Kitobni o'qish: «Вирник»

Глава 1. Долгая зимняя ночь

На улице мело так, что сквозь темное заледеневшее стекло маршрутного такси было просто невозможно что-либо разглядеть. Всю дорогу домой я нещадно клевала носом, из последних сил борясь со сном и воюя с всесильным Морфеем буквально за каждую крупицу ясного сознания. В этот раз на работе выдалась нелегкая смена и я, вот уже почти сутки находилась на ногах, буквально не приседая. «Нужно держаться, нужно держаться. Не спать, не спать, не спать» – словно мантру повторяла про себя я. Едва не пропустив свою остановку, в последний момент выскочила из маршрутки для того, чтобы тут же увязнуть в снегу по самые щиколотки. Тонкие капроновые колготки и ботинки на низком каблуке плохая защита от зимнего холода. Зато мороз неплохо бодрит.

К концу дня снегопад усилился настолько, что стало невозможно разглядеть ладонь вытянутой руки. Небеса застилали землю девственно чистым пушистым ковром белого снега. Выдохнув облачко пара в свежий морозный воздух, я стремительным шагом направилась вверх по улице к новеньким двадцатипятиэтажным домам, рядом с которыми располагался небольшой торговый центр с продуктовым магазином и аптекой. Холодный ветер пронырливо вился вокруг меня, грозясь проморозить до самых костей. Нужно поспешить. Магазины уже скоро закроются, а мне еще нужно успеть купить что-нибудь вкусненькое для праздничного ужина. Как-никак у нас с мужем сегодня годовщина свадьбы.

***

Их было много. По крайней мере мне так казалось. Не знаю точного количества. Я перестала считать после пятого. Сначала больно было только между ног, но постепенно ощущения стали задевать все больше нервных окончаний, поднимаясь выше и выше. От матки к желудку, груди и диафрагме, и дальше до самого горла. Эта нестерпимая острая боль, словно древний яд, впрыснутый в кровь, заструилась по венам, достигая даже кончиков пальцев рук и ног, и отзываясь в них покалыванием. Я перестала чувствовать собственное тело, будто больше не была ему хозяйкой. Словно какой-то мерзкий червь забрался внутрь и вытеснил меня оттуда. Поэтому очередное лицо, пыхтевшее и обливающееся потом, измазывающее меня своими вонючими вязкими жидкостями, уже воспринималось сознанием как нечто далекое, меня не касающееся. Я словно парила рядом с собственным телом и безучастно наблюдала за тем, что с ним вытворяют руки насильников.

Из всех чувств, дарованных человеку, сейчас отчетливо ощущалась только боль. Ее холодные реки, подхватившие меня бурным потоком и уносящие куда-то за край сознания, туда где царят вечная пустота и покой. Эта боль была всеобъемлющей, абсолютной. Такой, которая отбирает разум, сводя человека с ума. Совершенно неожиданно мне вдруг пришло на ум, что когда-то давно, еще во времена своей учебы в медицинской академии, я читала книгу одного известного военного хирурга. Он работал в полевом госпитале во время военных действий и успел повидать там немало такого, что иному врачу не привидится и за всю жизнь.

Так вот, в своей книге он описал несколько загадочных случаев, в которых пациенты, получившие серьезные ранения, но по всем прогнозам должны были выжить, вдруг умирали прямо на операционном столе после простого обезболивающего укола. В своих исследованиях врач пришел к выводу, что каждый человек имеет не только свой болевой порог, но и свой болевой предел. И у каждого человека он разный. У кого-то общее количество переносимого воздействия на центральную нервную систему выше, у кого-то значительно ниже. И в каждом болевом пределе есть своя уникальная граница, так называемая «точка невозврата». Это тот рубеж раздражения нервной системы, пересекая который, человек погибает. И для нескольких солдат, крепких молодых мужчин после перенесенных ранений разной степени тяжести, мизерная боль от укола медицинской иглой, оказалась той последней каплей, переполнившей чашу возможностей организма, и отправившей их на тот свет.

Это воспоминание, всплывшее из ниоткуда и вихрем пронесшееся в голове, вселило в меня надежду. Я стала ожидать наступления собственной «точки невозврата», которая должна была наконец-то прервать мои мучения. Я все ждала и ждала, а она все не приходила и не приходила. Мой организм оказался на редкость выносливым. Правда сейчас меня это обстоятельство абсолютно не радовало.

И вдруг все прекратилось.

Вот так.

Внезапно.

Последнее тело, блаженно хрюкая скатилось с меня, давая возможность вдохнуть полной грудью. Этот вдох отозвался новой порцией боли в районе груди, когда кислород обжег изнутри мои несчастные сдавленные легкие. Через мгновение в нос ударил густой смрадный запах потного немытого тела и дешевых сигарет. Я приоткрыла мокрые от слез глаза, но перед ними все плыло. Яркие разноцветные пятна кружились калейдоскопом вызывая очередной приступ головокружения и тошноты. Единственное, что мне удалось разобрать в этой мешанине теней и силуэтов, это неясные мужские фигуры на фоне темных стен. Попытка повернуть голову была встречена такой дикой болью, что из глаз снова полились соленые ручьи.

– Смотри-ка, еще живая! Я думал она сдохла под тобой! Ты же жирный как кабан! – послышалось чье-то противное ржание где-то сверху.

– Надо добить, – задумчиво ответил второй голос, его владелец оказался слегка сипловат, как будто недавно перенес простуду.

– Ща перекурим, потом по второму разику и вальнем, – предложил некто третий.

Вздрогнув от этих слов, я собрала остатки своих мизерных сил и слегка перекатилась на бок. Вопреки всему пережитому, мне почему-то хотелось жить. Отчаянно хотелось выжить. Хотелось попросить моих мучителей оставить меня в покое. Заверить, что никому ничего не расскажу. В тот момент я готова была встать перед ними на колени и умолять оставить меня в живых. Вот только сил на это не было. Даже, чтобы пошевелить языком, требовалось приложить много усилий, которые утекали из меня как вода сквозь пальцы.

Я уже была почти мертва, когда после второго круга истязаний, чьи-то сильные руки подняли меня вверх и куда-то понесли. Прочь из той страшной комнаты, наполненной демонами и нестерпимой болью. Прочь от того ужаса и терзаний. Туда, где было морозно и свежо. Где легко дышалось полной грудью. Где было не больно.

Темное ночное небо затянули грозовые тучи, которые скрывали от посторонних глаз миллиарды сияющих звезд. Воспоминания рваными клочьями роились в моей памяти. Помню тихую черную ночь за окном, темную прокуренную комнату с грязным вонючим матрасом на полу. И глаза… Небесно-голубые глаза, которые смотрели мне прямо в душу, тепло и ласково улыбаясь. Такие ясные и такие завораживающие. Прекрасные глаза человека, чьи сильные теплые руки через несколько мгновений выкинули меня в окно.

Мой полет был долгим и красивым. Широко раскинутые в стороны руки, словно крылья диковинной птицы. Казалось, стоит лишь взмахнуть ими и взмою вверх. Улечу далеко-далеко. Туда, где нет боли и нет памяти.

Первые капли ледяного дождя тяжело упали на землю. Они очищали мое тело, одиноко лежащее на пушистой снежной перине под окнами домов. Смывали липкие грязные следы чудовищ, растерзавших его. Земля баюкала меня в своих материнских объятиях, пока небо оплакивало безвинно загубленную душу своего ребенка.

На следующее утро во всех новостях города крутили сюжет, о молодой женщине, которую жестоко изнасиловали и выкинули из окна двадцать пятого этажа одного из домов в новом «Квартале звезд». Кто-то из горожан ее жалел, кто-то искренне оплакивал, кто-то осуждал говоря, что она была виновата сама.

Меня звали Мира и мне было тридцать лет, когда я умерла.

Глава 2. Бар «Партиториум»

Все выглядело очень странно. Вроде бы знакомое и в то же время чужое. Тот же город, те же знакомые витиеватые улицы, но все равно как-то по-другому. Это сложно объяснить вот так сходу. Словно смотришь на мир сквозь толщу прозрачной воды. Предметы вроде бы те же, но свет преломляется по-другому и очертания постоянно плывут. Окружающие пейзажи будто подернуты серой дымкой. Оставляют взгляду возможность довольствоваться лишь слабыми очертаниями, размытыми темными силуэтами где-то вдали. И ни одного намека на других людей поблизости. Улица разом утонула в абсолютной тишине и тумане.

Почему-то мне вспомнился длинный темный тоннель с ярким светом внутри, к которому необходимо стремиться. Где же он? Куда нужно идти?

Я осмотрелась. Ничего хотя бы отдаленно его напоминающего рядом не было. Ни коридоров, ни тоннелей, даже канализационных дыр нигде рядом не наблюдалось. Только в отдалении виднелось странное одиноко стоящее здание. Высокое, не менее тридцати этажей, полностью облицованное темными панорамными окнами, оно выделялось на фоне остального серого пейзажа, привлекая внимание, и словно бы говоря, что кроме него больше вариантов нет. Немного покрутившись на месте, я все-таки решилась и подошла.

В черных глянцевых стеклах огромных входных дверей отразилась моя растерянная фигура. Стоило подойти поближе, как створки сами разъехались в разные стороны приглашая меня войти.

Внутри было так же пустынно и безлюдно, как и на улице. Ничто не нарушало этой абсолютной тишины. Круглый холл, отделанный темным и светлым мрамором, с огромными старинными стрелочными часами напротив входа. Справа вытянулась пустая стойка регистрации с черной каменной столешницей, слева золоченые двери лифта. Обстановка очень напоминала вестибюль роскошного пятизвездочного отеля. Только администратора и портье нигде не было видно.

Ведомая странным болезненным любопытством, я подошла к стойке и осторожно нажала на кнопку звонка. Раздалась громкая мелодичная трель. Однако на звук никто не явился. Я попробовала еще раз – и снова ничего. Едва только успела развернуться, чтобы покинуть это странное здание, как по холлу разнесся женский механический голос из динамика:

– Мирослава Лира, вам назначено на тринадцать ноль-ноль, этаж номер семь. Повторяю. Мирослава Лира, вам назначено на тринадцать ноль-ноль, этаж номер семь.

Как только голос в динамике замолк, тут же распахнулись двери лифта, приглашая меня войти. Не знаю почему, но я покорилась этому молчаливому призыву и поспешила войти, кинув напоследок взгляд на часы. Было без десяти час.

Впоследствии я очень часто вспоминала этот момент, раз за разом прокручивая в голове и пытаясь понять, почему же все-таки послушалась и вошла. Любопытство? Надежда? Неизбежность? Наверное, всего понемногу. Но знай я тогда, к чему это меня приведет, стала бы слушать неизвестный мне голос? Вряд ли. Иногда, неизвестность – это лучшее, что может подарить тебе судьба. Впрочем, на тот момент я была очень далека от своих теперешних взглядов, а потому бесстрашно вошла в лифт и нажала кнопку с цифрой семь.

Дверцы лифта закрылись за спиной, и он плавно понес меня вверх. Кабина оказалась полностью зеркальной. Составленная из мелкой мозаики, собранной таким образом, что зашедший в кабину отражается в каждом кусочке отдельно. Множество мелких изображений с сотен разных ракурсов. И каждое новое отражение непохоже на предыдущее. Странно было видеть себя со стороны в столь разных обличиях. Как будто невольно подглядываешь за чужой жизнью. Это и смущало, и притягивало одновременно, заставляя забыть о собственной личности. Пока я рассматривала зеркальную мозаику, лифт плавно остановился и его дверцы бесшумно распахнулись.

Выйдя из него, я оказалась в длинном узком коридоре, по бокам которого, вместо стен стояли огромные аквариумы, освещавшие темную дорожку тусклым сине-голубым светом. Ни рыб, ни водорослей, ни кораллов в них не было. Только медузы разных форм и размеров медленно проплывали вдоль стекла, изредка мерцая люминесцентными искрами. Их было просто огромное количество. Они свободно дрейфовали вдоль стеклянных стен, давая возможность спокойно рассмотреть себя до мельчайших подробностей. От этой полутьмы и неторопливого движения складывалось ощущение, что мы находимся где-то на морском дне Марианской впадины.

Я шла медленно, не торопясь, с интересом разглядывая этих морских тварей, умудрившихся пережить миллионы лет эволюции, оставшись практически в первозданном виде. Среди десятков, а может быть и сотен, разных экземпляров была одна особенно интересная. Небольшая, ярко-розового цвета, с красивой фиолетовой юбочкой и длинными узкими щупальцами. Она плыла по коридору в одном темпе со мной, не обгоняя и не отставая. Давая рассмотреть себя в деталях и вдоволь полюбоваться своей необычной красотой.

Увлеченная разглядыванием медузы, я и не заметила, как коридор закончился, и я вдруг оказалась на пороге небольшого зала.

Аквариумы коридора плавными поворотами расходились влево и вправо от порога, превращая одну сторону помещения в сплошь стеклянную. Прямо напротив входа расположилась длинная пустая барная стойка, отделанная глянцевым черным мрамором. По бокам от нее, словно огромные подпорки, возвышались две большие прозрачные колонны, подсвеченные неоновыми прожекторами, в которых бурно пузырилась разбавляемая воздухом вода. Над стойкой красиво переливалась сине-зеленым спектром зеркально-неоновая вывеска с надписью «Партиториум». Я так и стояла, в нерешительности переминаясь с ноги на ногу и с интересом рассматривая всю эту необыкновенную обстановку.

– Вы как раз вовремя, – разлившийся по комнате приятный баритон заставил меня слегка вздрогнуть от неожиданности.

Я подняла глаза и увидела, что в баре появился мужчина. Высокий худощавый с длинными пепельными волосами, свободно спускающимися с узких плеч. Он повернул голову и посмотрел прямо на меня. Даже стоя на самом краю зала, сквозь десяток метров, разделяющих нас, я почувствовала, как обжег меня его ледяной взгляд. Острый, слегка длинноватый для его лица нос, резко очерченные бледные губы, высокие скулы и треугольный выступающий подбородок. Он не был красивым или хотя бы привлекательным. И все-таки в этих резких чертах лица было нечто такое, что заставляло меня смотреть на него еще и еще.

– Прошу, присаживайтесь, – мужчина указал на один из высоких стульев у стойки.

Движения его рук были плавными и неторопливыми, а голос мягким, но вместе с тем требовательным. Шестым чувством я отчетливо ощутила, что лучше внять этому приглашению, ибо последствия непослушания не заставят себя долго ждать. Молча кивнув, я тихонько опустилась на предложенный стул.

Мужчина тут же внимательно меня осмотрел. Холодный ледяной оттенок его бледно-голубых, почти бесцветных глаз пронизывал не хуже острого клинка. Под этим пристальным взглядом мне стало болезненно неуютно, словно меня обливают ледяной водой на тридцатиградусном морозе. Мысленно желая провалиться сквозь землю, я нервно заерзала на стуле, не зная куда себя деть. Обратив наконец внимание на мое видимое беспокойство, странный мужчина моргнул, а затем отвернулся.

Одну за другой доставая с полок бутылки разных цветов форм и содержания, он молча принялся что-то готовить, при этом ловко жонглируя инвентарем. Через минуту бармен протянул мне хайболл¹ с напитком, украшенный долькой лайма.

– Добро пожаловать в «Партиториум»², – произнес незнакомец.

Я приняла бокал с этим странным «welcome drink»³и аккуратно принюхалась. В нос тут же ударил знакомый приятный запах можжевеловых ягод. Слегка пригубив, сразу же узнала свой любимый джин-тоник. Хоть этот коктейль и принято считать одним из самых простых в приготовлении, на самом деле его очень легко испортить и мало кому удается приготовить его правильно. Некачественный джин, не тот тоник, погрешности в пропорциях, и многие забывают о соке лайма, в лучшем случае малодушно заменяя его соком обыкновенного лимона. Но не сейчас. Именно этот коктейль оказался идеален. Прохладной приятной терпкостью оседая на языке, он глоток за глотком снимал внутреннее напряжение и расслаблял сведенные нервной судорогой мышцы.

Пока я неторопливо потягивала свой напиток, странный бармен не стал надоедать мне своим присутствием, отойдя в дальний угол и методично протирая и без того начищенные до блеска бутылки на длинных узких полках. Однако, как только мой бокал наполовину опустел, и я уже достаточно расслабилась, словно почувствовав перемену в моем настроении, мужчина плавно подошел и встал напротив меня.

– Мисс Лира, – обратился он, привлекая мое внимание. – Скажите, что вы помните о вчерашнем дне?

Удивленная этим странным вопросом, я уставилась в его холодные глаза и застыла. Мириады тонких ледяных игл тотчас же пронзили мое тело насквозь. В отражении его бесцветных зрачков я вдруг увидела тот кошмар, что произошел ночью, словно меня заставили заново пережить агонию собственной кончины. В ужасе отпрянув от бармена, что есть мочи закричала:

– Я мертва! Мертва!

Глава 3. Референдарий

Мой крик громким эхом прокатился по пустому темному залу. И в этом звуке слышались бесконечное отчаяние и безысходность. Как человек, который в одно мгновение лишился всего на свете и стоит посреди дороги, растерянный и непонимающий как ему дальше быть. Охваченная безотчетным ужасом и непонятной тревогой, я заметалась вдоль стеклянных стен, отчаянно желая найти выход и поскорее убраться отсюда. Домой, домой, домой. Спрятаться в квартире под одеялом, словно улитка в ракушке и никогда не вылезать. Тогда боль обязательно пройдет и весь этот кошмар исчезнет.

Но спасительный коридор вдруг непостижимым образом исчез, оставляя меня в ловушке. Загнанной в угол пленницей этого странного места и его жуткого хозяина. Вдруг ужасное гнетущее чувство безвыходности охватило меня и я, ничего не понимая, устало опустилась на пол прямо посреди комнаты и обхватила руками колени. Инстинктивная поза эмбриона, которую безотчетно принимают все люди в тяжелые моменты. Генетическая память напоминает нам о том, что самое спокойное и безопасное место на земле для всех без исключения – это материнская утроба. Никогда мы не бываем более защищены, чем находясь под сердцем у родной матери. Однако из моих мыслей меня беспощадно вырвал ледяной безучастный голос бармена.

– Мисс Лира, будьте так любезны, вернитесь и допейте свой напиток, – прозвучал его вежливый приказ.

Я встала и обреченно поплелась обратно к стойке. Схватив полупустой стакан и залпом допив содержимое, с вызовом уставилась на бармена.

– Довольны? – злобно пропыхтела я.

– Благодарю, – невозмутимо ответил тот, не обращая внимание на мое перекошенное лицо.

– Где я? Что это за место? И кто вы, черт возьми, такой? – мои слова оказались пропитаны злобой и сочились ядом от болезненного осознания собственного бессилия.

Бармен проигнорировал все мои вопросы и спокойным тоном повторил свой:

– Мисс Лира, что вы помните о вчерашнем дне?

Я сжалась в комок, пытаясь абстрагироваться от чудовищных воспоминаний и злостно выплюнула:

– Все! Абсолютно все! Какие-то больные на голову ублюдки толпой издевались надо мной, пропуская по кругу как сигарету несколько раз! А когда наигрались, просто выбросили из окна! Как ненужную бесполезную вещь! Как мусор, черт возьми, как вонючий мусор!

Я ожидала шока, ужаса, страха, может быть даже брезгливости. Словом, хоть какой-то реакции, но странный незнакомец остался совершенно равнодушен к моим словам.

– А до этого? Вы помните, что было до этого? – безучастным голосом спросил он.

– Я… – раскрыв было рот, чтобы издевательским голосом подтвердить, что прекрасно помню, вдруг осеклась и нахмурилась.

События последних часов моей не в пример короткой жизни отпечатались в памяти ярко, красочно и во всех подробностях, но то, что было до них… Как будто корова языком из головы слизала. Силясь вспомнить хотя бы что-нибудь, поморщилась.

– Странно, но… ничего не помню, – тихо пробормотала я, скорее сама себе, чем кому-то еще.

– Iniustus, – размеренно произнес бармен, словно это все объясняло.

– Что, простите? – сбитая с толку собственным состоянием, я не была уверена, что правильно его расслышала.

Однако, он не стал повторять и просто отвернулся, продолжая невозмутимо протирать полки с бутылками.

«Ну, раз ты игнорируешь все мои вопросы…», – ворчливо пробубнила я про себя, а вслух громко попросила:

– Бармен, повторите, пожалуйста, – и демонстративно стукнула пустым бокалом по столешнице для пущего эффекта.

Мужчина мгновенно развернулся и окинув меня ледяным взглядом, молча принялся смешивать новый коктейль. Перед тем как поставить передо мной новый напиток, он мягко произнес:

– Я не игнорирую вас, просто не люблю повторять дважды.

И оторвав от ошеломленной меня свой пронзительный взгляд, повернулся и посмотрел куда-то мне за спину. Повинуясь стадному инстинкту, я обернулась и проследила за направлением его взгляда. По вновь появившемуся из ниоткуда коридору семенил маленький щуплый старичок в твидовом пиджаке смешного горчичного цвета, широкополой коричневой фетровой шляпе, черных брюках с наглаженными стрелками и с изрядно поношенным портфелем в руках.

– Приветствую вас, господа! – весело произнес он и учтиво снял шляпу, обнажив седую голову.

– Вы опоздали, – отозвался бармен, принимаясь за приготовление нового напитка. Его голос звучал ровно, но мне почудился в нем еле заметный упрек.

– Прошу прощения великодушно, – смущенно залепетал старик. – Моя жена никак не хотела меня отпускать и все пыталась завести остановившееся сердце.

Он сказал это без тени страха или волнения, скорее просто как данность. Словно речь шла о некстати образовавшейся пробке, задержавшей его по пути на важную встречу. Бармен равнодушно кивнул, принимая такое оправдание и произнес:

– Присаживайтесь.

Подойдя к стойке, приземистый мужичок ловко вскарабкался на высокий стул слева от меня и, прижимая одной рукой портфель к себе, протянул мне руку:

– Яким.

– Мира, – доброжелательно пожав протянутую руку, представилась я.

– Добро пожаловать в «Партиториум», – раздался голос бармена и перед стариком возникла белая фарфоровая чашка крепкого зеленого чая с молоком.

– Благодарю, – отозвался гость и с наслаждением отхлебнул. – Какой чудесный чай. Жасминовый.

Окинув его взглядом и убедившись, что приготовленный напиток пришелся гостю по душе, бармен бесстрастно спросил:

– Что вы помните о вчерашнем дне?

Яким на секунду задумался, а потом уверенно произнес:

– Я был дома, как всегда, лежал в кровати после недавно перенесенного инфаркта. Моя жена Цинна ухаживала за мной, поила таким же жасминовым чаем. Однако к вечеру мне внезапно стало хуже и сердце остановилось.

– А до этого события? – ровный голос выдавал абсолютную незаинтересованность спрашивающего в ответе.

Старик на минуту замер, а потом поспешно пояснил:

– Моя внучка, Делечка, серьезно заболела. Я так переживал за крошку, что сильно перенервничал. Вот старое сердце и не выдержало.

Яким так расчувствовался от этих воспоминаний, что даже украдкой стер подушечкой большого пальца непрошеные слезы в уголках своих выцветших глаз.

Бармен в очередной раз равнодушно кивнул и произнес:

– Вы оба находитесь в «Партиториуме» – месте, где души подвергаются последнему великому суду. Меня зовут Дариус, и сегодня я буду вашим судьей. От итога приговора будет зависеть куда в последствии попадет ваша душа, в прохладные зеленые сады эдема или огненные пустоты инферно. Оттуда обратной дороги для вас уже не будет.

Дариус сделал небольшую паузу, давая нам возможность осмыслить услышанное, а затем спросил:

– Вы готовы?

Мы с Якимом стушевались, но тем не менее робко кивнули.

– В таком случае, начнем, – произнес бармен и вытащил из-под стойки колоду игральных карт.