Kitobni o'qish: «Исключение из правил»

1.

– Давай, Самсон! Давай, подсекай его! Вали!!!

   В подвале небольшого одноэтажного здания собралась толпа парней, образуя кружок, вырваться из которого не представлялось возможным.

   В центре круга дрались двое крепких парней. Один из них имел явное преимущество и уже почти повалил противника. Тот хрипел, пытаясь отодрать от себя насевшего соперника. Толпа яростно скандировала: «Сам-сон! Сам-сон!» и «Давай!».

   Наконец поверженный упал лицом вниз и слабо ударил кулаком о бетонный пол. Победитель тут же соскочил с жертвы и, тяжело дыша, поднял обе руки вверх. Толпа взревела от восторга.

***

– Самсон, ты прямо жесть какой беспощадный! – довольно хмыкнул немолодой толстый мужчина, сидящий за огромным дубовым столом цвета «Горький шоколад». Мужчина был лыс, одет в дорогой серый костюм от Hugo Boss. На толстых пальцах поблескивали перстни.

   «Самсон» молча смотрел, как пальцы-сардельки ловко отсчитывают шелестящие бумажки.

– …восемь, девять, десять. Готово. Тут пять «кусков». Можешь пересчитать, – любезно предложил парню лысый, небрежно кинув оставшиеся купюры в ящик стола. – Давай, не стесняйся. Денежка счет любит.

– Я вам верю, Михаил Афанасьевич, – победитель недавнего боя забрал деньги и, не считая, сунул их в карман куртки-ветровки. – Я свободен?

– Да, да, конечно! – быстро закивал головой лысый, сладко улыбаясь. – Как нужны будут деньги, ты знаешь, где меня найти.

– Разумеется, не впервой, – одними губами улыбнулся парень и вышел из кабинета не прощаясь. Лысый задумчиво посмотрел парню вслед.

***

   Сегодня у нее последний экзамен, и-и… гуляй все лето, дорогая!

   Английский. Грамматика и сочинение. Смешно бояться: это ее второй язык, ведь она с детства любила читать книги английских писателей в оригинале!

– Кир, ты не опаздываешь? – в комнату заглянуло приветливое лицо матери. – Просыпайся!

– Ну ма-ам!

– Экзамен проспишь! – Инна вошла к дочери, приблизилась к постели и сдернула с нее теплый плед. – В наше время в сессию мы ночами не спали, учили-учили, готовились, по библиотекам до закрытия сидели…

– Ма, ну какие библиотеки, на дворе двадцать первый век! – Кира весело хихикнула, пытаясь спрятать голую ногу под одеяло. – Сейчас не копаются в книжных талмудах, сейчас рулит Гугл!

– Ну, тогда Гугл тебе в помощь! – вздохнула мать. Кира молча улыбнулась.

***

– Обнорская, сдала? – красивая светловолосая девушка, словно вихрь, закружила вышедшую из аудитории Киру. На двери висела записка, отпечатанная на принтере: «ТИХО! ИДЕТ ЭКЗАМЕН!».

– Сдала, – весело улыбнулась Кира.

– Везет же некоторым, – завистливо вздохнул подошедший одногруппник Леха Киреев. – А мне этот английский как латынь…

– Леш, зря ты так, – мягко упрекнула друга Кира, – английский – язык будущего.

– Это китайский – язык будущего, – хмыкнул тот в ответ, – а америкосы нам все равно проиграют.

– Ну вот, начали опять про свою политику! – раздраженно перебила споривших красавица, близкая подруга Киры. – Давайте сегодня про сдачу экзамена думать! Кир, ты лучше мне расскажи про тему «Согласование времен». Я ее не понимаю абсолютно!

– Я тоже послушаю, – тут же подключился к ним Леха. – А еще про Passive Voice. У тебя талант, Обнорская. Ты лучше препода объясняешь.

   Кира смущенно улыбнулась, но потянула друзей на лавочку у окна.

***

   Опять штаны в крови. Опять он дрался. Да когда же это закончится?

– Кирилл! – возмущенный голос матери не встретил никакой реакции. Она широко распахнула дверь в комнату, но наткнулась лишь на безмятежно спящего сына.

   Он лежал на животе, заложив руки под подушку, и ей была видна его правая скула. На скуле красовался небольшой кровоподтек.

   Мать молча подошла к сыну, осторожно присела рядом и тихонько дотронулась до кровоподтека.

   Кирилл пошевелился во сне и выпростал одну руку. На крепких костяшках виднелись свежие ссадины.

   Она вздохнула. И тут он проснулся.

– Привет, – сонно щуря глаза, пробормотал он, – который час?

– Одиннадцатый. Кир, опять у тебя штаны в… испачканы. Ну только вчера стираное достала. Сколько можно, Кир? Ну что ты как маленький, а? Вроде взрослый парень, а дерешься как… как подросток!

– Ма, – он закрыл глаза, проворачивая в голове, не прокололся ли где, – ну, я это… Как бы самоутверждаюсь.

– А может быть, хватит «самоутверждаться»? Засел бы за учебники, подготовился как следует – хоть на заочное поступил бы! Сколько ты будешь в своем кружке подростков учить кулаками махать?

– Сколько нужно, столько буду, – вздохнул парень, открывая один глаз. – Пока они не научатся себя защищать. Разве это плохо?

– Плохо, Кир – ты их учишь-учишь, а потом твои подростки свои навыки на прохожих отрабатывают.

– Да кто тебе такое сказал, ма? – рассмеялся Кирилл, переворачиваясь на спину, потягиваясь и закладывая руки за голову. – Уже были случаи? Ты можешь назвать конкретные имена?

– Нет, – отрезала мать, хмуря брови, – но это уже недалеко. Недолго осталось ждать.

– Никто никогда не будет использовать живых людей как тренировочную грушу, ма. Не в моем зале.

– Кир, ну что ты как мелкая шпана? Ты же у меня умненький, способный. Ну шел бы поучиться. Гена, одноклассник мой, мог бы помочь с устройством на заочное.

– Мне и так неплохо, мам.

– Ты как твой отец – ни за что учиться не хочешь и не будешь! Он – дуболом, каменная башка, ему лишь бы кулаками махать!

   Кирилл приподнял брови. Мать никогда не рассказывала ему про отца – только, что тот бросил их, когда маленькому Кирюше исполнился годик. Вроде нашел себе другую семью. Больше ничего о нем не было слышно, он не платил алиментов – сколько себя помнил, Кирилл всегда видел мать измученной, вымотанной, с вечно закрывающимися от усталости глазами.

   Разумеется, денег катастрофически не хватало. «Молодой растущий организм» требовал постоянной подпитки белками-жирами-углеводами, и мать выбивалась из сил, чтобы обеспечивать мало-мальски достойный рацион единственному сыну. Видя это, Кирилл мучился, сам недоедал, делил ужин на две полупорции – чтобы хватало и матери тоже.

   Когда подрос, решил найти подработку. Знакомые «взрослые» ребята посоветовали поучиться тренерству – как раз в этот период возобновилось давнее увлечение ЗОЖ. И он тоже увлекся. Сначала – любительским, занимался самообучением. Потом решил набрать группу единомышленников.

   «Единомышленники» нашлись практически сразу – ребята со своего же двора. Объединенные общим интересом, они стали почти местной легендой: занимались тренировками с пацанятами, попутно набираясь опыта самостоятельно.

   А потом… потом была та драка, в ходе которой виновным оказался Толька, лучший друг Кирилла. Его посадили бы, примени он силу чуть больше, чем нужно. Но «жертва» отделалась лишь сломанной рукой и двухмесячным гипсом. Да, а еще получением хорошей денежной компенсации «за моральный ущерб», благо у Тольки на тот момент были деньги. Но этого, видимо, показалось мало, и, выйдя «в свет» спустя два месяца, «жертва» решила отомстить. Тольке должно было исполниться двадцать…

   Прошло уже семь лет, но Кириллу на всю жизнь впечатались в память мельчайшие детали.

 Разбитые костяшки рук – наверняка Толька сопротивлялся до последнего.

   Разорванная толстовка с отметинами ножа.

   Одна нога босая, кроссовок валялся неподалеку в луже грязи. Другая нога обута, но носок кроссовка слегка оплавлен – будто об него тушили сигарету.

   И кровь. Всюду – кровь. На мобильном – отпечатки Тольки. На смятой пачке сигарет – капли, брызги. Нос сломан, вместо глаз – заплывшее, посиневшее нечто…

   Кирилл до сих пор не может вспоминать без содрогания звонок друга.

   – Толька? Здоров! Ночь уже, ты…

   – Кир… – в трубке раздается ужасный хрип.

   Сердце обрывается и, похоже, уже никогда не забьется вновь. Он с трудом заставляет себя говорить быстро, четко, по делу:

   – Где ты?

   – В парке…

   Молчание. Прерывистое, свистящее дыхание…

   Одной рукой – в ветровку. Другой – сжимая биту. Ноги сами впрыгивают в кроссовки.

   Он так спешил, что, кажется, даже забыл прикрыть дверь.

   Конечно, в парке на их пятачке уже никого не было. Фонарь освещал пустую аллею.

   «Это что, такая шутка?!» – Кирилл разозлился: второй час ночи, блин! Толька на такую подлость никогда не был способен.

   Он огляделся по сторонам, и…

   Там, у бордюрчика с веселыми цветочками, чернел куль.

   Нет. Это не куль, пояснил себе Кирилл, подходя ближе. Ноги будто сразу стали ватными. Бита выпала из рук и с глухим стуком покатилась по тротуарной плитке.

   – Толька… Толька!

   Врачи сказали, что будут делать все возможное. А он слышал подтекстом, что это конец. И больше всего бесился от собственного бессилия. А еще был обижен на Тольку, который взял и унес с собой имена ублюдков. Хотя кто это был, Кирилл практически не сомневался.

   Мать боялась за него. Он это не просто видел – чувствовал всем своим существом, почти ощущал, как, возвращаясь домой, словно проваливается в ватный обрыв материного страха. Делал вид, что все в порядке. Кажется, даже улыбался. Губами. А глаза оставались сухими. Жесткими. Холодными.

– Кир, я боюсь, – однажды не выдержала мать, – ты как зомби. Ты меня вообще слышишь?

– Слышу, ма.

– Нельзя так. Я все понимаю. Но… тебе жить надо. Дальше жить, понимаешь? Тебе учиться надо, а ты все с мальчиками в тренировки играешь.

– Ма…

– Ты понимаешь, что я просто-напросто боюсь! Я боюсь, что однажды вот так же мне позвонят, и… – она замолчала, наткнувшись на взгляд сына – колючий, тяжелый. – Я за тебя боюсь, сынок, – закончила она тихо.

– Не бойся, мам, – мягко ответил он, отводя взгляд, – за меня не бойся.

***

   Удар. Еще удар. Гулкие звуки в голове. Кровь. Падающее тело. И рев толпы, от которого закладывает уши:

– Сам-со-он!

   Его улыбка – улыбка победителя, больше похожая на звериный оскал.

– Михаил Афанасьевич, вы это видели? – быкообразный охранник заглянул в кабинет шефа.

   Тот сидел, нахмурив лоб и сосредоточенно уставившись в экран большого ноутбука. Лысина блестела от пота.

– Видел, Василий, видел, – наконец изрек он, все так же внимательно изучая видео. – Вот, в записи еще раз прогнал.

– Зверь, настоящий зверь! – восхищенно пробасил охранник.

– Недаром и кликуха – «Самсон», – удовлетворенно ухмыльнулся наконец Михаил Афанасьевич.

– А чо это? – наморщил лоб Василий. – Это кто-то из авторитетных был?

– «Авторитетных», – передразнил его лысый. – Интернетом пользоваться умеешь? Вот и загугли. Все лучше, чем на голых телок пялиться. И да – позови-ка мне этого Самсона.

***

– Вызывали, Михаил Афанасьевич?

   Лысый изучающе взглянул на вошедшего.

– Ну почему сразу «вызывал», Самсон? – лицо расплылось в улыбке, хотя глаза по-прежнему смотрели настороженно. – Просто захотел увидеть победителя и лично пожать ему руку.

   «Победитель» хотел съязвить, что при желании для «пожать руку» можно было бы выйти самостоятельно, но не стал. Тело устало, в голове стучала только одна мысль: поспать хоть пару часиков. Сегодняшний бой оказался…

– …выматывающим. Но я хочу сказать, что ты молоток. Во всех смыслах. Уложил эту башню мышц практически одной левой! Публика в восторге, они тройные ставки делали. Сегодня Арена заработала втрое больше, чем обычно. Благодаря тебе.

   Парень молчал и видел, что эта «ожидательная» тишина напрягала хозяина кабинета. В глазах лысого даже на какой-то момент промелькнул страх. Или показалось?

– Нда. Ты сегодня хорошо поработал, я бы даже сказал: блестяще! Поэтому я тебе даю, кхм, бонус. Десять процентов сверх суммы плюс девочка со стрип-площадки. Выбирай любую, забирай на всю ночь. Как тебе, а?

   «Да спать я хочу, мудила лысый!»

– Спасибо, Михаил Афанасьевич. Я бы лучше отдохнул. Один.

– А, ну ладно, ладно, иди, отдыхай. И вот что, когда проспишься, набери меня. Разговор будет. Серьезный. Хорошо?

– Как высплюсь, Михаил Афанасьевич.

– Ну, бывай.

***

– Ур-ра! Обнорская, ты молодец! Спасибо-спасибо-спасибо!!! Дай я тебя поцелую!

   Кира только отмахнулась, спокойно улыбаясь.

– Не стоит, Киреев, не нужно… Я сказала, это лишнее!

– Эй! А я вам не мешаю?

   Притворно-ревнивый голос подруги заставил ребят обернуться.

– Фиска, ты, как всегда – вовремя! – вздохнул Леха, пропуская девушек вперед.

– Не «Фиска», а Анфиса Олеговна, холоп! – наигранно-презрительно поправила одногруппника Анфиса. Тот лишь гоготнул в ответ.

– Это тебя твоя четверка по английскому так возвысила над простыми смертными?

– Сгинь, холоп, с глаз моих, иначе рискуешь быть испепеленным взглядом моим! – Анфиса продолжала кривляться: у нее было отличное настроение.

   Кира молча улыбалась, идя по коридору универа. Она уже давно привыкла к подобным дружеским перепалкам и почти научилась не слышать их.

   Мысли уносили в лето. Наконец-то! Сессия закрыта, и она свободна аж целых два месяца!

   Ей хотелось устроиться на подработку. Все одно польза: и без дела не сидишь, и дома реже бываешь. С некоторых пор Киру начала тяготить «домашняя» жизнь. Разумеется, родителей обидеть она не хотела. Просто все чаще возникало желание быть уже, в конце концов, самостоятельной.

   Самой попытаться зарабатывать хотя бы на бензин. Самой решать возникающие проблемы (хотя какие тут могут быть проблемы, когда отец руководит сетью автомоек в городе?). Самой заводить знакомства – и пусть они будут не всегда «полезными», а иногда – и вовсе бесполезными, тем не менее, это будет ее жизнь. И она хотела бы прожить ее без родительских подсказок.

   Кира понимала, что все эти хотелки – проявление великого эгоизма с ее стороны. Ведь родители – самые близкие для нее люди, они очень стараются, чтобы она не наделала ошибок, за которые потом придется расплачиваться всю жизнь. Ну или чтобы она наделала их как можно меньше. Но именно эта чрезмерная опека с их стороны и напрягала.

– Обнорская! – возмущенный окрик вывел ее из размышлений.

– А?

– Да все с ней ясно, Киреев. Она тупо зазналась. Мы по сравнению с ней – никто, нули без палочки. А она у нас умнейшая…

– Фис, ты чего такое говоришь?! – Кира вроде бы возмутилась, но в глазах заплясали бесенята. – Когда это я зазналась?

Анфиса продолжала показушничать, игнорируя подругу и обращаясь исключительно к другу Лехе.

– После экзамена по английскому, Киреев.

А он включился в эту «игру», с энтузиазмом откликаясь на слова светловолосой красавицы.

– А, вон оно что, Филатова.

– Да-да.

– А мы-то думали, Обнорская – человек адекватный.

– А оказалось – зазнайка…

– Я разочарован…

– Я тоже.

   Кира не выдержала.

– Эй! А ну прекратите! Я еще как бы с вами рядом иду!

   Друзья остановились напротив, хором спросив:

– И что?

   Она вздохнула и покачала головой, улыбаясь:

– И ничего. Надоели. Оба. Короче, так – если не заткнетесь, я пойду за мороженым без вас.

– Эх, Обнорская, ничему тебя жизнь не учит, – искренне огорчился парень, – в твои-то годы закрытую сессию не мороженым отмечают.

– А чем, Киреев? – полюбопытствовала Анфиса, состроив наивную мордашку.

– Алкоголем как минимум. Походом в клуб, пьянками-гулянками, не знаю. Травкой из кальяна.

– Вот это тебя занесло, Леш! – восхитилась Анфиса. – А что, мне нравится! Кир, давай сегодня забуримся в клубешник? Ну пожалуйста!

   Кире не очень хотелось тащиться куда-то вечером, тем более что как раз вчера она наткнулась в Сети на «произведение» очередного неизвестного автора: это был рассказ среднего размера, разумеется, на английском… Ей хотелось почитать, но, представив, как мать с отцом по очереди (а то и вместе) врываются к ней с вопросами: «Чего сидишь дома?! А что читаешь? А может, лучше погуляла б?», Кира подумала, что вечер в клубе окажется как нельзя кстати.

– Я бы не отказалась, – улыбнулась она. – Только без травки в кальяне.

– Ура! Мама Чоля наконец-то решила покончить с затворничеством! – начал кривляться Леха. Кира с Анфисой только закатили глаза.

   2.

   Вроде бы он выспался. Даже как будто отдохнул.

   Кирилл еще немного полежал с закрытыми глазами. Это была особенность его организма: он просыпался почти мгновенно, не открывая глаз. И сейчас, лежа неподвижно, прислушивался к себе – не сломано ли что-нибудь? По ощущениям кости были целы.

   Вчерашний бой оказался несколько… изнуряющим. Противник был силен – настоящая гора мышц! Но Кирилл уже давно уяснил себе: в поединке важен не вес и количество силы; важны ловкость, изворотливость, умение заранее просчитывать ходы противника, чтобы вовремя среагировать на неожиданные выпады, отбить их и при этом не понести урона.

   Всего этого у Кирилла было в избытке. А еще – переполнявшая его злость, ярость. Ненависть. Чувства, толкающие на участие в самых отчаянных поединках. Он осознавал, что просто гибнет, снедаемый разрушающей озлобленностью на людей и весь мир в целом. Захлебывался своей ненавистью. И ничего не мог с ней поделать.

   А сегодня вдруг захотелось чего-то… расслабляющего.

***

   Ей было откровенно скучно: ни веселый гогот одногруппников, ни бесконечные шутки Киреева не могли поднять настроения. Кира буквально перед выходом из дома зацепилась рукавом вязаной блузки за дверную ручку. Вроде бы мелочь, а… отчего-то стало неприятно.

– Может, я не пойду, а? Мне расхотелось…

– Обнорская, не ной! – повелительный тон подруги не вселил оптимизма в Киру. – Давай ты не будешь портить мне вечер! Тем более с нами идут ребята со второго потока.

– Анфиса, если я пойду с тобой, то своим унылым видом, боюсь, испорчу настроение не только тебе. И вообще, видишь, сама судьба дает мне знак – «Не ходи-и!». Вон, даже дверные ручки цепляются.

– Обнорская, ты с каких пор в эти идиотские знаки судьбы веришь?

– Филатова, перестань! Ну не хочу я никуда идти! Я б лучше «Оливера Твиста» почитала.

– Ты его в оригинале уже раз десять читала. Не надоело одно и то же?

   Кира вздохнула. Как отвязаться от назойливой подруги? Только…

– … пойти со мной! Ну что ты, как предатель, в самом деле!

   Предателей девушка не любила, в их число вступать не торопилась, и потому ей пришлось безропотно подчиниться.

   И сейчас, сидя в шумной веселой компании, среди, в общем-то, знакомых и даже близких друзей, Кира чувствовала себя ужасно одинокой.

– Обнорская, ты еще не уснула? – веселый голос Лехи выдернул девушку из печальных мыслей. Она пожала плечами.

– Мне скучно, Леш.

– А ты выпей!

– Я пью.

– Сок?

– Нет, джин с тоником.

– А похоже на обычный лимонад.

– А ты сам попробуй и убедись: да, я тоже употребляю алкоголь.

   Он усмехнулся: синие глаза смотрели, слегка кося, и от этого создавалось впечатление, что собеседник постоянно замыкается в себе, не слушая других. Однако Кира знала, что друг – очень чуткий человек, улавливающий малейшие изменения настроения.

– Леш, я на свежий воздух выйду. Душно здесь.

– С тобой пойти?

– Не нужно. Я скоро вернусь.

– Смотри сама. Если тебя через десять минут тут не будет, я поднимаю на ноги охрану клуба.

– Идет, – улыбнулась Кира, чувствуя благодарность за заботу. – Не скучайте, ребят, – она поднялась, пробралась через толпу сидящих и направилась к выходу. Леха проследил за подругой взглядом, полным серьезности. Но уже через несколько мгновений смеялся вместе со всеми над чьей-то шуткой.

***

   Она вышла на улицу, радуясь тому, что в сумочке лежал и телефон, и деньги. «Потом из дома скажу, что родители звонили», – решила Кира, доставая мобильный и отходя на некоторое расстояние от клуба.

   Она направлялась по тихой аллейке – клуб находился практически в соседнем квартале от их городской квартиры.

– Эй, красивая, номерочек не дашь? – нагловатый оклик удивил больше, чем испугал. Она остановилась, недоумевая, кто же это обращается – и к ней ли?

   Из тени на аллейке навстречу Кире выдвинулась фигура. Нет, две фигуры… Три.

   Их было трое. И они окружили девушку, преграждая ей путь. Кира испугалась, затравленно озираясь – как назло, охранник у дверей куда-то отошел и никого не было. Никого, кого можно было бы позвать на помощь. Только неподалеку на лавочке полуприлег какой-то парень. «Наверное, наркоман, – пронеслось в голове, – такому будет безразлично, что вокруг происходит. Ширнулся и кайфует».

– Ну и? – окликнувший придвинулся еще ближе, дохнув легким перегаром.

   Кира поморщилась.

– Чо рожу свою кривишь, кукла? – внезапно вызверился тот. – Не нравлюсь, да? А чего это? Мажоры нравятся, да? А я, может быть, тоже мажорик?

   Он надвигался на девушку, пьяно ухмыляясь.

– Ребят, что вам нужно? – пролепетала она, прижимая к груди сумочку. Заставляла себя не трястись, но все равно предательски дрожали руки, губы и даже, кажется, глаза…

– Ой, а чо это мы такие пугливые? – игриво протянул второй парень и легонько ущипнул девушку пониже спины. – Какая сладкая, м-м!

– А сиськи у тебя такие же упругие, детка? – встрял снова первый, масляно ухмыляясь.

   Она вертелась между ними, как котенок между собаками, а они глумливо скалились, играя со своей «жертвой». Но такая «забава», по-видимому, скоро надоела, потому что третий из этой компании, находящийся за ее спиной, откровенно зевнул:

– Паровоз, давай уже закругляться. Нам случайные свидетели ни к чему, – он кинул быстрый взгляд на скамейку.

– Заткнись, мелкий.

   Парни ненадолго замолчали, потому что услышали нечто, похожее на тихий смешок. Звук шел со стороны скамейки.

   Компания тут же переключилась на полулежавшего со скрещенными на груди руками «случайного свидетеля»:

– Чо это было? Нарик смеется над своими глюками?

   Смешок перерос в громкое фырканье.

   Паровоз как заводила компании двинулся к скамейке, кивнув подбородком на Киру. Его дружки остались на месте, контролируя каждое движение – и девушки, и парня на скамейке.

– Э, ты! Глюканул, что ли? А ну, в глаза смотри, нарик херов!

   Кира испуганно сжала руки: еще не хватало стать свидетелем избиения несчастного парня! А ведь потом, когда эти подонки закончат с ним, ее ждет их неприятная компания.

   «Леша, Леша, ну и где ты? – лихорадочно вопила ее душа. – Твои десять минут уже прошли давным-давно! Ну же, давай, выглядывай, я тебя так жду, как никогда в жизни не ждала…».

– Ребят, давайте мирно разойдемся! Я вам все деньги свои отдам и телефон! – слабо сказала она. Парни заржали. Паровоз тем временем уже наклонился над сидевшим.

   Кира зажмурилась от страха. И услышала странный звук – то ли полувсхлип, то ли глухой стон. Почувствовала, как жесткие пальцы отпустили ее, оттолкнув так, что она села прямо посреди аллеи.

– Охрана! – вырвалось откуда-то из булькающего горла. – Эй, кто-нибудь! Помогите! Человека убивают!

   Конечно, она не видела наверняка, что «убивают», но подумала, что этот ее «грозный» крик устрашит преследователей и хоть на какое-то время спасет «жертву».

   Один из подонков рванул к ней назад, грубо схватил за челюсть:

– А ну заткнись, сука!

   И размахнулся для удара.

   Кира издала слабый писк, инстинктивно пытаясь закрыться руками, но…

   Но удара не случилось. Зато перед перепуганной девушкой кулем осел еще несколько минут назад ухмыляющийся подельник Паровоза. Его глаза были навыкате, в них плескался страх.

– Мамочки! – прошептала она, в ужасе хлопая глазами. – Ой, мамочки!

   Только что трое парней приставали к ней, угрожали, лапали, недвусмысленно гогоча, и вдруг все трое лежат на теплом асфальте, корчась и ноя… от боли. «Нарик со скамейки», «случайный свидетель» и просто «жертва хулиганов» стоял, нависая над ней.

– Все нормально? – совершенно по-будничному спросил он.

   Она молча поднялась на ноги, неуклюже хватаясь за сумочку и стараясь не смотреть в сторону поверженных.

– Эй! Девушка! «Скорую» вызвать? – спаситель был озадачен: со своего места он не увидел ничего такого, что могло бы травмировать ее. Ну подумаешь, пару раз приложились к мягкому месту. И что теперь…

– … из-за этого в обморок падать? – озвучил он свою мысль прежде, чем успел заткнуться. Похоже, мамзель не то что уличную драку – местную гопоту впервые в жизни видит. Он легонько потряс ее за плечи.

– А? – неожиданно очнулась Кира, с трудом отводя взгляд от валявшихся парней. – Это… это вы?

– Это я. А я – что?

– Вы их… того?

– Чего?

– У… убили? – ее испуганный шепот был настолько наивным, что ему захотелось расхохотаться. Заставив себя сохранять серьезность, он нахмурился.

– Ага, убил. Чтоб потом сразу сесть на двадцать лет за тройное… – и, видя, что глаза девушки стали просто огромными от ужаса, быстро добавил: – Нет, конечно, они дышат, разве не видно? Вон кто-то даже шевелится. А вообще вам следует поскорее… валить отсюда, не то набегут любопытные. Лично мне не хочется в отделение. Так что прощайте!

   Он развернулся и даже сделал шаг. Но тут же почувствовал, как в руку вцепились прохладные пальцы.

– Постойте, э-э, как вас там! Мы же не можем этих вот так бросить!

– «Мы» – не можем. «Я» – могу.

– И вам совершенно наплевать?

– На что?

– Не «на что», а «на кого»! Им, может быть, помощь нужна!

   «Рыцарь», коим поначалу оказался спаситель в глазах Киры, начал раздражаться.

– Послушай, девочка, если тебе так хочется позаботиться об этих ублюдках – вперед. Я в санитары не нанимался, – и он развернулся, собираясь продолжить путь.

– Ну постойте же! Ну неужели же вам настолько все равно?!

   Он замер на месте. Кира, радуясь тому, что смогла пробудить в черствой душе нотки сочувствия, тут же принялась лихорадочно рыться в сумке – искать мобильный телефон.

– Не это ли ищете, девушка? – с полунасмешкой спаситель уже протягивал ей мобильник.

   Она машинально схватила его и чуть не заревела в голос: по дисплею растекалось красивое разноцветное пятно.

– Это… это что?! Вот черт!

– Ну как, нравится? Они вам телефон бьют, лапают, оскорбляют, а вы им еще и «Скорую» вызываете. Максимум на что я согласен – «неотложка» из дурдома. Для всех четверых! – он фыркнул, дернул плечом и все-таки направился в сторону. Кира, помешкав, бросилась за ним.

– Эй, постойте!

   Парень не оборачивался.

– Ну погодите же! Как вас зовут хоть? Ну я же вам даже спасибо не сказала!

   Он уходил быстрым шагом, и Кире стало ясно, что она его не догонит.

– Ну, спасибо!

   И откуда-то из темноты донеслось:

– Не за что.

***

   Расслабился, блин. Хотел тупо посидеть на скамеечке, поглазеть на народ. Девчонками полюбоваться. И снова приходится вмешиваться…

 Тогда им тоже пришлось вмешаться, иначе женщине несдобровать. Могли бы пройти мимо? Кирилл смог бы, наверное. А вот Толька – нет.

   Толька – ярый защитник слабых и униженных.

   Толька – красавец, умница, надежда родителей, гордость школы.

   Толька – любимчик девчонок.

   Толька – лучший. Лучший друг…

 Кирилл скрипнул зубами от бессильной злобы, вдруг огнем всколыхнувшейся в груди. Сглотнул ком в горле, зажмурился, сгоняя закипавшие на глазах слезы. Нет, он никогда, никогда не сможет вспоминать о друге спокойно, безэмоционально…

***

   Кира сидела в любимом кресле у окна, распахнутого настежь, на коленях лежала раскрытая книга. В данный момент она перечитывала «Белого Клыка» в оригинале.

   Уютно устроившись, забравшись с ногами в кресло, она пыталась вникнуть в то, что было написано в книге. Но мысли все равно перескакивали, перескакивали…

   Воспоминания дарили спокойный голос, сильные руки, уверенное лицо. Черные брови, темные глаза, короткие вьющиеся волосы, тонкие губы с резко очерченной линией. И тонкий нос – так не вязавшийся с волевым подбородком…

   Глаза… в них не было огня. Кира явственно увидела в них усталость, хотя на вид этому молодому человеку нельзя было дать больше двадцати пяти лет.

   «Наверное, ему уже однозначно больше двадцати трех, – решила она, закрывая книгу с закладкой, – институт точно закончил. Может быть, работает где-то. Только в глазах непонятное выражение застыло. Они какие-то безжизненные, что ли».

   Отложив книгу, Кира встала и, взяв с полочки папку для рисования, задумчиво перебрала свои карандаши.

   Снова забралась с ногами в кресло. Закрыла на несколько мгновений глаза, вызывая из памяти образ…

   За окном стоял погожий июньский день, весело щебетали птицы и терпкий запах акаций доносился до ее комнаты, дурманя, кружа голову…

   Кира схватила карандаш и принялась рисовать. На бумажном листе формата А4 четко проступило волевое лицо с решительным взглядом. Короткая прядь темной волной падала на высокий лоб. Резко очерченные губы изогнулись в полуулыбке. Лицо с бумаги смотрело вполоборота, из-за ворота полурасстегнутой рубашки выглядывало несколько звеньев массивной цепи. Между бровей залегла складочка, благодаря которой выражение лица оставалось сосредоточенным, хмурым…

   За дверью послышались шаги – наверное, это мать поднималась к ней. Вообще-то Кира очень любила родителей, а от матери и вовсе не имела секретов, рассказывая обо всем на свете. Но сейчас, заслышав шаги за дверью, она воровато оглянулась и, быстро засунув уже законченный портрет в папку, закрыла ее и схватила книгу.

   Инна вошла в комнату, предварительно постучав в дверь, так что Кира даже успела раскрыть книгу на странице с закладкой.

– Можно, дочь?

– Конечно, ма! – улыбнулась она, снова закрывая книгу. – Ты что-то хотела?

– Только узнать, все ли у тебя в порядке.

– Все в порядке, мам. А что может быть не так?

– Например, ты ничего не рассказывала мне про то, как вы там отдохнули на этой своей вечеринке… Тебе не понравилось?

– Ма, да там ничего интересного и не было. Скукотища! Все как обычно: мальчишки напились и стали ко всем приставать.

– Тебя обидели? – осторожно спросила мать.

   Кира от неожиданности замолчала, растерянно глядя на нее.

– Почему ты спрашиваешь? – наконец выдавила она.

– Как почему? Ты в последнее время молчаливая такая…

   Кира взяла себя в руки и даже улыбнулась.

– Ты что, мам? Ну кто меня посмеет обидеть? Я же Обнорская! Да и Лешка за нас с Анфиской любого порвет!

– Кира!

– Что? – она улыбалась по-настоящему. – Он сам так говорит.

   Инна покачала головой.

– Кошмар, а не молодежь!

   Они помолчали.

– А что ты сейчас читаешь? – поинтересовалась она, кивая на закрытую книгу на коленях дочери.

– Джек Лондон, «Белый Клык». Оригинал.

– Я знаю, дочь. Ты предпочитаешь оригиналы. Не надоело перечитывать?

– Нет. Каждый раз нахожу для себя что-то новое.

– А что рисуешь, покажешь из последнего? – Инна потянулась было к папке, но Кира поспешно притянула рисунки к себе. – Это секрет?

– Ну… – Кира быстро соображала, силясь придумать что-нибудь более или менее правдоподобное. – Я рисую… Да. Это что-то вроде цикла. Сборник. И… это сюрприз! – лукаво улыбнулась она. – Так что извини, не обижайся, я потом как-нибудь покажу. Когда закончу.

– Хорошо, – понимающе кивнула мать. – Ты же знаешь, как я люблю смотреть твои работы.