Kitobni o'qish: «Ангел Смерти»
Глава 1
Лена сидела, прижавшись лбом к холодному дребезжащему стеклу, и смотрела на залитые солнцем улицы, словно бы и не видя проплывавших за окном трамвая домов.
Прошел уже месяц из отпущенных ей трех, а она так ничего и не придумала, а время неумолимо утекает – по минутам, часам, дням. И такое напряжение!
Лена прикрыла глаза, вновь вспоминая тот вечер, когда ее чудесная, идеальная, счастливая жизнь разбилась вдребезги.
Всю свою сознательную жизнь Лена гордилась собой – и не без оснований. Она была умна, красива, имела прекрасное образование. У нее были успешная карьера, счастливая полноценная семья и дом – полная чаша.
Ее супруг, Анатолий Игоревич, состоял в должности главврача одной из крупнейших больниц города. Лена работала старшим научным сотрудником в фонде графики музея истории города, она организовывала выставки, готовила новые экспозиции, писала научные статьи и при этом была безупречной женой и хозяйкой. Ее жизнь была полна гармонии и достоинства. В свои тридцать девять лет Лена сохранила подтянутую фигуру, она всегда тщательно следила за внешностью и одевалась со сдержанной элегантностью, приличествующей ее возрасту и статусу. С такой женщиной не стыдно появиться в гостях и на приеме, ее приятно представить начальству. И Лена была уверена, что в успехах мужа есть и ее немалая заслуга. Это она создала ему условия для карьерного роста, она так устроила дом, полный красоты и уюта, поддерживала в нем чистоту. Она, Лена, воспитала двух прекрасных детей, которые не хамили взрослым, читали книги, уважали родителей. Дочь училась в музыкальной школе, сын играл в теннис, оба усиленно занимались иностранными языками. В их доме никогда не разговаривали на повышенных тонах, не оскорбляли друг друга, и в этом также была заслуга Лены. Она незаметно распределила сферы ответственности, в которых каждый из супругов имел решающее слово. Лена занималась детьми и хозяйством: выбирала школы, искала репетиторов, составляла планы семейного бюджета. Анатолий обеспечивал семью. Он выделял сумму на семейный отдых, а она решала, где именно они будут отдыхать. Муж приобретал квартиру и находил ремонтную фирму, а Лена занималась дизайном и покупкой мебели. Это не значило, что они никогда не советовались друг с другом, просто каждый заранее знал, в каком случае за кем остается решающее слово. И все были счастливы.
Друзья и знакомые искренне восхищались их семьей, считая Лену и Анатолия идеальной парой. Так же считала и Лена – до того самого вечера, когда муж, поздно вернувшись домой, пригласил ее в гостиную и, прикрыв за собой дверь, сообщил своим обычным спокойным голосом, что он подал на развод.
В первые несколько секунд ей показалось, что она неправильно расслышала или не поняла, о чем именно он хочет ей сообщить, а поняв, решила, что это шутка.
– Это не шутка. Сегодня я отнес заявление в ЗАГС. У нас дети, так что разводиться будем по суду. Он состоится через три месяца. Материальные вопросы я уже решил. Квартира и дача останутся вам, на детей я буду выплачивать алименты, по двадцать тысяч рублей ежемесячно на каждого.
– Сорок тысяч получается? – автоматически повторила Лена. – Но этого будет мало, мы не сможем жить на такие деньги.
– Ты забываешь о своей зарплате, – сухо напомнил ей муж.
Действительно! Свою зарплату Лена привыкла тратить на себя. Салон красоты, косметика, подарки родным и прочие шпильки-булавки.
– Если у тебя больше нет вопросов… – проговорил, направляясь к двери, муж.
И тут Лена спохватилась.
– Но почему?! Толя, что случилось?! Я ничего не понимаю! – Она почувствовала, что впервые в жизни близка к настоящей истерике. – Как же так?! А отдых? Наш отпуск?.. А юбилей?!
В сентябре у родителей мужа должен был состояться юбилей – золотая свадьба, и Лена, со свойственной ей предусмотрительностью, уже загодя занялась подготовкой, искала ресторанный зал, продумывала меню, список гостей, прикидывала, что подарить…
– Какое это имеет значение? – пожал плечами муж, глядя на нее с каким-то презрительным сожалением.
– Действительно… Прости. – Лена попробовала собраться с мыслями. – Толя, я не понимаю – почему? У нас же все так хорошо… Мы же с тобой счастливы? – Последняя фраза прозвучала скорее как вопрос, как-то жалко и неуверенно.
– Ты – да, счастлива, – подтвердил он. – А мне надоело жить, как на обложке глянцевого журнала, изображать члена великосветского семейства, разговаривать шепотом и надевать к ужину галстук!
Да, Лена всегда стремилась поддерживать в доме определенный стиль, а потому ужинали они всегда в гостиной, с парадной сервировкой и опрятно одетые. Она не допускала ношения в доме вытянутых на коленях спортивных штанов и рваных вылинявших футболок. Ей всегда казалось, что Анатолию импонирует ее стремление к эстетике, к культуре быта.
– Мне надоела жизнь в семье «высокой культуры быта», – словно в ответ на ее мысли бросил муж. – Я не социалистический плакат образцового семьянина, я живой человек, и я хочу живых отношений, а не чопорной показухи, я хочу любви, а не заезженного ритуала – по часам, два раза в неделю, с секундомером в руке.
– Толя, это… невозможно! Я так старалась, я думала, ты счастлив! Толя, это пройдет! Ты просто устал! – торопливо заговорила она, пытаясь осмыслить брошенные ей в лицо обвинения. – У нас же дети. Что они скажут?! А соседи?.. Друзья?.. Толя, так нельзя. Умоляю тебя, не делай этого! – Глупый, бессмысленный испуг охватил все ее существо. Это какой-то кошмар. Это жуткий сон… Это неправда! Такого просто не может быть. Это шутка! Глупая, жестокая шутка!
– Лена! Мы разводимся. Я все решил. Разговор окончен. – Голос мужа звучал четко, решительно, как на производственном совещании.
– Я не дам тебе развода! – вдруг выпалила Лена. – Не дам!
– Напрасно. Я рассчитывал на твое благоразумие, – глядя на нее равнодушными, холодными глазами, ответил муж, опускаясь в кресло. – Развод я все равно получу, но ты из-за такого своего поведения можешь сильно проиграть. Я советую тебе еще раз подумать.
Он встал и ушел в спальню. А Лена осталась в гостиной. Она опустилась на стул возле обеденного стола, рядом с прибором мужа, и просидела на этом стуле всю ночь.
Утром она вышла в кухню, накормила детей завтраком, проводила Анатолия, потом позвонила на работу и отпросилась по семейным обстоятельствам. А затем пошла в спальню и долго лежала на постели, глядя в потолок. Ей не хотелось ни есть, ни пить, ни двигаться. К трем часам дня, когда дети должны были вернуться из школы, она приказала себе встать, умыться, переодеться и накрыть на стол. Она уже все обдумала. Это просто недоразумение, кризис среднего возраста. Это пройдет. Надо только потерпеть. Никакого развода не будет! Толя обязательно успокоится, извинится перед ней, и они будут жить как прежде, никогда не вспоминая об этом кошмарном происшествии. Главное – вести себя как ни в чем не бывало. Не устраивать скандалов, не выяснять отношений, готовить его любимую еду, следить за его одеждой, и все наладится. И так она и сделала.
Все шло гладко. Анатолий поздно возвращался домой, она не лезла к мужу с вопросами, старалась вообще пореже обращаться к нему. Детям Лена объяснила, что в больнице идет министерская проверка, поэтому папа задерживается допоздна на работе и к нему лучше не приставать. Постепенно Лена успокоилась. Все шло своим чередом, пока спустя две недели она не заглянула в ящик секретера, куда муж клал два раза в месяц деньги на хозяйственные нужды, и не обнаружила там тех самых сорока тысяч и ни копейкой больше.
Это было почти втрое меньше, чем сумма их обычного месячного бюджета. Лена задумалась. А может, она слишком легкомысленно отнеслась к происходящему? А вдруг все это вовсе не шутка? Вдруг Анатолий действительно решил развестись? Как бы абсурдно это ни звучало.
Лене вспомнились ее разведенные подруги и приятельницы, в одиночку тянувшие детей на жалкие алименты. Она всегда им сочувствовала, но в душе с неким затаенным самодовольным превосходством считала их неудачницами, не сумевшими удержать в доме мужей, создать подходящую атмосферу в семье. Обеспечить мужу комфортный уют. Теперь, вспоминая свои глупые, горделивые, недостойные мысли, она даже покраснела. Оказывается, сколько ни старайся создавать «уют и атмосферу», от подобных несчастий не застрахован никто. Даже она! Но сейчас ее мысли были заняты не столько самобичеванием, сколько воспоминаниями о постоянном финансовом цейтноте у подруг-разведенок. Денег в таких семьях всегда катастрофически не хватало. О господи! А ведь и Полина, и Никита, какими бы воспитанными они ни были, ужасно избалованы. К тому же им нужны репетиторы, иностранные языки, одежда, всякие там гаджеты… Они привыкли уезжать на отдых в Европу…
Европа! Лена вздохнула. Она уже начала разрабатывать маршрут, по которому они должны были поехать путешествовать этим летом. Составила список достопримечательностей, которые им следовало осмотреть, и ресторанов, в которых стоило пообедать. Теперь ничего этого не будет.
А образование? Еще недавно они с Толиком говорили о том, что детей нужно отправить учиться за границу. Толик предлагал Америку, Лена – Европу. Европа ближе, туда можно примчаться на помощь детям в любую минуту… Но теперь ни о какой Европе и речи быть не могло. Или Анатолий будет оплачивать их учебу отдельно? А если он не захочет этого делать?..
– Господи, ну почему он решил со мной развестись?! – Этот вопрос, заданный Леной самой себе вслух, помог ей сосредоточиться на самом главном. До сих пор размышляя о причинах его решения, она копалась в себе, придумывала оправдания его поступку, списывая все на гормоны, перестройку организма, нервные перегрузки; вспоминала всю их совместную жизнь, копалась в мелочах, но теперь ей впервые пришла мысль о том, что причина-то может быть и в другом. Не в их общей жизни. Мужья ее подруг всегда уходили из семьи к другой женщине. – О господи!..
Лена вскочила. Официально рабочий день мужа заканчивался в шесть часов вечера. Сейчас было четыре. Лена привела себя в порядок, дождалась детей, накормила их, проводила на занятия и выскочила из дома.
Машину она не водила, считала это чисто мужским занятием, предпочитая ездить на работу на общественном транспорте, изредка – на такси, а за продуктами они ездили вместе с Толиком. Но сегодня, когда время поджимало, она пожалела о своих предрассудках. Теперь, в ее новой жизни, машина им понадобится.
Глава 2
Анатолий Игоревич вышел из дверей больницы под руку с высокой стройной блондинкой в короткой норковой шубке и в высоких сапогах на шпильке. Мэрилин Монро с мозгами. Так определила типаж своей соперницы Лена. Увиденное ее ужаснуло. Ее муж, ее Толик, изменил ей! Нет!.. Еще хуже!.. Он предал ее, бросил ради другой женщины! Лена почувствовала такую горечь, обиду и опустошенность, что не заметила, как привалилась к красной кирпичной стене больницы и зарыдала в голос. Она стояла и ревела… Может быть, час, а может, и дольше. Никто не обращал на нее внимания. Она стояла за углом корпуса, в стороне от основной аллеи, и никто, кажется, не видел ни ее горя, ни ее унижения. А потом она поехала домой и всю дорогу думала: что же ей дальше делать? Как теперь жить?
Как он мог?! Этот вопрос бесконечно, сотни, тысячи раз возникал в ее голове – и не находилось на него ответа. Как ей теперь жить? Что делать? Куда возить детей на отдых? Как выезжать без машины на дачу? Что она скажет знакомым? Родителям? Друзьям?..
Она вспомнила всех их знакомых, которые так любили бывать у них в доме, хвалили ее как хозяйку, делали комплименты их семье, завидовали, ненавидели, презирали. Да, да! Раньше она, ослепленная собственным самодовольством, ничего этого не понимала, но теперь! Боже, какой стыд! «Лучше бы он умер, чем… так!» – в отчаянии подумала Лена. Ведь тогда она бы осталась всеми уважаемой вдовой. Ее бы жалели, ей бы помогали, сочувствовали. Конечно, тогда она лишилась бы тех самых сорока тысяч в месяц, зато сохранила бы самоуважение. К тому же у них, точнее у мужа, на счетах в разных банках – он не любил хранить деньги в одном месте – имелись значительные накопления. Господи! А ведь у нее даже на черный день ничего нет! Она так безгранично ему доверяла! Была так в нем уверена!
«Предатель! Мерзавец! Чтоб он сдох!..» Черные, неведомые ей прежде слова и мысли выплывали из глубин подсознания, наполняя ее мозг зловонным туманом ненависти, растекаясь в душе, словно чернильное пятно, выпущенное каракатицей.
Лена ехала в битком набитом автобусе, не замечая толкавшихся рядом с ней людей. Она представляла себе похороны мужа: торжественные речи, поминки, себя – всю в черном, стоящую у гроба. Да, если бы он умер до развода, они были бы спасены от позора, от нищеты, от унижения. Но Толик в прекрасной форме. Ему не грозят ни инфаркты, ни инсульты. Он их всех переживет! Он обыгрывает Никиту в теннис, регулярно ходит в бассейн, занимается в спортзале. Раньше Лена им гордилась, но теперь эта забота мужа о собственной физической форме вызвала в ней приступ ненависти и глухого раздражения. В этот момент она сама была готова его убить. Она вспоминала, как он поцеловал блондинку, стоя у машины, как та по-хозяйски кинула сумочку на заднее сиденье и устроилась на ее – Ленином – месте, рядом с ее – Лениным – мужем.
Убила бы его! Убила! И это спасло бы… все!
А ночью она лежала в постели рядом с Анатолием. Он продолжал спать в их общей спальне, но под отдельным одеялом. Лена чувствовала, что, ложась с ней в кровать, он словно бы опускает между ними стальную заслонку. И вот ночью, лежа с ним в кровати, она вдруг поняла, что ей нужно делать. Ей надо убить его!
Только сделать ей это следует самой. Лично. Никаких посторонних, никаких… киллеров. Свидетели ей не нужны! Лена повернулась на бок и взглянула на мужа. Он спал, лежа на спине, и на фоне освещенного фонарями окна она хорошо видела его профиль. Конечно, это должно быть что-то… безобидное. Разбить ему голову или ударить его ножом она не сможет. А значит, ей остается проверенный веками, исконно женский способ: отравление.
Лена отвернулась от мужа и вновь легла на спину. Главное – не допустить очевидных промахов и остаться вне подозрений.
Лена поняла, что больше она не может лежать, притворяясь спящей. Она тихонько встала и пошла в кухню.
Что помогает полиции найти убийцу? Наличие мотивов, возможностей… свидетели и орудие убийства. Мотив у нее есть – развод. Но об этом еще никто не знает. Даже дети. А следовательно, если она будет вести себя как ни в чем не бывало, никто об этом мотиве никогда не узнает. Главное – держать лицо, что она, к счастью, и делала. Дальше… Умереть он должен не дома, лучше всего – на работе. И яд надо достать действенный, но общедоступный. Чтобы полиция не могла потом выйти на нее через продавца. Это будет самым сложным… От этих черных мыслей Лена испытала такой подъем, что даже грядущие сложности не испортили ей настроения.
В первые три дня после принятия этого судьбоносного решения она себя чувствовала почти счастливой. Коллеги по работе даже стали интересоваться, что с ней произошло, пришлось ей придумывать какие-то оправдания, но аккуратно: потом, после убийства, ее коллег спросят, не заметили ли они в Лене каких-то странностей, те вспомнят о перепадах ее настроения и приведут придуманные ею оправдания, а полиция примется все проверять, и вот тут накладок быть не должно.
– Чепуха. Стыдно говорить, – краснея, тихим шепотом отвечала коллегам Лена. – У нас с Толиком сейчас словно второй медовый месяц начался. В нашем возрасте это настоящее безумие!
Коллеги ее уверяли, что она еще молода, что с таким мужем ей просто повезло и что при таких отношениях еще и родить можно – и тут же теряли к ней интерес.
По вечерам Лена усиленно искала в компьютере полезную информацию о ядах, об их составах, о способах отравлений, об эффективности и методах получения ядовитых веществ. Дети спокойно учились, муж жил своей новой жизнью, ожидая дня развода. Но, к счастью, жил он в их квартире и попыток рассказать детям о грядущих переменах в их жизни не предпринимал, что Лену полностью устраивало. Что ее удивляло в этот период, так это полное равнодушие детей к происходившему в доме, в семье. Раньше они не реже четырех дней в неделю ужинали всей семьей. Теперь же Анатолий появлялся дома лишь поздно вечером и, как правило, абсолютно сытый. С Леной они почти не разговаривали, и даже его общение с детьми стало каким-то отстраненным, натянутым.
Никита с Полиной ничего не замечали. Они учились, бегали на тренировки и дополнительные занятия, сидели в Интернете и словно бы не видели, что творится в доме, но Лене и это было на руку. Плохо было другое. Время шло, а никакого решения проблемы она не находила.
Существовало огромное количество действенных современных ядов, действовавших медленно и эффективно, или мгновенно и эффективно, и даже таких, которые полностью распадались в организме после смерти жертвы, так что их никак нельзя было бы выявить. Но все они были труднодоступны. Нет, их можно было купить, но Лена уже вывела аксиому о том, что обнаружение такого яда неизбежно выведет полицию на продавцов, а они сдадут ее. Впервые в жизни Лена пожалела, что она не химик. В Интернете давалась куча рекомендаций, как получить то или иное снадобье, приводились формулы… Но она совершенно ничего в этом не понимала, а самое главное, понятия не имела, где достать исходные вещества.
Время шло. Выход не находился. Лена теряла уверенность. Она с ужасом смотрела на календарь, считая в уме дни и недели. Она не могла делать никаких заметок, не могла ни с кем поделиться, даже постоянно нараставшее внутреннее напряжение ей приходилось держать под контролем. Все должно быть как всегда, твердила она себе, как мантру. На работе за ней наблюдали коллеги, дома – дети. Единственное место, где она чувствовала себя свободно и могла расслабиться, был транспорт. Иногда она мечтала сесть утром в трамвай и ехать на нем куда угодно до самой ночи. Но плакать в транспорте тоже было нельзя. А плакать хотелось, все чаще и чаще Лена чувствовала приступы невроза, иногда она была готова сорваться, ей стоило огромных усилий сохранять привычное, ровное свое отношение к окружающим. Каждая мелочь грозила вывести ее из себя, чиркала по нервам, словно медиатор по струнам гитары.
Дошло до того, что ей пришлось купить сильнодействующее успокоительное, переложить таблетки в пачку из-под мезима и принимать потихоньку от окружающих.
Она с трудом заставляла себя встречаться c подругами, но отказать им было нельзя. Это нарушило бы обычный ход ее жизни. Ссылаться на вымышленные болезни тоже было нельзя, у полиции не должно будет возникнуть никаких подозрений. Она не должна лгать. Даже мелкая ложь может повлечь за собой большие неприятности. Например, она откажется от встречи с подругой, сославшись на плохое самочувствие, а полиция, поговорив с ее детьми или коллегами, выяснит, что в этот день Лена чувствовала себя хорошо и никому ни на что не жаловалась. Она, чтобы оправдаться, скажет, к примеру, что просто забыла о встрече, а полиция заявит, что это невозможно, она же сама отменила встречу. Ах да, скажет Лена, запутываясь все больше, я ходила по магазинам, забыла о встрече и вспомнила, когда уже было поздно. А что вы купили, спросят в полиции, и ей вновь придется выкручиваться и что-то врать. Этого нельзя было допустить. Вся мировая детективная литература учит, что убийцы попадаются именно на мелочах, а еще чаще – на вранье. Поэтому врать нельзя ни в коем случае. Мелкое вранье рождает большие подозрения.
И Лена тянула лямку, улыбаясь, изображая всем своим видом веселье, беззаботность и безоблачное счастье, испытывая все большую ненависть к собственной жизни и к человеку, который эту самую жизнь отравил, превратил в ад, сам при этом выйдя сухим из воды.
Да, теперь Лена ненавидела мужа, ненавидела по-настоящему. Еще никогда в жизни она не испытывала такого сильного, всепоглощающего чувства. Теперь ей стало казаться, что она вполне может ударить его – камнем, ножом, молотком – и смотреть ему в глаза, наслаждаясь видом его страданий и боли. Ее мутило от ненависти, когда ночью она лежала рядом с ним в одной кровати, глядя на его спокойное лицо, освещенное лучами фонарей, пробивавшимися сквозь задернутые шторы. Эта ненависть мешала ей спать. Она боялась не сдержаться и наброситься на него, спящего.
Если вначале его убийство было продиктовано «производственной необходимостью», холодным расчетом, было вынужденной мерой, то теперь оно превратилось в физическую потребность, острую до боли, с которой было все труднее бороться. Лена чувствовала себя так, как, наверное, чувствует себя наркоман в период ломки, которого ежечасно дразнят дозой. Как завязавший алкоголик, которого заперли связанного в комнате с бутылкой хорошей выпивки, как умирающий от голода при виде пищи, которую нельзя тронуть. Последние два месяца так страшно изуродовали ее психику, что Лена сама начала себя бояться. Она волновалась: сможет ли она потом, когда все будет кончено, стать прежней? Стать человеком… И от этого она еще больше ненавидела его. Она удивлялась его слепоте, другой человек давно бы заметил или почуял что-то неладное и перестал бы приходить домой, оборвав все семейные связи, но Анатолий был настолько слеп – или ослеплен любовью к той бабе, – что ничего не замечал, то ли считая напускное спокойствие жены истинным, то ли он уже настолько потерял интерес к бывшей семье, что совершенно перестал обращать на них внимание.
Неизвестно, чем бы закончилась эта внутренняя борьба, сумела ли бы Лена сохранить свой рассудок, если бы не милосердная судьба, решившая их общую участь.
