Kitobni o'qish: «Колдун»

В славном месте деревенька образовалась. Да то и не удивительно. Потому как все здесь для людского жилья и благоденствия предусмотрено. По одну сторону лес с грибами и ягодами разнообразными, по другую озера синие, водой родниковой напитанные. И луга пестрые цветущие, ароматами трав пряными дурманящие, тоже имеются. Коли не поленишься, всегда при деле будешь и сыт, и жизнью доволен.

По всякому, конечно, люди жили. Кто побогаче, кто победнее. Но никто на судьбу свою не роптал. А чего роптать-то, если кругом тебя красоты первозданные, дары природные в изобилии? Захочешь, а голодным не останешься.

В общем, ладно тут жилось, а потому и легко, и весело. Да вот только редко так бывает, что все хорошо и плавно идет, словно река тихая равнинная течет. Уж кто его знает, почему так случается? Может, жизнь так устроена, может, замысел на то какой высший имеется, но только благодать и спокойствие нарушаются частенько происшествиями разными чрезвычайными. А может, это и правильно, может, так и должно быть! А то как бы осознал человек, что судьба его хороша и завидна, что все для счастья нужное у него имеется? На то, видать, неприятность и предусмотрена…

Неспокойно с недавних пор в деревеньке славной стало. Все то же: лес зеленый густой, озера чистые, поля возделанные… То же, да не то! Будто солнышко за облачко спряталось или тучка темная неподалеку зависла и только и ждет случая подходящего, чтобы ливнем и градом на землю обрушиться. Тревожностью и напряженностью воздух свежий пропитался. Вроде и не случилось еще ничего, а беда уже из-за угла нос свой длинный высунула и пальчиком грозит.

А все оттого, что колдун в том месте поселился. С виду парень обычный молодой, высокий, светловолосый, лицо в веснушках. Встретишь такого и не подумаешь, что он на дела темные, недобрые способен. Но люди точно знали: то настоящий колдун, с нечистью он на короткой ноге. Доказательств, правда, того никаких не было. Да и кому они в деревне нужны, доказательства эти? Довольно и слова честного, и рассказа складного!

*

Дед Иван, хоть и часто во хмелю бывал, среди детишек местных давно славу рассказчика знатного себе сыскал. Любили его ребятишки за улыбку озорную, взгляд лукавый с прищуром, за истории забавные, которых у него много имелось. На каждый случай подходящая найдется.

– А что, дед Вань, – спрашивали у него, – неужель взаправду колдуны да ведьмы существуют?

– А то как же? – ничуть не сомневаясь, отвечал он. – Полно! Почитай в каждой деревне своя собственная есть!

– И что прям вот в каждой? – окружала его ребятня, предчувствуя новый сказ любопытный.

– В каждой! – уверенно заявлял мужчина.

– А в нашей? В нашей что? И в нашей есть? – наперебой бормотали они.

Глаза у всех аж горят от нетерпения.

– Так а чем наша-то деревня хуже других? – усмехался дед недомыслию детскому. – Есть конечно.

– А расскажи, расскажи! – за рукава его теребят, проходу не дают.

А он и рад вниманию такому. Не только выпить, поболтать тоже сильно любил.

– Так говорил уже, в лесу нашем ведьма живет. Забыли что ли? – на завалинку присел, беседу увлекательную предвкушая.

– Так то в лесу! Знаем! Слышали, – немного разочарованно протянули они.

– А в деревне-то ведьмы нет.

– Ну вот, а говорил, в каждой деревне есть, – расстроилась детвора. – Зачем обманывать?

– Ведьмы нет, а колдун есть! – равнодушно ответил Иван, наслаждаясь произведенным эффектом.

Ребята, что расходиться уж собрались, рты раскрыли, вопросами его сразу забросали.

– А кто? А где? А что наколдовал? А злой? Или добрый?

– Кто, не скажу, да парень обычный. И не догадаетесь никогда, что колдун. Но только я это точно знаю. Потому как, он в глаза тебе посмотрит, – мальчика одного в грудь пальцем ткнул, тот замер сразу, – а взгляд у него темный, пронизывающий, мурашки от него по коже, и все про тебя узнает: где был, что делал, какие хулиганства за тобой имеются. Ничего не утаить от него! А еще он с ведьмами на короткой ноге. Простые-то люди с ведьмами не дружат, а этот как к себе домой захаживает, потому что дела у них общие, колдовские.

Ребятишки вокруг деда столпились, притихли, каждое слово его ловили.

– А один раз, я сам то видел, – продолжал рассказчик. – Видел как он в лес к ведьме и отправился. А я аккурат там под кустом отдыхал. Никуда не отлучался. И вот что узнал, – Иван голос понизил. – В лес-то он вошел, но не вышел. Вместо него собака черная здоровая лохматая выбежала.

– Я ее тоже видел! И я! И я! – подхватили мальчишки.

– А меня чуть не покусала. Клыки у нее, о! – парнишка руки раскинул.

– А еще, еще, дед Вань, – перебил его товарищ, – что еще про него знаешь?

– А еще случай был, он девку безногую на ноги поставил.

– Это как это?

– Известно как! Наколдовал. У той и ноги новые выросли. Только поговаривают, не ее это ноги, колдун этот отобрал их у кого-то и ей отдал. Во как!

– Ой, деда, страшно мне, – захныкал самый младший из слушателей. – А вдруг он и у меня отберет чего-нибудь? – а остальные мальчишки засмеялись над ним, свой страх скрыть пытаясь, хотя сами все мурашками покрылись.

– А ты веди себя хорошо, не хулигань, – наставительно мужчина ответил. – Он тебя и не тронет. Ну ладно, ребятня, – крякнул довольно. – Засиделся я с вами. Отобедать мне пора. А то в животе уж урчит.

– Ну расскажи, еще, еще , – не хотели они его отпускать.

– В следующий раз как-нибудь, – важно сказал мужчина. – Некогда мне.

Но на самом деле на то другая причина имелась: запас фантазии и красноречия на сегодня исчерпан был.

*

До города от деревни рукой подать. За полдня дорогу ту осилишь, если надобность в этом возникнет. Бывало, что и требовалось порой действо эдакое совершить: кому на ярмарку, платье новое купить или товаром каким обменяться, кому к доктору знатному ученому за советом или за лекарством, какого в деревне не достать, а кому и просто погулять да на жизнь городскую чудную поглазеть.

Был в том городе домик один, ничем непримечательный, небогатый, невзрачный, но всем жителям известный. Не очень хорошей славой местечко это пользовалось, впрочем, и не совсем дурной. Хоть и было людям любопытно, что там за забором покосившимся творится, интерес свой открыто выражать побаивались. Так, если взгляд косой, мимолетный бросят, головы не поднимая, да мимо пройдут. Редко в тот дом гости захаживали.

А вот Степан сегодня именно сюда направлялся. Потому как только здесь могли с проблемой его неразрешимой справиться. А уж если не помогут, то все, пиши пропало. Больше и надеяться не на кого.

Шел парень молодой статный походкой уверенной, взгляды девичьи заинтересованные на себе ловил. Но не удивлялся, не радовался этому. Привык давно к вниманию женскому. Знал, что хорош. Чернобровый, черноглазый… Сам себе нравился. Понятно, почему особы молодые и не очень вслед ему оборачиваются. Только ему и дела до этого нет. Потому что та, по которой сердце горячее тоскует, на него и не глядит вовсе. Да не глядит еще полбеды: другим увлечена, замуж собирается. А девица, краше некуда. Глаза большие ясные, словно камни драгоценные сверкают. Взгляд лукавый, озорной дерзостью своей и смущает, и восхищает. Зацепился однажды парень за взгляд этот, да оторваться так и не смог, в плен его попал и о свободе и не мечтал уже, ни сил, ни желания на то не имея.

Уж все Степан перепробовал: и цветы с конфетами дарил, и в любви объяснялся, и в переулке темном подкарауливал, от отчаяния за руки хватал да умолял о взаимности. Ничего не помогало. Все только наоборот получалось. Еще злее и насмешливей и без того бойкая, своенравная девушка становилась и грозилась жениху своему пожаловаться.

Парень постучал, хоть дверь и незаперта была. Откуда-то из глубин дома ответили ему, войти разрешили. Терпеливо рассказ его выслушали, покивали сочувственно, а потом и спросили:

– Так чего ж от меня-то хочешь?

– Как чего? – удивился Степан. – Приворожить ее хочу.

– О как! – воскликнула немолодая худая женщина. – Прям приворожить!

– А как еще? Если по-другому никак!

– А давай-ка, милый, торопиться не будем, картишки сначала раскинем, посмотрим, что да как, – парень кивнул согласно, рассудив здраво, что колдуньям лучше не перечить.

Глафира долго карты перетасовывала, перекладывала, вглядывалась, приговаривая что-то. Как ни силился Степан, разобрать, что женщина бормочет, не смог.

– Вижу, жених у зазнобы твоей есть, – наконец, подняла она на него глаза свои яркие зеленые. – Любовь там взаимная. давняя да крепкая. Негоже такой союз рушить. Да и приворот дело опасное. Недолго по земле привороженным гулять, потому как на кладбище обряд этот делается, вот кладбище вскорости и поманит к себе несчастного. Пожалей девку, откажись от замысла своего недоброго, если и вправду любишь.

– Люблю. Так ведь о ней только и думаю. Моя-то любовь тоже давняя и крепкая, – вздохнул печально Степан. – Может, есть другой какой способ внимание ее привлечь.

Глафира не сразу ответила, опять карты переложила, головой покачала и улыбнулась неожиданно.

– Есть способ, – говорит. – Отворот. Могу сделать так, что забудешь зазнобу свою. Соглашайся, лучше средства от несчастной любви и не найти. Да и поймешь сразу, сколько вокруг тебя девиц хороших да пригожих, которые твоей ласке рады будут. Одну вот ясно вижу. Исстрадалась бедная, извелась вся, а ты ее и не замечаешь.

– Да что мне другие! – воскликнул Степан. – Не нужны они мне. И отворота не хочу никакого. Ее хочу. Вы уж помогите! Заплачу, сколько скажете.

Встретился парень со взглядом изумрудным немигающим, и не по себе ему немного стало, холодок по спине пробежал. Показалось, колдунья прямо в сердце смотрит.

– Приворот делать не буду. Да и ты не сдюжишь. На кладбище ночью не осмелишься отправиться, – уверенно заявила она. Степан возразить было хотел, возмутиться, но Глафира руку подняла, не дала ему слово молвить.

– Даже если и пойдешь, такое можешь там повстречать, что не до любви тебе будет. Да и я грех на душу брать не хочу.

– Значит, отказываете мне, – повесил он голову.

– Разве сказала я, что отказываю? Помогу, чем смогу. Вот, возьми, – протянула она ему пузырек, – в воде или в квасе, неважно, надо развести и зазнобе попить дать.

– Что это? И что будет потом?

– Ну это тоже что-то вроде зелья приворотного. Только ненастоящее. Всего ночь одну она твоя будет, коли изловчишься ее зельем опоить. А после, может, и проникнется к тебе и переменится. Тут уж от тебя все зависит. Только весь пузырек выпить она должна.

– Вот спасибо! – обрадовался Степан. – Уверен, переменится, проникнется. Уж я расстараюсь!

– Ну ступай, ступай, – одарила его колдунья улыбкой белозубой. – Да помни все, что я тебе сказала.

– Вот, возьмите, за помощь Вашу благодарность Вам моя, – протянул он женщине мешочек увесистый.

– Спасибо, – приняла она подношение. – Только еще кое-что с тебя потребую.

– Требуйте, тетенька, требуйте, – воодушевился парень.

– Обещание с тебя возьму. К девице той, что вокруг тебя крутится, с вниманием отнестись, пожалеть, словом грубым неосторожным не обидеть. Знаешь ты ее хорошо. Совсем рядом она с тобой. А обидишь чем, беда может случиться. Беду ясно вижу. Поблизости ходит, момента ждет подходящего. Уж не оплошай, милый, не допусти, – сочувственным взглядом его окинула.

– Да я, да я никогда! – кулаком себя в грудь стукнул. – Я девиц не обижаю, не имею такой привычки дурной.

– Ну вот и хорошо, – кивнула она. – Ступай, милый.

Еще сказать что-то хотела, но не успела. В коридоре топот раздался. И голос мужской крикнул:

– Это я, теть Глаш. ты дома?

– Дома, дома. Сейчас, посетителя провожу…

Показалось Степану, что знаком ему голос этот, хорошо знаком.

– Неужели он? Ему-то что здесь понадобилось, – пробурчал он, но вслух спрашивать о том побоялся. Вышел из дома, с гостем не пересекся.

– Хотя, чего удивляться. Давно всем известно, с кем он дружбу водит, – рассуждения продолжил.

– А вдруг он тоже, того? – мысль на крыльце уже его осенила. – Да нет, – отмел Степан предположение неверное. – Колдунья бы это увидела. А вдруг сейчас решился? А вот это может быть! Подстраховаться нелишне будет. Опередить его надобно!

*

Сначала расстроился Степан догадке своей, а потом и обрадовался. Ведь все в его пользу складывается. На его стороне удача сегодня. Надо только не медлить, действовать, пока соперник его в городе. Парень шаг ускорил, местами даже подпрыгивал от нетерпения. И усталости вовсе не чувствовал. Идея с надеждой подгоняли его да и сил придавали.

Домой вихрем залетел. И скорей шкафы на кухне проверять. Чего бы такого эдакого найти, чтоб Ульяна соблазнилась, пригубить согласилась? А в доме ничего, окромя воды, и нет. Вот незадача!

– Нинка, – девчонку соседскую во дворе увидел. – Нет ли кваса у вас или компоту какого?

Соседка из детского возраста вышла уже давно. По годам девушкой была. Только Степан не замечал этого, все малышней ее считал. Потому как больно невзрачного вида девица была, росточком низенькая, тельцем худая. Ну как такую девушкой назвать? Подросток да и только!

– Сейчас, Степа, гляну, – с готовностью ответила Нина и улыбнулась широко и радостно. А через минуту уже кувшин парню через забор протягивала. – Вот, мамка морсу навела. Бери, пей!

– Да не заругают ли тебя? Без спроса, поди, взяла? – засомневался Степан.

Семья соседская многодетная была, бедновато жили, подношениями односельчан не брезговали. А люди с радостью добром ненужным делились: одеждой поношенной, вещами старыми.

– Да ничего. Ты пей сколько хочешь, – улыбалась Нина глуповато и в глаза парню заглядывала. – Я мамке скажу, что сама выпила все.

– Все-то мне и не нужно. Отолью маленько, – не стал он от щедрот девичьих отказываться.

– А скажи-ка, Нинка, не знаешь ли ты случайно, кому из девиц в деревне нашей я нравлюсь? – вспомнил он, что Глафира ему нагадала. Без стеснения спросил парень. А чего стесняться, дите ведь неразумное. Мала еще, в делах амурных не смыслит ничего.

Соседка не сразу ответила. Глаза вниз опустила. Личико бледненькое вроде даже порозовело.

– Не знаешь что ль? – по-своему истолковал Степан ее замешательство.

– Знаю. – тихо, почти шепотом произнесла она. – Ты многим нравишься, всем наверное.

Слова эти потешили самолюбие мужское. Еще выше парень голову поднял, плечи расправил, крякнул довольно.

– А может есть такая, которая интерес особый ко мне имеет, больше, чем у других? – продолжал он пытать невинное создание, не замечая, как та горбится и съеживается под взглядом его самодовольным.

– Есть, – прошелестел нежный голосок.

– Да чего бормочешь? – еле расслышал ее Степан. – Ну и кто же?

Плечи худенькие затряслись, ручки маленькие в замочек сцепились.

– Не боись, я секрета не выдам, – подбодрил он девушку.

А она резко голову вскинула, глазами, казавшимися огромными на побледневшем личике, на него уставилась и выдохнула:

– Так я это, Степа! – сказала и замерла.

Парень, как смысл слов ее осознал, расхохотался. Так смешно ему показалось, что существо неразумное, цыпленок неоперившийся о чувствах взрослых изъясняется.

– Ой, не могу. Ну насмешила! – развеселился он.

– Так не шучу я. Правда это, – глаза у девушки заблестели, губы задрожали.

– Да ладно тебе, Нинка! Ты? Да ты себя в зеркало видела?

Девушка лицо в ладони спрятала, головой замотала, какой-то звук странный, на стон похожий, издала и домой побежала.

– Эй, Нин, ты чего? – спохватился парень, поздно заметив на девичьем лице боль и обиду совсем недетские. – Да я про то, что ты маленькая еще! Вот подрастешь немного…, – крикнул он вдогонку, но его уже не услышали.

– Обиделась что ли? – пожал он плечами.

Но размышлять над соседкиным странным поведением ему некогда было. Важные дела его ждали.

*

Каждую неделю в городе ярмарки проводились. Со всех окрестных деревень туда народ съезжался: кто торговать, кто покупать, кто себя показать. Как на праздник собирались люди на мероприятие это. Да то праздник и был. Все нарядные да веселые и довольные. Знакомых встречали, новостями обменивались, кто при деньгах, кто при покупках.

Вот и Маруся с утра нарядилась да накрасилась, хоть и без того хороша была чрезмерно: косы длинные русые словно шелк, глаза – озера синие, губы – бутон розовый. Василий, как увидел жену свою в платье новом, в талии туго атласной лентой схваченном, с бровями подведенными да щеками нарумяненными, не захотел в город красоту такую отпускать. Супруги даже повздорили немного, но любовь и доверие, всегда меж ними царящие, все же победили. Поддался мужчина уговорам ненаглядной.

А Маруся не только себя показать да прогуляться хотела. Покупки ей важные совершить нужно было. Шитьем и рукоделием женщина молодая увлекалась, вот и решила запасы ниток и тканей пополнить, чтобы было за чем вечера зимние коротать. Да и мастерство ее спросом у односельчан пользовалось. Охотно девушки покупали платья и блузки нарядные. Недостатка в заказах не было.

Ярмарка в этот раз богатая и широкая вышла. У народа глаза разбегались от разнообразия товара яркого, пестрого, соблазняющего. Да и продавцы времени даром не теряли: в лавки зазывали улыбками и речами сладкими.

У лотка одного Маруся задержалась: бусины перламутровые внимание ее привлекли. Уж больно хороши были! У нее сразу и узор вышивки в голове нарисовался! Ну как не купить! Да и другие мастерицы красотой такой заинтересовались. Две девицы молоденькие рядышком пристроились, стоят бусины перебирают, а сами наговориться не могут, видать, давно не виделись, а новостей накопилось, уйма.

– А ты слыхала, в деревнях-то озерных, колдун завелся!

– Да ты что? – подружка удивленно брови вскинула. – Прям колдун? Прям настоящий?

– Еще какой! – обрадовалась интересу такому круглолицая невысокая девушка. – Самый, что ни на есть настоящий! Сам страшный, рыжий, косматый! А на девицу глянет и все! Пропала девка! Влюбляется в него сразу без памяти! О как! Что же это, если не колдовство?

– Ох, Наташа, мне даже страшно стало! – собеседница испуганно рот рукой прикрыла. – А вдруг встретишь такого! И что же? Тоже пропадешь?

– А это уж как он решит. Понравишься ему, не спасешься! Приворожит, – со знанием дела поясняла подруга. – Да и встретить-то его не мудрено. В городок он наш захаживает.

– Да откуда ты все это знаешь-то? – слабое сомнение в голосе промелькнуло, но тут же резко отвергнуто было.

– Так баба Шура его сама видела, когда к Глафире за лекарством ходила. Он у той частый гость. Уж что они там за дверьми закрытыми делают, неведомо. Да догадаться-то нетрудно. Колдуют на пару. Не иначе, – твердо заявила круглолицая. – А еще, говорят, он собакой черной оборачиваться может! – выпучив глаза, добавила она подробностей невероятных. – И все собаки в деревнях вмиг почернели!

– Да ну? Это уж совсем на сказку похоже, – вновь возразила недоверчивая девица.

– А вот и нет. Люди сами видели, как он в лес зашел и не вышел. Вместо него собака черная огромная мохнатая выбежала. Да в лесу том ведьма живет. Про это уж давно все знают.

Разговор у подруг такой затейливый вышел, что бусы перламутровые уж не могли с ним состязаться за внимание девичье. Маруся тоже любопытству поддалась, когда название мест родных услыхала. Вроде стоит, товар разглядывает, перебирает, а сама каждое слово из беседы увлекательной ловит, под конец которой нехорошо женщина молодая себя почувствовала. Платье в груди узко показалось, дышать тяжело стало. От шума и духоты ярмарочной голова кругом пошла. Но на самом-то деле не веселье людское, не суета площади базарной виной тому была. Понимала это Маруся. Слова подружек болтливых причиной недомогания внезапного стали. Остались бусины диковинные на прилавке, другим мастерицам теперь достанутся.

*

Уж несколько минут стояла Ульяна у дверей соседских, не решаясь в дом войти. Тяжело на сердце было, хмуро в душе и пасмурно. Уж вроде и обдумала все, как поглядеть, как и что сказать лучше, а все одно: совестно и боязно.

Давно отношения их не ладились. Будто черная кошка меж ними пробежала. И не ругались они, не ссорились, а холод и отстраненность Ульяна нутром чувствовала и ничего поделать с этим не могла. Любимый даже сердился порой на сомнения ее, уверял в чувствах прежних, но сердечко девичье ныло и тосковало от предчувствия недоброго. Да не только догадки ее смущали. Все меньше времени жених с невестой вдвоем проводили, все больше внимания он своим занятиям странным уделял да и чаще из деревни отлучался.

Вот и в этот раз целую неделю они не виделись. Ушел парень из дома, а суженую свою даже в известность не поставил. Какая девушка стерпит такое? Обиделась Ульяна сильно. Погоревала, поплакала, а потом в отместку другу приглашение ухажера своего давнего и приняла.

– Ну чего стоишь, не заходишь? – дверь сама перед ней распахнулась.

Неприветливо встретил хозяин гостью, спиной повернулся и в дом пошел.

– Здравствуй, Егор, – Ульяна за ним последовала, а он кивнул и на стул ей указал.

Присела девушка. А парень словно и не рад ей, не улыбается, в глаза не смотрит, не говорит ничего, книгу какую-то старую листает. Тягостное молчание в избе повисло. Ульянино волнение место возмущению уступило.

– Сил моих больше нет терпеть это! – выдохнула она. – Уж если разлюбил меня, так скажи! Не буду я за тобой как собачонка бегать, от дел важных отвлекать, – ядовито и зло замечание прозвучало, оттого, что боль и обида вперед всех чувств остальных вышли.

– Да что ж ты сама-то, Ульяна, изводишь меня постоянно подозрениями и упреками несправедливыми? – парень вскочил резко, стул из-под него к стенке отлетел. – Сколько раз повторять-то тебе? Люблю, люблю! Да ведь не веришь ты!

– Да как же я поверю, если ты пропадаешь постоянно незнамо где, не глядишь на меня, встрече со мной не радуешься? – тоской, печалью, но и надеждой голос окрасился.

– Уж тебе ли не знать, где я бываю, что делаю?!

– Знаю, знаю, – неодобрительно пробурчала Ульяна. – Ведьмы твои тебе дороже меня, – не удержалась она от упрека.

– Так учусь я у них. Науку постигаю! Времени и сил это много требует! Знаний хочу набраться! Людям помогать хочу! Объяснял же тебе не раз, просил, потерпи, подожди! Вот поднаберусь опыта, тогда и свадьбу сыграем. А ты все одно, все одно! Да кому я говорю, – махнул он рукой и к окну отвернулся.

– Ладно, Егорка, не ругайся, – примирительно пробормотала Ульяна. – Скучаю я по тебе просто. Ласки мне твоей не хватает.

– Ласки тебе мало? – резко повернулся он и в глаза ей посмотрел, и взгляд его темнеть начал.

Знала Ульяна этот нехороший взгляд. Мурашки по коже у девушки побежали, сердечко замерло, а потом застучало сильно и часто.

– Так отдыхать-то от учебы своей тоже надо иногда, – опустила она голову. – Не виделись мы давно. Пойдем, может, прогуляемся.

– А ты не нагулялась еще? – грубо, недобро слова его прозвучали. – Уж лучше сама скажи!

– Да что сказать-то? Почему кричишь-то на меня? – голос девичий задрожал, слезы к глазам подступили.

– Да ведь знаю я все. Вижу! И не хотел бы, а вижу! – стукнул он кулаком по столу. – Сразу увидел, когда ты только к калитке подошла! – выкрикнул он и на стул плюхнулся, будто силы его покинули. Голову в ладони опустил и затих.

– Не пойму, о чем ты, – не спешила Ульяна с претензией соглашаться.

– О Степане я, – тихо и спокойно ответил Егор. И от этого спокойствия его холодом ледяным на девушку повеяло. – Лучше бы сама призналась, повинилась. Всякое в жизни бывает. Что я не человек что ли? Не пойму? Может и не велика вина твоя… Знаю, мало внимания тебе уделяю… Но чтоб так! Не ожидал я от тебя! Уж лучше нам расстаться тогда!

Ульяна побледнела сначала, потом резко жар волной накатил. Щеки огнем от возмущения и обиды загорелись. Глаза от слез негодования заблестели. Сама себя она долго ругала и казнила за провинность свою, изводила упреками и угрызениями совести. Да и не понимала, как все и случилось-то, будто разум ее в тот момент затуманился. И не думала, что вот так любимый встретит ее после разлуки, после исчезновения своего внезапного.

– Ну как скажешь, Егор! – вскочила она. – Я тоже навязываться не буду. А в том, что произошло, ты сам виноват! – слезы в глазах не удержались, полились быстрыми ручьями, щеки пылающие охлаждая. – Так и знай! Намучилась я! Только и делаю, что жду тебя! А ты-то, даже не глядишь, слова доброго не скажешь! Не стала я тебе говорить, потому что забыть все хотела! Сама места себе не находила… а ты…, – уже сквозь рыдания выкрикивала она. – Эх, ты, – махнула она рукой. – Ну и оставайся с ведьмами да с чертями, самая подходящая тебе компания, – бросила она ему в лицо и к двери кинулась.

– А ты к Степану своему ступай, – сказал он ей вслед.

Впрочем, голос его потерял уверенность и твердость. Да и сам парень будто обмяк, растекся, безвольным кулем на стул опустился и голову повесил.

*

Некоторое время в оцепенении парень пребывал. История с невестой и удивила, и возмутила, и потрясла его. И не знал он, чего больше в переживаниях его: боли от самолюбия ущемленного, злости на неверную суженую или досады от неоднозначности происшедшего. Ведь, права Ульяна, и его вина тут есть. Слишком холоден был он с любимой последнее время, слишком невнимателен к просьбам и словам ее, считая все это капризами женскими. И вот как все обернулось. Но самое обидное, что девушка скрыть от него правду хотела, а значит, и неблаговидность поступка своего осознавала. Был бы он простым парнем, так и не узнал бы ничего. Может, и обошлось бы все.

Долго думал Егор, с разных сторон ситуацию разглядывал, к себе прислушивался. Нет, не ушла никуда любовь его, не померкла, а напротив, от испытания жизненного еще сильнее стала. Все чувства будто обострились. Или не замечал он их раньше, наукой увлеченный, за делами своими многочисленными? В дальний уголок сердца припрятал да и забыл проверять время от времени, как они там: уснули, успокоились или цветут как и прежде. Вот и наказание ему за это. Вырвались чувства на свободу, смело о себе заявили и намереваются теперь мстить хозяину за невнимание.

Больно, конечно, осознавать, что любимая тебе изменила. Егор, едва взглянул на нее, его как молнией ударило, волной предательства окатило. Сразу он понял все. Еле сдержался, чтоб со двора ее не погнать да дом в щепки не разнести. Потом мысль спасительная пришла: вдруг ошибся. Успокоился немного, решил подругу выслушать. Бросилась бы в ноги, повинилась бы, объяснилась, глядишь, и простил бы. Но все не так вышло.

Неужели это все? Вот так нелепо, глупо, обидно разрушено? И не склеить уже, не спасти?

Вынырнул он, наконец, из забытья своего тягостного. Встал, к зеркалу подошел, волосы светлые взъерошил, виски потер, будто ждал, что отражение ему ответит что-то, подсказку какую-никакую даст. Но молчало отражение, лишь глазами голубыми хлопало бестолково.

– Ладно, поживем, увидим, – соизволило сказать все-таки.

Чтобы отвлечься, Егор во двор вышел, делами хозяйственными занялся, дров нарубил, дорожку подмел, воды принес. После пса накормил, за ухом почесал, а тот мордой о коленку потерся и в глаза сочувственно заглянул, хвостом вильнул, ясно, поддерживал хозяина, подбодрить старался.

И очень кстати сестрица в гости пожаловала. Несказанно Егор обрадовался визиту родственному. Некогда будет переживать и мысли назойливые гонять из угла в угол.

– Маруся, какая ты красивая! – раскрыл он объятья. – С каждым днем все краше и краше!

А девушка в ответ не улыбнулась. Вид встревоженный, озабоченный имела.

– Да не просто так я к тебе, Егор, – на лавку присела, ручки в замок сцепила.

– Случилось что? – забеспокоился брат. – Вроде не должно, – добавил с сомнением. – С Василием что-то?

– Да нет, все в порядке. По другому поводу я. Ох, – вздохнула девушка. – И не знаю, как объяснить. Только ты уж выслушай. А то, знаю я тебя, отмахнешься сразу, скажешь ерунда да вздор. А то не вздор никакой!

– Да в чем дело-то? Говори уже!

– На ярмарке я была, – начала она рассказывать. – Вася меня сначала пускать не хотел, – улыбнулась, вспомнив их перепалку умилительную.

– Марусь, может, скажешь, что случилось? А то я так до конца рассказа не дотерплю, – все же перебил ее парень.

– Ладно, ладно, – вновь нахмурилась сестра. – Слухи про тебя нехорошие ходят, – подобралась она к сути дела и поведала все, что на базаре слышала.

– Какая ерунда, – облегченно вздохнул Егор, когда сестрица повествование свое закончила. – И почему ты решила, что это про меня болтают?

– Вот я знала, знала, что ты так скажешь, – погрозила та пальчиком. – А как же не про тебя? К Глафире ходишь? Ходишь! А она женщина непростая, род занятий ее всем известен. Собака черная у тебя есть? Есть! Вот тебе и сказка про оборотня! Волчок твой по всем окрестностям шастает, вот и щенков черных в наших краях прибавилось!

– Так говорили, будто страшный я! – засмеялся он. – И девушек соблазняю! Это и вовсе смешно! Была одна, да и то сбежала, – опечалился он, вспомнив утреннее происшествие.

– Как? – удивилась Маруся. – Что значит сбежала? Вы что поссорились?

– Ой, Марусь, не сейчас, – не захотел он с сестрой откровенничать.

– А я знала, знала, – вновь девушка пальчиком погрозила, – что этим все и кончится. – Не уберег любовь свою! Надо было тебе с ведьмами связаться! Мало тебя жизнь учила! Вот и любовь свою через колдовство потерял! Нет, чему я удивляюсь? – сетовала она, возбуждаясь все больше. – Этого и следовало ожидать! А теперь еще и слухи эти!

– Ты жизни меня поучить пришла? – рассердился Егор.

– Ох, братец, – всплеснула она руками. – Это ведь не шутки! Сплетня она, знаешь как, как снежный ком, с каждой секундой новыми подробностями небывалыми обрастает. Скоро все беды на тебя будут списывать! Споткнется кто или кошку потеряет, а виноват ты будешь!

– Да с чего бы это?

– А с того, с того. Попомни мое слово!

– Ой, сестренка, преувеличиваешь ты. Да и не колдун я никакой, у Глафиры знахарству учусь. Ты же знаешь.

– Знаю, – кивнула она. – А еще взгляд твой темный знаю, которому тебя Ефросинья научила…

– Так это дар, Марусь. От него отказываться нельзя и во благо использовать надо. А я именно этого и хочу. Чем же нехорош-то я?

– А тем, Егор, что не любят люди простые людей на них непохожих. Знаешь ведь о судьбе Ефросиньи! Сильно дар-то ей помог?

– Согласен. Есть тут камни подводные. Но уж я дела своего на полпути не брошу, – твердо ответил брат.

– Да я и не прошу о том. Только, Егорка, осторожней будь. Не высовывайся без надобности. Сердце болит за тебя, – прижала она руку к груди.

– Не волнуйся, сестрица. Все хорошо будет. Я дурного никому не сделал и не сделаю, – заверил он сестру.

– А что с Ульяной-то у вас вышло? Приходила ведь она ко мне, на тебя жаловалась. Говорила, разлюбил меня Егорка. Уж я, как могла, успокоила ее. А вижу, и впрямь, неладно меж вами.