Kitobni o'qish: «Лис и Паучиха»

Рыжий вихрастый мальчишка вёсен пяти отроду шумно шмыгнул носом.

– Не реви, – рыкнул на него тощий и такой же рыжий мужчина, не сбавляя шаг, и больно дернул за руку, чтобы малец не отставал. – Не реви, кому говорю! И так тошно.

Мальчишка вытер глаза грязным рукавом свободной руки и снова громко шмыгнул.

По тому, как отчаянно выла мать, прижимая его к себе напоследок, а отец смотрел куда угодно, только не на него, ребёнок понял, что происходило что-то страшное, непоправимое.

Самый младший среди дюжины таких же вихрастых и рыжих мальчишек и девчонок. Самый бесполезный. Старшие хоть в поле могут помочь, а он только лишний рот. Кажется, устав придумывать имена детям, родители назвали его коротко – Лис.

Внезапно мужчина остановился, подхватил сына на руки и усадил на облучок телеги со скудным урожаем.

– Один поеду, – бросил отец старшим братьям Лиса, после чего сел подле мальчишки и взял поводья. Почти взрослые сыновья виновато опустили глаза, но возражать не посмели.

Телега тронулась, скрипя и покачиваясь.

Отец и Лис ехали целый день. Иногда им встречались другие обозы: крестьяне везли скудный урожай в крепость как подать, а кто поудачливее – ещё и на продажу. Второе, увы, к семье Лиса не относилось. Лето выдалось дождливым и очень холодным, и даже малыш понимал, что в их телеге слишком мало мешков зерна. Не заплатить городу – остаться без защиты, заплатить зерном для семьи Лиса означало голодную смерть зимой. Воины из Варде́ны – единственное препятствие на пути разбойников из-за моря, которые приплывают с первыми холодными ветрами.

Шум, грязь и дома, казалось, скребущие небо. Лис вертелся как мельничное колесо, разглядывая серые улицы Вардены. Так далеко от дома мальчишка ещё никогда не бывал.

Вереница обозов выстроилась на пути к огромному дому без окон, но с высокими двустворчатыми дверями. Любопытному мальчишке тяжело давалось ожидание и не сиделось на месте, и отец то и дело одергивал его. Их очередь подошла только к позднему вечеру.

– Всего три мешка, Тера́н? – Нахмурился усатый мужчина, сделав отметку на дощечке. – Видимо, защита тебе не нужна. Морских бестий не было, конечно, уже пару зим, но… думаю, неурожайный год не только у нас.

– Мы передохнем с голоду, если отдадим больше! – яростно возразил отец Лиса, сжимая кулаки.

Усатый пожал плечами и, неопределенно хмыкнув, собрался пойти к следующему обозу, как вдруг Теран окликнул его.

– Возьми мальчишку, – глухо произнес он, опустив глаза.

– Зачем нам лишний рот? – Сборщик с сомнением окинул их взглядом.

– Продадите торговцам с юга, – почти прошептал поникший мужчина, стараясь не смотреть на сына. Лис испуганно втянул голову в плечи и попытался спрятаться за отцом, но тот ему не позволил: наоборот, легонько подтолкнул к собеседнику.

Усатый оценивающе прищурился, пристально рассматривая мальчишку.

– Да много ли за такого дадут? Тощий, что дворовая кошка, – с сомнением бросил сборщик, но, помолчав пару мгновений, махнул рукой. – А, ладно. – И сделал ещё одну пометку на дощечке напротив имени «Теран». – Уплачено.

Сборщик махнул рукой какому-то парнишке вёсен шестнадцати, кивнул на Лиса, бросил через плечо: «Накорми. И не спускай с него глаз. Сбежит – выпорю!» и направился к следующему обозу.

– Прости, Лисёнок, – едва слышно – а может, ему и вовсе показалось, – шепнул отец и сел на облучок телеги, которую как раз успели разгрузить.

Лис бросился было к родителю, но подоспевший парнишка грубо удержал его за ворот грязной рубахи.

***

Хождение за море Лис почти не запомнил. Мальчишку так сильно лихорадило всю дорогу, что купивший его торговец то и дело ворчал о потерянных деньгах. Но мальчик выжил и, стоило ему оклематься, был снова продан, а затем снова и снова. Волею судеб в городе со странным названием У́сне Лиса купили в последний раз.

– Какой тощий! – Бренча браслетами, всплеснула руками молодая и статная черноволосая госпожа, придирчиво осматривавшая насупившегося мальчишку.

– Сурайя, госпожа Ахтар, – мягко произнес одетый в яркий кафтан безбородый мужчина с серьгой в ухе, который привёл Лиса с невольничьего рынка. За год странствий от торговца к торговцу мальчишка научился неплохо понимать южную речь, но смысл последней фразы от него ускользал. Лиса так вымотало путешествие, что, безразличный ко всему, он стоял, понурив голову.

– Как тебя зовут, малыш? Ты меня понимаешь? – спросила госпожа, наклонившись к нему, и водопады чёрных волос заструились, обрамляя её лицо. Женщина заставила мальчика посмотреть на себя, небрежно подцепив изящными пальцами за чумазый подбородок. Глаза госпожи как два чёрных оникса выделялись на загорелом лице.

– Лис, – помедлив, буркнул ребёнок.

– Не бойся меня, А́лис, – переиначила она имя на южный манер. – Будь послушным, и я тебя не обижу. – Женщина легонько потрепала ребёнка по запылённым рыжим вихрам и, хищно улыбнувшись, отдала распоряжение смиренно ожидавшему слуге с серьгой:

– Отмыть, выдать чистую одежду и накормить. Клеймить буду сама.

Стоило госпоже отойти от мальчика, как к ней подскочили служанки с небольшим бронзовым тазиком для омовения рук, кувшином и полотенцем.

***

Лис так туго привязан к столу ремнями, что конечности начинает неприятно покалывать. Всё, что он может – затравленно смотреть, как приближаются к лицу чёрные ониксовые глаза госпожи Ахтар. Её зрачки расползаются, превращая человечески глаза в два бездонных черных провала. Казавшаяся ещё утром такой красивой, женщина показывает ему на ладони чёрного паука, совершенно непримечательного для южан, но кажущегося огромным монстром для мальчишки из северных мест.

– Не бойся, Алис, пока ты будешь покорен, мой маленький друг не причинит тебе боли. – Её голос журчит обманчиво нежно, и мальчику начинает казаться, что мир вокруг мягко покачивается на волнах.

Он не беспокоится даже тогда, когда госпожа пересаживает паука на его обнажённую грудь. От движений мохнатых ног щекотно, но не более. Переливы мягкого голоса убаюкивают. Но вдруг резкая обжигающая боль справа под ключицей вырывает его из сладкой истомы и заставляет выгнуться дугой. Крик, срывающийся под низкий потолок, кажется оглушающим и чужим.

– Тише, мой Алис, тише. – Ахтар кладёт неожиданно холодную ладонь ему на лоб. – Если попробуешь сбежать, наш маленький друг укусит тебя, и тогда ты умрёшь в муках. Теперь ты принадлежишь мне… и Шаадат. Навеки. А сейчас спи, Алис, спи.

Душная темнота окутала Лиса.

Юноша, вскрикнув, резко сел на жёсткой постели и потёр лицо, будто стараясь стереть остатки липкого сна. Едва начало светать. Он тихо выругался, но ложиться снова не торопился. Всегда один и тот же кошмар, который не оставляет его и под чужим небом.

***

Очнувшись на следующий день после ритуала, Лис первым делом побежал рассматривать своё отражение в тазу с водой. Там, где накануне, казалось, воткнули раскаленный штырь, теперь красовалось небольшое чёрное изображение паука. Как позже объяснил Захир, слуга с серьгой в ухе, который привёл мальчика в этот дом, Лису очень повезло: мало кто удостаивался чести быть клеймённым лично госпожой. Обычно такую работу выполняли младшие служительницы Обители. От Захира же Лис узнал, что паук – символ богини-пряхи, которую особо почитают в окрестностях Усне. «Теперь ты принадлежишь мне и Шаадат», – мелькнуло в голове мальчика страшное воспоминание. А следом всплыли и другие слова: «Попробуешь сбежать – умрешь». Проверять это утверждение не хотелось и, Лис остался.

Первое время мальчишку удивляло практически всё, даже южные дни казались бесконечно длинными. Захир поднимал слуг с солнцем, чтобы успели как следует поработать до того, как светило окажется в зените, а город – во власти невыносимой жары, отпускал же на покой только после заката. Мальчишку, привыкшего к долгим сумеркам, поражало, как резко вступала в свои права ночь – просто обрушивалась на город. Но дольше всего ребёнок привыкал к звону колокола, отмечавшего полночь и полдень.

Поначалу Лис сильно тосковал по дому, но время шло, и образы родных стирались из памяти, сливаясь в один – рыжий и вихрастый.

Лису было около семи вёсен, когда проявился дар. Как часто говорила потом госпожа, дар магии узлов особенно редкий и оттого наиболее ценный среди прочих.

Однажды во время вечерней уборки Лис разбил дорогое блюдо. Старый Захир разгневался и выставил мальчишку во двор, пока остальные рабы ели свой скудный ужин. Лис, тяжело вздыхавший над черепками блюда, сидел на пороге внутренней террасы и задумчиво крутил в руках длинный шнур от своей рубахи.

– Что ты делаешь, Алис? – раздался вдруг голос госпожи. Ахтар стояла и, по-птичьи склонив голову, наблюдала за мальчиком.

– Простите, милостивая госпожа! Я задумался и не заметил вас. – Лис поспешно вскочил, выронив шнур, и поклонился так низко, как только мог.

– Что ты делаешь, Алис? – настойчиво, но мягко повторила вопрос госпожа.

– Ничего, госпожа. – Мальчик съежился. – Я разбил блюдо, и Захир-ага наказал меня.

Госпожа неожиданно подобрала шнур, обронённый Лисом.

– Знаешь ли ты, что это, Алис? – Казавшаяся сейчас воплощением строгости госпожа в одной руке держала шнур, а другой взяла мальчишку за подбородок, заставив выпрямиться.

– Н-ничего, госпожа, – запинаясь, залепетал Лис, – п-п-просто шн-нур.

Ахтар вдруг неожиданно тихо и мелодично рассмеялась.

– Ох, Алис! Кто научил тебя этим узлам? – поинтересовалась она.

Только теперь мальчик заметил, что заплел свой шнур от рубахи в причудливые узлы, перетекающие из одного в другой.