Kitobni o'qish: «Я не чёртик!»

Shrift:

* * *

В дверцу, за которой скрываются сны, кто-то громко постучал. Не просто постучал – начал колотить изо всех сил обеими руками! А может, и ногами тоже… По крайней мере одной. Надо же стоять на чем-то!

Но за потайной дверцей, где Зинка свернулась клубочком, было до того тепло и дремотно, сон накрыл ее такой приятной тяжестью, что даже веки не поднимались. Как тут проснешься?

Только стук не унимался и наконец изрешетил одеяло сна. Оно легчало-легчало, а потом и вовсе стало невесомым, Зинке даже удалось пошевелиться. А следом и глаза открылись… И в щелку, оставшуюся между портьерой и стеной, она увидела полоску окна, о которое бились струи дождя. Вот кто колотил в ее дверцу!

А потом она заметила… Или почудилось? Не могла же и в самом деле пропорхнуть снежинка? Начало лета на дворе!

«Почему только на дворе? – лениво задумалась Зинка, продолжая щуриться на светлую полоску. – А где-нибудь на улице уже не июнь, что ли? Сентябрь? Или вообще декабрь, раз снег валит? Хорошо бы! Тогда уже новогодние подарки начали бы готовить… Только лета жалко! Нет, оно лучше, чем подарки под елкой».

Одной ногой решительно пнув одеяло, она вскочила, подбежала к окну и сдвинула портьеру: белые хлопья были крупными и медленными, рождественскими. Когда смотришь на такой снег зимой, запрокинув голову, это завораживает, как настоящее волшебство. Все одиннадцать лет своей жизни Зина Руднева проделывала такое и улыбалась снегопаду во весь рот… Если бывало не очень холодно, она даже стягивала шапку, и снежинки замирали на ее темных вьющихся волосах. Хоть ей самой и не удавалось рассмотреть, как они звездочками осыпают ее голову, можно ведь представить!

Но в июне?! Кому сейчас нужен снег?

Одно хорошо – он быстро закончился. Пока Зина умывалась, небо слегка просветлело, и с него на их поселок посыпались уже не снежинки, а чайки! Такие же белые, только крупнее в миллион раз. Правда, когда они огромной стаей метались перед ее окном, то показались совсем не светлыми, а черными. И выглядело это так зловеще – Зинка даже дышать перестала, вцепившись в узкий подоконник.

– Ты посмотри, что творится! Чистый Хичкок!

Мама влетела в Зинкину комнату в распахнутом халате и тоже схватилась за подоконник. Темные спутанные пряди рассыпаны по плечам, глаза сияют так, точно она увидела не крылатый кошмар, а разноцветный фейерверк или что-нибудь еще, такое же веселое. Но Зинку это не удивило: ее мама и выглядела старшеклассницей, и вела себя часто как девчонка. А кого ей было стесняться – они жили втроем…

– Что такое «хичкок»?

Мама скосила на нее карий глаз, округлившийся, как у испуганной лошади:

– Что?! Альфред Хичкок – это один из лучших режиссеров в истории кино.

– Ну ладно, – согласилась Зинка. – Постараюсь запомнить.

– Надо же, чайки, горлопанки, угомонились, – раздался бабушкин голос, низкий и словно треснувший где-то внутри.

Зинка улыбнулась ей через плечо:

– Привет, ба!

Ей нравилось, что бабушка полная, к ней приятно было прижиматься. А мама была легкой и непоседливой, как птичка.

– Вон Катя-коростель наш несется, – говорила она, заметив Зинкину маму из окна кухни. У бабушки там был наблюдательный пункт – вся дорога от КПП просматривалась и площадки в центре поселка были хорошо видны.

Но с утра коростелей не было видно, они же обычно в высокой траве прячутся. Зинка с мамой чудом увидели их в первый же день после переезда в Подмосковье. Сразу после того, как бабушка спросила за завтраком:

– Слышали странный звук ночью? Такой – «дррр-дррр-дррр»…

– Да! – вспомнила Зинка. – Это в проводах?

– Это коростель.

– Кто?!

– Птица такая.

Зинка вытянула шею, пытаясь разглядеть за окном:

– А где он?

Хмыкнув, бабушка подвинула ей вазу с фруктами:

– Коростеля не увидишь. Он как шпион, вечно прячется.

Но им с мамой несказанно повезло: в тот же день они встретили этих пестрых, стремительных птичек, стайкой выскочивших из высокой травы на лугу у Клязьмы. Зинке они показались маленькими двуногими динозаврами – точь-в-точь такие же носились по парку юрского периода.

– Смотри, смотри! – Она вцепилась в мамин локоть. – Велоцирапторы!

Мама ахнула:

– Это же и есть коростели!

Стайка мчалась куда-то, вытянув шеи, а они с мамой расхохотались: почему коростели не летят, а бегут, как страусы?!

– Они и вправду птицы? – протянула Зинка с недоверием. – Но птицы же так противно не кричат!

– И хорошо летают. Похоже, коростель не такой, как все. Но ведь и мы с тобой тоже?

«Разве?» – удивилась Зинка. Раньше она об этом не задумывалась.

Белые чайки с серыми и черными головами уже расхаживали по дороге, ведущей от их дома к главному въезду, где стояла будка КПП, и по мокрой траве незастроенных участков, а некоторые расселись на фонарях – наверное, они служили часовыми. Им ведь тоже есть кого бояться? Может, орлов… Правда, Зинка еще не видела в Подмосковье орлов, но они ведь очень высоко летают – попробуй разгляди…

Бабушка чуть повернула ее голову:

– А вон смотри – скворушки!

Вот скворцов, помеченных брызгами солнца, Зинка давно запомнила. Они часто искали жучков-червячков прямо под ее окном. И сейчас тоже самый крупненький уже нахватал полный клюв, но останавливаться не собирался. Наверное, у него народилось много птенцов, и сразу всех надо было накормить.

А маленький скворушка метался поодаль и быстро окунал голову в травку: «Где мой червячок? Где он?!» Только клювик его оставался пустым. И Зинке стало так жаль невезучего малыша, что в носу защипало.

– Он подождет, если я накопаю ему червяков? – спросила она шепотом, как будто скворец мог услышать ее через стекло.

Но мама не рассмеялась и не удивилась – ее взгляд тоже был устремлен именно на него.

– Вряд ли, – шепнула она в ответ. – Ты спугнешь его. Не переживай, он учится. Молоденький еще. У человека тоже не сразу все получается, но если не позволять ему все сделать самостоятельно, он так и останется неумехой. Ты же не желаешь этому скворушке такого?

– Не желаю, – отозвалась Зинка серьезно.

– А позавтракать желаешь? – так же без усмешки спросила бабушка. – Омлет или каша?

Взвизгнув: «Омлет!» – Зинка первой бросилась в кухню, но мама ловко поймала ее, обхватив за пояс, и приподняла над полом:

– Куда? А морду мыть кто будет?

Обижаться, когда мама говорила так грубовато, Зинке и в голову не приходило – это же в шутку! Озадачивало другое: откуда в ее маленькой и худенькой маме столько сил, чтобы таскать ее под мышкой? Хорошо, что они есть, а то она не справилась бы с тем – случившимся в Ялте…

Промокнув лицо, Зинка опустила полотенце и подпрыгнула от неожиданности:

– Ба! Ты чего подкрадываешься?!

Но тут же прикусила язык, потому что бабушка прижала палец к губам:

– Тс-с-с… Хочешь, после завтрака я почитаю тебе начало сказки? Вечером написала.

Зинка просто ушам своим не поверила: бабушка же никогда и никому не разрешала читать еще не законченное! Говорила, что оно потом может измениться так – ничего не останется из написанного вначале. А тут вдруг… Но кто задает лишние вопросы, когда ему такой подарок делают?

– Еще бы! – Зинка даже полотенцем взмахнула для убедительности.

Но это не спасло ее от омлета и чашки чая с тостом. Пока она жевала («Медленнее! Не давись!»), мама загадочно щурилась на каждый желто-молочный кусочек. Потом не выдержала:

– Кажется, я нашла работу! В больнице есть вакансия терапевта.

Чашка с волнистыми краями замерла у бабушки в руке:

– Врача? Катя, да ты ведь сто лет по специальности не работала…

– Ну ничего, – отозвалась мама храбро. – Постараюсь все вспомнить. Зоя Михайловна, вы же не будете против, если Зинка пока побудет с вами?

– Я не буду против, даже если она будет со мной всю мою оставшуюся жизнь, – произнесла бабушка так строго, словно делала официальное заявление. – И ты тоже, Катя. Разве мы уже не обсудили это?

– Да. Но…

Замолчав, мама вдруг вскочила из-за стола, подбежала к бабушке и крепко обняла ее. Зинка подумала: хорошо, что бабушка успела поставить чашку.

* * *

«Видишь меня? Нет, я не чёртик. И не клякса… И не то слово, которое мальчишка произнес, когда отпрыгнул от меня на лугу:

– Полтергейст!

Хотя, может, я и правда на все это и похож? Я черненький, пушистый и круглый. Чёртики такие? Я их не видел.

А я – птица. Называюсь – коростель. Только я еще очень маленькая птица, птенчик. Поэтому мама зовет меня коротеньким именем Кори. Мне всего пять дней исполнилось. Это уже юбилей?

Моим братьям и сестрам столько же, мы вместе вылупились. Не в смысле – уставились на кого-то, а по-настоящему вылупились из яиц. Внутри я спал. Там было так тепло, тихо и тесно – что еще делать? Не побегаешь! Интересно, что меня разбудило?

Мама сказала:

– Просто время пришло.

Но я сколько ни вертел головой, так и не увидел – какое оно, это время? Откуда оно пришло?

А вот мальчишки пришли – с соседних дач, откуда доносится много разных звуков. Очень громких. Из-за них мама и не расслышала, как мальчишки подошли к нам совсем близко. Мы в это время всей семьей червячков ловили в высокой прохладной траве. Она пахнет очень вкусно… Я просто сидел и дышал, пока моя семья ужинала.

А за лугом прямо в траву садилось солнце. Оно походило на меня – такое же круглое и пушистое. Только не черное, а рыжее. Наша мама тоже немножко рыжеватая и украшена темными пятнышками. Шея у нее длинная, а крылья она умеет распускать веером. Неужели и мы такими красавцами вырастем?!

Сейчас-то я, наверное, немножко страшненький, поэтому тот мальчик испугался, когда меня увидел… А я так и подскочил, когда его огромная бейсболка рядом со мной упала. Может, он голову запрокинул, чтобы на небо посмотреть… Или тоже ловил луговые запахи? Вот его кепка и слетела с головы. И чуть меня не накрыла!

– Полтергейст!

Я не стал спрашивать, что это значит, а сразу кинулся бежать со всех ног. Коростели очень быстро бегают, ты знаешь? Мама нам рассказала, что давным-давно, когда мы еще не вылупились, на земле жили вело… велоцирапторы, вот кто! Такие двуногие динозаврики. И они бегали точно так же, как мы.

– И хотя коростели – птицы, мне кажется, что-то родственное у нас с ними есть, – мама сообщила нам это по секрету. – Если издали увидишь бегущих коростелей, можно подумать, что это маленькие велоцирапторы. Я сама их, конечно, не видела… Мне об этом мама говорила. А ей – моя бабушка…

Мама бегает так же быстро, как все коростели, поэтому она сразу меня перегнала. И начала петлять, показывая, как лучше скрыться от погони. Налево, направо и опять налево… У нее такие ноги, длинные, быстрые! А я, как пушистый черный шарик, за ней качусь…

Ой, у меня перед глазами все так мельтешило и прыгало! Может, и у мамы тоже, поэтому мы с ней самого ужасного сразу и не поняли: мальчишки схватили всех моих братиков и сестренок! Не успели они так быстро рвануть, как я. Это меня страх подкинул и запустил вперед, а остальные птенцы мальчишек не заметили, вот и не испугались.

Мы с мамой бежали-бежали, пока не поняли, что вокруг никого нет. Совсем никого.

– Где вы?! – вскрикнула мама. – Птенчики мои! Вы где?

Но никого, кроме меня, рядом не оказалось…

Ой, как мне стало жалко маму, когда она села на землю, опустив крылья… Клюв у нее раскрылся, но она не издала ни звука. Так ее придавило горем, что даже голос перехватило. Я прижался к ней, чтобы хоть немножко согреть, ведь горе – оно же холодное. Мне самому так зябко стало, что клювик защелкал. У людей зубы стучат, когда они мерзнут, а у нас, птиц, зубов же нет…

Так мы с ней и сидели, пока мальчишки не ушли с луга. Мама взлетела над тем местом, где мы прятались, только не слишком высоко – коростели не очень-то любят летать. Но она успела заметить, что те мальчишки уносят кого-то в кепках. И я догадался кого…

И все же мы с мамой на всякий случай побежали к старому месту, откуда нас спугнули. Только никого там не нашли. И мама меня сразу крыльями обхватила и к себе прижала: я ведь у нее один-единственный остался.

– Мой птенчик…

Ее голос прозвучал так нежно и грустно, что я чуть не заплакал. Только птицы не умеют плакать. Поэтому нам особенно трудно горе пережить – от слез ведь легче становится.

– Зачем они забрали моих братиков и сестренок? – спросил я. – Что они с ними сделают?

У мамы вырвался горький вздох:

– Надеюсь, ничего плохого. Люди просто не понимают… Они принимают птенцов за игрушки, уносят домой, даже кормят и заботятся… какое-то время. А когда птенец подрастает, выпускают на волю. Они не знают, что птица, выросшая в доме, уже не сможет жить в природе. Она не умеет добывать корм, прятаться от хищников…

– И что же с ними будет? – прошептал я.

– Ох, Кори… Надеюсь, они навсегда оставят их у себя. Иначе мои дети погибнут… – Она встрепенулась: – Мы должны уходить! Вдруг они вернутся за тобой?!

И мы опять побежали! Только теперь навстречу солнцу. Точнее, той верхушечке, что от него осталась. Я думаю, у солнышка есть свое гнездо, куда оно медленно укладывается. А потом растекается по гнездышку и спит до утра. Вот только я никак не пойму, кто его гнездо переносит ночью? Встает же солнышко всегда с другой стороны! Загадка.

А куда мы бежим, я не смотрел, просто держался за мамой. А она все время вертела головой: проверяла, не потерялся ли я?

Но я не потерялся. Хотя и очень устал так долго бежать. Хорошо еще, мама траву раздвигала, и я проскакивал между стеблями. А то они очень упругие, с ними трудно бороться. Но хоть мама и прокладывала путь, я все равно выдохся. И уснул, как только мама остановилась. Я всегда так засыпаю: играю-играю, а потом – раз! – и уже сплю. А ты по-другому?»

* * *

– А дальше ты еще не сочинила? – скуксилась Зинка.

Ну правда, нельзя же бросать птенчика спящим – мало ли какая беда может с ним приключиться?

– Спокойно. – Бабушка закрыла толстую тетрадь и опустила сверху ладонь, точно запечатала ее. – Я же не изверг, правда? И не позволю, чтобы с маленьким чёртиком что-то случилось.

– Он не чёртик! Ты сама написала!

– И то верно… Прости. Конечно, он не чёртик.

– Маленький, черненький… На тебя похож! – добавила мама, сидевшая в кресле, поджав ноги.

Бабушка расхохоталась, а Зинка захлебнулась возмущением – немножко притворным, она же понимала, что никто не считает ее чёртиком.

– Вон чёртик! – Она указала пальцем на черную тень кота Максика, ушки которого, отпечатавшись на полу, смахивали на острые рожки.

Потом бросилась щекотать маму, а та начала отбиваться. Темные мамины кудряшки, которые передались и Зинке, растрепались, а зубы сверкали, как крылья тех чаек, которые, наверное, все еще бродили под их окнами. До того, как они с мамой переехали к бабушке в Подмосковье, Зинка и не подозревала, что эти ослепительные птицы живут не только на море. Ей-то казалось, они неразлучны с ее родной Ялтой.

– Это другие чайки, речные, – пояснила мама, когда они заметили их над большим прудом, где люди разводили рыбу, а чайки ее таскали.

«Здесь все другое», – подумала тогда Зинка. Но вслух этого говорить не стала, чтобы не портить маме настроение. Все равно им уже не вернуться в Ялту…

В тот день Зине казалось, что ей никогда не привыкнуть к Подмосковью. Здесь было хмуро, холодно и пусто – ни одного друга. Только они втроем в большом доме, где папа их не достанет: бабушка обещала, что на порог его не пустит.

– Знаешь, для твоей бабушки это настоящий подвиг, – сдержанно пояснила мама. – Он ведь ее сын. Единственный. Но ей так стыдно за то, что он сделал… Она встала на нашу сторону. Хотя это нелегко ей далось. Хорошо, что ты скрасила ей эти непростые дни.

«Да что я сделала-то?» – засомневалась Зинка. Просто показала бабушке свои рисунки – портреты любимых героев из аниме, которые вырезала и наклеивала в толстую тетрадь. Там она еще и описывала каждого, продолжая его историю или даже немного подправляя ее. Бабушке было интересно, ведь она очень внимательно слушала и улыбалась. А почему взрослому человеку не заинтересоваться аниме? Это же не глупые мультики для детишек…

Еще Зинка рассказала про бывших одноклассников и показала фотографии в телефоне, а бабушка произнесла странную фразу:

– Из тебя добрые слова сыплются как из рога изобилия!

Потом, подумав, добавила:

– Счастлив будет человек, который окажется с тобой рядом.

И все же этого, наверное, было маловато, чтобы действительно скрасить черные дни. А они, конечно, были черными для бабушки, если даже Зинке становилось нечем дышать при мысли о папе. Без воздуха можно умереть. Этого ей не хотелось.

Правда, если ни о чем не вспоминать, то жить можно! Хоть Подмосковье и не Ялта и Клязьме далеко до Черного моря, зато им с мамой тут спокойно.

Было спокойно…

До того, как прямо за забором взорвался такой яростный басовитый лай, точно в их поселок забрел медведь. Или уссурийский тигр… Кого еще собака может так остервенело гнать прочь?

Но следом раздался вовсе не медвежий, а вполне человеческий, хоть и очень испуганный вопль:

– Уйди!

Зинка быстро оглянулась: возле гаража, пустовавшего после смерти деда, валялись доски, которые мама все собиралась убрать. И одна из них была как раз по руке Зинке – узкая, как палка, и длинная. Схватив ее, Зинка на секунду зажмурилась: «Я – супергерой. Я девочка-коростель. Я очень быстро бегаю!» И бросилась к калитке, больше всего боясь, что уже опоздала и злой пес набросился на того, кто кричал.

Но, выскочив из двора, увидела, что с обратной стороны к их забору прижался спиной худенький светловолосый мальчишка в черной майке. Зинкин взгляд выцепил это за секунду, даже прежде, чем она оценила размеры ротвейлера, свирепо оголившего клыки.

От его рыка у нее дрогнуло сердце. Но не рука! Размахнувшись, Зинка саданула палкой по толстому заду:

– Фу!

Присев от неожиданности, пес посмотрел на нее озадаченно: «А ты откуда взялась?» Но страха в его глазах не было, и Зинка угрожающе взмахнула палкой:

– Еще хочешь? А ну пошел отсюда!

Боковым зрением, которое ее мама называла периферическим, она уловила, что на дороге мельтешит смутная фигура – кто-то бежал к ним от центра поселка.

«Хоть бы хозяин». – Зинка сердито прищурилась:

– Ну? Тебе мало?

И резко ткнула ротвейлера в грудь: пусть знает, что она не боится его. Мама всегда учила ее никому не показывать свой страх, у которого, оказывается, даже есть запах. И чуют его не только собаки, но и некоторые люди, готовые издеваться над слабыми. «А я сильная, как мама. Я – супергерой!» – напомнила себе Зинка и взмахнула палкой.

– Лорд, ко мне! – донесся гневный окрик, и пес резко повернул голову.

– Ага, – усмехнулась Зинка. – Сейчас тебе влетит… А нечего на людей бросаться!

Больше не обращая на них внимания, пес потрусил навстречу хозяину, виновато виляя обрубком хвоста. Хлестнув его по морде свернутой газетой, тот прицепил ротвейлера к поводку и махнул рукой:

– Извините, ребята! Выскочил за калитку.

Отлепившись от забора, мальчишка шагнул к Зинке, смущенно взъерошив ладонью светлые волосы. Кажется, он что-то хотел сказать, но не решился.

– Зверь какой-то! – Зинка отбросила палку в канаву.

Проследив взглядом, мальчик пробормотал:

– Ну это… Спасибо.

Он потоптался на месте и уже сделал шаг, чтобы уйти, но Зинка всплеснула руками:

– Я не поняла! Ты так и уйдешь, что ли? А познакомиться?

Скосив на нее светлый глаз, он спросил с недоверием:

– После такого?

– Чего – такого? – не поняла она.

– Позорища… Тебе не противно с таким трусом общаться?

Зина так и задохнулась от возмущения:

– Никакой ты не трус! Просто он тебя застал врасплох. Любой испугался бы, если б такая зверюга набросилась. Даже взрослый! Я-то за забором была, и мне палка подвернулась. А тебе даже защищаться было нечем.

Уже повернувшись к ней, мальчишка ловил каждое слово, и лицо его светлело.

– Ты… правда так думаешь?

– Ну конечно! Я бы вообще скончалась от страха, если б он так напрыгнул…

– Он меня из-за Розочки невзлюбил, – вздохнул мальчишка. – Почему-то не ладит с ней, хотя она девочка.

– Твоя сестра? – попыталась угадать Зинка.

Он улыбнулся, и серые глаза его засветились:

– Не совсем. Хочешь, познакомлю? Меня, кстати, Валерой зовут.

– А меня Зинкой!

Свое имя она произносила с удовольствием. Ни у кого такого не было! В ялтинской школе уж точно, и Зинка надеялась, что и в этой не будет. Конечно, она и без того ото всех отличалась… Но хотелось быть особенной и в чем-то хорошем.

– Пошли? Будешь с Розочкой знакомиться?

Чуть забежав вперед, Валерка начал пятиться, разглядывая ее. А Зинка пыталась выковырять занозу из ладони – палка оказалась необтесанной.

– А вы тут как – на лето? Или насовсем?

– Насовсем, – она постаралась произнести это уверенно, чтобы и самой не сомневаться.

Он вдруг остановился:

– А ты чего хромаешь? Это Лорд тебя?!

Вытянув наконец крошечную щепочку, Зинка с облегчением перевела дух:

– А? Не, это у меня… Давно… Ну как давно? Короче, ничего особенного!

– А… больно?

– Ну да, – призналась Зинка. – Бывает. Особенно, когда очень долго хожу. Или в футбол поиграю.

Его эта фраза так и пригвоздила к месту.

– Ты?! Играешь в футбол?!

– А что такого? Я же не в сборной России играю.

– Но… ты же…

– Хромая? Я в курсе. Ну и что?

Несколько секунд Валерка разглядывал ее молча. Потом сильно мотнул головой, точно прогоняя наваждение:

– Ничего. Знаешь, ты классная!

И пристроился рядом. Может, ему просто не хотелось видеть, как она припадает на левую ногу, но Зинка запрещала себе так плохо думать о людях.

– А ты совсем не испугалась Лорда?

– Я не боюсь собак. – Зинке вспомнилась Герда, которую пришлось оставить маминым друзьям в Ялте, и у нее заныло сердце. – Я их люблю. У меня была далматинка… Но маме неудобно было сразу и ее к бабушке тащить. Тем более у нее кот – Макс… Ему могло не понравиться, что на его территорию собаку притащили…

– Это уж сто процентов!

– И потом – вдруг мы еще и сами не прижились бы?

– А вы прижились?

– Еще как! Бабушка у меня просто супер! – Зинка улыбнулась, представив ее. – И на собаку она согласилась бы, только Герда уже привыкла у маминых друзей… И они прямо плачут, просят не забирать ее… Мама говорит: нельзя их обижать, они же нас выручили. Но мы себе снова заведем! Может, снова далматинку… Как думаешь, маленького щеночка Макс примет?

Пропустив ее последние слова, Валерка угрюмо пробормотал:

– Везет тебе. А я никак не могу тут прижиться.

– Вы тоже недавно переехали? – обрадовалась Зина.

– Полгода.

– Уже полгода?! И ты до сих пор…

– Я в Москве родился, – перебил он. – И мама тоже. Мы – коренные москвичи, понимаешь? Нам эта деревенская жизнь на фиг не нужна! Одно название – коттеджный поселок… В этом Просторе одна малышня, даже поболтать не с кем. Хорошо хоть, ты появилась! А еще школа здесь…

– Ужасная? – Зинке захотелось заскулить: ей ведь тоже в сентябре придется тащиться в эту школу!

– Обыкновенная. Средняя школа… – Он усмехнулся: – Этим все сказано. А в Москве я в лицее учился. От Вышки.

– От какой вышки? В бассейне, что ли? Спортивная школа?

– Ты вообще?! От Высшей школы экономики. Не слышала про такую?

Казаться умнее, чем она есть, Зинка никогда не пыталась. А смысл? Рано или поздно это ведь вскроется!

– Не, не слышала.

– Ну ты даешь… Это же очень крутой вуз. Я туда поступать собирался.

– Передумал?

С досадой цокнув языком, Валерка одним рывком оторвал голову тимофеевке и скомкал ее в пальцах.

– Да кто меня теперь примет туда? Из какой-то поганой деревни…

– Да ладно тебе! – возмутилась Зинка. – Никакая она не поганая! Тут же такая красота… Я тоже по Ялте скучаю, но не ослепла же от этого.

Остановившись, он язвительно прищурился:

– Русское раздолье, да? Левитан? Ты прям как мой папа.

– А что с твоим папой? – поинтересовалась она осторожно.

Валерка швырнул растерзанную травинку на землю:

– Крыша у него поехала. Ему взбрело в голову, что он должен стать художником! В сорок лет бросил свой бизнес. Не совсем, конечно, часть производства сюда перевел. Купил здесь дом и перетащил нас в эту глушь.

– Как Гоген…

– Что?

– Поль Гоген, – уточнила Зинка. – Знаешь такого знаменитого художника? Он тоже бросил хорошую работу, в банке, кажется… А, нет! Он брокером был на бирже. Ну, в общем, какой-то ерундой занимался. А потом все это бросил. Жена с детьми сама от него ушла, потому что денег не стало.

Вздохнув, Валерка с опаской заметил:

– Как бы и моя не ушла.

– А Гоген уехал на Таити. Он там штук восемьдесят картин написал. Теперь они миллионы стоят!

– Так это теперь…

– Ну да. Мама говорит: слава пришла к нему после смерти.

– И кому она нужна после смерти?

Зинка кивнула:

– Никому. Но Гоген за славой и не гнался, ему просто в кайф было рисовать… Может, и твоему папе тоже?

– Класс! Он кайфует, а мы из-за него страдать должны.

– А ты прям сильно страдаешь?

– А ты как думаешь?! – внезапно разозлился он так, что щеки покрылись красными пятнами.

И пошел дальше слишком быстро, сердито размахивая руками. Зинке пришлось стиснуть зубы, чтобы поспеть за ним.

Спохватился Валерка, когда они миновали еще пару домов.

– Ой, извини! – Он смущенно посмотрел на ее ногу. – Я забыл.

– И хорошо, что забыл, – радостно отозвалась Зинка. – И не надо тебе об этом помнить все время. Не будешь?

Помолчав, он усмехнулся как-то вбок:

– Легко! Я уже забыл про это.

* * *

От Валеркиного «кубика» их дом отделяло метров сто. И как это они раньше не увиделись? Наверное, потому, что забор его окружал высоченный, из-за него и захочешь – ничего не разглядишь.

Зинке немедленно захотелось забраться на плоскую крышу, растянуться там, как на морском берегу, и смотреть в небо долго-долго… Почему-то она не сомневалась, что ей удастся воспарить и над этой крышей; и над маленьким селом Светлое на берегу реки, внутри которого построили их Простор; и надо всем Подмосковьем, пока не ставшим ей родным. Облака поделятся с ней белыми крыльями, чтобы она превратилась в чайку и унеслась к своему любимому теплому морю.

«А вдруг однажды я уже не смогу найти наш дом на Шеломеевской?!» – испугалась Зинка. Почему такого не может быть? Раньше она не сомневалась, что проживет в Ялте всю жизнь и будет дышать ароматом пушистых магнолий, сдобренным морским ветром. А вот ведь как получилось…

Валерка гостеприимно распахнул калитку:

– Прошу!

Хотя как «распахнул»… Потянул с усилием – очень уж она тяжелая, из массивного дерева. А сам забор из красивых, слегка поблескивающих кирпичей. Но Зинке нравились каменные, грубовато слепленные, как у них в Крыму. Они с мамой уже решили, что, если разбогатеют, заменят бабушкин профнастил такой оградой. Бабушка была не против. Только когда это будет! Мама вон до сих пор не может работу найти…

На белых мраморных ступенях Зинка поскользнулась, но Валерка успел схватить ее под локоть.

– Дождь ночью был, – объяснил он виновато.

– А утром даже снежинки летели! – вспомнила Зинка. – Никогда не видела снега в июне! Мы уже в море купаемся в это время.

Он неопределенно вздохнул:

– Ну…

И открыл перед ней дверь.

«Что-то я забоялась», – обнаружила Зинка, оказавшись в просторном светлом холле с колоннами. Возле окон, завешенных голубоватыми вуалями, стояли изящные диванчики с гнутыми ножками, а между ними в большой кадке росла пальма. Ей Зинка улыбнулась как старой знакомой – таких в Ялте полно!

«Ой, надо нам тоже хоть в кадке завести!» – и почему это раньше в голову не пришло?

Она обвела взглядом все стены, отыскивая картины Валеркиного папы, но ни одной не увидела.

«Странно, – подумала Зинка. – И не скажешь, что здесь художник живет».

Неожиданно ей стало жаль этого взрослого человека, которого она еще в глаза не видела. Никто не любит его картины? А вдруг они действительно… Ну так себе… А он ради таланта, которого на самом деле и нет, и жене, и сыну жизнь сломал. Ах да, еще и Розочке… Кто она такая?

Наверх вела широкая, как в кино, лестница, по которой можно спускаться только в бальном платье. У Зинки такого отродясь не было! Да и красиво сойти с такой шикарной лестницы у нее вряд ли получилось бы.

Но вместо дамы с веером со второго этажа кубарем скатилась… собака!

– А вот и Розочка! – воскликнул Валерка.

Золотистый ретривер с разбегу вонзил голову между Зинкиных колен. Хорошо, она джинсы надела – нежарко ведь на улице…

Валерка так и охнул:

– Тебе не больно?

– Нисколечко. – Зинка мужественно перетерпела и присела, разом став ниже собаки. Ее руки сами обвились вокруг мягкой шеи, а глаза зажмурились. – Розочка, – прошептала она, зарываясь в золотистые пряди.

А собака глубоко вздохнула в ответ. Зинка не сомневалась: это значит, что ей тоже хорошо.

– Пошли ко мне в комнату, – предложил Валерка, потом вдруг смутился: – Только это… на втором этаже…

– И что? – Зинка выпрямилась. – Слушай, хватит обращаться со мной как с больной. Ты же слово дал! Я по лестницам спокойно хожу. Моя комната здесь тоже на втором этаже… Хотя бабушкин дом не такой здоровенный, конечно.

Он обрадовался:

– Тогда пойдем!

– Эй, вы куда собрались?!

Веселый голос ветром пронесся по лестнице и накрыл их прозрачной сетью – не убежишь! Зинка задрала голову и сразу подумала: «Это его мама». У высокой, стройной женщины, стоявшей на площадке, были такие же, как у Валерки, короткие и почти белые волосы, слегка встрепанные надо лбом, точно она зачесала их мокрой пятерней. И глаза у нее были как у него, большие и серые, с легкой примесью голубизны.

Женщина легко сбежала по ступенькам – ноги в светлых брюках мелькали так быстро, что Зинка испугалась: «Не упадет?» А следом струхнула еще больше: «Как здороваются в таких домах? Может, надо сделать реверанс какой-нибудь?»

Но правильно делать реверанс она не умела и только кивнула:

– Здрасте…

– Это моя мама, – сказал Валерка ей в затылок. – Валерия Андреевна. Мам, это Зина. Она меня от Лорда спасла.

– От этой зверюги? Он на тебя напал?! – Ее ладони облепили лицо сына, повертели голову, взгляд стремительно скользнул по всему телу.

Валерка смущенно высвободился:

– Да я цел! Зинка его палкой отогнала.

Светящийся взгляд метнулся к Зинкиному лицу:

– Ого! А ты смелая девочка. И хорошенькая какая!

И она уверенно, точно имела на это право, сжала Зинкины щеки, чтобы разглядеть ее получше. Вышло это совсем не обидно, хотя так обычно обращаются с детсадовцами, и, если бы кто другой попытался вести себя с ней подобным образом, Зинка наверняка вырвалась бы. Но у Валерии Андреевны были такие теплые руки, светлое, круглое лицо и мягкие губы, улыбавшиеся искренне и ласково, что девочка замерла в ее ладонях. И пробормотала:

– А вы такая красивая…

Валеркина мама беззвучно рассмеялась – легко, как ветерок, – и разжала руки.

– И дом у вас очень красивый! Я таких в жизни не видела, – добавила Зинка, скользя взглядом по сверкающему потолку, усеянному крошечными светильниками, по едва различимым, пастельным узорам стен, по светлой штриховке пола.

Bepul matn qismi tugad.