Kitobni o'qish: «Помощница»

Ну нормально. И где это я?

Темно. Пошевелить руками и ногами, вроде нигде так особо не больно. Попробовать сесть? Хм. А если позвоночник сломан? Ладно, вот и проверим. Подниматься осторожно, чтобы лоб не расшибить, если я в каком-нибудь ящике. Или в трубе. Нет, лучше не думать о таком, и без этого сердце колотится так, что сейчас не выдержит, а желудок уже начинает скручивать.

Села. Значит – какое-то помещение. С вертикальным положением лучше не рисковать.

Вот что болит – так это голова. По которой меня приложили посреди улицы чем-то тяжелым. Иду, и тут удар.

Трогаю макушку. Больно, елки! И шишка здоровая. Как в мультике. Но пока мой мультик какой-то страшный.

Интересно: подавать голос или не подавать? В одном триллере маньяк отрезал жертве язык, чтоб не звала на помощь, а потом и с голосовыми связками что-то сделал. Но вокруг ни шиша не видно, даже ползти куда-то – нет смысла, я вообще не знаю, есть ли тут дверь (люк, крышка). И не случится ли на моем пути граблей, битого стекла или оголенных проводов, вариантов много.

А-а-а.

Так, дыши, дыши. Вдох – выдох. Вдох – выдох. Бояться не надо. Я не боюсь. Надо смотреть, что делать.

И, видимо, все-таки звать. Но не на помощь. Злить плохих людей нельзя.

– Здесь кто-нибудь есть? – хриплю я.

Нет ответа. Я откашливаюсь так, что должны были бы проснуться все злодеи. И теперь уже кричу достаточно громко:

– Эй! Кто-нибудь!

Громкий ржавый скрип – и в стене образуется светлый прямоугольник. А в нем силуэт человека. Немаленького такого человека.

– Я тебя слышу, слышу, – стариковский голос. Как будто тут надоедливый внучек в сотый раз дедушку отвлекает от важного дела. Дедушка не сердится, но уже подустал.

– Слышу, говорю, – повторяет он.

Судя по спокойному тону – он меня сюда и притащил. Да уж. Как в анекдоте: «Ну, я услышал. Легче стало?»

Щелк – включился яркий свет. Я зажмурила глаза.

– Тебя как зовут?

– Маша, – на всякий случай солгала я.

– Вот и хорошо. А я …вот как бы ты меня назвала?

Ничего себе вопросики.

Я открываю глаза и несколько раз моргаю. Передо мной – коренастый пожилой дядечка с усами, в клетчатой кепочке и в коричневом костюме в полосочку. Я видела фотографии своего прадеда – у него такой же костюм был. Ну, или похожий. А дядечка мне напоминает завхоза из какого-то старого фильма.

– Петрович, – брякаю я и пугаюсь до испарины. Сейчас как треснет еще опять по голове, а то и чего хуже сделает.

Но лицо дядечки расплывается в улыбке:

– А мне нравится! Вот так и будем жить: Петрович и Маша. Не-не-не, не подумай никаких глупостей, я ж не маньяк какой этот ваш сексуальный. Ты тут для работы нужна.

Хоть какое-то облегчение.

– А что за работа? – осведомляюсь я по-деловому, подаюсь вперед и только что рукава не закатываю.

– Нужно будет куколкам помогать. Чинить их, одежки порванные зашивать. Искать детали на складе, я все покажу.

Ясно: какая-то подпольная фабрика.

– Хорошо. Покажите рабочее место.

Петрович смотрит на меня удивленно-одобрительно:

– Говорил же я им – покладистую найду! Не все плохие, не все. Идем.

Я поднялась, размяла затекшие ноги. Петрович не нервничает, ждет, – хорошо, значит – не разозлила его. Пере выходом осматриваюсь. В комнате пусто, если не считать матраса в углу и чего-то навроде кладовки метр на метр с закрытой дверью. Мог бы, кстати, на матрас меня положить, а не на холодный пол.

А вот соседнее помещение оказалось настоящей мастерской. Краски и кисти, отдельная ванночка с мягкими мочалками и душистым мылом разных сортов (я понимаю, что иногда куклу надо помыть, дети же и разрисовать додумаются, но такой набор, по-моему, уже слишком), швейная машинка, бесконечные наборы нитей и много-много образцов тканей.

– На любой случай! – Петрович гордо обводит руками пространство. – Все для куколок!