею, что может привести тебя сюда. Живёшь ты неплохо, работаешь вон, деньгу приличную загребаешь…
Какой-то посетитель открыл дверь, оглядел пустой бар и удалился. Я, снова прищурившись, посмотрел на неё:
– Вот скажи мне, пожалуйста. Только честно. Тебе нравится твоя работа?
– Вполне, – спокойно, даже почти равнодушно ответила она. – Я сама её выбрала.
– Вот и вся истина, – с горечью проговорил я. – Ты сама выбирала, а я нет.
– Так кто тебе мешал-то? – недоверчиво спросила она.
– Сам себе и мешал… И теперь хожу туда каждый день, без выходных, аж сдохнуть хочется.
– Хм… – она задумалась. – А где работаешь-то?
– В Центральной Резиденции.
Она опять без особого выражения глянула на меня, но смотрела на этот раз довольно долго. Затем чуть заметно с ехидцей улыбнулась:
– Это шутка, да?
– Только не говори, что я теперь важная шишка, и меня ждёт блестящее будущее. Моя работа – моя тюрьма. Ну, подумаешь, деньгу загребаю! А зачем мне деньги, если я не могу пустить их в любимое дело?!
– Может, тебе тогда жениться? – спросила вдруг она.
Я чуть не поперхнулся.
– Была бы моя воля, – категорично проворчал я, – я бы вообще не женился.
Она пожала плечами и посмотрела на меня как-то сверху. Мне не понравился её взгляд.
– Ты как ребёнок, – неторопливо произнесла вдруг она, смакуя каждое слово. – Дитятко малое. Не понимаю, о чём ты думаешь. Ты каждый день бываешь в Центральной Резиденции, находишься рядом с теми, кто вершит наши судьбы, и никак этим не пользуешься. Ты мог бы жениться на какой-нибудь важной бабёнке, войти в доверие к Ним и в итоге управлять страной. Ты мог бы занять значимый руководящий пост и сам определять себе, чем заниматься, а чем нет. У тебя масса возможностей, ты же сидишь и ноешь, как лялька без мамкиной титьки. И не можешь ничего лучше придумать, чем тупо выпивать каждый день. В тебе нет никакой воли. Я тебе, конечно, сочувствую, но за нормального мужика тебя не считаю.
Она спокойно достала новую сигарету, но не зажгла её, а так и держала в руке, некоторое время глядя перед собой. Кто-то в баре зачем-то прибавил громкость у музыки, игравшей до сих пор тихо и ненавязчиво. Из внутренних помещений доносился звон посуды.
– А тебе хорошо бы не спаивать тех, кому и без того хреново, а идти лучше в психиатрию работать. Больше бы пользы принесла.
Сказав это, я встал, развернулся и, пошатываясь, пошёл прочь. Разговор оставил у меня неприятный осадок. Больше ноги моей в этом баре не было.
Дома я долго сидел, уткнувшись в одну точку, и размышлял о своей жизни. Впрочем, это стало входить в привычку.
Но, как ни странно, именно эта женщина впервые навела меня на мысль о достоинствах моего положения. Я начал приглядываться к тому, что происходит вокруг, к людям, к представителям отдельных районов, к тем, кто работает у Них, и… Стал замечать действительно любопытные вещи. А позже был свидетелем довольно занимательных событий и узнал многое из того, что другим знать не дано, так что работа в конце концов перестала меня напрягать. Этому также способствовали два немаловажных обстоятельства: с какого-то перепою мне выделили два выходных, как у всех нормальных людей, и вот недавно, в завершении…
**Ф**
Это случилось около недели назад. Мы с Норой заканчивали свои собачьи испытания и собрались в лес. Со стороны главной дороги, из-за деревьев показалась девушка. Я первый раз её видел. Невысокая, стройная, походка очень лёгкая и грациозная. Волосы каштановые, слегка вьющиеся, чуть ниже плеч. Приятное, чуть встревоженное лицо, добрый и открытый, взгляд. А на губах – загадочная полуулыбка.
Хотя в первый момент я бы не так её описал. Я так и замер, поскольку никогда за моё время работы никто не появлялся у меня на пути. И мне почудилась опасность. Отчего девушка показалась не такой милой, как я описываю её сейчас.
К ней с радостным лаем бросилась Нора и замахала хвостом, кружась вокруг и подпрыгивая.
– Нора! Норочка моя! – она потрепала её по голове.
«Наверное, пришла от кого-то из Них», – подумал я и попытался сосредоточиться. Но не успел: она подошла ко мне и, изящно протянув руку, проговорила:
– Здравствуй, Фредли. Меня зовут Милена. Я тут проходила мимо…
– Здравствуй, – я слегка сжал её тоненькие пальцы. – Я сейчас иду с Норой в лес. Мы уже позанимались.
– Прекрасно. С твоего позволения я к вам присоединюсь.
Я кивнул, и мы пошли по дорожке в сторону сосновой рощи. Я намеренно выбрал этот путь. Ведь если ей что-то от меня нужно, то лучше, чтобы она сказала всё без лишних свидетелей. А в той части леса, куда мы направлялись, легко укрыться от возможных любопытных глаз.
Первое время мы шли молча. Только шуршание травы и хруст веток под ногами. Я решил не совершать никаких действий и попыток к разговору, а терпеливо ждать, когда она начнёт сама. К счастью, долго ждать не пришлось.
– Извини, если помешала тебе, но я давно хотела с тобой познакомиться. Я слышала, как ты пел Норе… У тебя очень красивый голос.
– Спасибо, – усмехнулся я, но как-то неловко. До сей поры мне казалось, что меня все за сумасшедшего принимают, ведь я пою собаке!
– Как тебе здесь работается? – спросила она после паузы.
– Неплохо, – ответил я. – Главное, кормят хорошо. Дивана, правда, нет – это большой минус. Можешь передать… кто там у вас главный.
– Понятно… – она снова замолчала. – И… тебе здесь нравится?
– Я ж говорю: вполне.
Интересно, она что, рассчитывала, что я буду жаловаться на своё рабочее место? Причём ей, совершенно незнакомой мне девушке, посланной от Них? Я усмехнулся про себя, но она, похоже, заметила.
– Ты вправе мне не доверять, – улыбнулась она. – И да, я знаю: шпион из меня никакой.
– Значит, тебя послали Они? – прямо спросил я.
Она колебалась лишь мгновение. Тряхнув головой, она смело посмотрела мне в глаза.
– Да.
Что ж, коротко и по существу…
– Меня действительно послали к тебе, чтобы узнать, что ты знаешь о Резиденции, о Них, о том, что здесь творится. Но я больше не играю в эти игры. – Нахмурившись, она поспешно убрала за ухо выбившуюся прядь. – К тому же ты догадался, а он – нет.
– Он – это предыдущий, да?
Она кивнула. И после небольшой заминки продолжила:
– К нему направили моего брата, Алека. Они подружились, и тот ему всё рассказал. Алек же по своей наивности передал Им… Хоть и не всё, но этого было достаточно, чтобы…
Она сделала паузу. Я ждал.
– В общем, он слишком много знал.
Воцарилось недолгое молчание. Мы стояли друг напротив друга, и на этот раз я посмотрел на неё так, что она отвела взгляд.
– Меня ждёт такая же участь? – с напускным равнодушием спросил наконец я.
– А что, ты много знаешь? – с живостью перебила она.
Ну, в игру «Вопросом на вопрос» я могу играть долго.
– Ты хочешь, чтобы я раскрыл свои карты?
– Значит, ты всё ещё мне не веришь?
Она смотрела на меня с вызовом и, странно, как будто волновалась за меня. Её правая бровь приподнялась и изогнулась в извилистую дугу, а левая, как ни странно, осталась на месте. Интересно, она специально ей пошевелила, или это происходит само, без какого-то усилия?
– Ну ладно, я начну первая. Судя по всему, иначе из тебя слова не вытянешь…
«Значит, ей всё-таки нужно меня разговорить», – мелькнуло у меня, но я пока решил не озвучивать свои мысли вслух.
Проведя рукой по волосам, девушка вздохнула и бодрым голосом начала:
– Раньше мы были совсем детьми и наивно верили, что система, с помощью которой правят родители, есть благо для всего человечества, и что Они творят добро…
«Ага, Милена – дочь одного из Них», – отметил я про себя.
– Кое-какие несостыковки случались, но в целом ничто не нарушало сей веры. Мы жили хорошо и очень счастливо… Как-то раз отец пришёл к Алеку и сказал: «Ты уже взрослый, и я поручаю тебе ответственное задание. Ты должен пообщаться с Эрнестом, сторожевым нашей Норы, подружиться, найти общий язык. Порасспрашивать его о работе. И потом рассказать нам всё, что ты узнал». Вообще-то нам не разрешается просто так общаться с теми, кто приходит сюда работать. Мы можем только наблюдать из своих окон и сплетничать в своём узком кругу… И конечно же, Алек с радостью и гордостью согласился на это новое поручение. Ему не составило труда подружиться с Эрнестом. Он у нас общительный, весёлый, с кудряшками такими и красавец – кого хочешь из могилы поднимет! Они общались почти каждый день и за две недели подружились так, что их было не разлить водой. Единственное, в чём была сложность – Эрнест не верил во благо существующей системы. Они очень часто спорили с Алеком на эту тему. Эрн умел спокойно и без лишних разглагольствований разбить все наши доводы и построить свои. Помню, мы приходили к нему вдвоём, и даже двое против него одного ничего не могли поделать. Он, ничего нам не навязывая, заставил нас задуматься и мог задать такие вопросы, от которых у нас просто взрывался мозг.
Она говорила, глядя в одну точку, и теребила сорванный с дерева листок. Она заметно волновалась. Я внимал каждому слову.
– Потом, когда пришла очередь рассказывать отцу, Алек первым делом стал спрашивать всё, что у него накопилось. Но отец-то у нас тоже мозг ещё тот. Он точно так же разбил доводы Эрнеста или, по крайней мере, попытался это сделать… После этого разговора мы больше не видели нашего нового друга – вроде как ему дали отпуск. А потом совершенно случайно мы узнали, что он отравился и умер. Представляешь, каким это было для нас шоком…
Она умолкла и посмотрела на меня. Её взгляд выражал муку.
– Мы не знали, что и думать. Среди нас есть один парень, старший из Их детей, и он в обсуждении последних событий сказал всем нам: «Оставьте свои розовые сопли. Посмотрите правде в глаза. Это Они убили Эрнеста». Я до сих пор слышу эти слова…
Она опустилась на корточки и сжала свои виски. Я присел рядом и с беспокойством смотрел на неё. Подбежавшая Нора уткнулась ей в коленки.
Но Милена не заплакала и не упала в обморок, чего я боялся, а просто некоторое время сидела и сосредоточенно думала. Затем подняла на меня взгляд и тихо продолжала:
– С тех пор наши пути с родителями разошлись. Мы делали вид, что всё в порядке, но сами стали общаться чаще между собой, и чем дальше, тем больше приходили к выводу, что мы заблуждались, очень глубоко заблуждались. Фактов, подтверждающих это, становилось всё больше и больше… А когда Они предложили мне пообщаться с тобой, то я сразу поняла, в чём здесь дело. И я здесь, Фредли, потому что не хочу повторения судьбы Эрнеста. Я хочу, чтобы ты жил.
При последних словах Милена встала и в упор посмотрела на меня, ожидая ответа. Она была немного бледна: переживания более чем годичной давности прочно врезались в её память. Я поднялся и чуть дотронулся до её локтя.
– Спасибо, что откровенна со мной. Но это было очень неосторожно с твоей стороны… А вдруг бы я воспользовался твоей откровенностью для продвижения по служебной лестнице, а?
Она испуганно захлопала глазами:
– Братья говорили мне, что нельзя вот так доверять людям… Но ты ведь не расскажешь, да?
В её глазах читалась мольба и какой-то глубинный страх, что я вдруг ощутил себя последней скотиной и одновременно испытал прилив доверия к этой хрупкой девушке.
– Нет, карьера меня не очень-то интересует, – я поспешил развеять её сомнения. – И у меня на самом деле не так и много информации. Так же, как и ты, я считаю, что Они управляют государством не во благо. Так же, как и ты, я вижу, что многие люди не могут быть счастливыми в таком мире…
Я остановился. У меня появилась идея, но я не хотел быть опрометчивым и делиться в первый же день знакомства. Однако почему-то брякнул, не удержавшись:
– Я коллекционирую номера паспортов.
Она встрепенулась.
– Ты серьёзно? Это ведь… запрещено законом!
– Я знаю. Но так я могу с чего-нибудь начать. Мне интересно, что это за система, что за знания, которые они используют на простых смертных. И почему именно так нас поделили. И что будет, если по-другому.
Я замолчал. Я и так выдал достаточно. За эти слова я запросто могу отправиться вслед за своим наивным предшественником. Но почему-то её взгляд снимал мои внутренние барьеры и заставлял верить ей.
Сейчас из них искрилась настоящая радость. И надежда.
Милена вдруг сделала шаг ко мне и схватила меня за руку:
– Фредли… Ты как раз тот, кого я искала! Мы там давно что-то пытаемся, но эти знания рассказываются только избранным и после определённого возраста. Я предлагаю тебе… Давай вместе будем копать до истины! Я буду помогать тебе, приносить то, что мне удалось услышать и узнать, а ты – проводить независимые исследования. Вместе нам будет легче и проще, вместе мы быстрее разгадаем Их загадки. Я устала жить в неизвестности, я хочу знать… Ты согласен?
Глаза её блестели этой новой идеей и заражали своим блеском и меня. Я, похоже, слишком легко ведусь на всё, что она предлагает.
– Согласен. Но при условии, что это останется между нами. Никаких твоих братьев и их друзей. Это раз. Второе – если кто-то из нас решит, что ему угрожает опасность, может без объяснения причины прервать наше общение. Третье – мне нужны номера паспортов всех, кто живёт в Резиденции.
– Приятно иметь дело с человеком, который серьёзно подходит к делу! – Милена расплылась в улыбке. – Да, я согласна со всем. Единственное, номера будет достать непросто… Я про Них. А так – я знаю паспорта Алека и Спирита, моих братьев. Да, ещё есть Аля, мы с ней в детстве играли… И Армен. Я сейчас тебе запишу.
Она достала из кармана блокнот, вырвала листик и маленькой ручкой записала какие-то цифры.
– Спасибо, – обрадовался я, беря листок.
Она сжала мне руку, словно закрепляя наше соглашение, и скороговоркой произнесла:
– Мне пора. Я буду сюда приходить по возможности. В это же время. Сейчас будет проще: ведь я выполняю Их задание!
Она помахала мне рукой и быстрым шагом направилась назад, в сторону Резиденции. Я ещё долго и задумчиво смотрел ей вслед.
***Ф***
После этой встречи я как будто проснулся. Как же я мог так тупо тратить своё время на уныние и алкоголь! Нарцисс хренов…
Но всё, пора начинать жизнь с чистого листа. В прямом смысле. В тот же день пошёл и купил себе толстую тетрадь, и вот уже несколько дней с перерывами пытаюсь записать всё, что необходимо. Я решил: это у меня будет дневник для исследований. Сюда я буду помещать свои мысли, факты, анализ, наблюдения и события, связанные с моей, отныне не безопасной, жизнью. Но, прежде чем писать о том, что я наработал, хочу сделать некое заключение, а именно, как и к чему я пришёл, и почему именно так.
Однажды я гулял по нашему району, поедая своё любимое банановое мороженое, и вдруг понял важную вещь. Я в буквальном смысле кожей ощутил где-то рядом присутствие большой истины, большой разгадки всего. Не раз, будучи ещё мальчишкой в школе, я задумывался, почему наше государство разделили на 16 районов, а каждые 4 объединили в четвертак. Не понимал я и того, почему мы должны жить и создавать семью лишь с людьми из своего района, никак не иначе.
Конечно же, на эти вопросы ответы нам твердили ещё с пелёнок: «Государство заботится о своих гражданах, оно разделило тех, кто между собой бы ссорился, чтобы не было конфликтов и войн, и оно соединило тех людей, которые бы понимали друг друга с полуслова и могли создать счастливую семью». Переезжать в чужой район и тем более четвертак категорически запрещается, да вас никто просто так туда не впустит без соответствующего разрешения.
Это ещё не всё. Из личного опыта и из разговоров «на кухне» знаю, что Они обладают навыками, которые позволяют спровоцировать человека на любую реакцию. Например, раскаяться в своих действиях, даже если он считал до сих пор, что поступал правильно. Выявить, является ли человек преступником или нет, довести его до того, что он сам признается, причём без применения физической силы. Заставить человека делать то, что он не хочет – причём так заставить, что человек захочет это сделать.
Они могут легко поссорить двоих – друзей ли, партнёров по бизнесу или супругов – говорят, и такое случалось. Могут, наоборот, внушить людям такую любовь к себе, что те готовы слепо следовать за Ними хоть на край света с красным флагом. Говорят, бывало, что один десятиминутный разговор перед судом мог изменить решение судьи на полностью противоположное. Причём без всякой взятки. Толкуют, что жалоб нет не потому, что кого-то запугивают. А потому что они дают людям то, в чём они нуждаются. И обе стороны довольны.
Став поневоле работать около самого Центра и больше наблюдать за тем, что творится вокруг, я ещё больше убеждался, что всё происходит действительно не просто так. Не зря с самого первого дня на работе меня не покидало ощущение какой-то таинственности. В поведении жителей Резиденции, в Их распорядке дня и даже в расположении зданий мне чувствовалась какая-то загадка, много загадок, которые окружали меня и в последнее время стали не давать покоя. Если раньше я не обращал на это внимание, то теперь моё любопытство было возбуждено до крайней степени. Я видел, что у Них есть общая тайна, и Они скрывают это не только от меня, но и от всего человечества. И секреты эти, похоже, не личного характера. Они напрямую связаны с жизнью и счастьем/несчастьем нас, простых смертных.
***Ф***
Также, работая в Резиденции, я увидел, что сами Они не следуют тем правилам, что навязали нам.
Они разделили всех людей по районам со сходными характерами. Даже каждый наделили своим цветом. Наш четвертак называется «Деревья», где четырём районам соответствуют цвета: зелёный, хвойный, аквамарин и болотный.
(Ремарка: я долго думал, почему нашему району дали цвет «болотный». Остановился на такой мысли: похоже, наше поведение, характер непонятны Им, и для Них мы – словно гнилое болото, куда лучше не соваться!)
Так вот, портрет наших: малообщительны, спокойны, невозмутимы, немногословны. Голос практически никогда не повышают, конфликтов стараются избегать. В трудной ситуации лучше отшутятся или задавят противника насмешками, колкостями, сарказмом. Имеют отличное чувство юмора, чаще чёрного. Деятельны, не любят, что говорится, «пинать балду», хотя ленивы на движения, не будут делать ничего лишнего. Хорошо работают руками: с деревом, с металлом, с глиной, с техникой и со многим другим. Наши – превосходные мастера, делают вещи хорошие и качественные. Они приносят их на воскресную ярмарку и продают остальным, у которых руки не оттуда растут. Почти все из нас – гурманы, любят хорошо и вкусно поесть. Из женщин получаются классные швеи, вязальщицы, вышивальщицы и прочие мастерицы. Самостоятельны и независимы, не переносят давления и указки. Очень надёжны. Иметь таких друзей – большая радость: поймут, лишнего не разболтают, в тяжёлое время выручат. А вообще натуры сложные и по большей части замкнутые, поэтому собираться компанией из таких типчиков не всегда хорошо: им не хватает весёлого объединяющего начала.
