Kitobni o'qish: «Невротический журнал»

Shrift:

Часть 1
С какой стати вообще?

Предисловие к предисловию

В декабре 2021 года я начала эту книгу совсем с другого.

Вы дальше прочтете этот текст. Я писала о том, как это много – просто иметь возможность спокойно сидеть на своей кухне, свернувшись в кресле клубочком, и писать текст, попивая чай. В моей голове навсегда отпечатался страшный момент, о котором я там рассказала. Он – мой поворотный пункт, моя нулевая точка, с которой я привыкла сравнивать всю свою дальнейшую жизнь. Когда мне бывало хорошо, я думала: «Ведь не просто хорошо, а небо и земля по сравнению с тем моментом, согласись» – это всегда помогало мне острее чувствовать благодарность за все, что есть. Когда бывало плохо, я мысленно возвращалась к «нулю» и спрашивала себя: «Тебе сейчас хуже, чем тогда?». Ответ неизменно приводил меня в чувство – конечно, мне сейчас лучше: хотя бы потому, что я взрослая самостоятельная женщина, а не беспомощный подросток, который не распоряжается собой.

Похоже, настало время для новой нулевой отметки. Мне так страшно, так тревожно и так безотрадно, что старый «ноль» совсем перестал помогать. В нашу историческую эпоху, контуры которой еще даже близко не очерчены, я почти каждый день чувствую себя более беспомощной, чем тогда. Все, что есть в картотеке моего опыта на сегодняшний день, никак не помогает мне найти равновесие в происходящем и перестать навязчиво тревожиться о том, что еще произойдет. Я болтаюсь в холодной невесомости и греюсь о своих самых близких. И, как ни странно, невольно перебираю эту самую картотеку своего опыта. Ворошу воспоминания, иду от самого начала к себе сегодняшней и на этом пути, к своему удивлению, обретаю равновесие.

После многих лет личной терапии мне казалось, что все уже так основательно перелопачено, что в моем прошлом больше нельзя найти для себя ничего нового. Мне страшно наскучило его анализировать и выискивать в нем полезные подсказки для своего настоящего. Хотелось одного только настоящего, в чистом виде, без примесей надоевших «травм детства». Хотелось начать пить жизнь огромными глотками, не сдерживаясь, не думая то и дело «а почему такими большими-то?», «давай подумаем, чем вызвано настолько интенсивное желание?» и т. п. Терапия познакомила меня со всеми моими демонами и помогла их приручить, простить себя и заодно всех остальных причастных. Я отпустила прошлое, вырастила опору внутри себя и взяла на себя полную ответственность за свою жизнь. Положившись на себя, я перестала абстрактно-навязчиво тревожиться о будущем и несколько лет дышала полной грудью, упивалась жизнью в настоящем, потому что наконец-то так умела. Самая моя пока что впечатляющая жизненная высота, взятая после того, первого «ноля».

Тот короткий, но яркий отрезок жизни – моя пока что главная драгоценность: в нем я сама была единственным автором всех своих решений, открытий, ярких моментов и ощущений. Я не боялась делать выбор и хорошо ориентировалась в своей жизни, поэтому жила играючи и наслаждалась каждым, даже самым паршивым днем, потому что точно знала – он не паршивее моей нулевой отметки, это раз; в нем нет ничего, с чем я не могла бы справиться. Это было прекрасно. Хочется даже так сказать: ах, ну до чего же это было прекрасно! Я даже разрешила себе поверить, что так теперь будет всегда, и выдохнула еще больше… И как раз тогда жернов истории совершил свое резкое движение и за один день снес все мои опоры, выбил из рук все костыли. Я чувствую себя молекулой исторического фарша, а не автором своих ощущений – почти все они сейчас либо отражают, либо откликаются на происходящее вовне. То самое происходящее, в котором я до сих пор не могу сориентироваться и поймать равновесие.

И вот, как ни странно, именно в этот момент я возвращаюсь к своему прошлому, потому что это единственное, что мне понятно. Оно уже точно было, и оно точно неотделимая часть меня – невероятный градус ясности и четкости по нынешним временам. Я не хочу в него сбежать или спрятаться в нем от новой непредсказуемой жизни с ее непонятными правилами. Для того чтобы перестать болтаться в невесомости и найти свое место в принципиально другой реальности, я тоже должна измениться. Как мне уже хорошо известно по моему же прошлому опыту, менять можно только то, что ты хорошо знаешь и принимаешь безоговорочно.

Поэтому я иду назад, в прошлое. Чтобы переждать шторм и еще раз вдумчиво порыться в единственной доступной мне сейчас картотеке. Я точно знаю – если не врать себе, не романтизировать воспоминания и не отворачиваться от неприглядного – в прошлом можно найти много полезных подсказок для своего настоящего.

Сентябрь 2022

Предисловие, которое лучше бы не пролистывать

Здравствуйте, меня зовут Юля. Я женщина средних лет, довольно успешный менеджер чужого бизнеса. Обычный человек, живущий среди вас в большом городе. Казалось бы, при чем тут в таком случае книга? Не надругательство ли это над печатным словом, если каждая женщина-менеджер примется писать книги просто потому, что в школе неплохо справлялась с сочинениями?

Как человек, не лишенный самоиронии, думаю, что, может, и надругательство: потому что книги моего детства – это художественная литература высочайшей пробы, а сейчас, в кого пальцем ни ткни, все пишут, даже я. С другой стороны, мы – жители принципиально другой эпохи. Люди во все времена проживали плюс-минус одни и те же ключевые эмоции – гневались, радовались, горевали, любили, но, по сравнению с предшественниками, нашему поколению досталась бесценная привилегия проживать свои чувства открыто. Просто многие из нас не знают, что так можно. Те, кто в курсе, пишут о своем опыте книги. Потому что могут, потому что их книги, возможно, кому-то помогут, кого-то поддержат, а кого-то и вовсе спасут. Такой вот помогающий жанр, признак нашего времени.

Я тоже такой человек: много чего переживала и чувствовала или не чувствовала там, где надо было бы. Словом, жила и пыталась разобраться, почему же так мне в целом тошно и безотрадно живется. Все свои попытки – удачные и не очень – я записывала, в основном себе же в помощь: одно дело, когда у тебя внутри что-то непроизносимое бурлит, совсем другое – взять и попробовать назвать это словами и записать. Не всякие сильнодействующие успокоительные так усмиряют, скажу я вам. За десять прошедших лет моего постепенного «пробуждения» я написала сотни таких женских терапевтических записок, продолжаю писать и публиковать их в своем блоге и люблю шутить, что их давно уже хватит на книгу. Шутить же всегда проще, чем взять и сделать. И иметь дело с последствиями. И вот я предлагаю вам понаблюдать за тем, как я перестаю шутить, беру и пишу свою книгу. И готовлюсь иметь дело с последствиями, какими бы они ни были.

Я пишу это предисловие, когда у книги еще нет ни оглавления, ни общей концепции, ни единого черновика – эта работа мне только предстоит. Я не умею ее делать, я не знаю, чего ждать и чего бояться. Я не знаю, у кого просить помощи. В конце концов, я понятия не имею, правильно ли я поступаю, вообще ввязываясь в эту авантюру. В общем, ничего нового – все как и со всем остальным в жизни. Готовлюсь прожить что-то неизвестное, получить опыт, написать об этом свое фирменное женское терапевтическое письмо, чтобы приложить его к своему Невротическому журналу – художественно-терапевтическому дневнику наблюдений за собой, который я веду много лет.

Даже когда читаешь художественную литературу, часто хочется понять, что автор за человек: где родился и вырос, чем жил, что и кого любил, почему писал то, что писал. А в такой прикладной книге, составленной из протоколов личных переживаний, просто бессовестно было бы не представиться и не рассказать, кто я такая и откуда, собственно, взялась.

Я родилась в небольшом по российским меркам городе Курске на закате эпохи советского застоя, в 1979 году. Мои родители по традиции тех времен родили меня рано и срочно, чтобы отчитаться перед родственниками, что деньги на свадьбу были потрачены не зря. Чудесная пара красивых, совсем юных ровесников – 21-летняя студентка фармфакультета Курского меда и карьерный комсомолец, выпускник престижного (хоть и пединститутского) иняза. Вскоре после моего рождения родители по линии отцовской работы переехали в Москву – еще на последних курсах института моего бойкого и одаренного отца-отличника завербовал в свои ряды КГБ, ну а мама просто поехала за мужем.

Вообще, конечно, писать стройные, последовательные и понятные биографии – отдельный вид искусства. Потому что сперва кажется, что важно обозначить только магистральные анкетные детали. А потом начинаешь их писать и сразу понимаешь, что сформировала-то тебя не анкета. Вернее, далеко не только она. Я – мозаика из крупных осколков и маленьких подробностей, из сотен ярких и тусклых, светлых и темных кусочков, которые не все одинаково красивы вблизи, но все одинаково важны для общей картинки. При этом непонятно, как это все так рассказать, чтобы и не упустить ничего, и вас не запутать. Попробую рассказать самое, как мне кажется, важное.

С пяти лет я стала жить в Москве «по прописке», но не сердцем. Сердцем я долгие годы жила в странном и неудобном трехгородье: Курск-Одесса-Вена. С Курском все уже понятно, в Одессе, на родине мамы и бабушек по ее линии, я проводила пару месяцев каждое лето с рождения и лет до 14, а в Вену мы с родителями приехали в 1988 году. Семья – обязательный эскорт порядочного советского офицера разведки (тогда без семьи на такие должности за границу в капстраны не отправляли). С небольшим перерывом мы пробыли там до 1996 года.

Так что сформировали меня эти три никак не связанных между собой города. Ну, то есть как не связанных. Они связаны мной. Москва в воспитании тоже участвовала, но была как неприветливый дальний родственник, с которым тебя по недоразумению оставляют, потому что больше не с кем. Сердечно мы с ней породнились сильно позже. Наверное, после моих тридцати.

Тем не менее в первый класс я пошла именно в Москве. Потом, правда, мне пришлось много раз менять школы – восемь штук за десять лет. Приживаться, пускать корни, а потом экстренно эвакуироваться, не распуская нюни. Это обстоятельство сформировало меня не в меньшей степени, чем те самые Курск, Москва, Вена и Одесса, между которыми наша семья курсировала все годы моего детства.

Моя семья – это отец, мама, я и моя младшая сестра Маша. И вот тут еще важное – между мной и Машей у родителей родился и почти сразу умер сын. Наш брат Алеша, которого мы никогда не видели. По советским обычаям от детей такие «из ряда вон» события взрослые скрывали даже тогда, когда события разворачивались прямо у ребенка на глазах. Иногда мне кажется, что газлайтинг как способ взаимодействия друг с другом изобрели мы, русские. Мы с детства приучены грациозно огибать «слона в комнате», делая при этом вид, что никакого слона нет. Как в моей любимой современной поговорке «Как же так? Жопа есть, а слова нету!» (простите меня заранее, если много раз встретите ее в этой книге). В общем, эту страшную потерю мои родители перенесли стоически. Молча. Мне же от нее на долгие десятилетия досталась непреходящая фоновая тревога: я ощущала ее почти постоянно и буквально кожей, а назвать не могла. Потому что названия таким событиям должны, конечно, давать взрослые. Это они должны обязательно объяснять ребенку, что произошло, чтобы защитить и успокоить. Ну, если могут, конечно. Даже лучше так скажу – если они сами не только по паспорту взрослые, эти взрослые. Мои родители, как я сейчас хорошо понимаю, были совсем еще дети. Бедные, несчастные, разбитые несправедливым горем дети, которым их взрослые тоже ничего никогда не объясняли.

Еще, конечно, на меня сильно повлияло родительское воспитание. Оно было довольно типичным для того времени, в котором я родилась. Мои совсем молодые родители, пламенные комсомольцы, так, видимо, боялись со мной напортачить, что с самого раннего детства на всякий случай запретили мне вообще все. Держали в черном теле – чтобы не зазналась, не загордилась, не покатилась по наклонной, и какие там еще пороки могли пожрать советского ребенка.

Пороки меня никакие не пожрали – от них меня надежно охраняло неотступное чувство вины, стыда и неловкости за занимаемое в мире место. Родители мне при каждом удобном случае напоминали, что занимаю я его попусту, незаслуженно и мне еще предстоит отдать нашей советской родине долг за то, что она меня поит, кормит и вообще носит. Долг я отдавала как могла – прилежно училась, много читала вслух и про себя, мыла посуду, ноги, руки, чистила зубы, застилала постель, помогала маме, но этого все равно никогда не было достаточно. Популярный в те времена воспитательный стиль предусматривал, что как бы ребенок ни старался, хвалить его ни в коем случае нельзя, а то он сразу начнет лениться и почивать на лаврах, поэтому меня и не хвалили, но регулярно и убедительно стимулировали стараться. Вот в общих чертах условия, в которых начал формироваться мой характер. Завершил процесс, без всяких сомнений, лютый алкоголизм моего отца. Всем и так известно, что это неприятный, многогранный недуг, к тому же у моего отца он имел форму поистине звериную. Все дополнительно осложнялось нашим привилегированным статусом: после ночных драк и побоев нужно было выходить в люди как ни в чем не бывало и оправдывать статус приличной семьи советского служащего за рубежом. Поэтому у нас в семье бытовало правило «по лицу не бить». По другим местам бить, соответственно, было можно. Это, как вы понимаете, характер не просто доформировало, а обожгло и закалило. Этот характер здорово меня выручал в те годы, когда приходилось выживать. А вот когда необходимость выживать отпала, начались сложности. Оказалось, что я прекрасно умею выживать, но совсем не представляю, как можно просто жить. А уж как жить счастливо и с удовольствием – и подавно. Вот про это и книга. Про то, как я сначала это поняла, а потом училась жить счастливо.

Январь 2022