Kitobni o'qish: «Девушка из хорошей семьи»

Юкио Мисима

Shrift:

Большой роман

Yukio Mishima

OJŌSAN

Перевод с японского Елены Струговой

Издание подготовлено при участии издательства «Азбука».

Издательство Иностранка®

1

При выпуске журнала для своих в компании, как правило, возникают трудности с материалом. Со второй страницы обложки новогоднего номера, как и каждый год, смотрело решительное, мясистое лицо начальника, а в середине номера на странице с глубокой печатью предполагалось поместить его улыбающимся в семейном кругу.

На фотографии семья собралась на газоне в саду, под теплыми солнечными лучами ранней зимы.

Надпись под снимком гласит, что в центре в плетеном кресле сидит глава семьи – господин Фудзисава Ититаро (54 года). Генеральный директор и одновременно глава производственного отдела компании «Тайкай электрик Фудзисава Ититаро». В этом журнале каждый месяц печатают фотографии семей руководителей отделов, но уже то, что семья Ититаро запечатлена в новогоднем номере, многое говорит о его положении в компании.

Ититаро выглядит счастливым и довольным, он чем-то напоминает моржа в зоопарке, который, устроившись на горке искусственного льда, подставляет влажный нос скудному солнцу.

За креслом мужа стоит скромная японская жена, супруга Ититаро, Каёри (50 лет); на ее лице, как всегда, мягкая, понимающая улыбка.

Слева от матери устроились старший сын Масамити (27 лет), который несколько месяцев назад женился и живет отдельно от родителей с красавицей-женой Акико (23 года); вид у него напряженный, будто ради этой фотосессии ему пришлось все бросить и приехать. Масамити – высокий, воспитанный молодой человек в очках. Он серьезно, без намека на улыбку смотрит прямо в камеру.

Справа, рядом с Каёри, стоит дочь, их единственная с Ититаро дочь Касуми (20 лет).

Касуми учится в университете. На ней совсем нет косметики – мать в этом отношении строга, – свитер с высоким воротом (такие часто носят студентки) обрисовывает контуры стройного тела. Линии фигуры безупречны, в них еще нет ничего от зрелой женщины. И никакой скованности. Эти линии словно очертил легкий ветерок.

На губах Касуми играет счастливая, типичная для всей семьи улыбка. Но, приглядевшись, можно заметить ее натянутость. Она напоминает ту сухую улыбку, которой часто одаривают прочих людей актеры, – за ней нет никаких эмоций.

– Так, благодарю вас. – Одзаки из отдела общих проблем, который отвечал за работу журнального фотографа, поклонился.

– Мы свободны? Наконец-то!

Произнося это, Ититаро тем не менее не выглядел уставшим или раздраженным.

– Нет, господин президент. Еще предстоит интервью. Вы меня очень обяжете, если не разойдетесь, – преувеличенно громко окликнул всех Саваи из секретариата.

Саваи особенно нравился президенту: рассудительный, приветливый юноша со свежим круглым лицом. Открытая, добродушная физиономия и такой же открытый характер.

– Понятно. Ну тогда дайте перекурить. В саду хорошо, несите чай сюда.

– Сию минуту, – приветливо откликнулась Каёри и побежала в дом.

– Фото для новогоднего номера делают в ноябре? Похоже, бюджет быстро расходится, – сказал Ититаро, не вставая с кресла.

Предполуденные воскресные часы чудесного, можно сказать, по-весеннему теплого дня. Старый дом начальника отдела, построенный в смешанном японско-западном стиле и с садом около ста пятидесяти цубо¹, находился в одном из уголков района Сэйдзёгакуэн. Небольшие ворота и прихожая отражали характер хозяина: ни намека на хвастовство. Приходивший с визитом гость без стеснения нажимал на звонок, и его провожали в теплую, окнами на юг, гостиную. Удобные стулья с обтянутыми тканью подлокотниками, скромные, почти невзрачные часы на каминной полке – все выглядело непритязательно.

Игре в гольф Ититаро предпочитал садоводство. Неподалеку от пожелтевшего в начале зимы газона полыхала яркими красками клумба с хризантемами, и Ититаро очень сожалел, что сегодня из-за освещения не получилось выбрать место, где цветы попали бы на снимок. Другие клумбы уже хорошо подготовили: осенью высадили семена китайской гвоздики и роджерсии с остроконечными листьями.

В сад вынесли плетеный стол, служанка подала чай. Из дома с красной крышей по другую сторону сада доносилась музыка – кто-то играл на фортепиано.

– Как же спокойно! – звучным голосом произнес Одзаки.

– А что, Маки придет?

– Воскресенье – значит, как и наш Саваи, появится. Он такой неуклюжий, по нынешним временам прямо редкость. В воскресенье, похоже, иного способа убить время, кроме как прийти к нам, у него нет.

– Холостяки, жалко их. Нет у них ничего общего с героями фильмов о служащих, денег не хватает, вот и не знают, как провести свободное время.

– Они ведь молодые, здоровье переполняет. А мы завидуем.

Странно: приходившие к ним в дом молодые люди старались делать вид, будто не пользуются успехом у женщин. Касуми, хоть и сидела на веранде в некотором отдалении от них, сразу это поняла.

Рядом с ней устроились Акико и Масамити. Они сияли от переполняющего их счастья и не скрывали этого. Касуми отчасти презирала старшего брата за то, как он изменился после женитьбы.

Она заметила, что лежащие на перилах веранды красивые пальцы Акико так и норовят коснуться пальцев Масамити. Эти белые цепкие пальцы походили на прекрасные сухоцветы. Немного отставленный мизинец левой руки, на безымянном пальце которой красовалось серебряное обручальное кольцо, почти вплотную подобрался к смуглому, слегка отставленному мизинцу Масамити, но дальше не двигался. Совершенно равнодушная, безучастная поза, однако при малейшем движении мизинцы сразу же столкнутся. Вопреки отрешенному виду молодых супругов, было ясно, что оба следят за своими пальцами и, не соприкасаясь мизинцами прилюдно, без сомнения, наслаждаются этим необычайным сближением рук.

Касуми и на минуту не могла себе представить, чтобы талантливый, но простодушный Масамити получал удовольствие от столь деликатных вещей. Не могла – и все же это происходило. Что болезненно кольнуло ее.

«Странные у меня мысли…» – пыталась одернуть себя Касуми; ей было очень неприятно, что она сразу же заметила происходящее.

Касуми в последнее время взяла привычку общаться с братом и его женой исключительно на уровне пустой болтовни.

Однако те были поглощены обсуждением далеко не скучных тем и не думали, что это важно для Касуми:

– Ты любишь икру?

– Ну, в общем, да.

– Обычно ее едят, смешав с тертым дайконом. Но подруга недавно сказала, что очень вкусно, если добавить мелко порезанный лук. Сделаю тебе к пиву.

– Да, давай.

Акико, хотя в том не было необходимости, обратилась к Касуми:

– А ты, Касуми-тян², любишь икру?

– Да. – Касуми сразу мило улыбнулась.

– Надо же, как и брат! Я тебя угощу икрой по-новому. Правда, под выпивку, что скажешь?

Касуми, рассмеявшись от души, подумала, что Акико спросила об этом исключительно для того, чтобы скрыть смущение.

В саду началось интервью, которое поместят в журнале вместе с фотографией.

– Господин Фудзисава, много ли времени вы проводите с семьей?

– Я, конечно, стараюсь, но ты же понимаешь, как я занят. Изредка и хотел бы поехать на несколько дней куда-нибудь с женой и дочерью, но сейчас могу только в выходной день сходить вместе поесть, посмотреть фильм.

Вопросы и ответы звучали тихо и безмятежно. Ясное небо, сияние хризантем в саду… все было восхитительно спокойно, словно погрузилось в забытье.

«У папы точно нет любовницы», – думала Касуми. Вдруг вспомнилось, как ее близкая подруга Тиэко рассказывала о разладе между родителями.

Когда раскрылось, что у отца Тиэко давно есть любовница, мать разгневалась, отец ушел из дома и поселился у этой любовницы. Однако он очень любил дочь, и они время от времени встречались на Гиндзе³. Для Тиэко любовь отца была глотком свежего воздуха: на Гиндзе они вдвоем где-нибудь ели, ходили в кино – в общем, получали удовольствие, – а мать молча на это соглашалась. Но расставание каждый раз было мучительным. Отец на машине провожал Тиэко до дома, останавливался у ворот, протягивал из машины руку, пожимал ладонь дочери и говорил: «До свидания». У нее при этом на глаза наворачивались слезы. Тиэко рассказывала об этом простодушно, без всяких уловок, но наверняка ожидала сочувствия. Касуми же не слишком ей сочувствовала – скорее завидовала.

– Недавно вы путешествовали по Америке. Что вы думаете о семейной жизни американцев? – долетел до ушей Касуми вопрос. То был голос Саваи – приветливый, вызывающий в памяти оттенок соломенной шляпы. Ей было интересно, что ответит отец, поэтому она прислушалась.

– Хм… Я думаю, мы недостаточно внимания уделяем семье.

Касуми сразу стало тоскливо, но отец неторопливо продолжал:

– Если люди находят радость в семье, не возникает проблем с малолетними преступниками. Например, не решайте за детей, что им пристало делать в определенном возрасте. Разрешайте приводить в дом друзей противоположного пола и невинно развлекаться. Или позвольте им пару раз в месяц устраивать вечеринки с танцами.

– Вы идеальный отец.

– Нет, это только кажется. Я – и вдруг идеальный отец. Да вот, спросите Касуми…

Отец вдруг приуныл и решил искать поддержки у дочери. Касуми это поняла и не стала шутить, а лишь приветливо и мило улыбнулась.

2

Вскоре после новогодних праздников предстояли экзамены, поэтому Касуми невольно столкнулась с тем, как к ним готовилась Тиэко.

– Не понимаю, как в таких местах можно заниматься. Во-первых, там полно подростков, на нас будут смотреть, как на старух. Тебе не обидно, что эти детишки таращатся на тебя с презрением? – возмутилась Касуми, но в ответ услышала:

– Пусть думают что угодно, я дома заниматься не могу, и мне во время занятий необходима живая музыка.

Касуми, хорошо зная ситуацию в семье подруги, решила не спорить.

– Тогда давай пойдем в «Пасадену».

– Да, лучше всего в «Пасадену». Там нет такого ажиотажа, можно спокойно посидеть, только джаз не очень.

– Ну, нам не до роскоши. Мы идем заниматься. Заниматься!

Тиэко, конечно, хотелось подольше не возвращаться домой. Отсюда, скорее всего, и странная привычка учиться в джаз-кафе.

Во второй половине дня лекций не было, и Касуми не возражала провести несколько часов в городе. Зимой после обеда Гиндза казалась блеклой. Для появления здесь толп ярко одетых людей было еще рано, и в эти часы улица выглядела более чем непритязательно. Краски зимы – бетонные стены и выступающие скелеты неоновых реклам с незажженными лампочками.

– Люблю такой пронизывающий холод, – заметила Касуми.

– Ужас! По мне, так лучше, когда тепло, – срывающимся голосом недовольно отозвалась Тиэко. Наверное, из-за эпидемии гриппа на глаза то и дело попадались люди в медицинских масках.

– Ненавижу эти маски. Как увижу молодого человека в маске, так и хочется сдернуть ее, засунуть ему в рот яблоко, натянуть маску обратно и пусть идет дальше. Вот он перепугается!

– Но он же сможет дышать носом!

Так, болтая о пустяках, они добрались до «Пасадены».

– Группа здесь так себе. «Уайт Крузер», слышала? Певец немного оживляет, но… – сказала Тиэко, увидев наклеенную при входе афишу, и, расталкивая толпившихся у входа подростков, вошла в кафе.

Тиэко и Касуми терпеть не могли собиравшихся тут странного вида подростков, которые сейчас стояли кучками и галдели, пока девушки, точно ледоколы по замерзшему морю, пробирались мимо. Да еще этот неприятный, резкий дух скопища подростков – словно вульгарный запах кухни, заполнивший вдруг чистый дом, где только-только навели порядок. И макияж в стиле привидений у девчонок.

Тиэко мельком обменялась с ними презрительными взглядами, проследовала сквозь толпу и, улучив момент, крикнула Касуми, стараясь переорать джаз:

– Я выбрала место! В том углу нормально!

Они заняли столик, взяли кофе и сели друг против друга, поэтому болтать уже не могли. Тиэко ссутулилась, скрыв грудь в белом с красивым цветочным узором лыжном свитере, подобралась всем телом, подперла щеки – теперь ее поза напоминала скульптуру Родена «Мыслитель», – открыла «Введение в политологию» и уткнулась взглядом в книгу. То был особый способ подготовки – концентрация духа. Глаза ее механически скользили по строчкам, уши заполнял рев джаза.

Касуми из чувства долга и за компанию тоже открыла учебник, но звуки отражались от стен кафе, грохотали со всех сторон, и взгляд не мог зацепиться за текст. Несколько минут она старалась сосредоточиться на манер подруги, но потом сдалась, убрала книгу в портфель и вынула доставленный утром новогодний номер того самого корпоративного журнала.

Журнал был явной причудой руководства – он наделал столько шума, фотографии подготовили в ноябре, а напечатали все уже после новогодних праздников. Впрочем, неудивительно: редакционной коллегии как таковой не было, создавали журнал молодые сотрудники в свободное время, поэтому его и не могли выпустить в конце года, когда работы невпроворот.

Касуми открыла страницу с семейной фотографией и, вглядываясь в нее, подумала, что здесь, в шумном кафе, фотография выглядит особенно смешно. Групповой портрет благополучного семейства отца-моржа, семейства непростительно спокойного и довольного. На деле же – просто видимость, сугубо ради приличий: это явственно проступало на фото, которое выглядело пародией на счастливую буржуазную семью, выбравшуюся в воскресенье за город. Все на снимке вызывало у Касуми протест – ей казалось, что на этом портрете каждый по-своему обманывает жизнь.

Она отвела глаза от фотографии и сразу заметила, как за столиком поблизости разгорается какое-то происшествие.

Молодая женщина пила чай, а по соседству в одиночестве иностранец средних лет потягивал «джин-физ»⁴ и раскачивался в такт музыке, стараясь, чтобы движения тела и рук выглядели комично. При этом он то и дело подмигивал соседке, пытаясь ее рассмешить. В конце концов он подозвал официанта, написал на клочке бумаги несколько слов и отослал женщине. Та уже не в силах была сидеть с ним рядом, но вся ситуация представляла собой забавное зрелище. На женщине было дешевое пальто, не подходящее для похода в кафе. Поначалу она сердилась, но все же наклонилась к иностранцу, который что-то сказал ей по-английски. Увидев принесенную официантом записку, она снова разозлилась, потом, чтобы услышать фразу на английском, придвинулась к иностранцу, а затем, словно бабочка, которая порхает с цветка на цветок, вдруг пересела на другой стул, подальше.

– Смотри, как интересно. – Касуми потянула Тиэко за локоть.

– Что? – Тиэко подняла глаза. Казалось, шевельнулась бронзовая статуя. – Ну чего тебе? Не мешай.

– Посмотри вон туда. Она не знает, что ответить, – объяснила Касуми.

Тиэко легко отвлеклась от занятий.

– Может, сядешь рядом со мной? – предложила Тиэко, и Касуми перебралась на ее сторону.

Теперь они могли спокойно болтать, как обычно делали в свободное время.

Каждый раз, общаясь с подругой, Касуми удивлялась, насколько романтичные у той мечты о любви и замужестве. У Тиэко был молодой человек, с которым она встречалась уже год, но, по ее словам, они еще ни разу не поцеловались.

– Он у тебя какой-то странный, – как-то поддразнила ее Касуми.

Тиэко разрыдалась так, будто прорвало водопроводную трубу, и с тех пор Касуми избегала неудачных шуток.

Теперь они обсуждали в основном отвлеченные темы, и уже Тиэко изумлялась, с каким пессимизмом, так не вязавшимся с ее красотой, Касуми воспринимает любовь. Причем опыта не то что несчастной, но и вообще любви у нее не было. С точки зрения Тиэко, подруга страстно желала в жизни драм. А замужество?.. На этот счет у Касуми были самые мрачные представления. Но когда Тиэко спрашивала:

– Ты что, хочешь стать синим чулком и всю жизнь провести в пыльном кабинете? – Касуми резко возражала:

– Если появится мой человек, завтра же выйду замуж.

– А как же университет?

– Университет можно хоть сегодня бросить. Для меня ни учеба, ни замужество не имеют особого значения.

Тем не менее Касуми была прилежной студенткой.

– Ты сама себе противоречишь. Мечтаешь о жизненных драмах, а о замужестве рассуждаешь практично. Совсем как девушка, которая боится остаться старой девой.

– Да нет тут никаких противоречий. И никакой мечты у меня нет. Я думаю, счастье семейной жизни, которым все так восхищаются, – просто иллюзия, и сентиментально цепляться за учебу я не собираюсь. Придет время решать – тогда и решу, что мне нужно.

– А любви тебе не нужно?

– Ничего такого не нужно, – отрезала Касуми.

В это мгновение на ее лицо словно легла печать загадочной красоты.

Чуть удлиненное, аккуратное, изысканно-холодное лицо, без сомнения, вобрало черты матери с отраженной в них необычайной мягкостью, но резкость придала им совсем другой характер. Надменные, правильной формы, точно у статуи Будды, полные губы в такие вот моменты плотно сжимались, выражая внезапный, упрямый отказ, и разгоралась красота гнева. Касуми не шла косметика, которая подчеркивала слишком современную таинственность.

Тиэко обожала, когда у Касуми такое лицо, и при виде него прощала подруге эгоистичное молчание, рассказывая о своих тяжелых жизненных обстоятельствах.

– Нужно уже потихоньку возвращаться. Мама очень строго следит, чтобы я приходила к ужину. Особенно после того, как отец ушел из дома. Говорит с горькой улыбкой: «Мне удобно, одного человека, который не приходит вовремя, в семье не стало». Поэтому и еда невкусная. Я стараюсь не встречаться с Тосио, когда пора ужинать. Немного погуляем, в кино вместе сходим, ничего больше. Я с ним ни разу не ела где-нибудь в городе.

– И твоя мама это принимает?

– Странно, да? Мама соглашается со всем, кроме часа ужина и возвращения домой. Я уверена, что она презирает людей.

С Гиндзы они всегда возвращались через станцию «Токёэки».

Линию метро в сторону Синдзюку еще не достроили, поэтому Касуми ближе было добираться домой по линии Тюосэн до Синдзюку. А дом Тиэко был рядом со станцией «Итигая».

Ранние зимние сумерки окутали улицы, вечернее небо заискрилось в огоньках неоновых лампочек на многоэтажках, но было не слишком приятно в часы пик оказаться в окрестностях Маруноути⁵, где тебя пихают в толпе и втискивают в поезд.

– Давай поедем от Юракутё⁶ по линии Кэйхинсэн и пересядем на «Токёэки», – сказала Тиэко и сразу приуныла.

Она выглядела такой несчастной, что Касуми встревожилась:

– В чем дело? Живот болит?

– Ну… – Тиэко пожевала губами. – Возвращаться домой… как-то грустно.

– Что ты там бормочешь? Тоже мне, студентка.

Касуми, выпятив грудь в белоснежном, сшитом на заказ костюме, с достоинством выпрямилась.

Однако и она не могла свободно распоряжаться временем, чтобы вот так выйти на улицу в толпу, выпить где-нибудь чаю.

Касуми чуть подумала, сдвинула брови, которые никогда не подводила, и с видом заботливой старшей сестры предложила:

– Тогда покатаемся по другим линиям. Почувствуем себя путешественницами.

– Давай. – Тиэко тут же приободрилась.

Девушек, сдавленных людским потоком часа пик, ноги сами собой вынесли к выходу на платформу линии Ёкосука.

– Слишком далеко убегать не будем.

– Да. Самое большее до Идзу⁷.

– Вот все удивятся!

Тиэко веселилась и, похоже, вообще не собиралась возвращаться домой, Касуми это нервировало. Но все-таки было приятно мечтать, как они ускользнут от всего и всех и отправятся в путешествие. Экзамены, ужин в кругу семьи, репутация послушных дочерей – все улетало прочь с неоновым светом токийских сумерек.

Какое же удовольствие, затаившись мышками на чердаке, воображать шум толпы и суету полиции!

Касуми представила заголовок газетной заметки, что-нибудь вроде «Двойное самоубийство из сочувствия несчастной подруге». Она была рациональной девушкой и презирала поступки, совершенные в отчаянии из-за какого-нибудь события, но, кажется, понимала радость всматриваться в этот мир с чердака.

Отправиться в путешествие! Там, вдали, зимнее море, и в нем можно утопить экзамены, как тяжелый портфель. Как злостную тайную контрабанду.

Платформа, куда они выбрались, тоже была заполнена людьми: очередь, ожидавшая поезд линии Ёкосука, напирала на очередь ждущих поезд на Сёнан. Подруги бесцельно слонялись, не находя себе места.

– Слушай, может, молока купим, попьем?

Пока Тиэко веселилась, изображая жажду, как раз подали поезд на Сёнан. Из громкоговорителя простуженный голос прокричал:

– До окончания уборки посадки не будет!

Касуми и Тиэко в толпе спешащих домой занятых людей с завистью смотрели на игроков в гольф и пары, выходившие из остановившегося прямо перед ними светлого, свободного вагона второго класса. Касуми вдруг заметила в окне мужчину, который, неспешно сняв с багажной полки портфель, направлялся к выходу, споря о чем-то с женщиной в кимоно, и в испуге попятилась. Тиэко сначала хотела спрятаться за плечом Касуми, но затем обе, толкаясь, наконец-то укрылись за ожидавшими поезд пассажирами.

В вагоне определенно был Саваи из секретариата. Молодой человек, который брал интервью для журнала с фотографией. На его всегда жизнерадостное, смугловатое, круглое лицо косо падал свет, скрадывая привычное воодушевление. Глаза были очень темными и мрачными, плечи ссутулились. И вдобавок поднятый широкий воротник светло-коричневого зимнего пальто – как будто Саваи прятался от людских взоров. Это точно был он, но совсем непохожий на себя. У Касуми не было времени сводить в уме два образа.

В его красивой спутнице, одетой в легкое пальто, по макияжу сразу угадывалась гейша или бывшая гейша. Густо накрашенные губы в переменчивом освещении выглядели черными, будто на лицо шлепнули таинственную черную печать. Похоже, она сердилась – сверкала глазами, вздергивала плечи, на лице отражалась целая гамма чувств.

– Видела того мужчину в коричневом пальто? – весело спросила Тиэко.

– Да, – рассеянно ответила Касуми. К счастью, она сразу сообразила: лучше промолчать о том, что знает Саваи.

– Это мой троюродный брат, но мы несколько лет не виделись.

– Что он за человек?

Вопрос прозвучал странно, но взбудораженная Тиэко не обратила на это внимания:

– Это Саваи. Саваи Кэй-тян. Ну что, мы его застукали, на днях позвоню ему и хорошенько потрясу. Сейчас он какой-то несчастный, отпустим его. Да и в час пик его не догнать. В толпе он в безопасности.

С этими словами Тиэко стала пробираться сквозь сутолоку следом за Саваи.

– Ах да, вспомнила. Он ведь работает в компании твоего отца?

– Да, – холодно и безразлично отозвалась Касуми.

Пустив в ход типичный психологический прием, она включила в голове на полную мощность калькулятор, призванный измерить степень осведомленности и заинтересованности Тиэко. Ноги тем временем быстро несли ее за подругой.

– Надо же, какой бесстыжий! В будний день прогулять работу и отправиться в поездку с женщиной.

Спускаясь по ступеням, девушки видели перед собой обтянутые пальто широкие плечи Саваи, идущего рядом с женщиной, а когда пара у подножия лестницы свернула в сторону, их получилось хорошо разглядеть в профиль. Рассерженная женщина, наполовину прикрыв лицо шарфом, явно плакала на ходу. Саваи выглядел смущенным и очень мрачным.

– Просто блеск!

Тиэко отказалась от погони, однако ее радостное возбуждение никуда не делось. Судя по всему, этот случай доставил ей удовольствие, и теперь она послушно направилась к поезду на платформе линии Тюосэн, куда девушки сегодня поднялись уже второй раз.

Но когда раскрасневшиеся щеки Тиэко остыли на холодном ветру, она сказала озабоченно:

– Слушай, каким бы дальним родственником он ни был, все-таки жалко его. Не говори отцу о сегодняшней встрече. В компании с этим наверняка строго. Ладно? Договорились? Пообещай мне.

– Ладно, не скажу. Буду молчать. Но и ты можешь ляпнуть лишнего. Поэтому, когда станешь шантажировать своего троюродного братца, не говори, что я тоже его видела. А то он, вместо того чтобы пригласить тебя в хорошее место, совсем разнервничается.

– Да все будет нормально. Я же не дура. Мы ведь с тобой лучшие подруги. И вообще, мир мужчин сложнее нашего, женского.

И Тиэко высунула язык, чуть не достав им до груди в свитере с цветочным узором.

Обычно Тиэко выходила на станции «Итигая», а Касуми ехала дальше до Синдзюку и в пути читала. Но сегодня, когда она осталась одна, ей было неспокойно и доставать книгу не хотелось. Держась за кожаную петлю, она всматривалась в вечерний пейзаж у станции «Ёцуя». Там, на месте засыпанного рва, черным пятном расстилался стадион, и несколько жалких уличных фонарей отбрасывали на него одинокие круги света.

До сих пор Касуми не приходили в голову мысли о Саваи, а тут она вдруг подумала о нем. Мысли роились, словно упавшие на бумагу чернильные брызги, и никак не могли собраться воедино.

«Отец, наверное, рассматривает молодых служащих, которые бывают у нас дома, как возможных претендентов на мою руку. И Саваи, и Маки, и Одзаки. И всем понятно, что их цель – я.

Тем не менее, если у меня с кем-то возникнет симпатия или любовь, отец наверняка, по своему обыкновению, проверит этого человека ради счастья дочери. Во всем, что касается замужества, он будет думать только о моем счастье, а в его представлении о счастье нет ничего трогательного и впечатляющего.

А что будет, если займутся Саваи? Он в два счета провалится на таком испытании. Если так, то…»

И в сердце бесстрастной, сдержанной Касуми зародилось желание защитить Саваи. По ее мнению, у него был несчастный взгляд, а несчастный человек – все равно что любимый.

«Конечно, это никакая не любовь. – Касуми понравилась взрослая, снисходительная улыбка, появившаяся на ее лице, которое смутно отражалось в оконном стекле. – Я ведь не чувствую ничего похожего на ревность».

1.Цубо – традиционная японская мера площади, около 3,3 кв. м. – Здесь и далее примеч. перев.

2.Тян – уменьшительно-ласкательный суффикс к имени.

3.Гиндза – один из центральных кварталов и ведущий фешенебельный торговый район Токио.

4.«Джин-физ» – алкогольный коктейль из джина, лимонного сока, сахарного сиропа и содовой.

5.Маруноути – крупнейший деловой квартал Токио рядом с центральным железнодорожным вокзалом; последние десятилетия развивается и как фешенебельный торговый район.

6.Юракутё – деловой район Токио.

7.Идзу – полуостров на тихоокеанском побережье острова Хонсю в префектуре Сидзуока.